Глава 7

Глеб Земской стоял у окна во флигеле над гаражом, где он жил, и нервно курил одну сигарету за другой.

Курить он начал в армии. Несколько раз бросал, и последняя попытка казалась ему вполне успешной, он не курил целых полгода, чем радовал свою невесту.

И вот сорвался. После разговора со следователем ворвался к себе, перерыл все ящики в шкафу и нашел несколько сигарет, которые по совету Серафимы Оскаровны разбросал среди шерстяных вещей от моли.

«Черт бы побрал эту хозяйскую дочь!» – думал он с остервенением.

Нет, сначала Глеб был вполне доволен Евгенией, она неплохо относилась к нему. А вскоре ему пришлось выполнять и некоторые ее весьма щекотливые поручения. Например, возить ее в гостиницу на свидания с дружком, которого хозяин не пускал на порог, велев дочери о нем забыть навсегда.

Но она не забыла. И, даже будучи помолвленной с другим, продолжала встречаться с прежним возлюбленным. Об этом знали только Глеб и Вера Артамонова.

По идее, он должен был немедленно поставить в известность хозяина. Ведь именно он взял его на работу и платил деньги.

Но Глеб ничего не сказал ему. Почему? Во‐первых, по-детски боялся оказаться ябедой, доносчиком, которому, как известно, – первый кнут.

А во‐вторых, он втайне сочувствовал Евгении и Адаму.

Потерять работу, конечно, было страшно. Но он, как и большинство русских людей, надеялся на авось. Авось пронесет.

Потом жених Бельтюковой расторг с ней помолвку, и девушка так обрадовалась этому, что буквально слетела на радости с катушек. И закатила вечеринку.

Что происходило на этой вечеринке, Глеб понятия не имел. Но заметил, что кроме самой Евгении, ее подруг и Веры были приглашены незнакомые парни.

Глеб успокаивал себя тем, что это женихи или друзья подруг Евгении.

Но молодые люди как-то не были похожи на женихов…

В голову ему пришли нехорошие мысли, которые окрепли, когда на его вопрос, как удалась вечеринка, Вера фыркнула:

– Ты хочешь сказать – оргия?

Глеб сначала опешил. Вера была слегка пьяна и постоянно хихикала.

– Вы пошутили? – уточнил он.

В ответ она только расхохоталась.

Уточнить сразу, что она имела в виду, ему не удалось, так как в салон забралась Евгения.

Он тронул автомобиль с места.

Вернуться позднее к этому вопросу Глеб не решился и просто запретил себе об этом думать. В конце концов, это не его дело. Он в дуэньи к хозяйской дочери не нанимался. Его дело – везти туда, куда прикажут. Все! С него взятки гладки.

И когда вечером Алена, его невеста, спросила, отчего он такой мрачный, Глеб пожаловался, что болит голова – наверное, простыл.

Она поверила и напоила его чаем с малиновым вареньем, сваренным ее бабушкой.

У них уже все было решено со свадьбой, и в доме невесты он чувствовал себя не только желанным гостем, но и практически членом семьи.

Родители Алены дали деньги на небольшую квартиру для молодых, и оба они подыскивали ее в непосредственной близости от места работы Глеба, то есть в поселке городского типа рядом с коттеджем нынешних хозяев жизни.

Три недели назад такая квартирка отыскалась, и они занялись оформлением документов.

Свадьбу решили сыграть в начале весны.

Алена светилась от счастья и летала над землей белым легким облаком.

Да и сам Глеб жил предвкушением семейного счастья.

И надо же было такому случиться…

Спозаранку ему позвонила Вера, велела подготовить машину к десяти утра. Они с Евгенией надумали ехать в город за новыми нарядами. Поездка планировалась затяжной, но это не смутило Глеба, так как ему не раз приходилось возить по магазинам Бельтюкову и Артамонову.

Обычно, сделав покупки, они еще заезжали в какое-нибудь кафе и, нарушая диету, пировали, объедаясь пирожными, мороженым и другими сладостями.

