Десятый день

Вечером Никита не позволил Пат задернуть плотные шторы. Теперь лучи утреннего солнца гладили его по лицу и пытались разлепить сонные веки.

Уже вторую ночь подряд ему ничего не снилось. Зато происходившее наяву было покруче любого сна.

Патриция и Дэн ждали его к завтраку. Они расслабленно переговаривались вполголоса, наслаждаясь утренним кофе. Прошедшая ночь стерла следы недомогания с лица Дэна. Он определенно был старше Патриции, но держался молодцом.

Как только Никита показался в дверях столовой, Пат забегала и захлопотала. Через несколько минут перед ним стояла большая чашка свежего чая, а на тарелке бугрился пышный омлет.

– Знаете, Никита, по моему опыту среди людей встречаются львы и жирафы, – ни с того ни с сего произнес Дэн.

Утверждение звучало спорно и требовало пояснений.

Из любопытства Никита поддержал разговор:

– Предположим, что так.

– Я предпочитаю львов, – сразу предупредил Дэн. – Лев – оппортунист. Вы знаете, что означает это слово, Никита?

– Полагаю, что да, – осторожно отреагировал тот.

Он пока не понимал, к чему ведут эти глубокомысленные аллегории.

– Лев, у которого есть свой прайд, никогда специально не охотится сам. У него нет такой необходимости: обычно за него это делают львицы. Но он наблюдает. И обязательно использует подвернувшуюся возможность. А еще лев быстро учится, если совершает ошибки. Потому что он очень умный.

Иллюстрируя свои слова, Дэн лениво повел головой, надменно оглядывая гостиную из-под полуприкрытых век. Никита не смог удержаться от улыбки. Что бы ни имел в виду Шеф, он очень достоверно передразнил отдыхающего льва, который осматривает окрестности, дабы не упустить ту самую пробегающую мимо «возможность».

– А жираф глупый.

Теперь старикан изобразил на лице бесконечную тупость жирафа.

– Он не в состоянии делать выводы и ничему не учится. И хотя жираф такой огромный, лев все равно нападает на него. Но делает это при удобном случае: когда жираф ложится отдохнуть или низко опускает голову, чтобы напиться воды. И то, и другое жираф делает крайне редко, но лев ждет подходящего момента. Он хорошо знает, что в случае неудачи может получить смертельный удар огромным копытом.

Дэн снова с надутым видом скосил глаза в сторону и слегка дернул верхней губой: теперь его лев сдержанно скалился, наблюдая за добычей.

Пат закатилась восторженным смехом, хотя, очевидно, видела этот спектакль не впервые.

Никита, улыбаясь, наблюдал за ними обоими и не спеша доедал завтрак. «Кто бы мог подумать, что этот важный старикан может быть таким забавным! – думал он. – Пожалуй, теперь я лучше понимаю, почему Пат его боготворит. Дело не только в кулинарном таланте».

– Кем вы себя видите, Никита? Львом или жирафом?

Шоу Дэна становилось интерактивным.

– Львом, конечно, – включился Никита.

Он пока не решил определенно: то ли Шеф подводил его к какой-то важной мысли, то ли просто дурачился.

– Конечно, львом, – повторил Дэн. – Тогда, мой друг, смотрите на жизнь, как смотрит лев. И помните о главной задаче настоящего льва – защищать семью.

На его морщинистом лице снова появилось «львиное» выражение. Он медленно повернул голову в сторону Никиты и негромко, утробно зарычал.

– Дэн! Прекрати! – Глаза Пат горели восторгом. – Никита подумает, что ты сумасшедший!

Никита думал как раз обратное. Шутка Дэна, как цилиндр фокусника, имела двойное дно. Снаружи все, как обычно, а внутри шевелил чуткими ушами белый кролик. Шеф не собирался поучать – он лишь хотел подбодрить. «Не трать силы понапрасну, сынок, – читал Никита в его хитрых глазах. – В жизни мужчины есть вещи поважнее ускользнувшей в последний момент девицы».

Патриция поставила на стол блюдо со свежей выпечкой.

Она обняла Дэна за плечи и поцеловала в висок.

– Тебе следует что-нибудь съесть, любимый, – сказала она. – Чашка кофе – это не завтрак.

Дэн благодарно потерся головой о щеку Пат и потянулся за круассаном.

«Какие же они классные!» Никиту в очередной раз поразила теплота, которой веяло от этой пары. Могло показаться, что их медовый месяц в самом разгаре: зрелая, но ничуть не запоздалая любовь сквозила в каждом жесте. «Как им это удается?» – с удивлением и даже завистью думал он.

– Вы не будете против, если я принесу альбом?

Настойчивости у Пат было не отнять.

– Конечно! – воскликнул Никита. – Я же собирался написать отзыв! Только сначала съем ваш необыкновенный круассан и вымою руки.

Как будто нарочно, альбом открылся на том самом снимке, где Эдвард и Николь стояли рядом с Дэном. Пат смущенно моргнула, но Никита улыбнулся ей и стал спокойно перелистывать страницы в поисках свободного места. Ему не требовалось снова разглядывать удивительное фото. Он и так успел запомнить его в мельчайших деталях. Николь выглядела на нем по-деловому: в брюках, простой белой блузке, с собранными в кудрявый хвост волосами. Зато внешний вид Эдварда мало отличался от того, к которому успел привыкнуть Никита: такие же джинсы, рубашка и добротные ботинки. Только лицо было моложе, и прямее спина.

– Где вы жили до того, как поселились в Ницце? – спросил он, чтобы отвлечь Пат.

– Я с детьми жила недалеко от Бристоля, а Дэн в Лондоне. Он работал су-шефом в известном ресторане. Между прочим, у того ресторана была звезда Мишлен!

Пат не упускала ни малейшей возможности, чтобы напомнить о достижениях мужа.

– Бристоль, кажется, далеко от Лондона. Почему вы с детьми не переехали к Дэну? – не понял Никита.

Пат переглянулась с мужем.

– Мы поженились гораздо позже, как раз в тот период, когда Дэн открывал свой ресторан около Ниццы. У меня было двое детей от первого брака и развод за плечами, а Дэн в свои сорок пять лет еще оставался холостяком, – сказала она.

– Я подыскивал менеджера для моего будущего ресторана, – вступил Дэн. – И тут появилась она. Неожиданно возникла из прошлого. Мы когда-то работали вместе в яхт-клубе на берегу Бристольского залива. Я в ресторане, а она – в офисе. Потом я уехал в Лондон. Много лет спустя мы встретились снова. Почему я тогда решил, что жениться будет дешевле, чем платить ей зарплату?

Пат рассмеялась и шутливо замахнулась на мужа кухонным полотенцем.

– Вот видите, Никита, к чему это привело? – продолжал Дэн, сохраняя серьезное выражение лица. – Теперь я думаю, что надо было выбирать зарплату. Однако уже слишком поздно.

Пат продолжала улыбаться, но в ее взгляде появилось что-то новое. Нечто, похожее на торжество. «Ох, не случайно встретились они с Патрицией спустя много лет, – понял Никита. – У Дэна просто не было шансов избежать брачных уз. Впрочем, ему грех жаловаться на судьбу».

– А где ваши дети, Пат? Они тогда переехали с вами в Ниццу или остались в Англии? – осторожно поинтересовался он. За последнюю неделю ему рассказали, как минимум, две грустные истории про отцов и детей. Вдруг и здесь какая-то драма?

Но голос Пат звучал безмятежно:

– О, мои дети! Когда мы с Дэном поженились, они уже учились в колледже. У меня близнецы, два сына. Они быстро нашли общий язык с Дэном и с легкостью отпустили меня во Францию.

Дэн улыбался. Разговор о детях Патриции не вызывал в нем напряжения. Скорее, наоборот. Что же до самой Пат – она не скрывала гордости.

– По правде говоря, Никита, дети только выиграли от моего замужества. Благодаря Дэну, у них появилась возможность путешествовать и отдыхать летом на Лазурном Берегу. Раньше они и мечтать об этом не могли. Пока мои сыновья были студентами, Дэн даже оплачивал им перелет и давал деньги на карманные расходы здесь, во Франции! Мы и сейчас с удовольствием их принимаем. Вместе с их женами и детьми.

Она посмотрела на мужа. Он снова важно кивнул.

– У вас прекрасная семья! – убежденно сказал Никита. – А теперь дайте мне какую-нибудь ручку, пожалуйста. Если, конечно, вы все еще хотите, чтобы я оставил отзыв.

Пат охнула и пулей сорвалась с места.

Аккуратно, красивым почерком Никита написал несколько проникновенных слов.

Исполненный лучших побуждений, он пообещал:

– Когда этот альбом закончится, я подарю вам новый. Специально приеду, чтобы его привезти – только дайте знать! Вот увидите, я выберу такой, который вам точно понравится.

Брякнул телефон в заднем кармане джинсов.

Он взглянул мельком: пришло сообщение от Ольги с номером рейса и временем прибытия.

В этот момент Дэн произнес пророческим тоном:

– Не знаю почему, но я уверен, что вы и правда к нам еще приедете.

Никите показалось, что лукавить больше не имело смысла. Молчаливый сговор с Дэном и Пат отодвинул в прошлое историю с Изабель и открыл дорогу для правды о его реальной жизни.

– Да, я обязательно приеду, – ответил он. – С женой. Она прилетает завтра. Вот, прислала сообщение. Моя жена никогда не была в Каркассоне, поэтому я просто обязан ее сюда привезти. А лучшего места, чем пансион «Лаванда», я все равно не найду.

Обычно лесть помогала Никите в общении с женщинами. Но не в этот раз. По лицу Пат промелькнула тень, она опять нервно моргнула. Зато в расставленные сети попался ее муж – углы его плотно сжатого рта неудержимо поползли кверху. В его глазах Никита прочел одобрение: «Все нормально, сынок!»

Приподняв брови, Дэн вопросительно взглянул на Пат, и та взяла себя в руки.

– Конечно, приезжайте с женой Никита! Мы будем очень рады с ней познакомиться!

– Спасибо, Пат! Спасибо, Дэн! – Никита встал из-за стола. – Мне пора ехать. Сколько я вам должен за комнату и роскошный ужин?

Напоследок Никита вышел в сад. Устроился в мягких подушках, положил ноги на пуговичный столик и закрыл глаза. Он перебирал в голове дела, которые требовалось завершить до приезда Ольги. «Ванная – надеюсь, Майк не подвел. Люстру повесим сегодня вместе. Гравюры и рисунки тоже повесим, времени хватит. Навести в доме порядок, купить продукты. Кажется, все».

Зазвонил мобильный.

– Бонжур! Это Натан Морель, – услышал Никита.

Сердце подпрыгнуло и заколотилось, как бешеное. Отчего разволновался, он и сам не знал – то ли его обуяла радость, то ли навалился ужас. Одно было ясно: голос Антиквара в его сознании имел стойкую связь с Изабель.

– Бонжур, Натан, – выдавил он из себя. – Как дела?

– Все хорошо, спасибо. – Месье Морель звучал деловито. – Я звоню по поводу вашего буфета. Транспортная компания готова привезти его в любой день на этой неделе.

Никита обмяк. «Какой же я идиот! – мелькнуло в голове. – Заплатил такие деньги и совершенно забыл о чертовом буфете! Оля уже десять раз напомнила бы!»

– Я собирался звонить вам, Натан, – беззастенчиво соврал он и перешел в наступление. – У нас ведь были определенные договоренности!

– Да, Никита, простите! Это моя вина! В качестве компенсации я беру на себя половину стоимости доставки. Вам будет удобно, если буфет привезут завтра?

Антиквар не пытался оправдаться событиями, о которых они оба отлично помнили.

– Нет, к сожалению, завтра меня не устроит, – мстительно ответил Никита. – Он нужен мне сегодня после обеда. Завтра я жду гостей. Хотелось бы принять их в законченной гостиной. Я торопился с покупкой буфета специально к их приезду.

Напоминая Натану о невыполненных обязательствах, он испытывал мстительное удовольствие, но упомянуть о жене не осмелился.

– Я вас понял. – Месье Морель на секунду задумался. – Сейчас попробую что-нибудь сделать. Я перезвоню.

На прощание Патриция обняла Никиту, а Дэн крепко пожал ему руку и аккуратно захлопнул дверцу автомобиля.

Выезжая со двора, Никита взглянул в зеркало заднего вида: они стояли, высокие, крупные. Пожилые, но все еще полные жизни. И, обнявшись, смотрели ему вслед.

Минут через двадцать перезвонил Антиквар.

Включив громкую связь, Никита весело приветствовал его:

– Бонжур, Натан! Надеюсь, Вы звоните с хорошими новостями?

– Да, я все устроил, – сухо ответил тот. – Буфет привезут сегодня после трех. Вы дома?

