Пятый день

Правая рука онемела. Похоже, Никита ее отлежал. Еще не до конца проснувшись, он перевернулся на спину и попытался пошевелить пальцами. Появилось покалывание. Рука противно заныла и начала оживать.

На фоне физической боли в воображении всплыла ужасная история, услышанная во сне от благородного старца. Он представил, как люди с неистовой верой в глазах взбираются на огромную кучу хвороста. Дрожа от ужаса, они поддерживают друг друга, плачут и молятся. В толпе, окружающей место казни, рыдают их близкие. Обреченные на смерть видят, как солдаты с горящими факелами по команде, одновременно со всех сторон, зажигают костер. Ветер быстро раздувает пламя, оно подбирается ближе. На людях вспыхивает одежда, горят волосы, они истошно кричат…

Никита сел и замотал головой:

– Да что же это за утро такое доброе?! Не хочу!

Он свесился с кровати, чтобы посмотреть на часы, которые оставил на полу: начало восьмого. Майк обещал заехать в девять утра. Можно не спешить.

Никита приладил подушки повыше, снова прилег и развернулся к окну.

Облаков было больше, чем накануне. Ветер стремительно гнал их с Атлантики к Средиземному морю. А может, наоборот, от Средиземного моря на северо-запад, к Атлантическому океану – он пока не слишком хорошо ориентировался на местности. Облака двигались стремительно и периодически плотно закрывали солнце. Судя по всему, жары сегодня ждать не приходилось.

– Не очень-то и хотелось! – обиделся на погоду Никита. – Надоело ваше адское пекло.

Мысли упрямо возвращались к страшным воспоминаниям. Как могут люди добровольно идти на мученическую смерть? Слишком просто объявить сумасшедшими несколько сотен тысяч человек. Что было в них сильнее страха, сильнее инстинкта самосохранения? Другой страх, еще более ужасный? Или верность чему-то настолько важному, что даже любовь к близким не могла их остановить?

– Все дело в характере, – решил Никита. – Просто бывают люди, способные на безоглядную верность. Одни верны церкви, другие королю. А кто-то – Родине или присяге. Ты способен на такое, старик?

Он вздохнул и поднялся с кровати.

– Не хотелось бы проверять. Пойду-ка лучше завтракать.

Майк приехал вовремя. Он позвонил в дверь, но заходить в дом не стал.

– Жду тебя в машине, на углу, – сказал он.

Развернулся и ушел. «Конкретный парень, – усмехнулся про себя Никита. – Ни слова лишнего».

В честь свежего ветра Майк сегодня надел легкую куртку поверх футболки. Никита решил последовать его примеру: на улице и правда стало ощутимо прохладнее.

– Где же моя куртка, куртка-куртепляшка? – запел он на мотив «Мурки», обшаривая гигантские шкафы в спальне.

Слово получилось дурацкое – навеяло смешной соседской фамилией – но правильное. Куртка же для тепла!

Никита допел блатную мелодию:

– Куртепляшка! Вот она, нашлась!

На ходу натягивая ветровку, он побежал вниз.

Майк показал себя бывалым водителем. На своем стареньком «каблучке» «Ситроене» он виртуозно проходил повороты узких улиц, почти не сбавляя скорости.

– Много раз царапал машину, прежде чем научился так ездить? – спросил Никита.

Майк ухмыльнулся и кивнул. «Видимо, в таком режиме и будем общаться: я говорю, ты киваешь, – безо всякого раздражения подумал Никита. – Можно и так. Тогда будешь Молчуном».

– Помнишь, что надо купить?

Снова кивок в ответ.

– Ты уже решил, куда ехать? Я не знаю здешних торговых центров. Полагаюсь на тебя.

Еще один дружелюбный кивок.

