Книга: Лантерн. Русские сны и французские тайны тихой деревни
Назад: Седьмой день
Дальше: Девятый день

Восьмой день

– Да чтоб тебя!

Не разлепляя век, Никита шарил по полу рукой в поисках телефона. С вечера он предусмотрительно положил его подальше от кровати.

Звонок будильника становился все громче. Пришлось сползти на пол и приоткрыть глаза, чтобы отключить сигнал. После этого он с удовольствием вернулся под одеяло и снова уютно зарылся в подушку.

Сознание постепенно заполнялось образами. Первым появился несчастный старина Эдвард, запутавшийся в лабиринтах сна. За ним злобный Жак из Каора, лавочник Лакомб, его хрупкая жена Анна и, наконец, великолепный Наваррец с малышкой Генриеттой на руках. Какую судьбу уготовил этой кудрявой девочке ее беспутный отец? Возможно, впервые в жизни у Никиты мелькнула мысль о том, что свобода морали – это не так уж и хорошо.

Он сел на кровати и оглядел разбросанную по полу одежду.

– Зачем я вчера включил будильник? Какой сегодня день?

Никита озадаченно наморщил лоб. И тут же вспомнил о дерзком плане предстоящей поездки.

– Понедельник. Майк! Скоро придет Майк! А я уезжаю в Каркассон!

Он даже засмеялся от удовольствия.



К восьми утра, начищенный до блеска, Никита был полностью готов. Дорожная сумка стояла в коридоре, ключ от входной двери лежал на кухонном столе поверх бумажки с номером телефона. Как и ожидалось, Молчун приехал вовремя.

Он еще раз деловито осмотрел фронт работ, уточнил последние детали и задал на прощание единственный вопрос:

– Когда собираешься вернуться?

– В среду, – ответил Никита. – Но если я тебе понадоблюсь, звони, я приеду раньше.

– Ладно, – бросил Майк.

На том и расстались.

Никита положил сумку в багажник. Мысль о поездке будоражила его, но не настолько, чтобы совсем позабыть о жене. Проклятый вопрос пульсировал в фоновом режиме: «Где она была вчера?»

Никита прислонился к машине. Не тратя времени на колебания, он решительно набрал Ольгин номер.

– Привет.

Она ответила сразу. В этот раз никаких жалоб на ранний звонок.

– Бонжур, – по привычке Никита начал с веселой ноты. Хотя и без обычного задора. – Как дела? Чем занимаешься?

– Пока ничем. Я еще не встала, – ответила Ольга.

Ее голос звучал сдержанно, ни надрыва, ни злости не было. По первым словам Никита не понял, спокойствие это или равнодушие, радоваться ему или пугаться.

– Я начал ремонт в ванной. И еще кое-какие мелочи надо сделать. Нашел работягу, хорошего парня. Он англичанин. Надеюсь, не обманет моих ожиданий. – Разговор давался Никите не без усилий. – Сейчас уезжаю в Каркассон. Решил не сидеть здесь во время ремонта.

– Ты что, оставишь незнакомого человека одного в доме?

Никита знал, что в этот момент Ольга подняла брови и слегка повернула голову вправо. Она всегда так делала, когда удивлялась.

– Ты уверен, что твой англичанин все сделает как надо? И, прости, ты уверен, что он ничего не стащит?

– Майк. Его зовут Майк. У него хорошие рекомендации, да и работа понятная. Ничего сложного. А красть в доме нечего – ему выгоднее получить деньги за работу. Все будет хорошо.

Никита отметил про себя заинтересованные интонации жены, на душе потеплело. Но подлый вопрос по-прежнему не давал покоя.

– Что ты делала вчера? – с деланной легкостью спросил он наконец.

– Гуляла, – голос Ольги зазвучал тускло. – Я же написала тебе. Получил мою эсэмэску?

– Получил. А с кем ты гуляла? С Лялькой?

– Нет, – не сразу ответила она. – Одна. Полдня бродила по Замоскворечью.



Теоретически такой ответ должен был устроить Никиту. После института Ольга несколько лет работала экскурсоводом в «Интуристе» и знала в центре Москвы каждую подворотню. С тех пор многочасовые пешие прогулки стали для нее лучшим лекарством от хандры.

У Никиты немного отлегло от сердца, однако полное спокойствие не наступило. Он уловил в ответе жены не то, чтобы фальшь, а какую-то недоговоренность. И был совершенно прав.



Прошедшие выходные стали для Ольги испытанием на прочность. В субботу она шла на день рождения к Барсику в надежде отвлечься от мрачных мыслей, однако неудобные вопросы друзей и знакомых только ухудшили настроение. Все поздравляли ее с покупкой дома во Франции, спрашивали, почему она до сих пор в Москве, завидовали и напрашивались в гости.

В довершение всего, в разгар вечеринки Барсик увел ее в спальню, подальше от гостей, усадил в кресло и завел разговор о Никите.

На правах старого друга он, не стесняясь, резал правду-матку:

– Вы два идиота! Оль, слушай сюда! Он там психует без тебя – не представляешь! И на тебе тоже лица нет. Может, хватит уже?! Вы столько лет вместе, через такие трудности прошли! Неужели сейчас ты готова пустить все это под откос? И, главное, из-за чего?! Можешь объяснить, что случилось?

Ольга лепетала что-то о предательстве, о том, что с ней никто не считается, что до нее никому нет дела. Барсик слушал очень внимательно. Но недолго.

– Я понял, – прервал он ее невразумительные объяснения. – Ничего не случилось. Просто дурь, кризис среднего возраста.

– Нет, ты не понимаешь!

Ольга готова была разрыдаться.

Барсик присел на широкий подлокотник и обнял ее за плечи.

– Думаю, что понимаю, – сказал он. – Ты почему-то потеряла уверенность в себе. Не похоже на тебя. Брось, Оль, ты самая красивая женщина из всех, кого я знаю. Только жене моей не говори.

Барсик хмыкнул, представив, как отреагировала бы его Леночка, если бы услышала эти слова.

– Никитос тебя любит. Ты ему нужна. Он без тебя совсем сдулся там, в этой Франции. Хватит дурить, поезжай к нему. Закати скандал, если душа просит. Чем раньше поругаетесь, тем раньше помиритесь.

В этот момент дверь распахнулась. Вместе с шумом вечеринки в спальню ввалился подвыпившей Малыш в обнимку с девицей, которую где-то подцепил накануне.

– Пардон!

Малыш выпихнул девицу вон и закрыл за ней дверь.

– А что это вы обнимаетесь? Я все Никитосу скажу!

– Отвали, Малыш, у нас серьезный разговор, – отмахнулся Барсик. – Эти два дурака не знают, из-за чего поссорились. И никак помириться не могут.

– Щас все решим, – пообещал Малыш и присел перед Ольгой на корточки. Их глаза оказались как раз на одном уровне. – Оль, я не знаю, что там у вас случилось. Это не мое дело. Если Никитос тебя обижает, скажи – я ему морду набью. Но мириться надо. Только благодаря вам двоим, я верю, что семейное счастье возможно. Не лишай меня жизненных ориентиров, мать. А теперь я пойду. Надо найти эту деваху, у меня на нее планы. Как ее, Катя, что ли?

Малыш чмокнул Ольгину руку, встал и ушел. Через несколько минут за дверью забренчала гитара и знакомый голос затянул: «По полю танки грохота-а-а-ли, солдаты шли в последний бой…»

Ольга вернулась домой глубокой ночью. На следующий день, в воскресенье, она проснулась поздно, совершенно разбитая. Алекс уже уехал – сквозь полуденную дрему было слышно, как хлопнула дверь.

Стянув резинкой волосы и запахнув махровый халат поверх сорочки, Ольга долго пила на кухне кофе. Настроение у нее было никудышное. «Ты потеряла уверенность в себе», – сказал ей вчера Барсик. Неужели дело действительно в этом? А еще Барсик сказал: «Ты нужна ему. Он без тебя совсем сдулся там, в этой Франции». И что теперь? Пусть опять все будет, как хочет Никита?

Впервые в жизни она зашла так далеко в конфликте с мужем и теперь сама не понимала, что делать дальше. Чтобы хоть как-то отвлечься, она позвонила Ляльке.

– Привет, Оль! Ты как? – бодро осведомилась та. – У Барсика вчера была? Удалась вечеринка?

– А ты откуда знаешь, что я была у Барсика? – вяло удивилась Ольга.

Лялька явственно усмехнулась в телефон:

– Ну, догадайся с трех раз! А лучше с одного.

Догадаться, действительно, было нетрудно.

– Малыш вчера позвонил, что ли?

– Это слишком деликатно сказано, «вчера позвонил»!

Лялькиного сарказма хватило ненадолго. Она тут же закудахтала довольным голосом.

– Он мне полночи названивал, пьяная скотина! Клялся в вечной любви, грозил задушить Сергея Анатольевича и обещал удалить из адресной книжки телефоны всех своих баб. Хорошо, что я – совершенно случайно – была одна. А то еще неизвестно, кто кого убил бы. Ты же знаешь, мой нынешний помешан на кикбоксинге.

Ольга слабо улыбнулась. Все эти годы Лялька держала Малыша на привязи. Ей льстила его бессмертная влюбленность.

– Где Малыш и где кикбоксинг, Ляль? Твой нынешний до Малыша еще допрыгнуть не успеет, а уже получит по голове.

Ольга, как могла, старалась поддерживать разговор, но чуткая Лялька поняла, что подруга не в себе.

– Олечка, ты мне не нравишься. Все плохо?

Лялькин голос наполнился искренним сочувствием.

– Хочешь, я прямо сейчас приеду? Я даже не буду мыть голову и краситься – надену косынку и темные очки.

– Нет, Лялечка, приезжать не надо. Спасибо тебе!

В этот раз Ольга не была готова выставлять свои проблемы напоказ даже перед самыми близкими людьми. Слова Барсика проделали брешь в ее обороне. Она чувствовала, что еще немного – и наружу хлынет правда, которую она предпочитала встретить без свидетелей.



В то самое время, когда Никита возвращался в Лантерн после встречи с пилигримами и поездки в Сен-Тельму, Ольга тщательно готовилась к выходу. Собиралась, как на свидание, хотя никого не хотела видеть.

Оглядев содержимое холодильника, она написала сыну инструкцию по поводу ужина. Отправила эсэмэску Никите и напоследок несколько минут постояла перед зеркалом. «Ты самая красивая женщина из всех, кого я знаю», – вспомнила она слова Барсика.

– Поняла? Сегодня это фраза дня, – сказала Ольга своему безупречному отражению.

Она вышла из квартиры и отправилась бродить по городу, разменивая тягостные мысли на километры асфальта.

Жизнь в городе была осознанным выбором супругов Шереметевых. Они оба, и Никита, и Ольга давно и без колебаний решили, что никогда не переедут в пригород. Для вылазок на природу у них была родительская дача под Сергиевым Посадом, а также загородные дома многочисленных друзей, которые жили в ближнем и дальнем Подмосковье и постоянно зазывали их в гости.

После двух переездов Ольга с Никитой осели на Таганке, в большом «сталинском» доме с тихим, зеленым двором. Из этого двора в воскресенье, в разгар нежаркого летнего дня Ольга отправилась пешком вдоль Москвы-реки. Это был ее любимый маршрут, «круг почета», как называл его Никита: по набережной до Кремля, с заходом на Красную площадь, через Москворецкий мост в Замоскворечье, по Большой Ордынке или Пятницкой улице – там были возможны варианты – до Садового кольца и назад, на Таганку, домой. Обычно такая прогулка занимала у нее часа три, не больше. Даже с передышкой в кофейне.

Но сегодня все пошло по-другому. В этот раз со своего «круга почета» Ольга вернулась домой поздним вечером.



Виной всему был пожилой человек с тросточкой. Он одиноко стоял у перехода через неширокую Пятницкую улицу. Мимо него одна за другой мчались машины. Никто не принимал во внимание старичка, который не решался ступить на пешеходную «зебру».

– Вам помочь? – поколебавшись, спросила Ольга. Что-то толкнуло ее к интеллигентного вида дедку. – Давайте вместе перейдем. Возьмите меня под руку.

– Спасибо, моя милая! – Выговор у старичка был профессорский, в хорошем смысле московский. – Только за свою долгую жизнь я привык к тому, что женщины берут меня под руку, а не наоборот. Менять привычки мне, пожалуй, поздновато. Поэтому – прошу!

Он галантно согнул в локте свободную от трости руку.

В первый момент Ольга смутилась. Однако глаза у старичка были такие умные и добрые, а манеры настолько подкупающе старомодные, что спорить с ним не было ни малейшей возможности.

Дедок шел с трудом, тяжело опираясь на палку. Ольга попыталась незаметно поддержать его, но тот лишь взглянул на нее искоса, и она снова смутилась – несмотря на физическую немощь, пожилой человек оставался мужчиной.