– Нет. Я только что выехал из Каркассона. Но к трем приеду точно. Кроме того, у меня в доме сейчас работает человек. Он примет буфет, если вдруг я почему-то опоздаю. Я с ним договорюсь.

Наглость Никиты не имела границ.

Антиквар готов был взорваться:

– Я не могу передать такую ценную вещь неизвестному человеку. К тому же кто-то должен оплатить вашу половину стоимости доставки. Если вас не будет дома, когда приедет машина, буфет увезут назад. И вам придется возместить все транспортные расходы.

– Хорошо, хорошо, – примирительно сказал Никита. – Я точно буду к трем часам.

Он отключил телефон и с изрядной долей злорадства продолжил:

– Волноваться не надо, месье Антиквар! В вашем возрасте это вредно.

Обратно в Лантерн Никита ехал самой короткой дорогой. Большей частью – по автостраде. Через два с половиной часа он входил в супермаркет на въезде в деревню. А еще через тридцать минут парковал машину возле своего дома, прямо за «Ситроеном» Майка. Тот как раз собирался выйти куда-нибудь на ланч.

– Куда это ты собрался?!

Настроение у Никиты было лучше некуда.

– Будем есть дома! Я накупил гору продуктов. Помоги мне перенести пакеты на кухню, пожалуйста. Там в багажнике еще две коробки вина.

Майк не стал спорить. После мрачного «хэллоу» он вообще не произнес ни слова.

Пока Никита рассовывал продукты в холодильник и встроенный шкаф, кипятил воду для спагетти, мыл и резал овощи, Майк сидел за кухонным столом, неподвижный, как изваяние. Он никак не отреагировал на рассказ о большом путешествии Никиты, а на вопрос: «Как дела с ремонтом?» – только качнул головой.

Никита забеспокоился – даже для Молчуна это было чересчур.

– Майк, у нас точно все хорошо?

С нарастающим беспокойством Никита вглядывался в его лицо.

– Все нормально. Пойдем наверх, покажу, – наконец отмер тот.

Его голос звучал безжизненно.

– Вначале поедим, потом займемся делами, – остановил его Никита.

Он надеялся, что Майк просто устал и еда вернет его к жизни. Не тут-то было. Никита, как мог, разряжал обстановку рассказами о поездке, однако расшевелить Молчуна не сумел.

– Теперь пошли смотреть твою работу, – вздохнул он, загрузив посудомоечную машину.

Все было в полном ажуре, Майк постарался на совесть. Даже большая люстра в гостиной висела на своем месте. Как Никита ни озирался, никакого видимого ущерба не заметил.

– Не представляю, как ты сумел повесить люстру, – заметил он.

– Я поехал к Дилану за высокой стремянкой, а он сам вызвался помочь. Думаю, хотел посмотреть, как теперь выглядит бывший дом старины Эдварда. – Молчун заговорил, но так и не ожил.

Никите надоела роль няньки. Он разложил на полу рисунки и гравюры и принялся колдовать над планом развески. Потерявший дар речи, но не работоспособность, Майк покорно претворял его в жизнь.

В половине четвертого привезли буфет. Трое хорошо экипированных грузчиков осторожно втащили его в дом и установили на место. Никита подписал документы, заплатил за доставку и, закрыв за ними дверь, помчался назад, в гостиную, любоваться новым приобретением.

В глубокой задумчивости Майк сидел на диване. Никита по-хозяйски развалился рядом и стал оглядывать комнату. Она все еще выглядела пустовато. Недоставало мелочей, которые обычно наполняют помещение жизнью, но в целом интерьер сложился. «Интересно, понравится ли все это Оле?» – Никита засомневался лишь на секунду и тут же пресек эту мысль. Что сделано, то сделано.

Он вскочил, повесил две последние гравюры по бокам от буфета и, довольный, снова отступил к дивану.

– Моя женщина беременна, – вдруг вымолвил Майк. – Оказывается, она уже на четвертом месяце. А сказала только сегодня утром. Зимой у меня родится сын. Или дочь.

«Ах, вот оно что!» Причина невменяемого состояния Майка стала ясна. Однако его отношения к случившемуся Никита пока не понял.

– Поздравляю, – осторожно сказал он. – Это твой первый ребенок?

– Первый.

– Ты рад?

Майк не отвечал. Глядя на него, Никита поежился: плохо дело, если человек не рад ребенку. Можно заставить мужчину жениться, но нельзя заставить его почувствовать себя отцом. Он помнил, как они с Ольгой плакали от счастья, когда подтвердилась ее беременность. Да, его любовь к сыну менялась по мере того, как тот взрослел. В конце концов, нельзя относиться к подростку так же, как к годовалому младенцу. Да, было дело, он почувствовал разочарование, когда понял, что сын не дотягивает до его ожиданий. Да, сейчас он стоял на пороге нового этапа, с опозданием открывая в Алексе личность. Но все эти годы Никита помнил ощущение чуда, которое пришло к нему сразу, как только он впервые взял в руки перевязанный голубой лентой кулек. Еще вчера маленького человека не было на свете, а сегодня – вот он, кряхтит внутри кружевного конверта.

– Я счастлив, – вдруг мрачно произнес Майк. – Я очень счастлив. Только не понимаю, что делать дальше. Оказалось, я совершенно не готов. Ведь надо же что-то делать?

Он поднял на Никиту растерянные глаза. Странно было видеть брутального Молчуна таким беззащитным.

– Прежде всего, скажи своей женщине, что счастлив, – вздохнул Никита. – Подозреваю, что вместо этого ты промычал что-то невнятное и испарился. А она сейчас, наверное, в слезах. Переживает, что ребенок тебе не нужен и что она больше никогда тебя не увидит.

– Думаешь?

– Уверен.

– Позвонить сейчас?

– Нет. Купи цветы и иди к ней.

– Цветы?

Майк в отчаянии сжал голову руками.

– Что ей надо сказать? Что я рад ребенку?

«Тяжелый случай!» Никита на секунду прикрыл глаза.

– Это обязательно, но недостаточно. Ты готов на ней жениться?

– Жениться?!

– Похоже, не готов, – заключил Никита. – Хорошо, а жить вместе и растить ребенка готов? Или останешься приходящим папашей? Будешь давать ей деньги на ребенка?

– Деньги – да, конечно! – встрепенулся Майк. – Приходящим папашей? – Он задумался. – Это неправильно, ты не находишь?

Дело, кажется, пошло на лад. Молчун начал понемногу соображать.

– Как ты будешь жить, твое личное дело, Майк. Главный вопрос в том, как ты относишься к своей женщине. И каких отношений хочешь с будущим сыном. Ну, или с дочерью.

Никите вдруг стало весело. «Да ты психолог, старик! Если применять правило «сапожник без сапог», ты – самый крутой специалист по семейным отношениям!» Однако Майк воспринял его советы абсолютно серьезно. Во-первых, парень остро нуждался в поддержке. А во-вторых, он был не в курсе подробностей личной жизни своего консультанта.

Воцарилось молчание. Майк думал. Он становился все больше похож на прежнего себя. Через несколько минут перед Никитой сидел уверенный в себе мужчина, который казался расслабленным только на первый взгляд и задирать которого мог решиться только самоубийца. Казалось, он принял решение.

Однако выяснить, что к чему, Никита не успел.

Раздался звонок в дверь. Они переглянулись. Майк в своей традиционной манере пожал плечами.

– Может, грузчики что-то забыли? – пробормотал Никита, направляясь к двери.

На пороге стояла блондинка в узкой черной юбке и футболке с готическим логотипом «AC/DC». Увидев Никиту, она отпрянула, но быстро справилась с собой.

– Хэллоу, – низким, хрипловатым голосом поздоровалась женщина. – Майк здесь? Позовите его, пожалуйста.

Еще до того, как она произнесла первое слово, Никита понял, что перед ним подруга Молчуна. Ее образ поразительно совпадал с тем, который когда-то нарисовало его воображение, не хватало только ковбойских сапог и кожаной куртки-косухи. В связи с жарой их заменяли черные солнцезащитные очки хищной формы и того же цвета кожаные сандалии с металлическими заклепками. При этом Никита готов был поспорить, что сапоги и косуха лежали у нее в гардеробе в ожидании подходящей погоды.

– Прошу вас, мадам!

Никита отступил от двери и гостеприимно протянул руку в направлении коридора.

Блондинка замялась. Встреча с Никитой, определенно, не входила в ее планы.

Она попыталась открутиться:

– Я подожду на улице. Скажите ему, пожалуйста, чтобы вышел.

Никита был непреклонен. Во-первых, отцовское воспитание не позволяло ему оставить женщину ждать на улице. А во-вторых, его разбирало любопытство.

Он отрицательно покачал головой и повторил настойчиво:

– Прошу вас, мадам! Майк в гостиной. Проходите, пожалуйста.

Идя вслед за ней по коридору, Никита не мог оторвать взгляд от раскачивающихся бедер и стройных ног. На декольте он успел насмотреться раньше, пока вел переговоры в дверях – блондинка была весьма недурна собой.

Задумчивый Майк сидел на диване все в той же позе, в какой Никита его оставил.

Увидев женщину, он вскочил, как ужаленный.

– Барбара?!

С решительным видом пройдя на середину комнаты, блондинка остановилась перед Майком.

Он сделал шаг в ее сторону, но Барбара толкнула его ладонью в грудь:

– Сядь! Нам надо поговорить.

Никита бесшумно утек на кухню и присел на краешек тяжелого стула. Через приоткрытую дверь, которая вела из кухни в гостиную, слов было не разобрать. Он слышал только, как голос Барбары постепенно набирал высоту и набухал слезами. Затем, после короткой фразы Майка, сказанной его спокойным, негромким голосом, все неожиданно стихло.

Выждав немного, Никита с любопытством заглянул в комнату.

За прошедшие несколько минут мизансцена сменилась – теперь Барбара сидела на диване, а Майк стоял напротив. В его руках были пассатижи и кусок электрического провода, который остался от люстры. Хотя провод был короткий, а пассатижи совсем маленькие, Никита бросился вперед, пытаясь предотвратить еще сам не понимая что.

Молчун остановил его удивленным взглядом.

– Простите, если я вам помешал, – смущенно промямлил Никита.

– Все нормально, – обронил Майк и непривычно широко улыбнулся. – Я только что предложил Барбаре выйти за меня замуж. Она не против, но говорит, что я должен надеть ей на палец кольцо.

– Ты хочешь сделать ей кольцо из провода?! – с восторгом и надеждой на положительный ответ спросил Никита.

– Точно! – серьезно ответил Майк, отрывая пассатижами отрезок необходимой длины.

– У меня есть другое предложение.

Никита поднял с пола шариковую ручку, которой они размечали места для гравюр.

– Кольцо еще можно нарисовать на пальце.

Майк и Никита загоготали в два голоса.

– Вы оба издеваетесь надо мной?! – всхлипнула Барбара и сняла очки.

Имидж агрессивной самки тут же улетучился. Перед ними сидела заплаканная молодая женщина.

– Вам должно быть стыдно!

– Барбара, – твердо сказал Майк, – я не изменюсь. И мое чувство юмора тоже. Подумай сейчас, подходит ли тебе все это. Я куплю тебе настоящее кольцо позже. Прямо сейчас мне его взять негде, поэтому выбирай – из проволоки или нарисованное.

– Из проволоки, – сдалась Барбара.

Майк скрутил концы провода в узелок в том месте, где на кольцах обычно бывает драгоценный камень.

Он встал на одно колено и спросил:

– Барбара, ты выйдешь за меня?

– Да, – ответила блондинка и подала ему левую руку.

Кольцо оказалось великовато. Майк быстро подкрутил потуже проволочный узелок, надел кольцо на палец Барбары, встал и с чувством поцеловал ее в губы.

Никита воскликнул:

– Поздравляю! Теперь надо выпить!

В честь помолвки Майк и Никита распили на двоих бутылку «Бланкет де Лиму», разливая шипучее в керамические кружки. Барбара от вина отказалась, многозначительно опустив глаза на свой пока еще не оформившийся живот.

Никита чувствовал себя свахой при исполнении и был чрезвычайно собой доволен.

– Мне надо возвращаться на работу, – сказала Барбара.

Молчун нахмурился.

– Ты больше не можешь работать так, как раньше. Это вредно для ребенка.

– Что я могу сделать? Бар открыт допоздна, а заменить меня некому, – смиренно ответила она.

Блондинка упивалась своей новой ролью. Особенно ей льстили первые ростки заботы со стороны Майка.

– Пускай Жульен встанет за стойку, как в прежние времена, или наймет кого-нибудь еще. С тех пор, как ты начала на него работать, он совсем расслабился.

Судя по угрожающей усмешке Майка, он считал Жульена неприятным типом.

– Ты будешь работать до девяти вечера, не позже. И никаких ящиков с вином и пивом ты больше не таскаешь. И не моешь полы.

Барбара опустила глаза и после некоторых колебаний ответила:

– Но в этом случае, Майк, мой заработок будет совсем другим. Ты же понимаешь, что я делаю это из-за денег.