На некоторое время Никита оставил Майка в покое. Он смотрел по сторонам на зеленые холмы под хмурым небом, на полосатые виноградники и фруктовые сады. Очевидно, для удобства ухода и сбора урожая фермеры придавали деревьям особенную форму. Ветви саженцев растягивали в двух противоположных направлениях вдоль туго натянутых шнуров. Их подрезали так, чтобы сформировать совершенно плоскую крону, доступную с двух сторон. В результате ряды взрослых яблонь на полях напоминали Никите шеренги распятых людей. В узловатых ветках ему чудились напряженные руки, а шершавые стволы казались скорчившимися, изможденными человеческими телами.

Тема физических страданий не отпускала его. Он попытался подумать о чем-нибудь хорошем. Как назло, теперь ему вспомнилась другая часть сна, где Дед рассказывал о своем несчастливом детстве.

«Тьфу ты! – расстроился Никита. – Будет у меня в голове сегодня что-нибудь позитивное или нет?!»

Оставалось одно – попытаться разговорить Майка.

– Скажи, Майк, вы с Эдвардом были друзьями? Что он за человек?

Такие вопросы могли не понравиться Молчуну, но Никита решил рискнуть. Не ударит же: руки-то на руле!

– Наверное, можно сказать, что были. Эдвард – неплохой человек, добрый, но вспыльчивый.

Майк отвечал крайне сдержанно.

– А что с ним случилось? Ты сказал, он получил тяжелую травму и потом болел…

Никита продолжил испытывать терпение Молчуна.

– Это случилось на стройке. Он тогда работал с другими людьми, я уезжал в Англию на время. Они строили дом на склоне. Рабочие поднимали тяжелое бревно на кровлю, Эдвард ими руководил. Стоял на лесах на уровне второго этажа. Один из рабочих не удержал свой конец бревна, оно упало и ударило Эдварда по голове. Он слетел на землю, было довольно высоко. Парни рассказывали, что Эдвард посидел некоторое время, потом выпил воды и продолжил работать. К врачам не пошел. Жил, как раньше, пока не упал в обморок. К счастью, я как раз вернулся во Францию, был у него в гостях. Мы пили вино, и вдруг он отключился. Я вызвал скорую помощь, его увезли в госпиталь. Оказалось, было кровотечение внутри черепа. Сделали операцию. Потом вторую. Он еще несколько раз падал в обморок. Раз свалился с лестницы в подвале. И опять ему повезло: в тот день с ним был один парень из бригады, Олли. Если бы не он, Эдварду пришлось бы совсем плохо. Он тогда был частично парализован, сам выбраться бы не смог. И никто не стал бы его искать. Он пролежал в госпитале месяц или даже больше, но в конце концов восстановился.

Никита не ожидал от Молчуна такого подробного рассказа. В его неожиданно длинной речи прозвучало даже некоторое чувство: вначале тень неодобрения, затем сострадание. Однако, похоже, лимит слов и эмоций на ближайшее время исчерпался. Майк снова замолк.

Никита не стал продолжать расспросы. Он переваривал услышанное – пару дней назад интернациональная бригада обсуждала в баре похожую историю. Память Никиты не зафиксировала имя человека, о котором тогда шла речь. Зато он отчетливо помнил: одного из парней в компании Дилана звали Олли. Возможно, тогда они говорили как раз об Эдварде.

Вскоре Майк свернул на стоянку около торгового центра.

Судьба в лице миляги Пьера подарила Никите бесценного помощника. Майк методично и не спеша прочесывал полки хозяйственного гипермаркета. По известным ему одному критериям он делал выбор между похожими упаковками и практически одинаковыми инструментами, показывал Никите ценник и, получив согласие, складывал покупки в тележку. Никита заметил четкую закономерность: Молчун никогда не брал ни самое дешевое, ни самое дорогое. Всегда лучшее за умеренные деньги. Скоро пришлось взять вторую тележку.

В отделе керамической плитки Никита перехватил инициативу. Наморщив лоб, он принялся разглядывать образцы на стенде. С абсолютно безучастным лицом Майк стоял рядом.

– Посмотри, Майк. Я бы выбирал между этой и вот этой, – почти определился Никита. – Что скажешь?