Большая черная машина нетерпеливо накатывалась на полосы пешеходного перехода все ближе и ближе к их ногам. Ольга яростно зыркнула на водителя через плечо своего спутника, так что тот вжался в сиденье, а его машина встала, как вкопанная.

– Как вы его, моя милая, одним взглядом срезали! – усмехнулся старичок уже на другой стороне улицы, когда за их спиной взвизгнули шины. – Вы откуда родом будете? Не казачка случайно?

Ольга в изумлении уставилась на него. Ее отец и правда был из старинного казацкого рода. Только по каким признакам ее спутник определил это за прошедшие несколько минут, ей было совершенно непонятно.

– Да, по отцовской линии из сибирских казаков. А как вы узнали?!

– Так взглянуть, чтобы человек на месте окаменел, деточка, только настоящая казачка может. Моя покойная супруга родилась в Ростове-на-Дону, ее дед был казачьим атаманом, – грустно улыбнулся дедок. – Я, знаете ли, не робкого десятка человек. В жизни много повидал: и войну, и разруху, и чиновничий, как сейчас выражаются, беспредел. Никого не боялся. Имел склонность не то чтобы храбро, скорее, безрассудно себя вести. А вот когда жена сердилась, сердце в пятки уходило. Правда, и приласкать без слов она могла, одним взглядом – как будто в бархат укутывала.

Он спохватился:

– Что-то я разболтался! Как вас зовут, деточка, позвольте спросить?

– Ольга.

Старичок отработанным жестом повесил трость рукоятью на сгиб локтя и накрыл ее руку своей сухой ладонью.

– Спасибо, Оленька! Сделали подарок старику. На нас не часто обращают внимание, поэтому такие моменты особенно ценны. Не сердитесь, я спрошу: почему вы такая грустная? Может, расскажете? Не знаю, смогу ли я вам чем-нибудь помочь, но точно выслушаю и не обижу. Иногда и этого бывает достаточно. А может, и подскажу что-нибудь. Если захотите, конечно.

– Простите, а вас как зовут? – спросила Ольга больше для того, чтобы немного потянуть время.

Все этого было слишком неожиданно. С одной стороны, обычная модель ее поведения не допускала откровенного разговора на личные темы. А с первым встречным такой разговор был просто невозможен. С другой стороны, сердце почему-то тянулось к этому дедушке с добрыми глазами.

– Лев Вениаминович.

Дедок слегка склонил голову, представляясь.

– Какое звучное у вас имя, – Ольга продолжала избегать ответа на вопрос, прислушиваясь к себе. – Лев Вениаминович. Вы, наверное, профессор, не меньше.

– Выше берите, Оленька, я целый академик, – с юмором ответил Лев Вениаминович. – Уже не работаю в полную силу, но на разные заседания меня приглашают в первом ряду, а то и в президиуме, посидеть. В презентационных, так сказать, целях.

Он отпустил Ольгину руку и снова оперся на трость.

– Вы не торопитесь, Оленька? Вон мой дом. – Дедок взмахнул палкой. – Может, пройдетесь со стариком еще немного?

– Конечно, Лев Вениаминович! С удовольствием.

Ольга нисколько не покривила душой. Ей не хотелось расставаться с ним так скоро. Они медленно двинулись по тротуару.

– А что касается имени… Знаете, деточка, мне больше всего нравилось, когда меня звали Левушкой. После смерти супруги так называть меня стало некому. Теперь остались только «папа», «дедушка» и «леввитаминыч».

– Как-как?! – изумилась Ольга.

– Витаминыч, – с улыбкой повторил академик. – Я же знаю, что никто не трудится выговаривать мое замысловатое отчество. За глаза так и называют, Витаминычем. Но, хотел бы заметить, это совсем не обидно. Наоборот! На мой взгляд, наличие клички – это свидетельство, так сказать, популярности.

– А вот у меня никогда не было клички, хотя среди моих друзей они в большом ходу. По вашей теории, это значит, что я личность не популярная? – с некоторым вызовом спросила Ольга.

Академик виртуозно держал баланс между галантностью и иронией.

– Нет, деточка. Вы совершенно другое дело. Таким красивым женщинам никто не осмеливается давать прозвища. Из подобострастия, так сказать.       Он остановился и ободряюще посмотрел на Ольгу.

– Ну вот, вы уже улыбаетесь!

Ольге показалось, что мудрые, все понимающие глаза заглянули ей прямо в душу. И неожиданно для себя самой она вдруг заплакала.

Витаминыч спокойно, без всякой суеты достал из внутреннего кармана великоватого пиджака носовой платок, развернул его и вложил в руку Ольги.

– Ничего, деточка, так тоже можно. Хочется плакать – поплачьте. Только недолго, а то нос уже начал краснеть. Хотя что это я говорю… Вы и с красным носом останетесь красавицей!

Ольга растерянно смотрела на платок. Он был из детства – большой, клетчатый, хорошо наглаженный, с каким-то слабым цветочным запахом. Возможно, от туалетного мыла, которое лежало среди белья.

– Не стесняйтесь!

Академик прекрасно понял ее смущение.

– Я, Оленька, по старинке люблю хорошие мужские платки. Так и не привык к современным бумажным.

Ольга стала осторожно промокать слезы. Она хлюпала носом, но сморкаться в душистый батист не решалась.

– Смелее! – подбодрил ее старик.

– Я потом привезу вам чистый платок, Лев Вениаминович. Спасибо!

Ольга, наконец, вытерла нос.

– Обязательно привезите! У меня целый шкаф таких платков, но теперь мне будет особенно дорог именно этот. Ведь благодаря ему, мы с вами еще раз увидимся!

Ольга не могла сдержать улыбку – старик говорил, как кружево плел. Ирония лишь подчеркивала изящество его комплиментов.

– Вы, наверное, думаете, что я истеричка? – спросила она. – То смеюсь, то плачу.

– Нет, Оленька, я думаю, что вы ведете себя, как настоящая женщина. И вам незачем этого стесняться.

Он указал тростью в направлении двора.

– Давайте присядем на скамейку. Я бы передохнул немного.

Старый хитрец не столько нуждался в отдыхе, сколько старался подольше задержать Ольгу. Они сели рядышком около отлично обустроенной, но совершенно пустой детской площадки.

– Видите, моя милая, дети теперь совсем не гуляют без взрослых. Кажется, они вообще перестают гулять, как только выходят из колясочного возраста. Даже на даче сидят за компьютером или с телефоном в руках. Двигаются мало – беда, да и только!

Казалось, Витаминыч просто непринужденно болтал. Однако слово за слово – от общей детской темы к Алексу, от Алекса к Никите – и вот незаметно для себя самой Ольга разговорилась.



Через двадцать минут Академик был в курсе разногласий между супругами Шереметевыми относительно дальнейшей судьбы их сына. Еще через полчаса он знал, как Никита создавал собственное рекламное агентство и при каких обстоятельствах его продал. Он не высказывал своего мнения, если Ольга не спрашивала. Лишь заинтересованно слушал и направлял ее рассказ деликатными вопросами.

– И вот он мне объявляет, что купил какой-то старый дом во французской деревне. Просто ставит перед фактом, представляете?!

Ольга приблизилась к апофеозу своей истории.

– У меня как будто что-то сломалось внутри. Слышать не могу про этот дом, видеть его не хочу! А он там ремонт делает, мебель покупает. Для кого?!

– Для вас, Оленька, – убежденно ответил Академик. – Он делает это для вас. Ведь он же просит вас приехать?

– Просит, и что с того?! Мне все это не нужно! Неужели всегда все должно быть только так, как он хочет?

В последние дни Ольга гоняла этот вопрос в своих мыслях не переставая.

– Почему именно в этот раз вы так среагировали? – Слова Академика прозвучали неожиданно. – Судя по вашим рассказам, Оленька, ваш муж, кажется, и раньше совершал неожиданные поступки. Почему именно сейчас это вас так больно задело?

Ольга замолчала, собираясь с мыслями. Готового ответа у нее не было.

Видя ее замешательство, Витаминыч продолжил:

– Осмелюсь предположить, что дело не в нем, а в вас, деточка. Вы давали своему мужу большую свободу. Он привык к тому, что вы его всегда понимаете и во всем поддерживаете. И вдруг он этой поддержки лишается. Вы ведь могли просто поругать его, как обычно, потом посмеяться – и все. Но вы упорствуете. Вопрос: почему?

Вопрос и правда был интересный. Ольга не знала, что сказать.

– Может быть, вы чего-то испугались? Чего именно?

Добрые глаза Академика были полны сочувствия. Казалось, он знал все ответы, но хотел, чтобы Ольга нашла их сама.

Ольга скользила глазами по трещинам в асфальте.

«Испугалась? Чего? Нет, не может быть…»

Она перевела взгляд на Льва Витаминыча.

– Да, наверное, испугалась. Меня напугала его свобода. Весь мир в его руках, он может делать практически все, что захочет. Кто знает, что взбредет ему в голову завтра? И найдется ли мне место в его новых планах?

– Ну, какая же вы умница!

Академик пристукнул тростью в знак одобрения.

– Не каждый может признаться в своих страхах. А вы даже вслух произнесли, да как точно сформулировали – просто молодец! Если позволите старику высказать свое мнение, я вам кое-что скажу. Но только если хотите. Вы на верном пути, теперь и сами можете разобраться до конца. Но, возможно, я смогу вам немного помочь. Подтолкнуть, так сказать, в правильном направлении.

Ольга молча кивнула и снова опустила глаза к трещинам в асфальте.

– Если ваш муж дорог вам, Оленька, – я не употребляю слово «любовь», так как нахожу его слишком интимным, чтобы произносить вот так, походя, – если вы цените отношения с ним, поезжайте к нему немедленно. Сейчас он нуждается в вас, как никогда, поверьте мне. Мужчина, который много работал всю жизнь, не может разом остановиться. Это была иллюзия, ловушка. Ваш муж попал в нее, отказавшись от дела, которым жил столько лет. Он пытается построить свой новый мир взамен потерянного там, на новом месте. Он скоро поймет, что это еще одна иллюзия, и начнет искать другое решение. И в конце концов найдет его. В этот момент вы обязаны быть рядом с ним, потому что вы – его стержень. Возможно, он не спросит у вас совета и вновь поставит вас перед фактом, но это не потому, что он вас не ценит. Просто самую трудную работу мужчина должен делать сам, один. А он, судя по вашему рассказу, переживает очень трудный период.

– А если он уже не один?! – вырвалось у Ольги. – Если есть другая женщина?

– Оленька, даже если действительно есть другая, вы избавитесь от нее одним движением бровей. Вы же казачка, моя милая, не сомневайтесь в себе. И не оставляйте его сейчас одного.

Ольга поняла, что не может больше ни слушать, ни разговаривать. Ее ум был в смятении, а тело – в полном изнеможении, как после долгой борьбы.

– Спасибо, Лев Вениаминович! Я должна над всем этим подумать, – сказала она, не поднимая глаз. – Дайте мне ваш номер телефона, пожалуйста. Я завтра привезу вам платок.

После разговора с Академиком Ольга еще долго кружила по Замоскворечью. Она дважды прошла мимо Третьяковки, постояла на набережной, посидела в кафе и направилась в сторону дома только после того, как начало темнеть.

Она не сказала об этом по телефону Никите. Только еще раз повторила:

– Я просто бродила одна по Замоскворечью.

И мирно добавила:

– Хорошей тебе поездки. Целую. Звони. И веди себя прилично.

К полному разочарованию Ольги позитивный финал разговора остался незамеченным. В этот момент мысли ее мужа были уже о другом. Точнее, о другой.



Сияющий взгляд встретил Никиту прямо у порога туристического офиса.

– Бонжур, Изабель! Мне нужно сказать вам пару слов наедине.

Его улыбка обещала райские кущи.

– Я на минутку, Марион, – сказала коллеге Изабель, благодарно кивнула и вышла на улицу вслед за Никитой.

Туристов в ранний час почти не было, по площади слонялись только два молодых парня с фотоаппаратами, оба в длинных шортах и ботинках на толстой подошве. Их большие рюкзаки лежали на мостовой.

Для начала разговора Никита попытался блеснуть недавно приобретенными знаниями:

– О, пилигримы!

– Да, пилигримы.

Трудно было отыскать более очевидный для Изабель факт. Такими же очевидными выглядели в ее глазах попытки нового знакомого за ней приударить. Девушка улыбалась и смотрела на Никиту уверенно, даже с вызовом. Она ждала продолжения.

Никита не стал тратить времени на прелюдию и пошел в лобовую атаку.

– Изабель, я собрался в Каркассон на пару дней, но не хочу ехать один. Мне кажется, мы с вами можем составить отличную компанию. Наверное, мое предложение прозвучит неожиданно, но я вас прошу, поедемте. Решайтесь, это будет настоящее маленькое приключение!

Несколько секунд девушка продолжала по инерции улыбаться, суть сказанного дошла до нее не сразу.