Глеб все это время ждал их в машине, слушая музыку и запивая кофе прихваченные с кухни бутерброды, приготовленные умелыми руками Роберто.

И от этой поездки он ожидал того же самого.

День с утра выдался чудесным. В саду с ветки на ветку прыгали синички.

И так же весело, как птички, впорхнули в его салон Евгения и Вера.

Всю дорогу они о чем-то стрекотали, но он особо не прислушивался, глядя на дорогу и думая о своем.

По магазинам молодые женщины ходили несколько часов, время от времени возвращаясь к машине, чтобы забросить в салон очередную кучу пакетов.

Потом ему было велено везти их в кофейню «Старая мельница». Это было относительно недорогое, но уютное заведение. Глеб и сам не раз бывал там с Аленой.

В кофейне даже в яркий солнечный день царил полумрак, на столиках горели свечи.

На стенах, декорированных под старину, были нарисованы языки огня. Искусная подсветка, спрятанная от глаз посетителей, создавала иллюзию колышущегося огня.

Дамы оставались в кофейне более часа. За это время Глеб успел допить остатки кофе из термоса и доесть последний вкусный бутерброд с ветчиной, помидорами, зеленью и расплавленным в духовке сыром.

«Все-таки Роберто в кулинарии – бог», – думал Глеб, довольно потягиваясь.

И тут он заметил выходящих из кофейни Евгению и Веру.

Обе выглядели очень довольными и усталыми, так как даже на щебетание у них, по-видимому, не осталось сил.

«Оно и к лучшему, – думал Глеб, – пусть помолчат».

Женщины все так же молча забрались в салон и вольготно расположились на мягких сиденьях.

Глеб плавно стронул автомобиль с места.

Земской был искусным водителем, а вести хороший дорогой автомобиль было для него сплошным удовольствием.

Пассажиркам казалось, что они не едут по дороге, а скользят по маслу, их даже начало клонить в сон.

И когда машина вплыла в распахнувшиеся ворота, Глебу даже пришлось окликнуть их.

Покупок оказалось так много, что женщинам понадобилась помощь.

Пакет Веры подхватил спустившийся муж.

Евгения же попросила Глеба занести наверх ее покупки.

Он подхватил все купленное Евгенией в две руки и стал подниматься по лестнице, следуя за идущей впереди него хозяйкой.

– Я так устала сегодня, – пожаловалась она ему, когда они вошли на ее половину.

И, заметив его улыбку, добавила:

– Тебе хорошо, ты все время, что мы с Верой бегали, утруждая свои маленькие ножки, сидел в машине.

Глеб продолжал улыбаться. Он ни за что на свете не назвал бы ножки Евгении, которая носила 39‐й размер, маленькими.

Вот у его Аленушки они и впрямь как у принцессы – 36‐й размер.

– А чего ты все время сияешь? – спросила Евгения.

– Разве нельзя?

– Почему же нельзя, можно. Просто ты напоминаешь мне батарейку.

– Какую батарейку?

– Обыкновенную, – улыбнулась она, – не хочешь поделиться с девушкой энергией? Мне подзарядка сейчас не помешает.

Он и сам не мог потом понять, как это случилось. Она буквально изнасиловала его – набросилась, повалила и стала рвать одежду.

И он, точно загипнотизированный, поддался, уступил ее неистовому желанию.

А когда все закончилось, поспешно оделся и, не глядя на девушку, выскочил за дверь.

Произошедшее не поддавалось осмыслению.

Он ненавидел и себя, и ее.

И когда услышал о том, что Евгении больше нет в живых, то сначала обрадовался, а потом испугался своих собственных чувств.

* * *

У Захара Борисова сегодня был день орхидей…

Это никакой не праздник, просто день, полностью посвященный уходу за орхидеями.

Старик Осип сегодня что-то занемог, и Захар отпустил его домой.