– Я сказал бы, что ты спятил, – безо всяких интонаций ответил Молчун. – Эта плитка стоит целое состояние.

– Да, дороговато.

От неожиданности Никита немного стушевался, но все же предпринял попытку отстоять свою позицию.

– В ванной должно быть красиво. Вот Эдвард, видимо, сэкономил на плитке. Теперь приходится переделывать.

– Мы с Эдвардом купили плитку на распродаже. По цене пары ящиков дешевого вина. Ему было вообще все равно, какая она.

– И что получилось? Как в тюремном душе, – попытался сострить Никита.

Майк приподнял брови.

– Ты сидел в тюрьме?

– Нет, в американском кино видел.

Шутка не прошла.

– Почему Эдварду было безразлично? В доме все хорошо продумано и с любовью сделано. То, что я увидел в ванной, как-то выбивается из общей картины.

– Эдвард оставил отделку ванной на самый конец. Мы сделали все коммуникации, поставили временные краны и душ – необходимый минимум на время строительства. Но когда пришло время сделать все как следует, он уже потерял интерес к дому.

Никита с удовольствием углубился бы дальше в любопытную тему. Однако Майк не позволил задать следующий вопрос.

– Если ты выбрал, ищи коробки с твоей плиткой и пойдем, – предложил он. – Хотя я могу повторить еще раз: ты сумасшедший. Можно выбрать не хуже в два, а то и в три раза дешевле.

– Выбирай! Пожалуйста!

Никита театральным жестом пригласил его к стенду с образцами. Майк нисколько не смутился. Он не спеша оглядел стенд и щелкнул пальцем по варианту дизайна, который располагался прямо напротив Никиты, но в нижней части стенда, значительно ниже уровня глаз.

– Я делал ремонт в одном доме недавно, – прокомментировал Майк. – Хозяин – англичанин, богатый. Его жена выбрала именно такую плитку и сказала, что это прекрасный фон для ее роскошных полотенец и халатов из египетского хлопка. Если ты непременно хочешь потратить сегодня все свои деньги, лучше купи дорогие краны и душ. Это хотя бы имеет смысл.

Противостоять логике Майка было сложно. И ссылка на богатых англичан тоже звучала убедительно – их вариант уже казался Никите превосходным. Он решил положиться на опыт Молчуна и, самое главное, на его здоровый рационализм.

– Майк, не поможешь мне выбрать еще люстру для гостиной? – с надеждой спросил Никита, когда они загрузили покупки в «каблучок». – Она должна быть большой. Было бы здорово сегодня купить и ее.

– О’кей, – ответил Молчун.

Выбор светильников Никита всегда с радостью уступал жене. Он быстро уставал от избытка яркого света. Под липовым предлогом Никита всегда оставлял Ольгу разбираться с лампами и торшерами, а сам смывался в компьютерный салон или отсиживался в кафе. Во время последнего ремонта жена наняла самоуверенных ребят, которые взялись разработать проект освещения для их московской квартиры. Поначалу Никита отнесся к идее скептически. Однако как ни старался, не смог придраться ни к дизайну предложенных ими светильников, ни к практичности решений. Парни оказались профессионалами. Благодаря безупречному свету, отражения людей во всех зеркалах стали выглядеть деликатно отретушированными. Этот неожиданный эффект поразил Никиту больше всего. С тех пор женщины, которые бывали у них в гостях, стали в десять раз чаще поправлять прическу и макияж и покидали дом Шереметевых окрыленными.

Майк повел Никиту в другое крыло торгового центра. При виде моря электрических огней впереди Никита дрогнул.

– Скажи, Майк, ты помнишь, какая люстра висела в гостиной у Эдварда? – спросил он, не особенно рассчитывая на положительный ответ.