– За кого вы меня принимаете? – спросила она, стремительно теряя остатки веселья в глазах. – Мы с вами едва знакомы…

Никита не дал ей продолжить:

– Я не предлагаю вам ничего плохого. Просто поехать вместе в Каркассон. Я никогда там не был и не представляю для себя лучшего гида, чем вы. Взамен вы можете выдвигать любые условия, я заранее на все согласен. И обещаю, вам не будет скучно.

Изабель хлопала ресницами. В потоке туристов, который изо дня в день проходил через ее офис, она повидала всякое, но с таким напором столкнулась впервые. Ее обескуражила беспрецедентная наглость Никиты, однако настоящего, глубокого и искреннего негодования она в себе не находила.

Никита продолжал лучезарно улыбаться:

– Решайтесь прямо сейчас, Изабель! Жизнь должна быть яркой! О чем тут размышлять?

– Что значит «прямо сейчас»?! – снова вскинулась девушка. – Вы что, правда думаете, что я сейчас уйду с работы, чтобы немедленно уехать куда-то с вами?! Вы сумасшедший!

– Не куда-то, а в Каркассон, – поправил ее Никита, не обращая внимания на негодующее фырканье. – Наверняка можно найти решение. Всего три дня. Давайте поговорим с вашей коллегой Марион. Я уверен, она хорошая девушка, и вместе мы что-нибудь обязательно придумаем.

– Это исключено! – отрезала Изабель.

Она зыркнула на Никиту темными глазищами, свирепо раздула ноздри и, демонстративно развернувшись, пошла обратно к двери офиса.



Через час Никита ехал по местному шоссе в направлении автострады, следуя указаниям навигатора.

Навстречу неслись ленты виноградников и шеренги фруктовых деревьев. Солнце тоже не стояло на месте. Следуя поворотам дороги, оно заходило то слева, то сзади и временами стреляло по глазам в обход солнцезащитных очков. В унисон сияющему утру в душе Никиты щебетали веселые птички. Рядом сидела задумчивая Изабель, а в багажнике машины лежала ее дорожная сумка.

Сборы заняли у девушки не больше двадцати минут. Никита ждал ее в машине около дома. Он даже не вспомнил о том, как несколько дней назад пытался найти в Каоре особняк, достойный прекрасной Изабель. Глядя на окна ничем не примечательного трехэтажного здания, Никита гадал, не передумает ли она в последний момент, оставшись в квартире одна. Нет, не передумала. Она вышла из подъезда все с тем же озадаченным выражением лица, с которым садилась в его машину в Лантерн. Но теперь уже одетая для поездки, с небольшой сумкой в руках.

В этот самый момент сотрудница туристического офиса по имени Марион рассеянно перебирала ярко раскрашенные керамические гербы Лантерн в плетеной корзинке. Этим утром она стала свидетельницей кавалерийского наскока Никиты и капитуляции Изабель. Расстроенная Марион думала о том, что строгое родительское воспитание всю жизнь приносило ей больше вреда, чем пользы: по ее опыту, интересные мужчины и захватывающие приключения почему-то никогда не доставались «хорошим» девушкам.



Молчаливая сосредоточенность Изабель не проходила. Чтобы разрядить атмосферу и отвлечь ее от вредных мыслей, Никита говорил без умолку – в основном, рассказывал о своих многочисленных путешествиях по Франции.

– И, ты представляешь, – он уже перешел с ней на «ты», – за все эти годы я ни разу не доехал до Каркассона! Подозреваю, что ты, как некоторые здесь, во Франции, считаешь, что это место – исключительно для туристов, «средневековый Диснейлэнд». Но мне хочется составить собственное мнение. Понимаешь?



Сегодня Каркассон – самая посещаемая крепость во Франции. Ежегодно сюда приезжают более двух миллионов туристов. На ее месте еще в III–IV веках существовало древнее укрепление, которое простояло 900 лет, периодически переходя из рук в руки: его попеременно завоевывали вестготы, сарацины и франки. В XII–XIII веках крепостью владела семья лангедокских графов Тренкавелей, которые были католиками, но весьма терпимо относились к катарам. Благодаря этому, к концу XII века в Каркассоне сложилась одна из самых крупных на юге Франции катарских общин, что в конечном итоге погубило и город, и его сеньоров. После перехода под власть Франции крепость получила дополнительные укрепления и стала практически неприступной. Даже такой талантливый и опытный полководец, как английский принц Эдуард, по прозвищу Черный принц, не стал штурмовать Каркассон, а удовольствовался лишь разорением Нижнего города, лежавшего за пределами его стен.

Закат Каркассона начался в XVII веке. В графском замке разместилась тюрьма, а крепостные укрепления стали постепенно разрушаться.

Свой нынешний облик крепость приобрела в XIX веке, когда уроженец Каркассона, французский историк и археолог Жан-Пьер Кро-Майревей, привлек внимание властей к ее плачевному состоянию. Известный писатель Проспер Мериме, в то время главный инспектор исторических памятников Франции, горячо поддержал идею восстановления Каркассона, и в результате масштабный проект реконструкции был поручен архитектору Эжену-Эммануэлю Виоле-ле-Дюку.

Реконструкция крепости вызвала ожесточенные споры, не утихающие до сих пор. Поскольку не существовало исторических документов, которые позволили бы в точности восстановить сооружения в первозданном виде, они были достроены и дополнены в соответствии с представлениями Виоле-ле-Дюка о том, как они могли бы выглядеть в то время.

В 1997 году крепость Каркассон была включена в перечень объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО.



– Я ничего не имею против туристов, – вдруг откликнулась Изабель. – Туризм – моя работа. Я считаю, что обычные люди не обязаны быть искусствоведами и историками. Да, Каркассон – это интерпретация, но очень близкая к истине. Зато его воссозданная атмосфера дает полное представление о том, как выглядела большая средневековая крепость. Не каждому дано вообразить это самостоятельно, глядя на развалины. В конце концов, для тех, кто ценит полную аутентичность, у нас во Франции хватает благородных руин. И потом, в процессе реконструкции там была проделана огромная научная работа! Даже дядюшка Натан этого не отрицает, хотя в подобных вопросах он ужасно консервативен.

Никита тихо ликовал – кажется, его авантюра удалась. Совершенно случайно он нащупал благодатную тему, и вот юная гордячка уже начала оттаивать. Теперь главной задачей было ее не спугнуть.



Пока Изабель собиралась в дорогу, Никита успел позвонить хозяйке пансиона и предупредить, что приедет не один. Патриция отреагировала на эту новость с восторгом.

«Ну конечно, я ведь теперь заплачу за двоих, – насмешливо думал Никита. – Интересно, почему Изабель до сих пор не спросила, где мы остановимся? Готова к любым вариантам? Или, наоборот, уверена, что никаких вариантов не будет?» Его великолепный замысел содержал щекотливую деталь, о которой он пока не известил попутчицу: в их распоряжении была одна комната, хотя и с двумя отдельными кроватями.

– У тебя есть план? – как будто проследив ход его мыслей, неожиданно спросила Изабель.

«План есть, и он великолепен! – торжествующе подумал Никита. – И тебе отводится в нем главная роль, моя дорогая!»

Однако Изабель, очевидно, имела в виду нечто совершенно другое, поэтому он спросил самым невинным тоном:

– Какой план? Что ты имеешь в виду?

– Собираешься провести два дня в Каркассоне? Или хочешь поехать куда-нибудь еще?

Она развернулась к Никите, насколько позволял ремень безопасности.

– Это необыкновенный регион, Никита, здесь масса красивых и загадочных мест. За два дня можно многое увидеть, если хорошо спланировать маршрут.

Видимо, Изабель очень любила свою работу.

Знакомым Никите профессиональным жестом она развернула карту и стала с энтузиазмом перечислять:

– Прежде всего, бывшие приграничные замки в горах. Их несколько, но для первого раза достаточно посмотреть хотя бы один. Например, Керибюс, мне он нравится больше других. Кстати, рядом с ним деревня Кукуньян. Она в несколько раз меньше Лантерн, но в ней определенно есть, на что взглянуть.



В маленькой церкви Святых Жульена и Василисы в Кукуньяне находится вырезанная из дерева позолоченная фигура беременной Девы Марии, датированная XVII веком. Подобные изображения Мадонны противоречили догматам католической церкви и подлежали уничтожению, поэтому сохранность этой скульптуры выглядит поистине удивительной.

В 1930 году редкий экспонат перевезли в музей Каркассона. Спустя пять лет, когда на Кукуньян обрушился чудовищной силы град, жители деревни потребовали вернуть им святую заступницу, однако добиваться возвращения реликвии пришлось еще десять лет. В 1981 году скульптура беременной Мадонны была похищена из церкви и совершенно случайно найдена среди потерянного багажа на железнодорожном вокзале Лилля. После этого происшествия в целях безопасности нишу, в которой она стоит, защитили экраном из толстого стекла.

В первой половине XIX века широкую известность Кукуньяну принес рассказ «Кукуньянский кюре» из сборника Альфонса Доде «Письма с моей мельницы». Сюжет про то, как деревенский кюре предпринял путешествие в ад, чтобы спасти души своих грешных прихожан, первым описал на окситанском языке школьный учитель и поэт Аший Мир. В его честь назван крошечный кукуньянский театр, в котором показывают слайд-шоу на сюжет «Кукуньянского кюре». Позже Альфонс Доде в своей юмористической манере перевел рассказ на французский язык.

В наши дни живописную горную деревню Кукуньян посещают многочисленные туристы, которые путешествуют по Земле Катар.



Недолго поколебавшись, Никита честно признался Изабель, что имя Альфонса Доде слышал, но книг его не читал.

– Ничего страшного. – Изабель с легкостью отпустила ему этот грех. – Зато теперь появится стимул при случае почитать.

Девушка увлекалась все больше.

– Ты слышал что-нибудь о легенде Рен-ле-Шато? – спросила она. – Нет?! О-о! Я тебе расскажу! Туда тоже надо заехать. А Лиму? Ты знаешь, чем этот город знаменит? Тоже нет?! Там впервые в мире изготовили игристое вино. Да, представь себе, не в Шампани! Хотя в Лиму интереснее ехать в период карнавала, не сейчас. Так, а что мы можем захватить сегодня, по дороге в Каркассон?

Изабель достала из сумки длинную костяную шпильку, скрутила волосы в небрежный узел и заколола повыше.

Скосив глаза вправо, Никита снова уставился вперед, на разметку шоссе. Ему хватило секунды, чтобы окинуть взглядом всю ее целиком. Открытая шея, трогательный профиль, алый ноготок, скользящий по карте – это было невыносимо! «Не сейчас, старик! Лучше следи за дорогой!»

Он пошарил рукой в поисках бутылки с водой, зажал ее между ног, чтобы открутить пробку, сделал несколько глотков и автоматически протянул Изабель.

Не отрываясь от карты, она ответила:

– Спасибо, я не хочу пить.

В подобной ситуации Ольга забрала бы у него воду, закрутила пробку и поставила на привычное место. Такой уровень взаимопонимания давно стал для него нормой. Однако Изабель не обязана была вести себя как жена. К этой девушке у него не было вообще никаких претензий. Во всяком случае, пока.

Наконец, Никита справился с собой.

– Мне нравится все красивое и загадочное, – вкрадчиво сказал он. – Я полностью полагаюсь на тебя. Командуй, моя дорогая!

Впервые с момента их утренней встречи в Лантерн Изабель коротко улыбнулась:

– Ты еще пожалеешь, что разрешил мне командовать!

Это уже смахивало на кокетство.

– Припаркуйся где-нибудь, пожалуйста. Я все придумала, теперь надо заново настроить навигатор, – сказала она. – Часть пути мы проедем по автомагистрали, остальное время будем пользоваться местными дорогами. По ним нельзя ехать слишком быстро, везде ограничение скорости, но это даже к лучшему. У тебя будет возможность наслаждаться окружающей красотой.

Перемирие плавно перерастало в сотрудничество. А от сотрудничества было рукой подать до желанного альянса. Для закрепления результата Никита пустил в ход безотказное оружие – лесть.

– Я наслаждаюсь красотой все утро. С того момента, как снова увидел тебя.

Он послал Изабель красноречивый взгляд. И заработал в ответ еще одну улыбку.



Они миновали Монтобан. Навигатор уверенно вел их в сторону Тулузы.

– Так куда мы едем сейчас? Пока я не вижу никаких изменений в маршруте, – поинтересовался Никита просто для того, чтобы занять Изабель разговором.

На самом деле ему было совершенно безразлично, в каком направлении двигалась машина. Его главная цель сидела справа от него. И путь к ней исчислялся не в километрах.

– Мы едем в Каркассон, как ты и хотел с самого начала. Но по дороге сделаем небольшой крюк. Свернем уже после Тулузы. Ты был когда-нибудь на водохранилище Сен-Фереоль?

– Нет, не был. Но, если ты считаешь, что туда надо заехать, я уверен, что оно того стоит.

Ее карие глаза засияли.

– О, да! Это очень красивое место! Водохранилище появилось при строительстве Южного канала.

Изабель вопросительно взглянула на Никиту.