Втайне он был даже рад, что остался один, никто не мешал ему думать о своем, никто не отвлекал разговорами. Хотя Осип, к счастью, не был словоохотливым, и все-таки сейчас ему хотелось побыть одному, не только без разговоров, но и без посторонних глаз.

Вчера состоялись похороны Евгении Бельтюковой. Отец ее на них присутствовать не мог, Валентин Гаврилович по-прежнему лежал без сознания в реанимации.

Всем занимался теперь Филипп Яковлевич, Василий Афанасьевич во всем ему помогал. Вера Максимовна вместе с Серафимой Оскаровной суетились по дому, на них же легло приготовление к поминкам.

Зато от Мирона Порошенкова не было никакого проку, он ходил по дому с отсутствующим видом или запирался в своей комнате и подолгу не выходил оттуда.

«Никогда бы не подумал, что он может так расклеиться», – неприязненно подумал Захар.

Проводить Евгению приехало много народу.

Обслуге тоже разрешили присутствовать, и они стояли отдельно, сбившись в стаю, как испуганные птицы.

Захар невольно обратил внимание на высокую даму под черной вуалью. Рядом с ней постоянно находился Филипп Яковлевич, время от времени он поддерживал ее за руку.

Чуть позже он услышал приглушенный шепот одного из присутствующих, мужчина сказал приятелю:

– Вон там, видишь, сама Шумская.

– А что она здесь делает? – так же шепотом удивился тот.

– Так Карина Викторовна – близкая подруга Бельтюкова, – шепот говорившего стал заговорщическим.

– Никогда бы не подумал, – отозвался его знакомый.

Захар тоже не подумал бы, что у Валентина Гавриловича имелась подруга. Казалось, все интересы миллиардера сосредоточились на дочери и бизнесе. Нет, были еще, конечно, родственники – брат, племянник…

К Порошенкову дядя относился как к сыну. Ходили слухи, что половину своего состояния он отпишет ему.

Вот и невесту ему Валентин Гаврилович нашел перспективную.

Она тоже была на похоронах.

Зиновию Витальевну Бочарову нельзя было назвать красавицей, но и дурнушкой она тоже не была, обычная среднестатистическая девушка.

Но консервный завод «Бычок», принадлежащий отцу Зиновии, делал ее неотразимой красавицей в глазах многих представителей мужского пола.

И поэтому было странно наблюдать за поведением Мирона, который выглядел рассеянным, постоянно отворачивался от невесты, кажется, совершенно не замечал ее.

Захар вспомнил, что, когда Валентин Гаврилович был здоров, Порошенков не позволял себе столь демонстративно воротить нос от дочери уважаемого человека.

Скорее всего Зиновия с самого начала была не по вкусу Мирону, но он смирился с волей дяди, так как зависел от него.

Теперь же дядя в больнице и неизвестно, когда и в каком состоянии выйдет оттуда.

Садовник вздохнул, выныривая из своих мыслей, и вернулся к орхидеям.

Сегодня ему нужно было осмотреть каждое растение, убедиться, что оно здорово, изолировать пораженные болезнями экземпляры, если такие обнаружатся.

Оказавшись возле орхидеи, густо усыпанной крупными желто-зелеными цветками с красновато-бронзовыми пятнами на лепестках, Захар снова задумался.

Родиной этих орхидей были Соломоновы острова. Увлеченно читая любую попадавшуюся ему на глаза информацию об экзотических растениях, когда-то Захар узнал, что аборигены использовали семена этих цветов для приготовления приворотного зелья.

Вроде бы стоит только подмешать в кушанье семена и накормить им женщину, как она навеки станет твоей.

Но его Любочку привораживать не надо, она и так пойдет за ним на край света.

А та, другая…

Он словно наяву увидел сияющие небесно-голубые глаза под капризно изогнутыми бровями и рассыпанные по плечам пепельные локоны.

И вспомнил тот летний день, когда лучи солнца горячими губами ловили на лету крупные, редкие капли слепого дождя.

Евгения попросила его срезать несколько белых лилий, и он повиновался.