– Конечно, – усмехнулся Майк. – Старина Эдвард очень гордился тем, что люстра была ручной работы. Он рассказывал, как купил ее по дешевке. Однажды Эдвард разговорился с кузнецом на деревенской ярмарке. Старик любил поболтать, хотя французского не знал совершенно. Кузнец пожаловался, что у него в мастерской лежит большая кованая люстра, которую не забрал заказчик. Уже не помню почему. Кажется, промахнулся с размером. Эдвард торговался с кузнецом в течение месяца. В результате купил люстру, я думаю, по цене металлолома. – Майк усмехнулся снова. – Он упорный! И он по многу раз повторял свои истории. Поэтому про люстру я знаю наизусть.

– Жаль, что ее нет в доме, – посетовал Никита, когда поток красноречия Молчуна вновь иссяк. – Давай поищем что-нибудь похожее. Для меня неважно, изготовлена люстра на фабрике или в частной мастерской. Лишь бы выглядела подходяще.

Майк привычно кивнул и шагнул под сияющие своды магазина осветительной техники. Избегая смотреть вверх, Никита понуро поплелся за ним.

Они недолго кружили между стендами и полками.

– Мы на месте, – сказал Майк. – Выбирай.

Никита поднял глаза. Похоже, в этих местах хорошо продавались аксессуары «под старину». Немалая площадь была увешана и уставлена светильниками в стиле рыцарских замков.

– Здесь есть что-то похожее на люстру Эдварда?

Никите хотелось побыстрее отсюда уйти.

Майк молча указал рукой на два очень больших светильника. Конструкция их была незамысловатой: широкий обод из черного металла на мощных цепях и лампы по кругу. В одном случае со стеклянными абажурами, в другом – без них.

– У Эдварда были абажуры или только лампочки? – уточнил Никита.

– Только лампочки.

– Значит, не будем отступать от оригинала, – решил Никита и стал озираться в поисках консультанта.

Тот уже крутился неподалеку:

– Бонжур! Могу я вам помочь?

Они вместе двинулись в сторону кассы. По дороге Никита затормозил около шеренги торшеров. Он вдруг с любовью вспомнил свое кресло в московской квартире со скамеечкой для ног и с классическим абажуром на высокой ножке рядом.

– Вот, что мне еще нужно, – сказал он.

Майк только качнул головой. Импульсивность русского парня выходила за рамки его понимания. Однако через секунду он выглядел так же нейтрально, как всегда. Какое, в общем-то, ему дело до чужих причуд? Гораздо важнее было понять, войдет ли огромная люстра в его «Ситроен», уже и без того набитый строительными материалами.

Очень своевременно консультант задал вопрос:

– Вы будете заказывать доставку или заберете покупки сами?

По взгляду Молчуна Никита все понял. «Ну и ладно, – подумал он. – Я и сам устал».

– Торшер заберем сейчас, а на люстру оформим доставку, – ответил он продавцу.

Майк принял свою обычную расслабленную позу.

На следующие два дня доставки не было. Договорились на понедельник, когда Майк собирался приступить к работе.

Погода испортилась. Небо плотно затянули серые облака, свежий ветер усилился. По дороге к машине Никита застегнул свою «куртепляшку».

– Мерзнешь? – с нотой иронии спросил Молчун. – Я слышал, в России холодно. Ты не должен мерзнуть на юге Франции.

– У нас говорят, что сибиряк не тот, кто не мерзнет, а тот, кто тепло одевается, – парировал Никита.

Майк одобрительно усмехнулся – на этот раз шутка Никиты имела успех.

– У меня есть идея, – сказал Никита. – Давай где-нибудь пообедаем. Я плачу. А ты выбираешь ресторан – какое-нибудь интересное место. Сам я пока плохо ориентируюсь.

Молчун задумался, потом достал телефон, порылся в адресной книжке и без каких-либо комментариев выбрал номер. Медленно подбирая французские слова, он заказал столик на двоих и пообещал, что они будут через полчаса.

– Поехали, – сказал Майк, заводя машину. – Будет тебе интересное место. Только я точно не знаю, как отсюда быстрее добраться. Поедем по навигатору.

Навигатор лежал в бардачке, и адрес нужного ресторана уже был в его памяти.