Он кивнул, давая понять, что понимает, о чем идет речь. Тогда она продолжила:

– Теперь там курорт. И место очень красивое. Нам все равно надо где-нибудь поесть, а в Каркассон мы к ланчу не успеем. Предлагаю остановиться ненадолго у Сен-Фереоль, я знаю там неплохой ресторан. Сейчас позвоню, закажу столик.

Тулузу они обогнули по объездной дороге и затем около часа мчались по автостраде. Разглядывать окружающие пейзажи при такой скорости у Никиты возможности не было, но на беглый взгляд они показались ему ничем не примечательными.

Изабель сидела, углубившись в карту. Она достала из сумки клетчатый блокнот и время от времени что-то в него записывала. Никита поглядывал на нее краем глаза, но разговорами не донимал – боялся спугнуть наступившее согласие.

Наконец, девушка аккуратно свернула карту и повернулась к Никите.

– Маршрут на завтра готов. Сегодня мы погуляем по Каркассону, а завтра утром поедем в большое путешествие на весь день. Ты готов?

– Слушаюсь, мой генерал! – отсалютовал Никита.

Он был чрезвычайно доволен собой – перспективы ближайших двух дней выглядели блестяще. И вдруг, почему-то именно в этот момент, полный торжества и предвкушения, в его голове всплыл неуместный вопрос: «Что сейчас делает Оля?» Он даже смутился от этой мысли, как будто кто-то застукал его за неприличным занятием. Изабель заметила неловкость, однако вопросов задавать не стала. Ее вполне устроила улыбка Никиты, которая стерла набежавшую тень.



Ольга между тем пыталась справиться с хаосом. Он был везде – в спальне, на кухне, в прихожей. Само собой – в комнате Алекса. И, главное, в мыслях. Ее страшил перелом, близость которого она остро чувствовала. Однако еще больше ее пугала перспектива оставить все как есть. Страх и неуверенность измотали ее. Не в силах справиться с беспорядком в голове, Ольга начала с того, что точно было в ее власти – принялась за уборку в квартире.

Алекс, видя решительное настроение матери, улизнул на занятия от греха подальше. Однако перед уходом все равно успел получить взбучку за грязный велосипед и разбросанную по комнате одежду.

Она делала привычные дела машинально. Навела порядок на кухне, затем сделал уборку в прихожей и в гостиной. Сунула вещи Алекса в стиральную машину. Тщательно застелила широкую кровать в спальне и вдруг с платьем в руках застыла на пороге гардеробной. Перед ней лежали физические доказательства существования мужа – пиджаки и рубашки, джинсы и футболки. Они остались здесь, а Никита исчез. Чувство потери и одиночества взорвалось внутри такой болью, что Ольга скорчилась, цепляясь за дверь. На нетвердых ногах она вернулась в спальню и рухнула на кровать.



Где-то звонил мобильный. Она не сразу поняла, что это в квартире – звук был еле слышный. «Никита!» – вскинулась она.

Телефон обнаружился под подушкой в ее аккуратно застеленной кровати.

Звонила Лялька.

– Привет, Ляль.

Ольга не смогла скрыть разочарования.

– Оль, надо выпить кофейку! – Лялька звучала непререкаемо. – Поня уже едет в Москву из своей деревни. Встречаемся в кафе на Крымском Валу. Через час.

– Случилось что-то? – Ольга с тоской подумала о необходимости выйти из дома. – Может, вы лучше ко мне приедете? Какая вам разница, где встречаться?

У Ляльки было другое мнение на этот счет.

– Разница большая. Разговор серьезный. Нам нужно место силы, а сейчас это точно не у тебя дома. Собирайся. Если хочешь, я за тобой заеду через полчаса.

– Заезжай.

Спорить было бессмысленно.

Они ходили пить кофе в Центральный дом художника на Крымском Валу еще в студенческие времена. Тогда это было единственное доступное им место, где варили кофе восточным способом – в медных джезвах, на раскаленном песке. Еще там продавали вкусные пирожные и бутерброды, как в театральных буфетах. С тех пор в выставочном зале многое поменялось, но привычка к насиженному месту сохранилась у всех троих.

Лялька с Ольгой приехали первыми. В ожидании подруги Лялька развлекала Ольгу байками из своей беспокойной жизни.

Услышав приближающийся детский визг, она закатила глаза:

– Ну вот и Поня.

Сеня и Тимошка влетели в кафе, отталкивая друг друга, и понеслись прямиком к витрине с пирожными. Следом за ними появилась невозмутимая Поня.

– Привет, девочки!

Она быстро обняла подруг, затем усадила детей за соседний стол и выдала им книжки-раскраски и восковые карандаши.

– Дети! Мы с вами пришли в Дом художника, значит, будем рисовать!

– Пиро-ож-ное! – в один голос ныли Сеня и Тимошка.

– Один раскрашенный рисунок – одно пирожное, – замотивировала их Поня. – Только чтоб красиво было, иначе нам пирожных не продадут.

Она вопросительно посмотрела на официантку. Та в подтверждение убедительно кивнула.

Нейтрализовав на время близнецов, Поня заказала кофе. По лицам подруг Ольге стало понятно, что повестка дня полностью посвящена ей.

– Оля, – торжественно начала Поня, – мы за тебя очень переживаем.

– Спасибо, – машинально ответила Ольга.

Лялька посмотрела на нее с подозрением, но поняла, что сарказм в голосе подруги ей померещился. Ольга пребывала в полной прострации.

Поня продолжала излагать свою мысль округло, как истинная дочь видного советского дипломата:

– Олечка, давай посмотрим на поведение Никиты с другой стороны. Может быть, все не так плохо?

Вмешалась Лялька:

– Если будешь продолжать в том же духе, дело кончится разводом. Неужели ты правда этого хочешь, Оль?!

– Не хочу, – прошептала Ольга. – Только ему уже нет до меня никакого дела. Он там прекрасно проводит время, в своей деревне.

Снова вступила Поня:

– Поезжай к нему, вы во всем разберетесь!

Глухая безысходность во взгляде Ольги вывела из себя даже терпеливую Поню.

Она сменила пластинку:

– Ольга, приди в себя! Что с тобой происходит? Я Никиту не защищаю, но и ты не в адеквате, согласись?!

– Не в адеквате, – без энтузиазма согласилась Ольга. – И боюсь, что уже ничего не исправишь.

– Быть этого не может! – фыркнула Лялька. – Черт! Такие сложные вопросы нельзя обсуждать без шампанского. Плохо, что я за рулем!

– Я тоже за рулем, – заметила Поня. – К тому же с двумя детьми. Кстати, где они?!

Близнецы, оставив карандаши, тихо просочились из-за стола и уже терлись около пирожных под бдительным присмотром официантки. Поня снова усадила их за стол, многозначительно указав на книжки-раскраски.

– Я предлагала вам приехать ко мне, – вяло напомнила Ольга. – Шампанское у меня есть. В крайнем случае остались бы ночевать.

– Нет, не вариант, – Лялька вздохнула. – У меня завтра работа с раннего утра. Сложные переговоры начинаются, это на несколько дней – рестораны, Питер, Суздаль. Все, как обычно, короче. Надо быть в форме.

Лялька работала переводчицей в очень крупной компании. У нее был относительно свободный график, но временами приходилось работать по нескольку дней кряду почти круглосуточно.

– Вот и хорошо! И не надо! – подытожила рассудительная Поня. – Под шампанское мы эту тему один раз уже обсудили. Достаточно! Меня Боря весь следующий день поедом ел.

После их пятничного похода в СПА Боря действительно устроил Поне беспощадный разбор полетов. Пока речь шла о самом факте ночных посиделок с подругами, он высказывался довольно умеренно. Даже с некоторой долей понимания.

Но когда Поня посвятила его в подробности конфликта между Ольгой и Никитой, обычно спокойный и юморной, Боря впал в негодование:

– Правильно говорят, что не бывает женской дружбы! Какие вы подруги?! Вместо того чтобы вправить ей мозги, только подзуживаете! Дуры набитые! Что ты, что Лялька твоя!

Дочери дипломата было непривычно слышать такие эпитеты в свой адрес. Даже от собственного мужа. Однако Поня не стала ни спорить, ни обижаться. По существу, за исключением отдельных нюансов, она была согласна с Борей и испытывала чувство вины перед Ольгой. Это чувство муж продолжал подогревать в ней в течение всего субботнего вечера.

Лялька забеспокоилась на сутки позже, в воскресенье, после того, как услышала по телефону тусклый голос Ольги. Она немедленно позвонила Поне и тем же вечером приехала к ней в Малаховку, чтобы выработать план дальнейших действий.

К ее приезду Боря уже успокоился. Он, конечно, не преминул еще раз высказать свое мнение насчет поведения Ляльки и Пони, однако в выражениях был более сдержан.

– Знаешь, Борька, в целом ты прав. Мы с твоей женой выступили не лучшим образом, – со всей доступной покорностью ответила ему Лялька. – Но насчет женской дружбы поаккуратнее. Ты меня знаешь: если я выйду из себя, могу обратно и не вернуться. По-твоему, мы двадцать пять лет притворяемся?! Гендерный ты шовинист!

– Пили бы поменьше шампанского, меньше было бы проблем, – мстительно бросил Боря и ушел с близнецами на улицу, оставив Ляльку и Поню одних.

Пристрастие к игристым винам было еще одной привычкой, оставшейся с юности. Продавщица ближайшего к институту винного магазина знала всех студентов ИнЯза в лицо.

Однажды, когда подруги были уже на третьем курсе, она сказала подругам, выставляя на прилавок бутылку «Советского шампанского»:

– Девочки, заканчивайте с шампанским. Пора вам переходить на другие напитки.

Девочки ее совету не последовали. Бог миловал, непреодолимой привязанности к алкоголю никто из них не приобрел, но при любом значимом поводе они до сей поры предпочитали что-нибудь шипучее.

Стены ЦДХ огласил истошный крик – близнецы подрались. Поня кинулась их разнимать. Ей на помощь подоспела хлопотливая официантка.

– Мне кажется, за эти раскраски уже полагаются пирожные, – деликатно подсказала она.

– Согласна, – вздохнула Поня.

Официантка взяла Сеню и Тимошку за руки и повела к витрине.

– Не волнуйтесь, мы сами справимся, – успокоила она Поню. – Одна раскраска – одно пирожное.

Сидя за кофе, Лялька и Поня настойчиво обрабатывали подругу. У каждой из них находились свои слова и аргументы, но били они в одну точку – во что бы то ни стало она должна была ехать к мужу. Причем срочно. Ольга больше не спорила. Но и не соглашалась. Прав был мудрый Витаминыч: ее сковал страх. Ей казалось, что прежняя жизнь закончилась, а новая уже никогда не начнется. Если бы Никита еще раз, только один раз, попросил ее приехать! Однако, к сожалению, в этот момент помыслы ее мужа были направлены на совершенно другой объект.



Изабель оказалась отличным гидом. Никите больше не требовалось занимать ее разговорами. Теперь говорила она: рассказывала про строительство Южного канала и подвижничество Пьера Поля Рике, про город Альби и горькую судьбу Тулуз-Лотрека, про обширные национальные парки и уникальный мост в Мийо. Она описывала их завтрашний маршрут и рассказывала истории, связанные с теми местами, которые собиралась показать Никите.

После съезда с автомагистрали их путь лежал в сторону города Ревель. Прямо у его окраин находилась промежуточная цель сегодняшнего путешествия. Окрестности становились все более живописными, но Изабель не замечала ни красоты природы, ни бурного восторга Никиты. По мере приближения к Сен-Фереоль печаль в ее глазах становилась все заметнее.

Ланч подавали на открытой террасе, в саду трехэтажного отеля на высоком берегу.

Никита оценил и романтическую атмосферу, и вкусную еду:

– Прекрасный выбор, Изабель! Изысканное место, просто рай для влюбленных! – многозначительно похвалил он, откладывая в сторону крахмальную салфетку. – И кухня отличная!

Девушка не слышала ни прозрачных намеков, ни восторженных комплиментов. За время ланча она проронила едва ли больше двух слов. Не притронувшись к десерту, Изабель с грустью и нежностью смотрела куда-то в сторону. Ради такого взгляда Никита готов был на многое, но взгляд предназначался не ему.

Обернувшись, он увидел девочку лет четырех или пяти в просторном сарафане и удобных сандалиях. Она тянула за руку молодую женщину, сидевшую за соседним столиком.

– Пойдем, мамочка! Я хочу поиграть с Роки! Он гуляет на берегу!

– Сейчас пойдем, детка, – ласково отвечала женщина, свободной рукой открывая сумку. – Подожди минутку, Генриетта, сначала давай уберем твои волосы и наденем шляпку. На солнце очень жарко!

– Ну, ма-а-м! – затянула девчушка. – Я хочу поиграть с Роки!

Женщина развернула малышку спиной к себе, ловким движением собрала в пучок ее темные кудри, стянула их резинкой и надела сверху белую панамку, выпустив пышный хвостик сквозь прорезь сзади.