– Теперь это не твоя забота. Выгляни в окно. Видишь все эти дома? В каждом из них есть водопровод, канализация, электрическая проводка и стены для покраски. На мой век работы хватит.

Никита слушал Майка и наполнялся гордостью, как будто это он сам только что показал своей женщине, кто отныне главный. Как будто это он взял на себя ответственность за ее жизнь и за жизнь их будущего ребенка. И сказал об этом так весомо и с таким достоинством, что ни у кого не могло возникнуть сомнений в его словах.

В такой торжественный момент Никите трудно было долго оставаться в стороне.

Повод напомнить о себе тут же нашелся:

– Кстати, о заработке! Майк, я должен рассчитаться с тобой за работу.

– Я помню, – уверил его Молчун.

Он ушел провожать подругу до машины.

На прощание Никита еще раз поздравил Барбару с помолвкой и расцеловал в обе щеки – по-родственному, по-русски.

Майк то ли в шутку, то ли всерьез, легонько оттолкнул его и сказал:

– Полегче. Это моя женщина.

Барбара зарделась от удовольствия.

Ожидая возвращения Молчуна, Никита вышел на балкон. Немыслимые красоты, которые он наблюдал в течение двух прошедших дней, не затмили любви к «своей» долине. Этот вид по-прежнему заставлял трепетать его сердце. Глядя на холмы, Никита задумался. Именно о таких парнях, как Майк, девушки с придыханием говорят «настоящий мужчина». Его идеальный образ передается от матери к дочери, начиная с той сказочной эпохи, когда все женщины были женственными, а мужчины – мужественными. Когда люди верили в чудеса, и добро побеждало зло. Мир изменился. Дороже прямоты и честности стала способность к компромиссу. Ответственность за семью размыло равенство полов. Здоровая агрессия досталась спортивным тренажерам или, хуже того, бесследно растворилась в ленивой толще диванов. На этом фоне работящий, честный, пускай грубоватый и скупой на слова, Майк выглядел приятно старомодным, как ретро-автомобиль.

Молчун вернулся в дом.

– Поздравляю, мой друг!

Никита хлопнул его по плечу.

– При нашей предыдущей встрече ты был одиноким волком, а сегодня уже почти муж и отец! Все это неожиданно, да?

– Да, неожиданно, – философски отозвался Молчун.

Никита еще раз обследовал результаты ремонта. Придраться было не к чему. Он честно расплатился и пообещал Майку дополнительный фронт работ в самом скором будущем.

– Ко мне завтра приезжает жена, – сказал он, провожая будущего мужа и отца к выходу. – У нее точно появятся новые идеи. Но ты не жди специального приглашения. Звони, если появится желание просто посидеть вечерком. Выпьем чего-нибудь вместе.

– Большое спасибо. – Все-таки Молчун был воспитанным парнем.

Трогательные события, в которые Никита ненароком оказался втянутым, привели его в крайнее возбуждение. Бутылка «Бланкетт де Лиму» напополам с Майком свою роль сыграла тоже – дома ему не сиделось. Наведение порядка он отложил на потом, а сам отправился в бар, к Пьеру.

Под каменными сводами удачно пустовал его любимый столик. Никита сел так, чтобы не видеть дверей туристического офиса. Воспоминания об Изабель вызывали в нем сложные чувства. Теперь он, скорее, боялся увидеть ее, чем мечтал об этом.

– Бонжур! Что вам принести? – Голос Пьера прозвучал любезно, однако глаза смотрели на Никиту с прохладцей.

«Сплетни пошли про нас с Изабель, – понял Никита. – А вот это нам ни к чему, старик! Будем надеяться, что без подпитки все быстро утихнет».

– Бонжур, Пьер! – он безмятежно улыбнулся. – «Кир», пожалуйста.

Через мгновение Никите стало не до бармена с его настроением.

На площади происходило нечто захватывающее. Целая команда: визажист, арт-директор, фотограф и технический ассистент – кружила вокруг красивого парня в тонкой белой рубашке, который в этот момент позировал на фоне деревенского арт-объекта. Судя по всему, подходила к концу профессиональная фотосессия – съемочная группа ловила золотые лучи уходящего солнца. Их работа вызывала живейший интерес посетителей бара и кафе, а также немногочисленных зевак, которые деликатно держались на расстоянии. Еще буквально несколько кадров, и фотограф закрыл объектив.

Красивый парень играл на публику, одновременно делая вид, что ему ни до кого нет дела. Он медленно и нарочито, через голову стащил с себя расстегнутую до пояса рубашку и, не глядя, протянул ее девушке-визажисту. Демонстрируя мускулистое, загорелое тело, он сделал несколько ленивых шагов в сторону сложенного грудой инвентаря, взял футболку и так же не спеша, играя кубиками пресса, оделся.

«Шоу продолжается!» – про себя усмехнулся Никита.

Ему захотелось оказаться там, среди этих ребят. С долей сарказма поаплодировать красавчику, заглянуть в видоискатель камеры, похвалить команду за слаженную работу. Он с тоской наблюдал за тем, как съемочная группа перетаскивала оборудование с площади в узкий переулок, где стоял их микроавтобус.

– Эх! – с чувством выдохнул он.

– Пардон? – остановился пробегавший мимо Пьер.

– Еще одну рюмочку «Кира», пожалуйста, – грустно попросил Никита.

Привет из дорогого сердцу прошлого снова разбередил ему душу. Он уставился на то место, где только что позировал красивый парень в белой рубашке. И провалился в воспоминания.

Когда-то, много лет назад, его первая профессиональная фотосъемка закончилась полным провалом. К тому моменту Никита уже набил руку на размещении рекламных объявлений в газетах. В штате его юного агентства появился верстальщик, который штамповал текстовые макеты из разряда «компьютеры-оптом-самовывоз-со-склада-в-Мытищах». По желанию заказчика объявления обогащались изображениями фигуристых девиц. Немудреная работа приносила агентству хороший доход, но не соответствовала амбициям его владельца – в те времена Никиту уже манил журнальный глянец. Он понимал, что его заказчикам нужен полный рекламный сервис, в том числе креатив и производство рекламных материалов.

Выход на новую орбиту Никита совершил, по обыкновению, безрассудно и нагло. В качестве подопытного был выбран один из клиентов – отечественный производитель средств по уходу за кожей. Собственник бизнеса отдавал все силы улучшению технологии и фанатично верил в качество своей продукции. При этом мало кому известный бренд продавался из рук вон плохо. Именно этим обстоятельством воспользовался Никита, чтобы убедить клиента в необходимости прорывного решения – масштабной рекламной кампании в женских журналах, которых на рынке к тому времени насчитывалось уже не меньше десятка.

– Денег нет! – наотрез отказался клиент. – Мне надо покупать новый гомогенизатор!

– Что будет, когда вы его купите? – с фальшивым простодушием спросил Никита.

Клиент начал с упоением рассказывать что-то о текстуре крема и повышении производительности.

Не слишком вникая в смысл его речи, Никита дождался, когда иссякнет словесный поток, а потом задал подлый вопрос, который опрокинул оппонента на обе лопатки:

– Новый крем с прекрасной текстурой будет продаваться лучше, чем тот, который вы делаете сейчас?

Перед мысленным взором клиента возник затоваренный склад и угрюмые лица сотрудников коммерческой службы. Без рекламной поддержки разогнать оптовые продажи до нужного уровня им никак не удавалось.

Для закрепления эффекта Никита еще поднажал на больное место:

– Другие российские производители давно размещаются в журналах. Я уже молчу про иностранные бренды, до них нам вообще как до неба!

По намертво сжатым челюстям трудно было определить, в каком направлении рванет оскорбленное самолюбие производителя отечественного крема. В результате этого разговора Никита вполне мог лишиться заказчика.

Тем не менее, презрев опасность, он пошел ва-банк:

– Дело ваше, конечно. Но жадность рождает бедность.

Так говорил отец Никиты, когда директор проектного института в очередной раз урезал финансирование его отдела.

Клиент побагровел от злости. Он коротко попрощался и, не поднимая глаз, вышел из переговорной. На этом все могло закончиться. Но не таков был Никита Шереметев, чтобы остановиться на полпути.

Через два дня на стол клиенту легла красиво оформленная таблица – медиаплан рекламной кампании крема для рук, флагманского продукта в товарной линейке бренда. А также обзор рынка средств по уходу за кожей, анализ рекламной активности основных игроков и подборка глянцевых журналов с закладками на красочных макетах конкурентов. Часть этой аналитики была срисована из добытой бесчестным путем презентации крупного агентства. Остальное родил в творческих муках сам Никита – легального доступа к статистическим данным у него тогда не было, приходилось опираться на интуицию и на собственные кустарные исследования. Однако в те благословенные времена жадный до новинок российский потребитель был очень отзывчив на рекламу. Для громкого успеха иногда бывало достаточно одного только здравого смысла.

Любопытство заставило клиента изучить предложение. Предпринимательское чутье подсказало ему, что затея разумная. Новые глянцевые издания, ставшие ослепительной альтернативой советским журналам «Работница» и «Крестьянка», приобрели неслыханное влияние на сознание слабого пола. Красивые картинки могли продать практически все.

– Кто будет делать фотографии? – сердито спросил Никиту клиент, сам не веря, что ввязался в эту авантюру.

– Не волнуйтесь, все сделаем! – заверил его Никита.

На его орбите, как он думал, весьма кстати, появился самоуверенный парень, который предлагал услуги профессиональной фото– и видеосъемки за разумные деньги. Именно на него рассчитывал Никита, в очередной раз берясь за дело, в котором ничего не смыслил. Именно этому парню он и доверился, положившись на удачу.

Результат оказался чудовищным. В силу отсутствия опыта, Никита был не в состоянии внятно изложить суть своих претензий, но твердо знал, что предоставленный материал не стоит показывать клиенту даже издалека, тем более размещать в приличных журналах. В финальном разговоре с исполнителем он израсходовал весь запас альтернативной лексики, но ни на шаг не приблизился к цели.

В этот отчаянный момент, когда с таким трудом завоеванный проект летел ко всем чертям, Никита познакомился с Барсиком.

Александр Барсенев был настоящим самородком. В отличие от Никиты, его уверенность в себе опиралась не на отчаянную наглость, а на множество доказанных талантов и умений. Он окончил художественную школу, легкой рукой писал стихи и подавал большие надежды как фотограф. Начитанный и от природы музыкальный, он поступил в технический вуз, к вящему изумлению своего школьного преподавателя литературы и к полному удовлетворению репетитора по математике. На последнем году студенческой жизни в поисках подработки он волею случая оказался в одном из первых международных рекламных агентств, открывшем свое представительство в России.

Страна так и не узнала, какого программиста она потеряла. Разносторонняя гуманитарная подготовка и живой ум быстро вывели вчерашнего студента в первые ряды начинающих креативных кадров. При этом он полагал, что стремительной карьерой и менеджерскими задатками обязан исключительно техническому образованию.

– У технарей по-другому устроены мозги, – утверждал он с гордостью. – Мы можем заниматься чем угодно.

Возможность «правильного» устройства мозгов он признавал еще за одной категорией сограждан – за выпускниками лингвистических вузов. На остальных смотрел с сочувствием и многого от этих людей не ждал. Снисходительное и беззлобное отношение к гуманитарной публике сформировало ему репутацию человека с золотым характером – копирайтеры, дизайнеры и прочий креативный люд Барсика боготворили. Впрочем, в момент встречи с Никитой он был лишь молодым и перспективным арт-директором Сашей Барсеневым. Барсиком и креативным директором он стал несколько позже, когда принял решение перейти на работу к Никите.

В тот раз Барсик спас Никиту от позора и финансового краха. Сорванный проект мог бы дорого обойтись маленькому агентству. Барсик молниеносно сделал качественные снимки, сам нашел дизайнера и поставил ему задачу, а также на ходу придумал для клиента рекламный слоган, с которым тот успешно проработал еще несколько лет, а именно, до того момента, когда его окрепшим бизнесом заинтересовалась крупная косметическая корпорация.

Все эти годы благодарный клиент продолжал сотрудничать с Никитой – та первая, состряпанная «на коленке» рекламная кампания открыла его кремам путь в первую лигу. Именно его пример заронил в голову Никиты саму мысль о гипотетической возможности продажи бизнеса. Много позже эта идея вызрела в болезненное решение, полностью изменившее его жизнь.

– Вам принести еще что-нибудь?

Никита вздрогнул. Над ним стоял бармен с подносом в руках. В глазах Пьера было что-то, похожее на сочувствие.

«Плоховато выглядишь, старик, – упрекнул себя Никита, – если общественное мнение так скоро развернулось от осуждения к жалости».

Определенно, добряк Пьер по-своему истолковал его унылое лицо.

– Нет, спасибо! Пожалуй, я пойду ужинать.