Через минуту прибор зазвучал низким женским голосом:

– Маршрут построен.

– Привет, дорогая, – приветствовал Молчун электронную леди.

«Понятно, – усмехнулся себе под нос Никита. – Вот кто самый подходящий для тебя собеседник». Женщина с таким голосом вполне годилась на роль подруги Майка. Она могла оказаться блондинкой в узкой юбке и кожаной куртке поверх привлекательного декольте. С дерзким взглядом и стройными ногами в ковбойских сапогах. У Никиты впервые возник вопрос по поводу личной жизни Молчуна. «Интересно, есть ли у него во Франции женщина? Должна быть! Англичанка или француженка?»

Нагруженный «каблучок» неспешно взбирался по извилистой дороге в гору. Их окружал дремучий лес. На изгибах серпантина изредка открывался вид на такие же густо заросшие деревьями крутые холмы. Машина наполнилась ароматом южной растительности. Для Никиты это был запах из детства, Сочинский дендрарий или, может быть, Гагры – определенно, так пахли каникулы на море. Мама Никиты работала на бойкой должности в Министерстве торговли и каждое лето обеспечивала семью путевками в санатории и пансионаты. В пионерском лагере Никита не был ни разу. Мать считала, что без надлежащего присмотра мальчик обязательно попадет в дурную компанию и собьется с пути, поэтому школьник Никита проводил три летних недели на министерских курортах с родителями, а остальное время – на подмосковной даче. Дачный кооператив был тоже министерский, но не самый престижный, а рангом пониже, для работников второго эшелона. Именно там, на даче, Никита подружился с самыми отпетыми хулиганами, попробовал сигареты и алкоголь и впервые в жизни посмотрел порнофильм на заезженной немецкой кассете. Громадного размера видеомагнитофон, из самых первых, был один на весь поселок и стоил по тем временам немыслимых денег. Отца того парня, который устраивал им тайные видеопросмотры, в конце концов выгнали из министерства. Соседка по даче вполголоса говорила, что он чудом не сел в тюрьму. И многозначительно добавляла, что кто-то из вышестоящего начальства, видимо, не захотел выносить сор из избы.

Никита углубился в воспоминания. Майк, судя по всему, наслаждался тишиной. Так, в полном согласии они добрались до вершины холма. Лес внезапно закончился, и появилась деревенька с церковью на единственной улице.

Майк проехал мимо выцветшей вывески с надписью «Терраса» и припарковал машину на свободном месте около маленького магазинчика.

Никита огляделся: вокруг не было видно ни души, зато вдоль обочины дороги плотно, одна за другой стояли машины.

– Пошли, – скомандовал Молчун и, не оглядываясь на Никиту, пошел к ресторану.

Внутри заведение оказалось большим. И народу здесь было полно. Никита увидел только один свободный столик, за который их с Майком и посадили.

Хозяин – у Никиты не было ни малейшего сомнения в том, что огромный мужчина, который их встретил, был хозяином ресторана – поприветствовал Майка по-приятельски, а Никиту – сдержанно-дружелюбно.

– Два ланча, – провозгласил он, припечатав к столу графин с водой и корзинку с хлебом.

Видимо, в этом ресторане гостям не предлагали обеденного меню.

– Литр? – спросил Майка великан.

Эти двое должны были хорошо понимать друг друга: оба экономно расходовали слова.

Насчет двух ланчей Никита внутренне согласился. Действительно, если после полудня двое мужчин пришли в набитый битком ресторан, в их намерениях сомневаться не приходилось. Слово «литр», очевидно, относилось к вину. Едва заметным кивком Майк переадресовал вопрос Никите.

– А какое вино?

Судя по взгляду хозяина, Никита задал неудачный вопрос.

– Домашнее. – Гигант нахмурил лохматые черные брови. – Другого нет.

Майк ухмылялся и не спешил вмешиваться.

– Будешь вино? – спросил его Никита. Еле заметный кивок в ответ. – Хорошо, тогда литр красного домашнего вина, пожалуйста.