– Вуаля! – со смехом воскликнула она, целуя девочку. – Пойдем искать твоего Роки.

Проводив глазами маму с дочкой, Изабель, наконец, вспомнила про Никиту. Тот сидел с озадаченным видом – он уже встречал малышку Генриетту, совсем недавно. «Это ее родная мать или приемная?» – размышлял он. «На мадам Лакомб не похожа. Хотя, кто ее разберет – целомудренная шапочка и суровый корсет могут сильно изменить женщину». Сон и явь сближались с пугающей быстротой.

– Никита! – негромко окликнула его девушка.

– Красивая девочка, – сказал он, не отрывая глаз от удаляющегося кудрявого хвостика, который прыгал вверх и вниз под белой панамкой. – Я думаю, ты была похожа на нее в этом возрасте.

Никак не отреагировав на изящную лесть, Изабель скользнула взглядом по крупным листьям дерева, под которым они сидели. Ее грустный голос прозвучал диссонансом яркому летнему дню.

– Я помню это место с детства, – ответила она. – Три года подряд мы приезжали сюда в августе с мамой. На неделю или дней на десять. Кажется, это дерево совсем не изменилось с тех пор. Оно такое старое, что пятнадцать лет для него как один миг.

– А где сейчас твоя мама? – осторожно спросил Никита, почуяв за ее словами намек на семейную историю.

Из разговоров с Антикваром он так и не понял, что с родителями Изабель, живы ли они, и, если да, то каковы их отношения с дочерью.

Девушка не расслышала вопроса или намеренно пропустила его мимо ушей.

Она надела темные очки, улыбнулась в пространство и предложила:

– Давай спустимся к воде, пройдемся немного. Там красиво.

На взгляд Никиты, местные красоты были несколько «чересчур». Огромное бирюзовое озеро, белый песчаный пляж, зеленые холмы с отелями и виллами, ярко-голубое небо – такого рода открыточные пейзажи он считал примитивными, однако сообщать об этом Изабель не стал.

Они не спеша прогуливались по пешеходной дорожке вдоль берега. Тень от высоких сосен, ветерок с воды, прекрасная девушка рядом – Никита упивался моментом, в котором не было места концептуальным спорам.

Пляж пустовал. Публика разбрелась по ресторанам на ланч. Пользуясь этим обстоятельством, у воды гуляло несколько человек с разнокалиберными псами. Некоторые собаки охотно купались, другие только играли с волнами. Самым счастливым существом на берегу был черный лабрадор. Промчавшись мимо Изабель и Никиты, он с разбегу влетел в воду и поплыл, радостно тявкая. Можно было подумать, что пес решил поохотиться на уток – в этом месте их была тьма тьмущая. Но нет, ничего подобного – до уток лабрадору не было никакого дела. Он двигался параллельно берегу, вдоль которого шла его хозяйка. Несколько раз пес выбегал, чтобы эффектно отряхнуться, затем возвращался обратно и снова плыл, непрерывным повизгиванием выражая свой лабрадорский восторг. Упершись в бетонную дамбу водохранилища, он вышел на берег, снова отряхнулся и понесся за мячиком, который хозяйка забросила в траву подальше от воды.

– Роки, Роки!

Навстречу псу со всех ног бежала маленькая Генриетта. Лабрадор с мячиком в зубах бросился ей навстречу, затормозил, неистово виляя хвостом, снова пробежал несколько метров, положил мячик перед собой и лег на землю, готовый в любую минуту схватить его и бежать дальше. Мать Генриетты и хозяйка Роки разговаривали о чем-то и улыбались, глядя на игры счастливой парочки.

– Хорошо! – сказала Изабель.

– Замечательно! – откликнулся Никита.

В противоположность своей новой подруге, он грезил не о прошлом, а, напротив, о самом ближайшем будущем.



Путь от Сен-Фереоль до Каркассона занял у них около часа. По дороге Изабель начала обстоятельно готовить Никиту к визиту в крепость – строительство укреплений, сарацины, катары, Альбигойский поход, реконструкция…

– Ты знаешь об истории Франции абсолютно все! Удивительно для такой молодой и красивой девушки! – ввернул Никита, дождавшись короткой паузы. – Когда ты успела все это изучить так глубоко?

Судя по ее реакции, Изабель знала цену своему профессиональному уровню.

Она ничуть не смутилась:

– Я выросла среди людей, помешанных на истории и археологии. У меня просто не было шанса избежать этой темы. И потом, я действительно люблю свою работу. Если ты устал от информации, мы можем прерваться. Я просто хотела как можно глубже погрузить тебя в исторический контекст к тому моменту, когда ты попадешь в Каркассон. Чтобы ты не воспринимал его как «средневековый Диснейлэнд».

Она смотрела на него покровительственно и даже с некоторой иронией.

«Ты себе даже не представляешь, дорогая, насколько глубоко мне приходилось погружаться в исторический контекст в последние несколько дней», – подумал Никита. И сказал:

– У тебя отлично получается, должен признать. У меня такое чувство, как будто я уже побывал в Средневековье. Надеюсь, что это только начало!

Точное местонахождение пансиона «Лаванда» навигатору оказалось неизвестно – улочки с нужным названием на его карте не было. Последний километр Никита проехал, руководствуясь исключительно устными указаниями Пат. Добравшись до места, он мысленно снял все претензии к навигатору – улицы как таковой не существовало. Дом стоял на отшибе, в тупике, в конце узенькой, отсыпанной гравием дорожки.

Никита первым вышел из машины.

Хозяйка махала ему рукой с просторной крытой террасы:

– Бонжур!

– Бонжур, Пат!

Никита одарил ее сияющей улыбкой.

Патриция вышла на жаркий двор, чтобы встретить гостей. Высокая, статная, с загорелым лицом, она выглядела превосходно, хотя заочно, по голосу Никита представлял ее более молодой. В свои шестьдесят пять или, возможно, даже семьдесят лет она производила впечатление сильной, пышущей здоровьем женщины.

Подошла Изабель.

Она сняла солнцезащитные очки и протянула Патриции руку:

– Изабель.

Пат продолжала радушно улыбаться, но как будто немного замешкалась с ответом.

– Бонжур, Изабель! Я Пат. Проходите в дом, я покажу вам вашу комнату.

У нее был заметный акцент, который Никита уловил еще по телефону.

Для Никиты пробил час икс. Ему казалось, что вся его дальнейшая жизнь теперь зависела только от того, что в следующую минуту скажет или сделает Изабель.



Пат удалось создать в маленьком пансионе подкупающе домашнюю атмосферу. Обстановка комнаты не имела ничего общего со стандартным отельным интерьером. Вязаные покрывала на кроватях, вышитые наволочки, платяной шкаф с наивной росписью на дверцах, засушенные растения под стеклом вместо картин – все дышало любовью к дому. Большое французское окно открывалось прямо в сад.

Изабель огляделась, бросила сумку в кресло и вышла наружу. На выложенной камнем площадке стояла садовая мебель с мягкими подушками и круглый мозаичный столик.

– Какая прелесть! Никита, ты только взгляни на это! – сказала она.

Рисунок под стеклом столешницы был выложен из пуговиц разного размера. Цветные и перламутровые, черные и белые. С двумя дырочками, с четырьмя и на невидимой нижней ножке – они составляли ритмичный орнамент, от которого трудно было оторвать взгляд.

– Я никогда не видела ничего подобного!

Изабель оглянулась на Пат.

– Потрясающая идея и отличное исполнение! Чья это работа, Пат?

Патриция не скрывала гордости:

– У этого столика была совершенно испорчена поверхность. А у меня накопилось несколько коробок с пуговицами от старой одежды. Я, знаете ли, всю жизнь занимаюсь рукоделием и собираю всякие полезные мелочи. Видите, я нашла им прекрасное применение. Муж все равно грозил выбросить все мои запасы.

Никита отдал должное изобретательности и художественному вкусу Пат – столик был и правда хорош. Однако все его внимание было сосредоточено на девушке, которая сидела в плетеном садовом кресле и казалась совершенно умиротворенной. На ее лице не было ни малейших признаков недовольства. Никита приободрился.

– Располагайтесь. Возможно, вы захотите принять душ после дороги – полотенца в ванной, – сказала Патриция, передавая Никите ключи от комнаты. – Этот ключ от двери, которая ведет в дом, а второй – от выхода в сад. Когда отдохнете, приходите в гостиную. Я познакомлю вас со своим мужем.

Как только Патриция удалилась, благостное выражение мигом слетело с лица Изабель. Она вскочила с места, втолкнула Никиту в комнату и захлопнула за собой створки французского окна.

– Что это значит? Ты собираешься жить со мной в одной комнате? – яростно зашипела она. – Мы так не договаривались!

«Началось! – с досадой подумал Никита – Рано я расслабился. Ну что ж, придется с этим поработать».

Он заговорил негромко, спокойно, стараясь придать вес каждому слову:

– Я обзвонил все отели Каркассона. Свободных мест нет. Ты же сама понимаешь, сейчас разгар сезона. Даже эта комната досталась совершенно случайно. Просто повезло. Сначала Пат отказала. Потом клиент отменил бронирование прямо накануне приезда, и она сама мне перезвонила. Спроси ее, если хочешь.

– Не собираюсь ничего выяснять! Я немедленно уезжаю! – выпалила Изабель, схватила сумку, покружила с ней по комнате и с размаху села в кресло.

Демонстрируя покорность судьбе, Никита развел руками:

– Конечно, если ты так решила, мы уедем вместе. Я тебя сюда привез, значит, я доставлю тебя обратно. Это не обсуждается. Но, раз уж мы здесь, может быть, хотя бы посмотрим крепость? Времени у нас с тобой вполне достаточно.

Ответное молчание Изабель сказало Никите больше, чем слова. Уезжать ей, очевидно, не хотелось. Но и сдаваться без боя тоже.

– Я могу спать в машине, если ты мне настолько не доверяешь, – глядя на нее честными глазами, предложил Никита.

Девушка презрительно дернула плечами и не двинулась с места.

– Пат очень милая, правда? – Никита присел на одну из кроватей. Матрас под ним приятно спружинил. – Я не удивлюсь, если она сама связала эти покрывала и вышила наволочки.

Изабель продолжала дуться. Требовалось любой ценой переключить на что-то ее внимание и втянуть в разговор на нейтральную тему. Никита наугад перебирал      все, что приходило на ум или попадалось на глаза:

– Она, по всей видимости, художественная натура. Пуговичный столик в саду чудесный, я с тобой полностью согласен.

Никакой реакции в ответ, но Никита не сдавался.

– Может быть, и эта роспись тоже ее работа?

Он подошел к платяному шкафу и провел рукой по дверце. Ее украшала овальная цветочная гирлянда, вокруг которой порхало несколько бабочек. Здесь не было ни реализма, ни абстракции. Просто не слишком умелый, почти детский рисунок акриловыми красками. Никита, который терпеть не мог дилетантства, позволил себе покривить душой ради желанной цели.

– Согласись, рисунок выглядит прелестно, – сказал он.

Но затем все-таки не удержался:

– Хотя, была бы моя воля, я поручил бы эту работу профессионалу.

Изабель вспыхнула:

– Ты просто жалкий сноб! Каждый имеет право выражать себя в искусстве. Даже если у него нет классического образования. Искренний дилетант, который пишет для себя просто потому, что этого требует его сердце, ближе мне, чем выпускник двух академий, который всю жизнь штампует только то, за что ему лучше платят!

– Никогда не думал об искусстве с таких позиций! – осторожно поддержал Никита наклюнувшуюся тему. – Я согласен, что в этой комнате, в окружении других рукотворных вещиц такая живопись выглядит вполне уместно. По крайней мере, с декоративной точки зрения. Но я не думал, что подобные рисунки тоже можно считать искусством.

– Я не сказала, что это искусство. Произведение искусства – это всегда что-то новое. То, что человек делает по велению души, а не просто за деньги. Когда ему есть что сказать миру, даже если мир не сразу его понимает. Когда эмоции бьют через край, когда держать их в себе мучительно больно.

План Никиты снова сработал. Близкая тема ее отвлекла.

– Конечно, я испытываю глубокое уважение к высокому ремеслу. Знание, умение, навык – все это необходимо. Но недостаточно, чтобы считаться искусством.

Изабель помолчала, одобрительно разглядывая спорный шкаф.

– Главная ценность этого рисунка – его редкая невинность. Здесь ничему не пытались подражать, не старались кому-то понравиться. Человек захотел украсить свой мир и создал красоту своими руками. Так, как сумел. Что может быть честнее?

Девушка перевела взгляд на Никиту.

– Хотя с кем я говорю о честности? Ты же бессовестный обманщик.

Он сделал вид, что не расслышал последней реплики. Слова Изабель прозвучали уже без первоначального накала, она просто зафиксировала очевидный для себя факт. Это была хорошая заявка на победу. Но пока еще не повод для торжества.