Без малейших колебаний он направился в сторону деревенской гостиницы, а не домой.

– Успею еще навести порядок. Ночь впереди.

Невыполненный план не слишком его беспокоил.

– Там и делать-то особенно нечего. Майк отлично за собой прибрал.

В ресторане оказалось неожиданно шумно. Звук шел из маленького зала, где несколько дней назад Никита примерял буфет. Там, за сдвинутыми вместе столами, сидела небольшая компания – съемочная группа, которую Никита видел на площади.

– Я хотел бы столик в том зале, – обратился он к официанту.

– Может быть, я подберу вам более спокойное местечко, месье, – предложил тот.

Похоже, творческую молодежь намеренно посадили отдельно, чтобы хоть как-то оградить от них остальных посетителей.

– Мне нравится, когда вокруг весело. Я хотел бы сегодня поужинать именно в том зале, – настойчиво повторил Никита.

– Как хотите, месье.

Официант не собирался никого уговаривать. Он усадил Никиту за двухместный стол рядом с уже знакомым буфетом, принес хлеб с водой и, получив заказ, удалился. А Никита сосредоточил все свое внимание на буйных соседях.

Девушка в этой группе была только одна. Деликатный дневной макияж, продуманная небрежность в прическе, блузка по фигуре и юбка сильно выше колен – образ выглядел неслучайным. «Вряд ли дело только в навыках стилиста, – определил Никита. – Тут налицо сердечный интерес к кому-то из коллег. И кто же счастливец?» Он стал с любопытством разглядывать парней. Все они, кроме гладко выбритого красавчика-модели, имели густую растительность на лице. «У наших творцов тоже была мода на щетину», – с любовью вспомнил он свою креативную команду.

Съемочная группа закончила ужинать. На разоренном столе остались три почти пустых графина из-под домашнего вина. «Неплохо! – с пониманием отнесся Никита. – Источник бурного веселья понятен». Только фотограф – самый старший и самый бородатый – пребывал в меланхолии. Оставалось надеяться, что именно он собирался сесть за руль микроавтобуса.

– Реклама – это искусство! И фотография тоже искусство! – горячился молодой парнишка-ассистент. От вина его глаза налились кровью. – Фотография, как живопись, только инструменты другие.

– Конечно, – желчно ответил фотограф. – Разница только в том, что хорошую картину нельзя написать случайно, а удачную фотографию, если повезет, сейчас может сделать даже полный дебил. Достаточно просто оказаться в нужное время в нужном месте и держать в руках смартфон.

Лицо арт-директора презрительно скривилось.

– Ты прав. Люди получили доступ к такому объему контента, что пресытились и перестали поклоняться искусству. Их все труднее удивить. Им кажется, что, имея приличную камеру или даже просто телефон, любой может снимать не хуже профессионалов.

В этом месте Никита не удержался:

– Хорошая школа и опыт непобедимы. Удача дебила – штука ненадежная.

Все замолкли и в изумлении повернулись к нему.

– Простите! Я не хотел вам мешать. Просто мне очень близка эта тема, не смог промолчать. Еще раз прошу прощения!

– Вот и я говорю, что фотография – это искусство! И реклама – это искусство! – опять завелся красноглазый.

Все засмеялись.

Бородатый фотограф, опытным глазом определив в Никите своего, спросил:

– А вы что думаете? Это искусство?

– Я думаю, что, прежде всего, и фотография, и реклама – это ремесло. Особенно если мы говорим о том, чем вы занимались сегодня.

– А чем, по-вашему, мы занимались? – вдруг с обидой спросил красавчик.

С одной стороны, Никита не собирался кривить душой и кому-то подыгрывать. С другой стороны, у него не было никаких причин обижать коллег.

– Я видел вас на площади – вы проводили фэшн-съемку. Думаю, что для какого-то бренда. Это была профессиональная работа, вы отличная команда. Но при чем здесь искусство, когда вы действуете в рамках коммерческого заказа?

Ответ Никиты удовлетворил красавчика лишь отчасти. Видимо, торговать своей роскошной фактурой ему было недостаточно – парня раздирали творческие амбиции. Девушка-визажист не сводила с него восхищенных глаз.

«Теперь понятно, кто твой кумир, – огорчился Никита. – Не лучший выбор, малышка. Этот парень всю жизнь будет любить только себя самого».

– Вот! Что я говорил? – злорадно отреагировал арт-директор – Полюбуйтесь, обычные люди считают, что в нашей работе все просто.

Бородатый понимающе переглянулся с Никитой.

– Не думаю, что вы «обычный» человек. Занимаетесь фотографией? – спросил он.

– Нет, – честно признался Никита. – Я не фотограф, но много лет работал с профессионалами. У меня было свое рекламное агентство. Не здесь, в России, – добавил он, предупреждая очевидный вопрос.

Все радостно загалдели, удивляясь невероятному стечению обстоятельств. Никиту пригласили пересесть за общий стол и предложили выпить за рекламу. К тому моменту, когда явился официант с его заказом, разговор снова вернулся к высоким материям.

– Так вы правда считаете, что в фотографии осталась только коммерция? Искусство погибло? – напористо вопрошал арт-директор.

– Я этого не говорил! – возмутился Никита, не донеся до рта кусок антрекота. – Просто мир изменился.

Тема была не нова. Его московские друзья и коллеги выпили немало коньяка, пытаясь определить свое место на шкале между ремеслом и искусством. В их пьяные споры Никита старался не ввязываться, однако, слушая со стороны, давно сформулировал свою точку зрения.

– Ремесло – это основа всего, – твердо сказал он. – Глупо претендовать на серьезный результат, не умея, к примеру, работать со светом или не зная хотя бы основ композиции. Если есть профессиональные навыки, можно делать отличные студийные фотографии, заниматься репортажной съемкой и чем угодно еще. Быть мастером своего дела и зарабатывать деньги. Да, в процессе ежедневной работы может прийти озарение или может свалиться на голову «удача дебила».

Бородатый одобрительно ухмыльнулся.

Почувствовав поддержку, Никита продолжил:

– Тогда окружающие, возможно, ахнут, и провозгласят вас большим художником. Но, с большой вероятностью, это случится первый и последний раз в вашей жизни, если вы останетесь в рамках коммерческого процесса.

Съемочная группа загудела – молодежь не разделяла категоричную позицию Никиты.

– Так что же насчет искусства? – перекрыл всех голос арт-директора. – Вы так и не ответили: вы в него больше не верите?

– Конечно, искусство фотографии живо, но главным в нем стало не само изображение и не мастерство фотографа. На первое место вышла концепция, идея. Она может прийти сама по себе, может стать результатом мучительной работы или родиться из одного случайного снимка. Главное, для работы над фотопроектами требуется время и свобода. Под гнетом коммерческого заказчика у искусства мало шансов.

Желая смягчить жесткий тон, Никита улыбнулся и добавил:

– По крайней мере, я так думаю.

– Есть знаменитые фотохудожники, которые выросли именно на коммерческой съемке, – заметил бородатый. – Хотя в целом глупо спорить, конечно, для творческого проекта требуется свободное время!

Ввязываться в серьезный спор Никита не собирался.

– Возможно, это специфика России. Наши заказчики не очень-то платят за творческие идеи. Они покупают только то, что им понятно, и в большинстве случаев не готовы рисковать.

В глазах арт-директора появилось нечто, похожее на понимание.

Он немного сбавил обороты:

– Хорошо! Давайте оставим в покое коммерцию. Вернемся к искусству, мне эта тема гораздо интереснее.

– Ну, еще бы! – Никита понимающе подмигнул. – Прошу заметить: я ничего не имею против искусства. Просто считаю, что это удел избранных. А сейчас сплошь и рядом художником называют кого попало. Откровенно говоря, меня это бесит!

Вслед за Никитой невольно заулыбались все. Особенно довольным выглядел фотограф – от его меланхолии не осталось и следа.

– Согласен! – поддержал он Никиту. – Я тоже не люблю выскочек. Если пользоваться вашей терминологией, «удача дебила» может принести скоротечную славу, но не сделает из человека художника. А если все-таки сделает, значит, есть и талант, и упорство. Без них невозможно развить случайную идею.

– Пожалуй! – согласился Никита. – Сейчас востребованы сложные концепции, которые требуют осмысления – простые повествования о жизни мало кого интересуют.

– Вы считаете современную публику такой искушенной? – перебил его красноглазый ассистент.

– Дело не в искушенности. Интернет вывернул людей наизнанку, личные истории всем просто приелись. Съемка на мобильный телефон, социальные сети – массовая культура создает новую среду для концептуальной фотографии и все чаще вторгается на ее территорию. Поэтому у «обычных», как вы говорите, людей и возникает подозрение, что современное фотоискусство – это иллюзия, мистификация. Что каждый человек может сделать шедевральный снимок, что для этого не требуется быть художником. Возможности фоторедакторов только укрепляют их в этой мысли.

– А что фоторедакторы? – красноглазый ассистент как будто бы немного протрезвел, но все еще горячился. – Ведь живопись допускает трактовку реальности? Чем фотография хуже?

– Фотография не хуже и не лучше живописи, – примирительно ответил Никита. – Я бы вообще не сравнивал. И фоторедакторы – штука полезная. Только художник использует их, как вы правильно заметили, для трактовки реальности: убирает лишнее и добавляет необходимое, чтобы добиться соответствия своему замыслу. А дилетант считает, что фоторедактор нужен только для маскировки изъянов, физического несовершенства моделей или огрехов в работе фотографа. Хотя без этого тоже никуда.

Изголодавшийся по любимому делу, он никак не мог остановиться. Надо заметить, его слушали очень внимательно. Даже красноглазый оратор, наконец, угомонился.

– Простите, – Никита покаянно вздохнул, – разговоры об искусстве не мой конек. Признаюсь, я – рекламный ремесленник, мне ближе всего коммерческая фотография. По-моему, создавать хорошую рекламу – это круто. А концептуальное искусство меня трогает далеко не всегда. Возможно, потому, что во многих случаях это вовсе не искусство, а только его имитация.

В памяти всплыли слова Изабель: «Ты просто жалкий сноб! Каждый имеет право выражать себя в искусстве».

Как будто ставя точку в незаконченном споре с нею, он добавил:

– Я с почтением отношусь к художникам. Способность увидеть что-то новое и донести свое открытие до других – это дар. Он дается не каждому. Некоторые считают меня снобом. Пусть так!

– Мы совсем вас заговорили и не дали поесть! – спохватилась девушка-визажист, с жалостью глядя на остатки холодного антрекота в тарелке Никиты.

– Ерунда! – отмахнулся тот. – Я так давно не общался с коллегами! Очень рад, что с вами встретился!

– Вы сказали, что у вас раньше было агентство. А чем вы занимаетесь сейчас?

Сам не зная того, бородатый ткнул в самое больное место.

Никита помолчал, ковыряя вилкой остывшую еду.

– Ничем не занимаюсь, – уныло признался он. – Купил дом здесь, в Лантерн. Привожу его в порядок. Дальше будет видно. Пока не знаю.

– Вынашиваете идею нового проекта? – понимающе улыбнулся фотограф. – Желаю удачи! Мне кажется, так же, как и мы все, вы – раб медной лампы, которая называется рекламой. Мало кому удается расстаться с ней навсегда. Даже вырвавшись ненадолго, мы снова в нее возвращаемся.

Он оглядел притихших коллег.

– Пора ехать. Уже вечер, а мне еще везти вас всех в Тулузу.

«И чего я так развыступался?» Проводив съемочную группу, Никита устало прислонился к жесткой спинке резного стула. «Лектор, тоже мне. Крупный специалист в области семейных отношений и фотографического искусства».

Внутри было пусто и радостно. Как после тяжелой, результативной работы. Он машинально разглядывал фасад буфета рядом с собой: «До чего же красивая резьба! Надо прийти сюда с фотоаппаратом, поснимать детали. Вот эта львиная морда потрясающе сделана!» В его памяти зашевелился какой-то смутный образ. «Открывается поворотом львиной головы… Откуда это?» И тут он вспомнил. Эдвард! Старина Эдвард признался в приступе откровенности:

– В тайнике лежит самое ценное, что у меня есть. Знаешь, там очень интересный механизм! Он открывается поворотом львиной головы.

Воровато оглянувшись в сторону входа, Никита привстал и взялся за голову льва, вырезанную посередине широкого карниза. Она немного подалась. Никита нажал сильнее и попытался повернуть голову сначала в одну, затем в другую сторону. Внутри буфета послышался негромкий механический звук, как в больших старинных часах, и вдруг из карниза мягко выдвинулся плоский ящик. Никита снова оглянулся и сунул руку внутрь. Нащупав дрожащими пальцами плотную бумагу, он быстро положил находку на стол, прикрыл ее салфеткой и захлопнул тайник. Стук сердца отдавался в ушах.