– Спасибо, месье, – с достоинством ответил хозяин и с поразительной для своих габаритов скоростью унесся на кухню.

Майк налил воды себе и Никите и стал смотреть по сторонам. Вокруг звучала преимущественно английская речь. Несколько человек за соседними столиками с ним поздоровались.

– Популярное место, да? – начал Никита.

Ответное движение головой означало: «Да, пожалуй».

Никита не сдавался:

– Здесь много англичан. Хорошая кухня?

– Не только англичане. Есть американцы. Иностранцы вообще любят этот ресторан, – расщедрился Молчун. – Кухня домашняя. Вкусно, но ничего выдающегося.

– Тогда почему здесь так много народу?

– Хозяин умеет хорошо принять гостей. Увидишь, – загадочно пообещал Майк. – И еще из деревни красивый вид. После ланча, прежде чем уезжать, все идут на смотровую площадку. Тут совсем недалеко. Мы тоже пойдем, если захочешь. Для иностранцев, которые живут здесь подолгу или постоянно, это традиционное место встречи. Если кто-то приезжает в гости – тоже везут сюда. Местная достопримечательность.

Официант, молодой парень, наполнил бокалы и поставил на стол стеклянный кувшин с вином:

– Пожалуйста.

Вино Никите очень понравилось. Первую рюмку он выпил, практически не отрываясь: за рулем Майк, можно было позволить себе за обедом больше обычного.

– Неплохое вино, – проявил инициативу Молчун. – У хозяев свои виноградники. Они производят вино для ресторана и немного продают на сторону.

– Семейный бизнес?

– Да. Ты уже видел владельца. На кухне – его жена и дочь. Муж дочери возит продукты. Нанимают только уборщицу и официантов на высокий сезон. Хозяин в зале в одиночку не справляется.

На столе появился зеленый салат, затем супница.

Когда Майк разлил по тарелкам добавку, около их столика вырос Хозяин. С вопросом на лице и поднятым вверх большим пальцем.

– Все отлично. – Молчун тоже поднял большой палец.

Никита поспешил сделать то же самое. «Как говорил мой батя, в гостях, как в неволе», – подумал он. Однако то, что последовало дальше, поколебало его решимость слепо следовать местным обычаям.

Хозяин взял из корзинки на столе ломоть хлеба и, ни слова не говоря, накрошил его в их тарелки. Майк со смехом в глазах взглянул на Никиту, перемешал суп, чтобы хлеб хорошенько намок, и продолжил есть. Хозяин остался стоять рядом с их столиком. Глазами он показывал Никите на суп – ешь, мол, давай. Пришлось подчиниться. В общем-то, это было вкусно, только неожиданно.

Но главный аттракцион, как выяснилось, ждал их впереди. Когда их тарелки почти опустели, Хозяин взял кувшин и плеснул немного вина в остатки супа. От такого бесчинства Никита оторопел. Он настороженно следил за Майком. Тот отложил ложку, взял свою тарелку, слегка качнул, чтобы содержимое перемешалось, и выпил странную смесь через край.

Воцарилась полная тишина. Гости за соседними столиками выжидающе смотрели в их сторону.

Никита почуял перспективу маленького триумфа: «Ах так, значит?! Ладно! Я вам покажу, как с русскими дело иметь!»

Он встал, широко улыбнулся, приветственно поднял руку и слегка раскланялся. Все улыбались ему в ответ, даже Молчун с Хозяином. Никита поднял свою тарелку двумя руками, аккуратно взболтал суп с вином и медленно, с чувством выпил. Зал взорвался аплодисментами и одобрительными возгласами. Хозяин торжественно принял пустую посуду из рук Никиты и дружески хлопнул его по спине, едва не свалив с ног.

Люди вокруг вернулись к трапезе.

Никите и Майку принесли по изрядной порции тушеного мяса с овощами. Через несколько минут Хозяин, проходя мимо их столика, грозно указал на недоеденные куски. Пришлось напрячься. Покончив с едой, Майк еще раз наполнил бокалы:

– Выпьем.