– Пойдем, познакомимся с хозяином дома, – сказал он обыденно. – А потом поедем в крепость. Ты уже столько успела мне рассказать, что теперь я просто обязан увидеть ее собственными глазами.

Он открыл дверь. Изабель помедлила немного, затем встала, положила сумку на кровать и вышла из комнаты. Довольный Никита проследовал за ней.



Большие окна гостиной выходили на крытую террасу. На просторном диване, среди подушек, расположился длинный, худощавый мужчина в гавайской рубашке и широких брюках. Пат сидела рядом, развернувшись к нему, и говорила что-то шепотом, горячо и эмоционально.

При появлении гостей она прервалась на полуслове и вскочила с места.

– О! Проходите сюда, присаживайтесь. Разрешите представить вам моего мужа. Дэн, познакомься, это Изабель и Никита.

Долговязый медленно поднялся на ноги, держась за поясницу. В отличие от жены, хозяин дома выглядел болезненным. И как будто не слишком довольным.

Он протянул руку сначала Изабель, потом Никите и ворчливо произнес на английском:

– Добрый день. Меня зовут Дэн. Я англичанин, моя жена, кстати, тоже англичанка. К сожалению, я так плохо говорю на французском, что меня никто не понимает. Что поделать, Пат избаловала – если ты знаешь, что переводчик всегда под рукой, какой смысл себя утруждать?!

Не обращая внимания на его мрачный тон, Пат молодо расхохоталась и посмотрела на мужа с нежностью.

– Совершенно с вами согласна, – подхватила Изабель.

Она говорила по-английски с неподражаемой французской картавостью.

– Трудно заставить себя учить иностранный язык, если не чувствуешь необходимости! Моя бабушка шла на хитрость, когда у меня были плохие отметки в школе. Она по нескольку дней подряд разговаривала со мной только на английском и делала вид, что не понимает французского. Уверяю вас, когда ты оказываешься в безвыходном положении, это отличный стимул!

Патриция бросила на Дэна многозначительный взгляд. Тот едва заметно кивнул, затем снова осторожно опустился на диван и устроился поудобнее, подложив мягкую подушку под спину.

– Никита, Изабель, я бы хотела сделать фото на память. Это традиция – у нас накопился уже целый альбом со снимками наших гостей и их отзывами. Вечером я вам его покажу, если захотите. А сейчас присядьте рядом с Дэном, пожалуйста, я вас сфотографирую вместе.

Пат уже нацелила на диван камеру мобильного телефона.

Никите претила сама мысль о том, что он должен для кого-то позировать. С другой стороны, он отлично понимал цели, которые преследовала Пат – нельзя было придумать лучшей рекламы для пансиона «Лаванда», чем довольные лица и добрые слова его клиентов. Изабель уселась рядом с Дэном, и Никите ничего не оставалось, как последовать ее примеру.

Пат быстро сделала пару кадров и весело провозгласила:

– Отлично! А теперь давайте выпьем!



Двигалась она стремительно. Энергии в немолодой английской леди было хоть отбавляй. Через несколько секунд на столике перед диваном уже стояла открытая бутылка белого вина, четыре бокала и блюдо с фруктами. Никита протянул было руку к бутылке, но Дэн величавым жестом остановил его и сам наполнил бокалы. При каждом движении старик непроизвольно морщился – у него, по всей видимости, сильно болела поясница.

Между женщинами завязался оживленный разговор. Никита с удовольствием наблюдал за Изабель и почти не вмешивался. Дэн тоже помалкивал. Лишь время от времени подавал реплики Патриции, которая отрабатывала за двоих.

– У вас большие планы! – заметила Пат, узнав об их завтрашнем маршруте. – Придется выехать пораньше, чтобы все успеть. Я утром сварю вам кофе и приготовлю хороший завтрак с собой в дорогу.

– О, спасибо, Пат! – воскликнула Изабель. – Это было бы очень кстати! У нас действительно грандиозные планы на завтра. Скажу вам по секрету, я составила поездку таким образом, чтобы разбудить в Никите любопытство к нашему региону. Чтобы ему захотелось возвращаться в эти места снова и снова.

Наступил благоприятный момент для начала расспросов, и Пат его не упустила. Никита вкратце изложил предысторию своего появления в их доме. В его трактовке знакомство с Изабель и совместная поездка в Каркассон выглядели совершенно невинно.

Патриция и Дэн слушали с большим интересом и согласно кивали, однако Никиту не покидало ощущение какой-то недоговоренности. Ему показалось, что за кадром остается нечто важное для него, но беспокойная мысль задержалась в голове совсем ненадолго. Ее вытеснили более приятные волнения, связанные с девушкой, сидевшей в кресле напротив.

Вскоре бутылка опустела. Изабель поднялась на ноги.

– Ты еще не передумал ехать в крепость? – с иронией спросила она Никиту. – Если не передумал, нам пора выдвигаться. Я хочу, чтобы ты успел все посмотреть при дневном свете.

– Спасибо, Патриция! Спасибо, Дэн! – раскланялся Никита. – Мы, наверное, вернемся поздно, но постараемся вас не потревожить.

– Не волнуйтесь! У вас есть отдельный вход через сад, вы нам нисколько не помешаете! Только скажите, к какому времени утром готовить завтрак.

Неожиданно подал голос молчаливый Дэн:

– Вы будете ужинать в крепости?

– Конечно, – ответила Изабель. – Там отличный ресторан. Единственный в Каркассоне, у которого есть звезда Мишлен. Только надо заказать столик, иначе мы в него не попадем. Спасибо, что напомнили!

Она вопросительно посмотрела на Никиту:

– Если не возражаешь, конечно. Это дорогое заведение.

Он не возражал.

Дэн взглянул на Изабель с одобрением.

– Хороший выбор. Я сам позвоню в ресторан, сделаю для вас заказ на восемь вечера. А сейчас вам действительно лучше поторопиться.

От пансиона «Лаванда» до Ситэ было не так уж далеко. Однако желания идти пешком по жаре Никита в себе не нашел и тем более не стал предлагать этого Изабель. Он уже начал привыкать садиться за руль, будучи слегка под хмельком.

Крепость выросла перед ними внезапно за одним из поворотов дороги.

– Какая она огромная! – воскликнул Никита.

Здесь и правда было на что посмотреть.



По мере приближения к укреплениям их исполинский масштаб становился все очевиднее. Изабель с нескрываемым удовольствием вернулась к роли гида. Она называла крепостные башни по именам, объясняла военное и хозяйственное назначение их отдельных элементов. И, как прирожденный педагог, периодически обращалась к информации, которой успела загрузить Никиту по дороге из Сен-Фереоль.

Он честно пытался сосредоточиться и делал серьезное лицо, однако глупая улыбка выдавала его фривольные мысли. Кое-как приткнув машину на битком набитой стоянке, они направились к крепостным воротам.

Несмотря на игривое настроение, Никита очень быстро втянулся в великолепную экскурсию, которую устроила ему Изабель. Они поднимались на стены и башни. Разглядывали барельефы и саркофаги на выставке средневековой скульптуры. В графском замке посмотрели десятиминутный фильм о реконструкции Каркассона. В Базилике Святых Назария и Кельсия, больше похожей на маленький дворец, чем на католический собор, обсудили признаки романского стиля и более поздние готические элементы. Изабель рассказывала обо всем простым языком, подкрепляла исторические факты достоверными деталями и украшала легендами. В ее изложении история архитектуры звучала историей прогресса и, как зеркало, отражала судьбу страны и ее жителей.

Когда на улице начало темнеть, они зашли в Музей пыток. Экспозиция была совсем небольшая, но Никите ее хватило, чтобы вспомнить суровый взор Инквизитора и ощутить животный ужас и боль во всем теле.

– Такие места мне противопоказаны! – сказал он уже на улице, деликатно беря девушку под руку. – У меня слишком богатое воображение!

В крепости включили ночную подсветку. В одно мгновение вокруг ожила волшебная сказка. Вместе с окружавшей их толпой Никита непроизвольно ахнул – если это и был туристический аттракцион, то поистине впечатляющий.

Польщенная его реакцией, Изабель спросила:

– Ну, что теперь говорит твое богатое воображение?

– Оно говорит, что я никогда в жизни не встречал такой прекрасной девушки, как ты! – убежденно сказал в ответ Никита.

Он остановился посреди людского потока, обнял ее за плечи и безо всякой суеты, по-хозяйски поцеловал. Изабель не сопротивлялась, как будто все между ними было давно решено и объяснений не требовало. Потом она сама взяла Никиту за руку, и они пошли бродить по узким улочкам, которые выглядели бы таинственными, если бы не были полны народу.



Очень скоро Никита убедился, что их прогулка вовсе не бесцельна, как могло показаться вначале. Они остановились перед сияющими арочными окнами ресторана. Точнее, это был большой по местным меркам отель с рестораном на первом этаже. В темноте Никита не разглядел его названия. Всю стену вокруг оконных проемов, как зеленая шуба, покрывал густой плющ. На часах было без пяти минут восемь. «Вот это тайминг! – восхитился он. – Как ей удается?»

Опрос администратора показал, что заказ сделан на имя Изабель.

Их посадили за круглый стол у окна с потрясающим видом на крепостные стены и башни. Отделанный деревом высокий потолок и деревянные панели на стенах, мягкие стулья с полосатой обивкой, выверенная до миллиметра богатая сервировка, огни люстр и настенных ламп создавали обстановку, которой хотелось соответствовать. Следовало отметить, что значительная часть публики была под стать интерьеру: в ресторане хватало хорошо сшитых пиджаков и изысканных туалетов.

Никита пожалел, что у них не было возможности переодеться к ужину. Его совершенно не волновали собственные мятые льняные брюки. Он представил, как роскошно могла бы выглядеть Изабель в вечернем платье на фоне этого неоготического интерьера. Впрочем, и в своем нынешнем наряде его спутница была чудо как хороша. Перед входом в ресторан она вынула из прически костяную шпильку и тряхнула кудрями. Ее щеки пылали румянцем, глаза блестели, а с губ не сходила улыбка. Ни одна из тщательно причесанных и умело подкрашенных дам в зале не могла составить ей конкуренцию.

Обсуждение заказа с официантом и сомелье оказалось делом серьезным. Всю нагрузку приняла на себя Изабель – она неплохо ориентировалась в меню ресторана и твердой рукой пресекла попытки излишне раздуть счет.

– Ты привела меня в гастрономический рай, – шутливо сказал голодный Никита, когда они остались вдвоем. – Только, как всегда бывает в подобных местах, подача здесь шикарная, но есть будет нечего. Я уже подсмотрел, что едят за соседними столами.

– Если ты ожидал сытного крестьянского ужина, так бы и сказал! – вспылила Изабель. – Мы пошли бы в ресторан попроще и заказали кассуле. В Каркассоне его, кстати, отлично готовят. Почему-то принято считать, что кассуле придумали в Кастельнодари, но, по моему мнению, этот факт недоказуем.



Кассуле – это запеченное рагу из крупной белой фасоли и смеси различных мясных ингредиентов, один из гастрономических символов Лангедока. Оно представляет собой местный вариант сытного народного блюда, которое существует в каждой стране и в каждом регионе. Приготовление кассуле – занятие долгое, так как для него используется только сухая фасоль, которая варится несколько часов. Мясо может быть разное. В городе Кастельнодари – это свинина и гусятина, в Тулузе – свинина, утка или гусь и обязательно жирная колбаса. А в Каркассоне – баранина и различная птица. Это может быть гусь, утка и сезонная дичь, например, перепелка.

Все ингредиенты кассуле сначала готовятся по отдельности с чесноком и пряными травами, а затем все вместе запекаются в печи в течение двух часов. В процессе запекания образовавшуюся золотистую корочку семь-восемь раз ломают и перемешивают. Глиняная посуда, в которой запекают кассуле, называется кассоль (cassole). Считается, что именно она дала название блюду. Кассоль бывает разного размера – от небольших плошек на одну порцию до вместительных горшков, которые в состоянии насытить целую компанию или большую семью.



– Я не хочу ресторан попроще и не хочу кассуле. – Никита прикрыл ее руку своей. – Во всяком случае, не сейчас. Я знаю, что в такие заведения, как это, приходят не за тем, чтобы есть, а для того, чтобы изощренно наслаждаться. Именно этого я и хочу: наслаждаться жизнью вместе с тобой. Это лучший выбор для сегодняшнего вечера.

Вкрадчивый звук его голоса окончательно усмирил Изабель. К моменту подачи основного блюда над их столом уже клубилась дымка романтического свидания. Не последнюю роль в этом играла кухня ресторана, которая полностью оправдывала обладание мишленовской звездой. Вкус, безупречная композиция и цветовое решение каждого блюда соответствовали его главному предназначению – приводить в экстаз все подвластные гастрономическому таланту органы чувств.