Когда букет уже был достаточно большим, он повернулся к ней, чтобы отдать цветы, а она схватила его за руку и, весело хохоча, потащила в беседку.

Ничего не понимая, он подчинился ей не слишком охотно, пару раз споткнулся, бормоча на ходу, что у него еще много работы.

Он и впрямь не собирался играть в жмурки с хозяйской дочкой, поэтому попытался высвободить свою руку. Но не тут-то было. Ее пальцы обвились вокруг его запястья, как стальной браслет.

А потом она толкнула его, и он, не ожидавший ничего подобного, упал на спину на мягкий мох, и букет лилий каким-то образом оказался у него под головой.

– Евгения! Что вы делаете?! – воскликнул он протестующе. Но тотчас мягкие сладкие губы впились в его рот горячечным поцелуем, лишившим его разума.

Он задыхался в ее объятиях, стонал, с его губ срывались бессвязные фразы. И он желал ее! Желал и еще раз желал.

Обезумев от страсти, они совокуплялись, даже не избавившись полностью от одежды.

Когда все закончилось, она первой выскользнула из беседки, так и не взяв измятые и изломанные цветы, которые продолжали источать нестерпимо сильный аромат.

Несколько минут спустя Захар, покачиваясь, выбрался из беседки и увидел… Инну.

– Ты что, пьян? – спросила она насмешливо.

Он молча покачал головой.

– А почему тогда у тебя в волосах лепестки лилий и рубашка разорвана?

Он с ужасом стал разглаживать растрепанные волосы и выуживать из них лепестки.

В его мозгу билась только одна мысль: видела ли Инна Евгению.

Но спросить ее об этом было невозможно.

Он не нашел ничего лучшего, чем сказать:

– Я забыл надеть шляпу, перегрелся и пошел в беседку, а там…

– Шляпа твоя садовая у тебя под ногами, – все тем же насмешливым тоном проговорила Инна, повернулась и ушла.

Захар безумно боялся, что о случившемся станет известно хозяину или, хуже того, его невесте.

Но история не получила огласки.

Он старательно избегал встреч с Евгенией. Она тоже не проявляла к нему больше никакого интереса.

И постепенно ему стало казаться, что ничего и не было, будто он и впрямь перегрелся на солнце и увидел сон.

Если бы не одно «но»…

Наступила осень, в саду стало грустно и прохладно, Евгения зачастила в зимний сад и приходила именно в то время, когда там работал Захар.

И всякий раз, едва заслышав ее шаги, он весь покрывался противным липким потом.

Ему казалось, что она снова может наброситься на него, и он опять не посмеет отбиться.

Но дни проходили за днями, Евгения вела себя целомудренно.

Однако успокоиться на ее счет до конца Захар так и не смог.

Поэтому, когда узнал, что хозяйская дочь задушена, облегченно вздохнул. Теперь его Любочка точно ни о чем не узнает.

Клара, делая уборку на половине, не так давно принадлежащей Евгении, оставляла открытыми все двери.

Ей было страшно оставаться здесь при закрытых дверях.

Она и так вздрагивала от каждого шороха, постоянно оглядывалась, корила себя за трусость и сокрушалась, что такими темпами и до ночи не закончит уборку. Не хватало ей еще взбучки от Серафимы Оскаровны.

Горничная тихо вздохнула.

Евгению ей было жаль. Та хоть и была взбалмошной, но Клару не обижала. Наоборот, часто делала маленькие подарки: то флакон с духами, то крем дорогущий отдаст. А уж сколько она ей своих надоевших нарядов отдала! Клара не только сама в них щеголяла, но и родственников щедро оделяла.

Так что причин не любить хозяйскую дочь у нее не было.

«И какой злыдень это сделал?» – думала она со страхом и злостью.

Где-то рядом скрипнула половица.

Клара приглушенно пискнула и выронила из рук пылесос.

В комнату вошел Мирон.