«Как же мне это отсюда вынести? – судорожно соображал он. – Так! Спокойно! Никто не помнит, что было у меня в руках, когда я пришел. Главное – не суетиться».

Он залпом выпил остатки воды, встал из-за стола и, на секунду замерев, поднял салфетку. Под ней лежал обычный конверт. По виду вполне современный. «Похоже, это не старинная рукопись». Никита был разочарован. «Но все равно интересно».

Он открыл конверт дома, сидя за кухонным столом. В нем лежал сложенный втрое лист бумаги. Никита развернул его и некоторое время с любопытством смотрел на две строчки с цифрами и латинскими буквами.

– Как в кино, – произнес он. – По закону жанра это должен быть номер банковского счета.

На ощупь в конверте оставалось что-то еще. Это была фотография. Никита оперся подбородком на сжатые кулаки и на некоторое время затих, глядя на снимок. На нем, определенно, была центральная площадь Лантерн. Бюджеты ЮНЕСКО и рука реставратора еще не облагородили камни мостовой и окружавшие ее фасады – все выглядело обшарпанным. На фоне фахверкового домика, тесно прижавшись друг к другу, стояли счастливые Эдвард и Николь.

– Ты не все знаешь, Пат, – проговорил Никита. – Или не все рассказываешь.

На этом снимке Николь выглядела неожиданно. Ее наряд воплощал все главные тренды рубежа восьмидесятых и начала девяностых годов. Здесь были и вареные джинсы высотой до талии, и спущенная с одного плеча трикотажная кофточка, и взлохмаченные волосы с поднятой начесом длинной челкой. А также высокие кроссовки и пластмассовые очки в оранжевой оправе, которые висели на шее на длинном шнурке. Ни следа подчеркнутой женственности, которую в любых обстоятельствах демонстрировала прекрасная Изабель.

– Модная ты была, оказывается, девчонка, Николь, – удивленно покачал головой Никита. – Отрывалась на полную катушку за пределами научных кругов. Чем, интересно, привлек тебя этот дядька?

На первый взгляд, они действительно выглядели странной парой – юная Николь и Эдвард в зрелых годах с не по возрасту седыми, всклокоченными волосами. Фото в очередной раз доказывало, что он никогда не был красавцем. Однако объятия и сияющие лица не оставляли сомнений – определенно, отношения между ними не были только дружескими.

– Что, нравятся молоденькие, Дед?

Ухмылка на лице Никиты появилась и тут же погасла – разница в возрасте между ним и Изабель была примерно такой же, как у Николь и Эдварда.

Он поспешил взять свои слова назад:

– Пожалуй, я к тебе несправедлив, Дед. Ты стройный, спортивный. К тому же умный, в запасе куча историй на любой случай жизни. При деньгах – можешь при желании пустить пыль в глаза девушке из небогатой семьи, которая выросла без отца. Почему бы ей в тебя и не влюбиться?!

Его рассуждения прервал телефонный звонок.

– Привет. – Голос Ольги звучал настороженно. – Ты меня завтра встречаешь? Получил сообщение?

– Привет, любимая, – заулыбался Никита. – Конечно, встречаю! Сообщение получил.

– Ты дома? – Ольга все еще не очень уверенно прощупывала почву. – Чего не звонишь?

– Дома. Уже давно. Прости, Олюш! Я тут готовлюсь к твоему приезду. Все дела сделал, собственно говоря, осталось только дверную ручку начистить, – отшутился Никита.

«Совсем ты от рук отбился, старик!» – подумал он. Это была лишь констатация факта, а не раскаяние. «Пора возвращаться в семью!»

Ольга еле слышно перевела дух. В поисках морального допинга она еще утром позвонила по очереди всем, кто был так или иначе вовлечен в ее драму. Сначала Поне. Потом Ляльке. Потом Барсику. И, наконец, Витаминычу. Известие о воссоединении семьи они все восприняли с воодушевлением, однако не все разглядели, что творилось в истерзанной Ольгиной душе.

Поня почувствовала трепет подруги, но раскапывать деликатную тему намеренно не стала. В ее системе координат многолетние браки так скоропостижно не рушились. Она была уверена, что при встрече Ольга с Никитой решат все проблемы.

Категоричная Лялька воскликнула: «Наконец-то!» – и начала перечислять марки сыров, которые Ольга должна была захватить из Франции на обратном пути.

Барсик искренне обрадовался и был по-мужски краток:

– Ну, хорошо тебе съездить, Оль. Никитосу привет.

И только чуткое сердце Витаминыча уловило беззвучную мольбу о помощи, которая скрывалась за ровной речью Ольги.

– Вы волнуетесь, Оленька? – участливо спросил он. – К сожалению, я не могу избавить вас от беспокойства, но прошу об одном: не дайте сомнениям сбить вас с толку. Помните, что ваша миссия на сегодняшний день – быть рядом с мужем. Каким бы уверенным и беззаботным ни казался ваш Никита, он сейчас одинок, растерян и отчаянно нуждается в вас. Держите его за руку, смотрите ему в глаза, слушайте его. И скажите ему о том, что чувствуете.

– Спасибо, Лев Вениаминович, – ответила Ольга. – Я постараюсь.

Еще неделю назад подобные советы от постороннего, в общем-то, человека она сочла бы вторжением на свою территорию, а сейчас впитывала каждое слово.

– Простите меня, Оленька, за прямолинейность, – извиняющимся тоном добавил Витаминыч. – Я взял на себя смелость давать вам советы из благих, так сказать, намерений. Хотя отлично помню направление, в котором идет эта дорога. Поэтому умолкаю. Счастливого вам пути! И, надеюсь, до встречи!

Это напутствие – не столько слова, сколько жизнеутверждающая интонация, с которой они были сказаны – поддерживало Ольгу в течение всего дня. Однако к вечеру на нее накатила злость. Никита снова исчез, и в нынешних обстоятельствах его молчание звучало вызывающе.

– Что же это такое?! – в сердцах воскликнула она.

– Чего, мам? – выглянул из своей комнаты Алекс.

За прошедшие сутки сын продемонстрировал чудеса собранности. Он был полностью готов не только к отъезду, но и к возвращению обратно через две недели. При этом успевал приглядывать за настроением матери и периодически ее тормошить.

– Твой отец не звонит весь день, вот чего! – раздраженно ответила Ольга. – Я даже не знаю, получил ли он мое сообщение с номером рейса.

– Так позвони ему и спроси. – Алекс снисходительно посмотрел на мать. – Какой смысл молчать и злиться?

«Как незаметно взрослеют дети! – растрогалась Ольга. – И в нужный момент возвращают нам наши собственные уроки».

– И то верно, – согласилась она и взяла в руки телефон.

Обговорив детали завтрашней встречи, супруги Шереметевы двусмысленно пожелали друг другу спокойной ночи и отправились каждый в свою постель. Ольга обняла мужнину подушку и мгновенно отключилась. А Никита, засыпая в своем доме на вершине холма, предавался эротическим фантазиям. Казалось, еще мгновение, и в его объятиях окажется любимое тело, но вместо гладких плеч жены его ладони ощутили жесткое прикосновение занозистых деревяшек.

– Достаточно, Никита! Если я положу еще, ты не сможешь подняться по лестнице. Или все уронишь. Ступени очень крутые, – сказал знакомый голос.

Обзор частично закрывала горка крупных поленьев, которую он держал перед собой и которая заканчивалась чуть выше уровня его глаз. Осторожно скосившись в сторону, Никита увидел наполовину застекленную стену подвала. Снаружи было темно и, похоже, холодно – в легкой футболке он стремительно замерзал.

– Пойдем скорее наверх, – как обычно, прочитав его мысли, засуетился Дед. – Вне всякого сомнения, голос по другую сторону дров принадлежал именно ему. – Я принесу тебе свитер. А ты пока разожги камин и пододвинь диван поближе к огню. Сразу согреешься. Дай-ка я все-таки уберу несколько штук.

Перед носом Никиты появилась крупная рука Эдварда, которая аккуратно сгребла верхние поленья. Наконец, он увидел самого старика. Тот был в клетчатой фланелевой рубашке и толстом свитере ручной вязки, на голове – глубоко надвинутая бейсболка с длинным козырьком и переплетенными буквами N и Y.

Дед полез по лестнице первым. Осторожно пробуя ногой каждую ступеньку, Никита поднимался следом. Уже у выхода на первый этаж старик его остановил.

– Подожди, я сначала заберу у тебя дрова. Береги голову, дверь низкая! Я много раз спотыкался здесь поначалу и даже падал, пока не привык.

Освободив Никиту от ноши и уже поворачиваясь к нему спиной, он многозначительно добавил:

– Поверь моему опыту, такое падение может оказаться опасной штукой!

С грохотом свалив дрова в отведенном для них месте, Дед ушел наверх, а Никита взялся исполнять его поручение.

Тяга в камине была отменная – склонившись над ним, он почувствовал мощное движение воздуха и услышал тихое завывание в дымоходе. Скаутскими навыками Никита не обладал. Печку на родительской даче и шашлычный мангал он разжигал только самым простым, «неспортивным» способом – с помощью горючей жидкости, в просторечье называемой «разжигой». В хозяйстве Деда ничего похожего не наблюдалось.

Никита положил три полена на чугунную подставку, взял в руки коробку с длинными каминными спичками и тут заметил большой красный чулок с оторочкой из белого искусственного меха, который висел сбоку на каминной полке.

– Неужто Рождество?!

Привычной елки в комнате не было, однако на двери в прихожую висел нарядный венок из искусственных еловых веток, перевязанный золотыми и красными лентами.

– Надень это! – Дед подкрался сзади как-то неслышно. – Давай, я разожгу.

Он отобрал у Никиты спички и сунул ему в руки коричневый свитер с выпуклым узором на груди. Ныряя в шерстяное нутро, Никита успел увидеть, как Дед отдирает тонкую полоску коры. К тому моменту, когда он справился с рукавами и пробрался сквозь узкое горло, маленький огонек уже облизывал сухие поленья, постепенно забираясь выше.

«Надо срочно купить дрова, – в который раз напомнил себе Никита. – Это у Деда их полный подвал, а у меня ни одного полешка. Жалко, что я не видел, как Эдвард разжигает камин. Хорошо бы научиться. А еще лучше найти в супермаркете разжигу».

– Что ты попросил в этом году у Санты, Эдвард? – спросил Никита. – Чулок у тебя вместительный, но пока пустой, кажется.

– Санта уже выполнил мое главное желание: ты пришел, и мне не придется сегодня встречать Рождество в одиночестве. – Дед многозначительно поднял брови. – А положит ли он что-нибудь в мой чулок, узнаем утром. Ведь Санта еще в пути! Давай подвинем диваны ближе к огню.

Старик взялся за ближайший подлокотник, но вдруг покачнулся и, с трудом удержав равновесие, неловко сел.

– Что с тобой? – кинулся к нему Никита.

Дед внезапно сдулся – голос его зазвучал глухо, без обычных приподнятых интонаций, движения стали замедленными.

– Я в порядке, не волнуйся, – сказал он, прикрыв глаза, и снял с головы дурацкую бейсболку. – Просто есть небольшая проблема.

Голова Эдварда была перебинтована, сбоку сквозь повязку проступало темное пятно. Теперь, при свете разгоравшегося пламени, Никита мог лучше рассмотреть его лицо. Щеки старика обвисли, глаза глубоко запали, под ними темнели круги.

– Ты болен, Эдвард?! Что с тобой? – Никита не на шутку испугался. – Принести воды?

– Надо принять таблетки. Принеси, пожалуйста. – Эдвард сделал слабое движение рукой в сторону кухонной двери. – Там, на столе.

Никита метнулся на кухню. В полумраке плеснул воды в первую попавшуюся кружку, на ощупь сгреб со стола пузырьки с лекарствами и бегом вернулся в гостиную.

После приема таблеток старик на некоторое время затих. Никита беззвучно сидел рядом с ним на диване, наблюдая, как восстанавливается дыхание и розовеет лицо Эдварда. Минут через двадцать тот начал оживать.

– Я немного ослаб, – смущенно сказал старик. – Хорошо, что ты помог принести дрова. Самому мне трудно было бы с ними подняться. Видишь, после подвала сходил еще наверх за свитером – и все, силы закончились.

– Может быть, расскажешь мне, что с твоей головой? – осторожно спросил Никита. – Если, конечно, ты уже достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы разговаривать.

– О, я в порядке! – наигранно веселым тоном воскликнул Эдвард. – Ничего страшного! Мне просто сделали небольшую операцию.

Под укоризненным взглядом Никиты старик виновато потупился.

– Ладно, хорошо, это была уже вторая операция. У меня было кровотечение внутри черепа, – признался он. – Осенью я упал со строительных лесов. Знаешь, я перестраивал дом для одной английской леди здесь, в Лантерн. На участке большой уклон и очень мало свободного места. Все работы приходилось делать с осторожностью. И вот однажды мои рабочие не удержали большое бревно. Оно ударило меня по голове и сбросило на землю. Я быстро пришел в себя и не придал этому особого значения, а спустя несколько месяцев неожиданно упал в обморок.