В предвкушении десерта Изабель рассказывала легенду деревни Рен-ле-Шато, готовила базу для завтрашней поездки. Никита когда-то читал роман, основанный на этой интригующей истории. Та книга стала мировым бестселлером. Затем по ней был снят приключенческий фильм, тоже очень известный. Никита слушал во все уши, не прекращая разогревать атмосферу пылкими взглядами. Он был уверен, что на пути его желаний не осталось никаких препятствий. Только в очередной раз забыл, как безжалостно судьба наказывает самонадеянных глупцов.



Внезапно Изабель изменилась в лице и умолкла. Никита проследил за ее взглядом: к их столу приближался человек, которого он меньше всего ожидал увидеть здесь в такой дивный вечер. Это был дядюшка Натан, а вместе с ним – невысокая, изящная женщина.

– Добрый вечер, Изабель. Добрый вечер, Никита, – сказал Антиквар. – Мы можем присесть?

Ошеломленный Никита автоматически кивнул. Дядюшка Натан отодвинул стул для своей спутницы.

– Добрый вечер, Никита! – сказала она и повернулась к Изабель. – Привет, детка!

– Здравствуй, мама, – ответила та. – Как ты здесь очутилась? Откуда вы оба здесь взялись?!

Никите показалось, что в его голове взорвалась бомба.

«Детка?!! Мама?!!» Он узнал голос этой женщины, хотя сегодня не услышал в нем тех искрящихся интонаций, которые очаровали его при первой встрече. За их столом сидела Николь, хозяйка антикварного магазина, с которой несколько дней назад он обсуждал историю рода графов Шереметевых. Сейчас, когда он увидел ее без странных дизайнерских очков, в летнем платье вместо рабочего комбинезона и с распущенными вьющимися волосами, он вдруг разглядел поразительное сходство между нею и Изабель.

Антиквар занял оставшийся свободный стул и заказал два кофе подошедшему официанту.

– Нам надо поговорить, – сказала Николь. – Прямо сейчас. Моя вина, что этот разговор не состоялся раньше, но откладывать его больше нельзя.

Несколько секунд Изабель смотрела на нее, как на материализовавшийся призрак, но после первого шока в девушке вскипела злость:

– Ты не имеешь права врываться в мою жизнь, когда тебе заблагорассудится!

Антиквар кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.

– Изабель, дитя мое, пожалуйста, выслушай маму! Поверь, это очень важный разговор!



Все трое не обращали на Никиту никакого внимания. Эта был тот редкий случай, когда он не знал, как себя вести и что делать.

Николь вновь заговорила, обращаясь к дочери:

– Прости меня, детка! Я жила своими чувствами и считала, что они и есть самое главное. Успокаивала себя тем, что ты справишься без меня, что самостоятельная жизнь тебя закалит. И ты справилась. Только я пропустила много важных событий в твоей жизни – в нашей с тобой общей жизни. К сожалению, этого уже не исправить, я не могу изменить прошлое. Но будущее – точно могу. По крайней мере, очень хочу попытаться, если ты мне позволишь.

Чувства Изабель брызнули наружу.

– Ты думаешь, это так просто?!! Снова довериться тебе?! После того, как ты бросила меня в такой трудный момент?! – Она начала на повышенных тонах, но, оглянувшись, приглушила звук.

Николь ловила глазами взгляд Изабель, пытаясь во что бы то ни стало удержать тонкую нить разговора, которая их связывала.

– Нет, я не думаю, что это просто, детка. Я знаю, что обидела тебя. Я все помню. Эта вина останется на мне навсегда, такой грех ничем не смыть. Понимаю, что сейчас ты можешь мне не поверить, у тебя достаточно оснований для этого. Но я все равно надеюсь.

Антиквар смотрел на Николь с болью и нежностью. Не могло быть никаких сомнений в том, какие чувства он испытывал к этой маленькой женщине.

– Но почему?!! Почему ты так поступила со мной?! И зачем сейчас ты говоришь мне все это?! Что изменилось? – Шепот Изабель был больше похож на крик.

– Не знаю, можно ли объяснить в разумных словах, как поклонение мужчине могло стать сильнее материнской любви, – сказала в ответ Николь. – Я сама не заметила, как это произошло. Просто я так жила, так чувствовала. И все это время, поверь, я не лгала себе. Я делала вид, что в моей жизни все прекрасно, но только я одна знала, что творилось у меня в душе. Я знала, что предаю своего ребенка. Казнила себя страшнее, чем это мог бы сделать кто-то другой. И не находила выхода. А сегодня вдруг поняла, что мне дается последний шанс. Последняя возможность все изменить. Я увидела, как наяву, что ты и я – мы обе стоим на краю бездны, перед самым важным выбором в нашей жизни. И от следующего шага зависит дальнейшая наша судьба – или мы идем дальше вместе, или по отдельности срываемся вниз. Летим каждая в свою пропасть, и обе эти пропасти ужасны.

Слова матери, казалось, резали Изабель на части. Она кусала губы, в ее глазах стояли слезы. Она уже не пыталась оттолкнуть Николь, а наоборот, жадно ловила каждое ее слово.

– Я хочу снова вернуться в твою жизнь, детка, и хочу, чтобы ты опять стала частью моей жизни. Я знаю, что это все еще возможно, потому что я тебя люблю. И надеюсь, что ты тоже любишь меня, несмотря на все обиды. Если ты поверишь мне сейчас, мы уедем в Италию. Вдвоем, только ты и я. На месяц, на два, на три – сколько ты захочешь. В те места, которые ты выберешь. Может быть, туда, куда ты хотела поехать, в прошлый раз. Когда я нарушила свое обещание. Бросила тебя лишь потому, что мой муж не захотел оставаться один.

Видимо, Николь задела самые болезненные для дочери воспоминания.

Изабель снова вспылила:

– Но ведь Серж и в этот раз не захочет оставаться один! Что он скажет, когда услышит о твоих планах? Он снова не согласится. И ты опять сделаешь так, как он захочет. Все это уже было, мама! Ты лжешь и себе, и мне!

Натан Морель сидел, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди. Он не принимал непосредственного участия в разговоре, но Никита видел, что даже присутствие за этим столом давалось Антиквару с трудом. Услышав последние слова Изабель, он с состраданием посмотрел на Николь. Но ее лицо не дрогнуло.

– Серж уже знает, детка. Я объявила ему, что уезжаю на неопределенный срок. Что я очень нужна своей дочери, а моя дочь очень нужна мне. И что я больше не готова делать выбор между ним и тобой. Я сказала, что если он против, то может убираться к черту, подавать на развод, делить бизнес – делать все, что ему угодно.

В голосе Изабель зазвучала горькая ирония:

– И что Серж? Что он ответил?

– Сразу понял, что я не шучу. И сказал: «Конечно, поезжай, дорогая! Если тебе необходимо побыть с дочерью, поезжай. Я буду ждать твоего возвращения».

Антиквар опустил подбородок на грудь и прикрыл глаза, как будто пытался отгородиться от происходящего. Изабель, напротив, подалась вперед и впилась взглядом в лицо матери.

– В это невозможно поверить! Он с такой легкостью отпустил тебя сейчас? Так почему же в прошлый раз?.. Хотя теперь уже не важно! Нет, погоди. Это глупо! Это просто невозможно! Я не могу так внезапно уехать. А как же моя работа?

– Но ведь сегодня утром ты уехала внезапно?! – сказала Николь, бросив короткий взгляд на Никиту. В глазах Изабель мелькнуло недоумение – она, похоже, успела забыть о его существовании. Никита почувствовал себя неуютно и с облегчением перевел дух, когда женщины снова переключились друг на друга.

Антиквар второй раз за вечер подал голос:

– Увольняйся, Изабель! Найдешь другую работу, когда вернешься. Рекомендация Натана Мореля пока еще кое-что значит в нашем тесном мирке!

– Но мне нравится моя работа! – Изабель продолжала сопротивляться.

Однако в этом вопросе у дядюшки Натана была абсолютно уверенная позиция:

– Не глупи, Изабель! Кто знает, с какими идеями вы с мамой вернетесь из Италии? Если ты захочешь и дальше работать за стойкой сувенирной лавки, эта работа от тебя не уйдет. Молодые женщины имеют обыкновение время от времени рожать детей, и некоторые из них после этого меняют работу или даже становятся домохозяйками. В наших краях такое количество туристических офисов, что вакансии появляются в них часто. Мы найдем тебе место, обещаю.

С бессильным отчаянием в голосе Изабель предприняла еще одну попытку возмутиться:

– Вы говорите так, будто я уже согласилась!

– А разве нет?! – спокойно спросил Антиквар.



Никита ощущал себя посторонним зрителем, нечаянным свидетелем чужой жизни. Он не понимал, что делать дальше. Эти люди одним своим появлением отняли у него право на Изабель. Право на время, которое он рассчитывал провести вместе с ней, на ее смех, разговоры, прикосновения. И на все остальное, о чем в данный момент было глупо даже мечтать. Девушка по-прежнему сидела напротив, но ее взгляд теперь скользил по лицу Никиты, не задерживаясь. Казалось, он выпал за границы ее реальности и стал невидимкой. Как существо из непонятного сна. Хотя в данных обстоятельствах это было даже к лучшему. Никита слушал молча и старался по возможности не шевелиться, чтобы больше не привлекать к себе внимания. Все, что он мог себе позволить, – это комментировать происходящее мысленно.

«Хорошо же вы скрывали свои истинные чувства, мадам! – упрекал он Николь, вспоминая, каким искрящимся весельем одарила она его при первой встрече. – Трудно было заподозрить, что вас терзает душевная боль». Он испытывал разочарование – та женщина-подросток в странном антикварном магазине показалась ему олицетворением абсолютного счастья, которое на поверку оказалось горькой маской.

«А ты, старый греховодник, оказывается, влюблен в мамашу, а не в дочку? – обращался он к Антиквару – Что ж, это принципиально меняет дело. Вот только откуда у меня взялось ощущение, что Изабель сирота? Не ты ли внушил мне эту мысль?»

Конечно, сильнее всего Никита переживал за Изабель. Та всеми силами пыталась держать себя в руках, но дрожащие пальцы и срывающийся голос яснее слов выдавали то, что делалось у нее внутри. «Чем же тебя обидела твоя мать?»

Из их разговора Никита пока мало что понял. Больше всего ему хотелось взять Изабель за руку, обнять ее и увести прочь. Но это было невозможно.

За круглым столом повисла пауза. Изабель закрыла лицо ладонями – нельзя было понять, размышляла она над словами матери, плакала или просто впала в ступор. Николь смотрела на нее умоляюще и ждала. Антиквар с обожанием и сочувствием наблюдал за Николь, готовый кинуться на помощь по первому зову. А Никита разглядывал их всех по очереди и думал о том, что жизнь, как ни банально, непредсказуемая и странная штука.

Наконец Изабель выпрямилась, аккуратно промокнула салфеткой влажные глаза и совершенно спокойно сказала:

– Сколько я себя помню, мне всегда тебя очень не хватало, мама. Я начинала ждать нашей следующей встречи ровно с того момента, когда мы в очередной раз расставались. По выходным я часами сидела на диванчике у входной двери в бабушкиной квартире, надеясь, что ты приедешь. Даже если ты этого не обещала. Я помню каждую нашу совместную поездку, каждую подаренную тобою куклу. Разум говорит мне, что чудес не бывает. Но я все равно хочу верить. И если есть хотя бы один шанс, что все происходящее сейчас – правда, я его использую. Даже если меня снова ждет разочарование.

– Детка! – это было все, что смогла произнести Николь.

Ее измученное переживаниями лицо засветилось улыбкой, уже знакомой Никите.

Она с надеждой посмотрела на Антиквара.

– Бери мою машину, ключи бросишь в почтовый ящик, – сказал тот. – Я переночую в Каркассоне. Надеюсь, в этом отеле найдется для меня местечко. Он такой дорогой, что в нем должна быть хотя бы одна свободная комната даже в разгар сезона. Завтра вернусь в Тулузу на поезде. Только одна просьба – достань из багажника мой портфель и оставь его у портье.

Изабель и Николь поднялись из-за стола. Антиквар и Никита также встали в знак уважения.

– Прощай, Никита! – сказала Изабель. – Боюсь, тебе придется искать другого гида.

Прижимаясь друг к другу, мать и дочь быстро пошли к выходу.



В полной растерянности Никита опустился на стул. Антиквар тоже сел и, покрутив головой, подозвал официанта. Переглянувшись с Никитой, он заказал бутылку красного вина и сырную тарелку.

– Натан, объясните мне хотя бы одно – как вы узнали, что мы с Изабель в Каркассоне? Причем именно в этом ресторане, – нарушил молчание Никита.

Антиквар пожевал губами и сказал виновато:

– Простите, Никита! Поверьте, я ничего не имею против вас лично. Я понимаю, что мы с Николь грубо вмешались в ваши планы. В данных обстоятельствах, я считаю, вы имеете право узнать всю правду. Это длинная история… Но мы с вами, кажется, уже никуда не торопимся?

Последние слова он произнес с долей юмора. Никита мрачно ухмыльнулся в ответ и приветственно поднял бокал. Он чувствовал себя обманутым, разочарованным и в то же время чрезвычайно заинтригованным.