– А, ты здесь убираешься, – обронил он, – а я тут посидеть хотел…

У него был вид тяжелобольного человека.

«Краше в гроб кладут», – подумала Клара, а вслух сказала:

– Так посидите, и мне не так страшно будет.

– Ты что, привидений боишься? – спросил он.

– Не то чтобы я их боюсь, – ответила она, – но все равно жутко. И потом, может, и он здесь еще.

– Кто он? – не понял Порошенков.

– Ну, тот, кто ее убил.

Мирон как-то странно посмотрел на девушку и тяжело вздохнул.

– Нет его в доме, – заверил он, – полиция все сто раз осмотрела, в каждую щелочку заглянула.

– Оно так, конечно, – согласилась Клара, – но ведь может быть, что…

– Что? – безучастно спросил Мирон.

Клара хотела сказать, что Евгению мог убить кто-то из домашних.

Но она на это не решилась и пробормотала:

– Нет, ничего, это я так.

Мирон взял в руки стоявший на столе портрет Евгении, сел на диван и уставился на фото немигающим взглядом.

На Клару он больше не обращал никакого внимания, и она немного успокоилась, перестав вздрагивать. Все-таки теперь поблизости был живой человек, вдвоем было не так страшно.

* * *

За окном завывал ветер, казалось, что деревья жмутся друг к другу, и Мирославе было жаль их. Она отвернулась от окна и стала смотреть, как Морис подкладывает в камин новые поленья. Рядом с ним сидел Дон. Кот смотрел на огонь немигающим взглядом, его янтарные глаза из-за расширившихся зрачков казались черными, а черная шерсть в отсветах пламени искрилась и переливалась.

Шура молча пил горячий чай с яблочным пирогом.

Он только что приехал и никак не мог согреться, ему казалось, что промозглый ветер все еще пробирает его до костей.

Мирослава задвинула портьеры, отошла от окна, придвинула стул к Наполеонову и села рядом.

– «А вы, друзья, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь», – пробубнил Шура с набитым ртом.

– Не бурчи, – сказала Мирослава и хлопнула его ладонью по колену, – лучше рассказывай.

– Что рассказывать?!

– Сам знаешь.

– Поесть не даст, – пожаловался Шура неизвестно кому.

– Вы выяснили местонахождение Верещака?

– Нет, как в воздухе растворился.

– Не мог он испариться, просто искали плохо.

– Поищи сама, – огрызнулся Наполеонов.

– И поищу, – заверила она.

– Зато мы провели обыск в квартире, которую снимал Адам.

Шура сделал паузу, наблюдая за выражением лица Мирославы. Но она оставалась бесстрастной.

Наполеонов вздохнул и продолжил:

– Изъяли обувь, сравнили со следом, оставленным на клумбе.

Он снова вздохнул:

– Конкретного предмета обуви, которым оставлен след, мы не обнаружили, но размер совпадает.

– В таком случае следы мог оставить и кто-то другой.

– Мог, но ни у кого из обитателей дома Бельтюкова нет подходящего размера. А в проникновение в дом постороннего лица лично мне не верится.

– Мне тоже, – согласилась Мирослава.

– И что мы имеем в итоге?

– Шура, мне кажется, что пока мы ничего не имеем. Надо искать Верещака.

Следователь пожал плечами:

– Ищем.

– Такими темпами вы до морковкиного заговенья искать будете.

Дон нервно постучал роскошным пушистым хвостом по ковру и запрыгнул на колени к хозяйке.

Морис, молча наблюдавший за препирательствами Шуры и Мирославы, оценил миротворческий ход кота.

Волгина полностью переключилась на мурлыкавшего Дона и перестала теребить Наполеонова.

Через некоторое время они благополучно разошлись по своим комнатам.

Морис умыкнул кота к себе, но тот, подремав рядом с ним несколько минут, спрыгнул с кровати и отправился в комнату хозяйки. Запрыгнул на кровать, стараясь не разбудить Мирославу, и устроился возле ее подушки, тихо-тихо мурлыча.