Никита уже слышал об этом происшествии от Майка. Сейчас Эдвард повторял его рассказ практически слово в слово, бесспорно подтверждая, что Молчун не приукрашивал чужие истории.

– Знаешь, Никита, здесь такое хорошее медицинское обслуживание! Мой врач был потрясающе внимательным, и он разговаривал на прекрасном английском! А какая вкусная еда в госпитале! В Англии я не встречал ничего подобного. И потом, когда я вернулся домой, ко мне каждый день приезжала женщина из социальной службы просто потому, что я жил один. Представляешь?! Она покупала для меня продукты и готовила еду. Конечно, деньги за продукты я ей отдавал.

Похоже, под действием лекарств Эдвард пришел в себя. Его голос окреп, глаза заблестели, жесты снова приобрели характерный размах. О болезни напоминала только повязка на голове, волосы из-под которой торчали еще смешнее, чем всегда.

Никита немного успокоился.

– Хочешь, принесу чаю? – спросил он, вспомнив, как Дед поил его чаем на этом самом диване. – Могу соорудить поесть, если у тебя найдутся какие-нибудь продукты. Если ничего нет, могу съездить в магазин. Только на твоей машине, моя сейчас далеко.

Дед умоляюще посмотрел на него.

– Давай лучше не будем выходить из дома сегодня, – сказал он. – Просто выпьем чаю с печеньем. Я не очень голоден.

«Да, пожалуй, это разумно, – мысленно согласился Никита. – Ты не в том состоянии, чтобы ввязываться в очередное приключение, старина. Будем надеяться, что новые проблемы не прибудут с доставкой на дом».

Они переместились на кухню. Дед включил местный свет над рабочим столом и начал было хлопотать сам, но Никита без лишних разговоров усадил его на стул. Под руководством старика он заварил чай, насыпал сахар в пустую сахарницу и открыл большую коробку с печеньем.

– Возьми вазу для печенья там, внизу, – показал Дед.

– Это необязательно, – решительно ответил Никита. – Мыть ее потом…

Он вел себя по-хозяйски, как распоясавшаяся сиделка при тяжелом больном. А Эдвард наслаждался новым распределением ролей. Всю жизнь старик решал свои проблемы сам. Более того, он всегда получал удовольствие, опекая других. Болезнь все изменила – теперь Дед нуждался в заботе гораздо больше, чем в пище.

– Пойдем в гостиную, – скомандовал Никита, – сядем на диване перед камином, будем смотреть на огонь и болтать. Возьми печенье, если не трудно.

Он твердо пресек попытку Деда прихватить что-нибудь еще, а также отверг предложение слазить на верхнюю полку встроенного шкафа за большим подносом.

– Не суетись. Справлюсь и так, – не допускающим возражений тоном сказал он.

На лице Деда ясно читалось удовлетворение. В традиционную стариковскую игру «отговори меня, если сможешь» с возрастом, раньше или позже, начинают играть практически все. Правила просты: человек берется за дело, которое, как он надеется, окружающие ему сделать не позволят. В процессе инициатор игры может побороться за самостоятельность, однако для него важно капитулировать вовремя, до того, как он услышит: «Хорошо, делай сам, если хочешь». От второй стороны игра требует терпения. Оно дается легче, если держать в голове истинную цель этой невинной, в общем-то, забавы. Таким путем пожилой человек всего лишь пытается получить подтверждение того, что он кому-то небезразличен.

В два приема Никита сервировал маленький столик в гостиной, поставил диваны углом напротив камина и начал разливать чай, поглядывая на полулежащего в подушках Деда. Если бы не лицо типичного англосакса, с забинтованной головой он был бы похож на раненого партизана.

– Спасибо, Никита, – неожиданно сказал старик. – Ты так добр ко мне.

– Ну что ты, Эдвард! – отмахнулся Никита. – Я всего лишь налил тебе чаю.

– Очень давно никто не делал для меня ничего такого. Конечно, за исключение милой женщины из социальной службы, которая готовила мне прекрасную еду. Но, согласись, это была ее работа.

Дед пригорюнился.

– Почему меня никто не любит? Неужели я этого не заслуживаю?

– Характер у тебя, конечно, паршивый. – Никита попробовал отшутиться. – Но сказать, что тебя никто не любит, – означает обидеть как минимум несколько человек. Меня, например.

В глазах Эдварда блеснули слезы.

– У тебя же есть друзья здесь, в Лантерн, – заторопился Никита, вспоминая, с какой теплотой говорил о старике Майк. И бармен Пьер тоже. И Олли из бригады Дилана. Да и сам Дилан, хоть и злоупотреблял доверием старика, судя по всему, относился к нему неплохо.

– Ты прав! Мне не следует так говорить! Люди много помогали мне. Если бы не они, я бы просто не выжил и не сидел бы здесь с тобой, – с готовностью согласился Дед. – Только почему-то я получаю помощь и поддержку от посторонних людей, но никогда – от моей семьи. Так было всегда. Как бы я ни старался.

В комнате воцарилось молчание. Потрескивали дрова, уныло подвывал в дымоходе ветер. Лампы в гостиной были погашены. Унылые посиделки озарял лишь огонь камина, да еще слабо светился сбоку проем кухонной двери.

Никита вдруг поежился – ему показалось, что темнота вокруг стала глубже и холоднее.

– Я оказался в чудовищной ситуации, – сказал Дед, глядя на огонь. – Мои дочери выгоняют меня из дома.

«Вот оно и случилось! – сердце Никиты упало. – Бедный старик!» Он не подал виду, что уже слышал эту историю.

Никита молча ждал, когда Дед заговорит снова.

Через некоторое время тот продолжил:

– Накануне Рождества позвонил менеджер из банка. Я держу у них основной капитал, который образовался после продажи бизнеса. Бывшая жена, спустя много лет после развода, обвинила меня в том, что я оставил ее без средств к существованию, и начала через английский суд разыскивать мои деньги и собственность. В банк поступил официальный запрос, но кто-то сделал ошибку в моей фамилии. По формальным признакам банк ответил на запрос отрицательно, однако знакомый менеджер понял, что речь шла обо мне, и по-дружески предупредил. Хотя, конечно, это против правил. Просто он очень хороший человек. Ты прав, Никита, вокруг много людей, которые помогают мне. Только, к сожалению, не мои родные. Одновременно с матерью старшая дочь, Джулия, также через суд потребовала моего выселения из дома. Она не звонила мне и не писала, не пыталась договориться. Просто подала иск здесь, во Франции, опираясь на то, что дом был куплен на ее имя и, значит, принадлежит ей. Видимо, у моих дочерей снова закончились деньги – я знаю, что они давно заложили дом в Амстердаме, который я для них купил.

Дед постепенно разговорился. Чтобы не сбивать его, Никита помалкивал и лишь понимающе кивал в нужных местах.

– К счастью, по французским законам после продажи я имею право получить назад средства, которые потратил на сам дом и на его ремонт. Я сохранил все документы и чеки на покупку материалов, поэтому кое-что им придется мне вернуть. Я могу жить здесь до начала весны, местные правила не позволяют выселять людей из дома зимой. После этого я должен буду уехать – пока не знаю, куда. Суд исходит из того, что у меня есть еще один небольшой дом, который я когда-то купил для второй дочери, но на свое имя. Тот дом тоже XVI века и, кажется, с момента постройки не слишком изменился. Предыдущие владельцы использовали его только летом. Он непригоден для постоянного проживания – там земляной пол на первом этаже и нет отопления, кроме одного небольшого камина. Я собирался делать серьезную реконструкцию и пристраивать к нему второе крыло, чтобы Энн тоже имела недвижимость на юге Франции. На это нужно было время, я просто не успел привести второй дом в жилое состояние. Но это никого не волнует.

Никита продолжал хранить молчание, но теперь не потому, что ему нечего было сказать. В течение последних минут он напряженно смотрел поверх Дедовой головы в темноту, где пропадали дальние углы огромной комнаты. Из сумрака медленно выдвигались две темные фигуры: женщина, которая, казалось, с трудом передвигала ноги, и мужчина, который поддерживал ее под руку. «Не надо! Оставьте нас в покое! – хотелось крикнуть Никите. – Исчезните!» Однако усилия воли оказалось недостаточно, чтобы прогнать непрошеных гостей – они вышли на свет и остановились прямо за спиной ни о чем не подозревавшего Деда.

– Эдвард, к нам кое-кто пришел, – произнес Никита самым беззаботным тоном, на какой только был способен. – Не пугайся, это наши старые знакомые.

Старик и не думал пугаться. На фоне личных горестей происходящее вокруг потеряло для него всякую остроту.

Он спокойно обернулся и поздоровался так, будто все это было абсолютно в порядке вещей:

– Бонжур, мадам Бланка! Бонжур, Жан!

Вдова Бертрана Бонне трепетала, как осиновый лист на ветру. Только крепкие руки сына поддерживали ее в вертикальном положении.

Парень тоже был ошарашен, он изумленно разглядывал Никиту с Дедом и освещенную часть гостиной. Жан ответил с некоторым запозданием:

– Бонжур!

Эдвард привстал. Ничто не могло заставить его забыть о хороших манерах.

– Присаживайтесь, мадам! Здесь для всех хватит места!

Не привыкшая к галантному обхождению, Бланка разволновалась еще больше. Но как она ни упиралась, храбрый сын заставил ее обойти вокруг дивана и почти силой усадил по соседству с Дедом.

– Ты тоже садись, – пригласил его старик.

Жан втиснулся третьим, между матерью и подлокотником. Бланка тут же прижалась к сыну. Одной рукой она вцепилась в его рукав, а другой машинально гладила незнакомую материю диванной обивки.

– Какой хороший у вас мальчик, мадам! – печально произнес Эдвард, продолжая прерванную тему. – Вы счастливая мать. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Мне не так повезло с детьми, как вам.

Бланка бросила недоуменный взгляд на Жана – никогда до этого момента она не размышляла об отношениях с сыном. В ее жизни, полной непосильного труда и вечного страха, не было места семейной психологии.

Продолжить драматичный монолог Деду не удалось.

Откуда-то со стороны сгинувшего во мраке буфета мелькнула быстрая тень, и раздался возглас:

– Филипп!!!

– Бонна! Сядь, прошу тебя, – просипел Никита, пытаясь ослабить душившие его объятия. – Я рад, что с тобой все в порядке.

Не обращая внимания на окружающих, Бонна вспорхнула к нему на колени и обняла за шею.

– Филипп! Мой любимый! – повторила она.

Такая бесцеремонность пришлась Никите не по вкусу. Промычав что-то нечленораздельное, он пересадил самозваную жену на диван рядом с собой и от греха подальше встал. Как раз вовремя – гости продолжали прибывать.

Послышался шорох платья. Прекрасная Изабелла выплыла из темноты и остановилась, впившись глазами в Никиту. «Вот черт! – в сердцах крякнул он. – Как неудобно получилось!»

Изабелла перевела взгляд с него на счастливую Бонну, которая именно в этот момент схватила его руку и прижалась к ней губами. Лицо девушки исказила презрительная гримаса. Она начала пятиться назад, во мрак, из которого только что возникла. Но тут послышался топот маленьких ножек – раскрасневшаяся Генриетта налетела на Изабеллу, запуталась в подоле ее платья и, чтобы не упасть, двумя руками обхватила изящную талию девушки.

Старик сориентировался первым.

Он встал и деликатно взял за руки Изабеллу и Генриетту:

– Прошу вас, юные леди! Присоединяйтесь к нам.

Одновременно с Дедом вскочил и Жан.

Склонив голову, он почтительно произнес:

– Окажите нам честь, госпожа!

Парень безошибочно определил в девушке дочь сеньора. Сохраняя брезгливое выражение лица и безупречную осанку, Изабелла присела на край дивана рядом с вдовой Бонне. Генриетта в растерянности стояла рядом.

Появление девочки вывело Бланку из ступора.

Она посветлела лицом и привлекла к себе девочку:

– Иди ко мне, малышка! Как тебя зовут?

Эдвард вернулся на свое место.

Взглянув на Генриетту, которая не отводила глаз от коробки с печеньем, он впервые за вечер улыбнулся:

– Ты можешь взять это, если хочешь.

Девочка молниеносно сунула в рот печеньку и потянулась за второй, выжидающе поглядывая на старика.

– Бери еще! – разрешил тот.

Генриетта схватила по печенюшке в каждую руку и поспешно вернулась с добычей на колени Бланки. Эдвард рассмеялся, за ним заулыбались остальные – обстановка в гостиной немного потеплела.