– Я познакомился с Николь, когда ей было восемнадцать, – начал Антиквар. – Я был тогда уже преподавателем университета, она – студенткой первого года обучения. Ни о каких отношениях в тот момент я и не помышлял – это грозило бы мне страшным скандалом, возможно даже потерей работы. Да и сам я считал себя слишком старым для нее. Сейчас смешно говорить об этом, мне было всего тридцать, но она казалась мне ребенком. Очень красивым ребенком, надо признаться. Вы, думаю, понимаете меня. Изабель сейчас точная копия матери в юные годы. Вообще, Никита, я никогда не встречал такой сильной женской породы. Все женщины в их роду похожи друг на друга как две капли воды. По крайней мере, три из них, которых я знаю: Николь, ее мать и Изабель. Мне кажется, что если бы отцом Изабель был китаец или австралийский абориген, даже это не повлияло бы на ее внешность.

К ним приближался официант с бутылкой вина и маленькой тележкой под стеклянным колпаком. Смешанный аромат разнообразных сыров обгонял его на несколько шагов. Последовал непременный ритуал открывания бутылки, обнюхивания пробки и снятия пробы вина, затем – обсуждение сортов сыра и нарезание небольших порций для сырной тарелки. Никита с легкостью уступил управление процессом Антиквару, который явно находил в нем удовольствие.

Отдав дань традиции и сделав по глотку вина, они вернулись к прерванному разговору.

– Так же, как и я, Николь всегда испытывала жгучий интерес к антиквариату. Благодаря этому мы частенько сталкивались с ней не только в университете, но и на аукционах и научных конференциях. В какой-то момент я понял, что влюблен. И через некоторое время признался ей в своих чувствах. Она тогда уже закончила учебу, работала в аукционном доме, и мы успели подружиться. Николь восприняла мое признание, как само собой разумеющееся событие – вы понимаете, что у такой девушки не было недостатка в кавалерах. К моему искреннему восторгу, она отнеслась ко мне благосклонно. Я до сих пор не знаю, почему она тогда предпочла меня другим, в том числе более молодым мужчинам. Эта девушка никогда не отличалась легким поведением и была разборчива. Я старался быть к ней внимательным, баловал ее, насколько позволяли мои возможности, установил добрые отношения с ее матерью. В то время мне казалось, что и она любила меня. Но тогда я просто не имел понятия, что такое настоящая любовь Николь.

По изменившемуся голосу Антиквара стало понятно, что тот приблизился к самому драматическому моменту своей истории.

Никита подлил вина ему и себе и звякнул бокалом о бокал, призывая выпить. Антиквар благодарно кивнул, сделал хороший глоток, предварительно с наслаждением задержав вино во рту, и потянулся за сыром.

– Долго длились ваши отношения с Николь? – спросил Никита, поощряя Антиквара к продолжению.

Тот печально вздохнул и отправил в рот кусочек сыра и зеленую виноградинку.

– К сожалению, нет. Чуть больше года. Потом Николь как подменили. Сначала наши встречи стали реже, потом она под разными предлогами прекратила их вовсе. А затем позвонила ее мать и сообщила, что Николь беременна. Не могу передать свой восторг, ведь я был уверен, что это мой ребенок и что он свяжет нас с Николь навсегда. Но я обманулся. Николь встретила меня холодно, сразу заявила, что ребенок не мой, и наотрез отказалась обсуждать совместное будущее. Ее мать плакала: она очень хорошо ко мне относилась и мечтала, что мы поженимся. Я и сам еле сдерживал слезы. Однако Николь была непреклонна.

Они сделали еще один перерыв на вино и очередную порцию сыра.

– Самым странным для всех было то, что никакой другой мужчина в жизни Николь тогда не появился. Она никому не сказала, кто отец ребенка. Откровенно говоря, я до сих пор надеюсь, что Изабель все-таки моя дочь.

Никита осторожно спросил:

– Неужели вы за столько лет не сделали тест ДНК, Натан? Это сейчас так просто!

Антиквар покачал головой.

– Я не могу решиться. Ведь результат теста может оказаться для меня катастрофой! Я к этому не готов. Возможно, я смешон, но предпочитаю жить с надеждой, чем знать ненужную правду. Да и вообще, вопрос биологического отцовства давно не имеет для меня принципиального значения. Они обе, и Николь, и Изабель, слишком дороги мне.

«Двадцать пять лет ложных иллюзий и недомолвок, – ужаснулся Никита. – Как можно так жить?»

– А что думает по этому поводу Изабель?

Для него это был совершенно естественный вопрос.

Антиквар даже отпрянул в сторону:

– Что вы! Я никогда не обсуждал с ней эту тему! Для Изабель я просто близкий друг ее матери. Уверен, она понимает, что я всю жизнь люблю Николь, но вряд ли ей в голову приходила мысль, что я могу быть ее отцом. Нет! Не думаю! Разве осмелился бы я будоражить мою девочку тем, в чем я и сам до конца не уверен?!

– Давайте еще выпьем! – потребовал Никита.

Услышанное плохо укладывалось у него в голове.

– А кто такой Серж? – спросил он, осушив бокал и пощипав белого козьего сыра. – И что там за история случилась между Изабель и ее матерью? Из их разговора я понял только то, что они из-за чего-то поссорились и не встречались до сегодняшнего дня.

Антиквар нахмурился и крепче сжал пальцы на ножке бокала. Он не скрывал неприязни к этому закадровому персонажу, Сержу.

– Надо рассказывать все по порядку.

– Я весь внимание, – с готовностью отреагировал Никита. – Вы сами сказали, что нам некуда торопиться!

Настал момент Антиквару оценить собственную шутку.

Он одобрительно кивнул Никите и продолжил:

– Я не готов был навсегда расстаться с Николь даже после того, как она меня отвергла. Я снова стал ей другом. Поддерживал во время беременности, помогал, чем мог, когда родилась Изабель. И потом тоже. Большую часть времени девочка проводила с бабушкой, потому что Николь много работала – и ради денег, и ради карьеры, и просто потому, что ей всегда нравилось то, чем она занималась. Но в первые годы она старалась проводить с дочерью все свободное время. Во время летних каникул они ездили на море или на озеро Сен-Фереоль. Я иногда навещал их там. Именно на Сен-Фереоле Николь познакомилась с Сержем. Он был ее ровесником, из обеспеченной семьи, с хорошими манерами. Красивый, независимый, капризный – одним словом, абсолютно неотразимый тип. Николь влюбилась. Она отдалась чувству целиком, без остатка. Через полгода они поженились. Серж не хотел иметь детей. Изабель к тому времени было уже десять лет. Даже такая красивая и нежная девочка, которая без памяти любила свою мать, не вписалась в образ жизни Сержа. Николь переехала к мужу, а Изабель осталась с бабушкой и виделась с матерью время от времени по выходным, когда Серж позволял Николь несколько часов свободного времени. Бабушка много дала Изабель, она была историком по образованию и, вообще, незаурядной личностью. Но девочка всегда тосковала по матери.

Никита возмутился:

– Мне казалось, что французские женщины самостоятельны. Почему Николь позволила мужу так с собой обращаться? Что за рабство?!

– Она сама все сегодня сказала, вы же слышали. Рабство было добровольным. Так любит Николь, это у нее в роду.

Антиквар вздохнул и откинулся на спинку стула. Похоже, он устал от воспоминаний.

Никита поспешил разлить по бокалам остатки вина. В ресторане, кроме них, уже не осталось посетителей.

Антиквар с усмешкой посмотрел на Никиту:

– Хотите услышать продолжение?

– Очень! – признался Никита. – Вы же сами сказали, что я имею право все узнать. Вы не можете бросить меня на полпути! К тому же я до сих пор не понимаю, как вы с Николь нас нашли.

– Хорошо, – согласился Антиквар. – Давайте переберемся в бар, а то ресторан закрывается. А я пока узнаю насчет комнаты, не ночевать же мне на улице! Встретимся в библиотеке отеля через пятнадцать минут.

Антиквар направился к выходу из ресторана, а Никита попросил счет. Ему хватило выдержки не комментировать сумму – в московских ресторанах иногда приходилось платить не меньшие деньги безо всяких мишленовских звезд.



Бар-библиотека порадовал Никиту глубокими кожаными креслами, запахом старых книг, которыми были уставлены полки от пола до потолка, приятным светом настенных бра и множеством необычных предметов, каждый из которых играл свою роль в тщательно продуманном интерьере. В ожидании Антиквара он расположился за одним из маленьких круглых столиков с рюмкой старого кальвадоса. «Интересно, как я доеду до пансиона? Что-то я разогнался с алкоголем!» – пожурил он себя. Настроение у него было противоречивое.

– Вы неплохо устроились, как я погляжу! – шутливо приветствовал его подошедший Антиквар. Его настроение явно улучшилось. – Что пьете? Кальвадос? Неплохо. Пожалуй, я последую вашему примеру.

Он опустился в кресло напротив.

– Обожаю этот отель! Он неприлично дорогой, но с возрастом я почувствовал вкус к роскоши. Что-то сопоставимое можно найти не ближе, чем в Ницце, – немного хвастливо поделился он. – Итак! На чем мы остановились?

– Мы остановились на способности Николь к жертвенной любви. Вы сказали, что это у нее фамильное, – напомнил Никита.

– Точно! – подтвердил Антиквар. – Мать Николь, Анна, рассказывала мне, что ее мать, бабушка Николь, покончила с собой незадолго до конца Второй мировой войны. Бросилась под поезд, когда узнала, что муж погиб в Сопротивлении. Анне было тогда всего двенадцать, она осталась сиротой. Ее забрали к себе дальние родственники, и Анна дала себе клятву, что никогда, ни при каких обстоятельствах не оставит своего ребенка. Ей, к счастью, не пришлось делать выбор между мужем и дочерью. Отец обожал Николь и носил на руках ее мать, только, к сожалению, рано ушел из жизни. Погиб в автокатастрофе, когда Николь было двадцать лет. Овдовев, бабушка Анна больше не вышла замуж, хотя сохранила красоту до глубокой старости. Историю Николь вы уже знаете. Вот так они любят, эти женщины. Такая порода.

Антиквар пригубил кальвадос и испытующе взглянул на Никиту.

– Теперь вы, надеюсь, понимаете, почему я умолял вас оставить Изабель, и почему Николь сделала все, чтобы увезти ее. Не обижайтесь, но вы опасный человек, Никита. Вам ничего не стоит влюбить в себя девушку и потом оставить ее, когда она начнет досаждать вам своей любовью. Обычная, житейская ситуация, но не в случае с Изабель. Конечно, мы не можем и не собираемся спасать ее от всех мужчин, которых она встретит. Она должна прожить свою судьбу. Но вы – человек не из ее жизни. Вы пересеклись с ней случайно, в результате какого-то странного стечения обстоятельств. Не сердитесь на нас.

После всего услышанного Никита не мог ни сердиться, ни радоваться. Он чувствовал себя опустошенным. Даже образ Изабель теперь казался абстрактным, как будто такой девушки никогда не существовало на свете. Как будто он пережил очередную иллюзию, сон наяву, который разлетелся вдребезги от столкновения с реальностью. Хотя для иллюзии удар оказался слишком чувствительным.

– А что же случилось между Изабель и Николь? Из-за чего они рассорились? – Никита считал себя вправе выяснить все до конца.

Антиквар тяжело вздохнул и покачал головой.

– Что ж, расскажу, раз обещал. Изабель готовилась к завершающей дипломной работе. В качестве темы она выбрала архитектуру Ренессанса и хотела поехать в Италию на две недели, чтобы собрать дополнительный материал и сделать необходимые фотографии. В этот период она вдобавок болезненно переживала разрыв с парнем, который бросил ее из-за того, что от него забеременела другая девушка.

Натану было крайне неприятно рассказывать эту часть семейной истории дорогих ему женщин.

– Николь пообещала, что поедет в Италию вместе с Изабель – она ведь сильный специалист в архитектуре и могла бы помочь дочери в подготовке к диплому. Она до последнего момента не решалась поставить Сержа в известность о своих планах, а когда все-таки сообщила о предстоящей поездке, он устроил скандал, лег в постель и сказался больным. Николь осталась с мужем, а Изабель без нее не поехала. Девочка подготовила свою дипломную работу в университетской библиотеке и защитилась с блеском. С тех пор прошло два года. Все это время Изабель избегала любых контактов с матерью.



На Никиту внезапно навалилась усталость. Этим вечером он перебрал и алкоголя, и чужих проблем. Но один, последний вопрос все еще не давал ему покоя.

– И все же, Натан, вы так и не раскрыли мне кое-что важное, – сказал он. – Как вы нашли нас в Каркассоне?

– Это как раз очень просто, Никита, – рассмеялся Антиквар. – Хозяйка вашего пансиона, Патриция – близкая подруга Николь.

Назад: Седьмой день
Дальше: Девятый день