Воспрянувший духом Никита вырвал руку из цепких пальцев Бонны и шепнул Жану, который все еще переминался с ноги на ногу, не зная, куда себя девать:

– Тебе не обязательно стоять столбом! Сядь здесь, рядом с мадам!

Никита подтолкнул парня в сторону второго дивана, и тот устроился около недовольной Бонны. Он не осмеливался открыто разглядывать Изабеллу, которая оказалась прямо напротив него, но время от времени украдкой бросал на нее восхищенные взгляды. Сам Никита продолжал стоять, суровым взглядом удерживая Бонну на безопасной дистанции.

– Надо предложить всем чаю! – спохватился гостеприимный Дед, снова пытаясь встать.

– Сиди, я сам все сделаю, – остановил его Никита. – Лучше развлекай гостей.

«Интересно, знает ли хоть кто-нибудь из присутствующих, что такое чай», – скептически подумал он, не без опаски направляясь в сторону едва освещенной кухни.

За его спиной начинался рассказ про объевшихся яблоками поросят. Из всех своих многочисленных историй Дед безошибочно выбрал самую универсальную. Судя по разноголосому смеху, пьяные хрюшки, которые валялись под деревьями, выглядели смешно абсолютно для всех, вне зависимости от пола, возраста и столетия.

Никита мысленно пересчитал гостей и на всякий случай прихватил лишнюю кружку. Вернувшись к камину, он налил всем чаю и объяснил, что при желании в него можно добавить сахар – сладкий, как мед, белый песок.

– Это все? Или ты еще кого-то ждешь? – негромко спросил он Деда.

В ответ на его вопрос, в темноте послышался приглушенный металлический звук. Никита и Эдвард понимающе переглянулись – они оба знали, что он предвещал.

«Вот для кого я чашку принес! – подумал Никита. – Ну, надеюсь, это последний визитер на сегодня».

– У нас еще один гость! Не пугайтесь, дамы! Он хороший человек, просто несколько необычно выглядит, – провозгласил Дед.

Несмотря на предупреждение, при виде вооруженного воина с голыми ногами в сандалиях Изабелла и Бонна хором взвизгнули, а Бланка прижала к себе Генриетту, рот которой был занят очередной порцией печенья. Беспокойный Жан снова вскочил. Он был готов защищать дам даже ценой своей жизни, но понятия не имел, что предпринять.

Вновь прибывший тоже поначалу напрягся – его пальцы крепко сомкнулись на рукояти роскошного кинжала. Впрочем, быстро оценив обстановку камерного вечера, он немного расслабился. Дед знаком предложил ему занять последнее свободное место на диване – рядом с Бонной. Там, где недавно сидел Никита.

Крикс смерил симпатичную женщину заинтересованным взглядом и, скрипнув ремнями, осторожно сел.

– Никита, подложи в камин еще дров, пожалуйста, – попросил Дед.

Хозяйственные хлопоты порядком надоели Никите, но оставить старика без поддержки было не по-товарищески. Он положил в огонь два полена, налил чаю Криксу, проинструктировал его насчет сахара и, наконец, присел в сторонке, на банкетке рядом с камином. Отсюда он мог беспрепятственно наблюдать за чудной компанией.

Зрелище было поистине диковинное – в подлинных костюмах разных эпох и сословий эти люди смахивали на актеров, которые в перерыве между съемками присели выпить чаю в буфете киностудии. В то же время Никите казалось, что он видит собравшуюся вместе семью. Это ощущение подкреплялось поразительным внешним сходством между женщинами – пускай они не были копией друг друга, но определенно выглядели близкой родней.

Любознательный Жан ложку за ложкой добавлял сахар в чай, каждый раз пробуя напиток. В конце концов он залпом выпил получившийся сироп и зажмурился от удовольствия. Крепко заваренный, приторно сладкий чай произвел на парня неожиданный эффект – с непривычки он оживился, как после изрядной дозы алкоголя. Жан стал смелее поглядывать на Изабеллу, а та в это время с опаской присматривалась к незнакомому угощению. Любопытство взяло верх – девушка пригубила чай и тут же скривила губы.

– Позвольте, госпожа, я насыплю в вашу чашку этот белый песок! – отважился обратиться к ней Жан. – С ним напиток становится очень вкусным! Попробуйте!

Конечно же, Изабелла хотела попробовать. Кроме того, парень вел себя очень достойно. Даром, что простолюдин. Она благосклонно наклонила голову. Спустя несколько минут Жан уже сидел на полу у ног своей госпожи и с благоговением наблюдал, как она маленькими глотками осторожно пьет сладкий чай, держа фаянсовую чашку двумя руками.

«Готовый сюжет для пасторальной сценки, – подумал Никита. – У меня, кажется, есть похожая парочка на одной гравюре. Надо утром посмотреть».

Недоверчивый Крикс отказался пробовать подозрительное питье.

– Я не знаю, из какой травы варили это зелье, – поделился он сомнениями с Бонной. – Когда мне надо взбодриться, я пью вино, разбавленное водой. Если мне нужен покой, я пью настой из мяты. А всякую незнакомую дрянь я пить не буду. И тебе не советую.

Оказалось, Бонна была не прочь пофлиртовать с интересным мужчиной. Она скосила глаза на Крикса и демонстративно сделала глоток чаю.

– А мне нравится! – с вызовом сказала она.

Не допускающим возражений жестом Крикс отобрал у нее чашку.

– Лучше попробуй эти штуки из сладкого теста. Вот они и правда вкусные, – сказал он и поднес печенье к ее рту.

Бонна выстрелила в него лукавым взглядом и откусила кусочек, продемонстрировав идеально ровные зубки. Потом откусила еще раз, опасно приблизив губы к пальцам римского солдата.

Могучая грудь Крикса вздымалась и опадала, как океанская волна. Судя по его пылающему взгляду, честь Бонны была под серьезной угрозой.

Никите стало обидно – эта женщина, не задумываясь, отдала за него свою жизнь, но при удобном случае принимала ухаживания первого встречного.

«Интересно, Оля ведет себя так же, когда меня нет рядом?» – мелькнула ревнивая мысль.

– Генриетта, остановись, детка! – ласково произнесла Бланка. – Ты уже и так съела слишком много.

Девочка прервала очередную вылазку за печеньем и вопросительно посмотрела на Деда. Тот погладил ее по кудрявым волосам.

– Мне ничего для тебя не жалко, Генриетта. Но тетя Бланка права –лучше остановиться. Однажды моя дочь объелась пудингом, и ей стало так плохо, что пришлось позвать врача. Ты же не хочешь заболеть?

– А как зовут твою дочь? – спросила Генриетта, пропустив мимо ушей воспитательную часть беседы.

– Ее зовут Энн, она младшая. А еще у меня есть старшая дочь, ее зовут Джулия. Только теперь они обе совсем взрослые, как тетя Бланка и тетя Бонна, – ответил Дед.

Генриетта задумалась. В ее голове не укладывалось – разве дети могут быть такими старыми, как эти тети?

– А почему ты сказал, что тебе не повезло с детьми? – вдруг спросила Бланка. – Твои дочери рано умерли?

– Нет, они живы и, надеюсь, здоровы, – произнес Дед. – Но я очень давно их не видел.

– Мужья не разрешают им тебя навещать? – выдвинула новое предположение простодушная женщина.

– Они обе не замужем, – покачал головой старик. – Дело не в этом.

Лицо Бланки прояснилось. У нее оставался последний вариант из перечня возможных.

– Так значит, твои дочери в монастыре?! А почему ты сам не навестишь их? Разве это запрещено?

Лицо Эдварда страдальчески сморщилось. Его печаль была стара как мир. Любой мог бы припомнить знакомые семьи, в которых дети начинали делить наследство еще при жизни родителей.

– Религия здесь ни при чем. Просто мои дети не любят меня, мадам Бланка, – горько признался старик. – Иногда мне кажется, что я проклят. Возможно, все дело в обстоятельствах моего рождения…

На этих словах Никита навострил уши. Дед уже как-то намекал на тайну, связанную с его появлением на свет, но рассказывать подробности в тот раз отказался.

– А что это за обстоятельства, Эдвард? – вкрадчиво спросил Никита.

Все разом умолкли и повернулись на его голос.

Дед насупился:

– Я никогда никому об этом не рассказывал.

Теперь вся компания развернулась в его сторону.

– Может быть, пришло время поделиться? – мягко настаивал Никита. – Расскажешь, и станет легче. Иногда, чтобы избавиться от проблемы, надо проговорить ее вслух. Вдруг вместе с нами ты увидишь ситуацию другими глазами?

Неожиданно подала голос Бланка.

Она сформулировала мысль Никиты на свой лад:

– Твоя душа страдает в этом грешном мире, добрый человек. Очисти ее от горечи, открой для смирения, и ты обретешь покой.

Жан, Изабелла и Бонна перекрестились. В словах Бланки прозвучало такое искреннее сострадание, что, несмотря на явный духовный подтекст ее призыва, безбожник Эдвард сдался.

– Когда я был ребенком, – с трудом начал он, – мать относилась ко мне безразлично, старший брат издевался надо мной, а человек, которого я называл отцом, откровенно меня ненавидел. Я искал причину в себе, но как бы хорошо я себя ни вел, как бы старательно ни учился, ничего не менялось. Я повзрослел – и стал платить своей семье той же монетой. Самыми близкими мне людьми стали тетя Агата, сестра матери, и ее муж, дядя Джон. Они жалели меня. Только рядом с ними я чувствовал, что меня кто-то любит.

Гости примолкли. В полной тишине голос Эдварда звучал немного театрально, как будто он читал отрывок из пьесы.

– Только благодаря поддержке тети и дяди я смог окончить университет. Они давали мне кров, кормили и одевали. Я приносил им все скромные деньги, которые зарабатывал, и вдобавок помогал дяде Джону в пекарне, но, кажется, никогда не смог бы сделать достаточно, чтобы отблагодарить за их доброту.

Сидя на полу, Жан поглядывал то на Изабеллу, то на мать. Их повернутые к Эдварду лица были грустны. Никита не взялся бы определить, чему больше сочувствовал парень: то ли семейной драме Деда, то ли переживаниям этих женщин, которые были ему, каждая по своему, небезразличны.

– Я не слишком много знал о жизни родителей, потому что они почти не разговаривали со мной. – Взгляд старика устремился в пространство. – О боевом ранении отца мне стало известно просто потому, что последствия давней контузии время от времени давали о себе знать. Он был ранен во время Второй мировой войны.

Упоминание о неизвестной ему войне заинтересовало Крикса. Он отвлекся от созерцания вдохновляющего бюста Бонны и стал внимательно прислушиваться к тому, о чем говорил старик.

– Отцу приходилось ежегодно проходить обследование и принимать лекарства. Однажды, уже в конце школы, мне случайно попались на глаза его медицинские документы. Там была указана точная дата ранения и дано описание лечения, которое он получил в госпитале. И вдруг меня осенила мысль, что в тот момент, когда я был зачат, отец никак не мог находиться дома: он был либо на фронте, либо в тяжелом состоянии на больничной койке.

Дед выдержал многозначительную паузу и обвел глазами гостей. Некоторые детали его истории были понятны одному Никите. Остальные тем не менее вопросов не задавали – похоже, они воспринимали только ту часть рассказа, которую могли усвоить в меру собственного жизненного опыта.

Вдохновленный вниманием аудитории, старик продолжил:

– Тогда я еще не подвергал сомнению свое кровное родство с человеком, которого называл отцом. Зайти так далеко мне, наверное, не хватало смелости. Я размышлял лишь о том, как умудрились встретиться в этих страшных обстоятельствах мои родители – ведь мать оставалась дома с маленьким ребенком на руках, моим старшим братом. Задать вопрос прямо было немыслимо: отец просто прибил бы меня. Многие годы запретная тема жила где-то на задворках моего сознания. Уже здесь, во Франции, оставшись совсем один, я вновь задумался о том, при каких обстоятельствах появился на свет. Я самому себе не мог объяснить, почему меня так мучил этот вопрос. Наверное, главной причиной было даже не сопоставление даты моего рождения и времени, проведенного отцом в госпитале, а необъяснимая единодушная неприязнь всех членов моей семьи.

Крикс снова потерял интерес к разговору и попытался приобнять соседку.

Раздался возмущенный вопль. Бонна оттолкнула руки римлянина и отодвинулась от него подальше. Благо Жан перебрался на пол, и место рядом с ней оставалось свободным.

Генриетта, которая давно заснула, убаюканная голосом Эдварда, завозилась на руках у Бланки и протянула свои ножки в маленьких башмачках прямо на колени старика. Ему пришлось прерваться.

– Девочке, наверное, неудобно, – сказал он. – Можно положить ее на кровать в спальне наверху.

– Нет-нет! – торопливо прошептала вдова, умоляюще взглянув на Деда. – Не забирайте ее, прошу вас! Она проснется там одна-одинешенька и очень испугается.

Разочарованный непоследовательным поведением Бонны, римлянин на время оставил ее в покое. «Будь осторожен с нею, дружище! – возликовал в своем углу Никита. – Бонна может и камнем по голове треснуть! Я сам видел!» Двойственное отношение к этой женщине мешало ему в полной мере проявить мужскую солидарность с Криксом. Бонна считала себя его женой – совершенно неважно, что в реальности она ею не являлась – значит, обязана была вести себя прилично.

Старик засмотрелся на спящую Генриетту.

– Какие они прелестные, когда маленькие! – с грустью в голосе сказал он. – Я отлично помню дочерей в этом возрасте. Они были очень разные, но обе хорошенькие, как куклы. Старшая – блондинка с фарфоровой кожей, вся в мать. Младшая – брюнетка с густыми, гладкими волосами, как у ее бабушки, моей матери. Свою третью дочь я никогда не видел, но подозреваю, что она похожа на эту девочку, Генриетту, – кареглазая, с темными кудрями.

– Третью дочь?!! – В душе Никиты шевельнулось предчувствие. Он гнал от себя эту мысль с того самого момента, когда впервые увидел Эдварда и Николь вместе на фотографии, но мысль эта, как назойливый комар, все время не давала ему покоя. – Почему ты никогда не упоминал о том, что у тебя есть еще один ребенок?

– Потому что я не имею права называть себя ее отцом! – напыщенно произнес Дед. – Когда-то я смертельно оскорбил ее мать. Я раскаялся в ту же минуту, но она не простила. И мне трудно ее за это осуждать.

– Что же такого ты сделал? – с замиранием спросил Никита.

Дед не отводил глаз от спящей девочки. Слова давались ему с трудом.

– Когда она прибежала ко мне счастливая и сообщила, что беременна, я, не подумав, задал подлый вопрос – уверена ли она, что ребенок от меня? Этого оказалось достаточно, чтобы навсегда потерять женщину, которая была любовью всей моей жизни и могла стать моей судьбой. Я знаю, что она родила нашего ребенка. Это была девочка. Моя третья дочь, которая, наверное, даже не знает о моем существовании.

– Кто эта женщина? Как ее звали? – Сердце Никиты остановилось в ожидании ответа.

После мучительной паузы старик ответил:

– Она была молода и прекрасна. Ее звали Николь.

Круг замкнулся. В голове Никиты все встало на место – тайная связь, внезапный разрыв и рождение Изабель, об отце которой никто ничего не знал. Впервые он не находил для Эдварда слов сочувствия. Ему хотелось задушить старика. Тот, однако, сидел с таким убитым видом, что ярости Никиты хватило ненадолго. «Ладно! В каждой избушке – свои погремушки! – Очередная отцовская присказка исчерпывающе описывала ситуацию. – Во-первых, то, что именно Эдвард – отец Изабель, никем пока не доказано. А во-вторых, покажите мне, кто тут святой?!»

Другие участники странной вечеринки, казалось, потеряли нить повествования. Внезапное отступление от главной сюжетной линии совершенно сбило их с толку.

Никите тоже требовалось время на осмысление новых вводных. Для всех было лучше вернуться к первоначальному разговору.

– Эдвард, так удалось ли тебе выяснить правду о своем рождении? – спросил он, направляя мысли старика в прежнее русло.

– Выяснить? – Дед медленно переключался с одной болезненной темы на другую. – О, да! Я получил бесспорное подтверждение того, что человек, которого я называл отцом, на самом деле им не был. К этому времени он уже лежал на кладбище. Я направил письменные запросы в Британское Министерство обороны и в военный архив. Присланные ими документы неопровержимо доказывали, что моя мать не имела ни малейшей возможности встретиться с мужем в тот период, когда забеременела мной. Это объясняло все, кроме одного – теперь я понятия не имел, кто мой настоящий отец. Вскоре я приехал в Англию по делам и заодно навестил мать. Она не захотела разговаривать об этом. В ответ на мой вопрос об отце она равнодушно отвернулась и ушла в другую комнату. В тот раз мне так и не удалось ничего от нее добиться. А потом и она умерла.

Дед замолчал. Никита почувствовал себя обманутым: начало истории давало надежду на более яркий финал. «У каждого – по внебрачному ребенку, а потом все умерли. Второсортная мыльная опера!» – разочарованно подумал он.

Остальные гости понемногу зашевелились. Жан встал на ноги, чтобы размяться. Изабелла расправила на коленях концы длинного пояса, которые перед этим нервно крутила в пальцах. Случайно встретившись взглядом с Никитой, девушка вспыхнула и презрительно передернула плечами. Бонна сладко потянулась, изогнув обтянутое платьем тело – несчастный Крикс вновь бросил на нее горящий взгляд. Одна только Бланка сидела неподвижно. Она боялась потревожить спящую малышку Генриетту.

И вдруг старик заговорил снова.

– Мне помог случай. Невероятное стечение обстоятельств, не первое и не последнее в моей удивительной жизни. Как-то я путешествовал по земле катаров, осматривал средневековые замки. Около одного из них, Шато-де-Керибюс, и произошла удивительная встреча. Ты был в этом замке? – обратился старик персонально к Никите, хотя все остальные, за исключением Крикса, тоже понимающе закивали.

– Был, – подтвердил Никита, сгорая от любопытства. – И кого же ты встретил там, Эдвард?

– Я стоял наверху, в маленькой часовне с одной колонной в центре, ну, ты знаешь! – Дед совсем перестал замечать других гостей. – Я рассматривал ее удивительный свод и пытался представить, как возможно было построить все это на такой неприступной скале в Средние века, без современной техники. Там были и другие туристы. Судя по речи, американцы. И вдруг один мужчина примерно моих лет подошел ко мне, извинился и спросил, как меня зовут. Это было очень неожиданно, я вначале не знал, как реагировать. Но потом все-таки сказал, что меня зовут Эдвард Уилсон. «Я так и думал, – ответил тот мужчина. – Потому, что вы поразительно похожи на своего покойного отца, дядю Стива – брата моей матери». Я был потрясен. Если бы не обстоятельства, которые мне уже удалось выяснить о себе, я счел бы его сумасшедшим. Но он говорил о том, что я жаждал узнать в течение многих лет. Ты только представь себе! Фантастика!

По спине Никиты пробежали мурашки. Это было совсем другое дело! Только что прозвучавшая версия по своему накалу полностью соответствовала его ожиданиям. Даже если она была плодом фантазии истосковавшегося по любви и участию старика.

– Мой настоящий отец был лейтенантом армии США. После открытия второго фронта его часть на некоторое время расквартировали в Англии, в моем родном городке. У него случилась недолгая связь с моей матерью, в которую он влюбился до безумия с первого взгляда. Не знаю, как это случилось, возможно, тогда, перед лицом смерти люди чувствовали сильнее, стремились успеть как можно больше за короткий срок. Потом отца отправили на континент, он получил ранение и вернулся в Штаты. Все это время он писал моей матери письма, но она не отвечала. Спустя несколько месяцев от нее пришло первое и единственное письмо, в котором она сообщила, что у нее родился ребенок. Его сын, которого она назвала Эдвардом и который будет носить фамилию Уилсон, так как она замужем и ее муж, несмотря ни на что, никогда не даст ей развод. Она просила не писать ей и не разыскивать сына, потому что ее жизнь и без того уже сломана. Отец честно рассказал обо всем своим родителям. На семейном совете было решено оставить все как есть. Стивен, мой отец, страшно переживал. Он женился только спустя пять лет, а его семья всегда помнила о том, что где-то в Англии живет родной для них мальчик, по имени Эдвард Уилсон.

Дед сдавленно всхлипнул.

– Мужчина, которого я встретил в замке, – мой кузен – рассказал, что, когда они были маленькими и приезжали на Рождество к дедушке с бабушкой, под елкой всегда лежал лишний сверток. Все знали, что это подарок для Эдварда Уилсона, который в Англии. Не знаю, что они делали с этими подарками потом. Наверное, отдавали какому-нибудь бедному ребенку. Оказывается, моя мечта о любящей семье исполнилась еще тогда, в детстве. Но меня отделял от нее океан.

Чувствительная Бонна тихо заплакала. У остальных глаза тоже были на мокром месте. Только Крикс остался равнодушен к рождественской истории – он решил снова попытать счастья и передвинулся поближе к предмету страсти.

Будто заново увидев свих гостей, Эдвард начал удивленно озираться.

У Никиты оставались еще невыясненные вопросы, с которыми ему следовало поспешить – он кожей чувствовал, что в темноте вокруг них что-то назревает.

– Ты познакомился со своей американской семьей? – спросил он, стараясь вновь привлечь к себе внимание старика. – Как они тебя приняли?

Вначале Дед воскликнул с обычным воодушевлением:

– Да! Вскоре я поехал в Америку. Мне были очень рады! Они очень хорошие люди! Оказалось, что у меня есть сводные брат и сестра по отцу и целая куча кузенов. Большая семья!

– Ты часто к ним ездишь? – Никита искренне обрадовался за старика. – Может, тебе вообще стоит перебраться в Штаты, поближе к новым родственникам? Будет не так одиноко.

Лицо Деда враз поскучнело. Он устало прикрыл глаза.

– Я был там всего один раз, Никита. И вряд ли поеду снова. Брат и сестра действительно хорошо меня приняли и приглашали приезжать еще. Но я видел, что вся семья в напряжении. Они боялись, что я предъявлю права на наследство отца. Он был очень крупным фермером, состоятельным человеком – там и правда было что делить. Я объяснял им, что заработал достаточно денег, чтобы жить безбедно до самой смерти. А большего мне не надо. Но они все равно волновались. Поэтому я…

Последние слова Эдварда перекрыл внезапный шум, в котором смешались скрежет, глухие удары и пронзительный свист. Потолок над их головами куда-то исчез. Поднялся ветер, искры из камина разлетелись во все стороны и стали неотличимы от звезд.

Никита, Эдвард и все их гости в ужасе сбились в кучу. Генриетта плакала, женщины в панике хватали друг друга за руки. А во мраке высоко над ними выписывал большие круги черный силуэт с заостренными крыльями, длинным клювом и гребнем на голове.

– Я хочу сказать тебе кое-что, Эдвард, – прокричал Никита, еще не зная, что именно он сейчас произнесет. – Очень просто объяснять свои поступки и неудачи тяжелым детством и несчастной судьбой. В действительности взрослый человек может и должен переосмысливать свой опыт и стараться не повторять ошибки родителей. И не наносить своим детям те же травмы, которые получил когда-то в собственной семье.

Речь, которая звучала из уст Никиты, поразила, в первую очередь, его самого. Он не чувствовал себя реальным автором своих слов, хотя был с ними полностью согласен. Как будто ненароком выучил чужой текст или как будто опять кто-то другой говорил за него.

Эдвард задрожал всем телом:

– Что ты имеешь в виду?

– По чужой воле ты был лишен отца и так и не успел встретиться с ним. Возможно, вы стали бы друзьями, а может, и нет. К сожалению, этого уже никто никогда не узнает. Ты страдал от этого всю жизнь и тем не менее обрек свою дочь на такую же участь. И это была только твоя вина – что бы ни случилось между тобой и ее матерью, ты был обязан договориться с женщиной, которая тебя когда-то любила. Но ты даже не попытался.

По лицу старика потекли слезы.

– Зачем ты говоришь мне это?! Если бы ты знал, сколько тысяч раз я сожалел о том, что все так вышло! Но после всех этих лет, после всего, что произошло, как я могу рассчитывать на прощение Николь?! Как я посмотрю в глаза своей дочери?! Я даже не знаю, как ее зовут!

– Ее зовут Изабель, и она очень похожа на свою мать. Настоящая красавица, – доверительно поделился Никита. Своевольный оратор внутри него уверенно распоряжался чужими секретами. – В отличие от тебя, у нее пока остается возможность познакомиться со своим отцом, потому что он еще жив – ты жив, Эдвард! Предоставь ей право решать, принять ли тебя в свою жизнь или отвергнуть. Скажи ей о том, как сильно сожалеешь, попроси дать шанс узнать ее. Только не рассчитывай получить индульгенцию и внезапно обрести новую семью – этого может и не случиться. Смысл покаяния не в том, чтобы сбросить свой груз на других. Ты должен выстрадать раскаяние, сделать все возможное, чтобы отогреть сердца тех, кого ты обидел, а потом стойко принять последствия, какими бы они ни были.

Носатый силуэт в вышине издал душераздирающий вопль, потом еще один и начал снижаться прямо на них, выставив перед собой громадные когтистые лапы.

– Карлуша, пошел вон, мерзкая тварь! – заорал Никита.

Крикс выбросил вверх руку с зажатым в ней кинжалом, Жан решительно взмахнул наполовину обгоревшим поленом, а Дед схватился за кочергу и совок для углей.

– Прости меня, Олечка! И ты, Алекс, тоже прости! – в порыве внезапного раскаяния прошептал Никита.