– Выпьем, – поддержал Никита. – Это было шоу специально для меня? Или он всегда так делает?

– Традиционный трюк, – заверил его Молчун. – Все постоянные посетители о нем знают и с удовольствием подыгрывают. Хотя лучше всего, когда попадается новенький. Как ты сегодня. Все по-разному реагируют, знаешь ли.

Никита попытался подогреть начавшийся разговор:

– Хозяин – интересный тип.

– Да. Я давно его знаю, но время от времени он меня удивляет. Как-то мы с Эдвардом встречали здесь Новый год.

Услышав имя Эдварда, Никита оживился еще больше:

– Вы с Эдвардом? В этом ресторане? Как интересно! Расскажи.

– Я уже рассказываю, – осадил Молчун нетерпеливого сотрапезника. – Это было лет пять назад. Еще до того, как Эдвард получил бревном по голове. Я остался во Франции на Рождество и на Новый год, не поехал в Англию. Эдвард был чрезвычайно этому рад. Он редко жаловался на одиночество. Говорил, что ненавидит только одну ночь в году – Рождество, когда нормальные семьи собираются вместе. В тот год мы встретили Рождество вдвоем в его доме, а на новогоднюю ночь забронировали столик здесь, в «Террасе».

Официант принес им сладкое. Никита уже еле дышал, но, поймав на себе твердый взгляд Хозяина, стал покорно ковырять ложечкой горячий шоколадный кекс.

Тренированный Майк на удивление быстро расправился с десертом и безо всяких понуканий продолжил рассказ:

– В новогоднюю ночь здесь каждый год полный зал. Места бронируют заранее. Чтобы вошло больше народу, ставят длинные столы. Оставляют только маленькую площадку для танцев. В тот раз нам всем раздали клоунские колпаки, парики, маски, блестящие шляпы. Владельцы устроили настоящий праздник. Одни иностранцы, французов практически не было. Эдвард чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Правда, выпил лишнего, приставал ко всем подряд с разговорами, а его никто не хотел слушать.

Молчун разговорился не на шутку.

– Так вот, представь себе, в ту ночь мы все пропустили Новый год. Люди болтали, ели, пили, танцевали. В разгар веселья хозяин ресторана молча вышел из кухни с охотничьим ружьем в руке, открыл настежь входную дверь и один раз выстрелил с порога в небо. Потом ушел к себе и через минуту вернулся уже без ружья и продолжил хлопотать в зале. Спустя некоторое время кто-то крикнул: «Новый год уже прошел! Мы его пропустили!» И только тогда все поняли, что выстрел из ружья означал наступление Нового года. Вместо боя часов, шампанского и поздравлений. Представляешь?

– Гости рассердились на него? – поинтересовался Никита.

– Я ничего такого не заметил. Было много вкусной еды, вино, шампанское. И хорошая музыка. Никто не стал делать из этого проблему. Просто посмеялись, и все.

Никита вообразил себе Хозяина с поднятым вверх ружьем в проеме открытой двери, на фоне ночного неба. Подвыпившие гости, по всей видимости, пропустили яркое зрелище. В этом мужчине все было чересчур: непропорционально длинные ноги, широкие плечи и короткий могучий торс, взлохмаченные черные волосы, толстые губы и длинный, выдвинутый вперед подбородок. Возможно, его прапрадеды были лесорубами и носили за поясом большие острые топоры. Или плотогонами, которые сплавляли связки огромных бревен по опасным горным рекам. Оставалось только гадать, в результате какого природного фокуса Хозяин родился артистом и генетическим маркетологом. Откуда взялось в нем чутье, которое привело к такому блестящему результату?

После удивительного взрыва красноречия Майк наглухо замолк и не прерывал неспешных послеобеденных размышлений Никиты.

Народу в ресторане становилось все меньше. Незабываемый обед подошел к концу.

Хозяин стоял за стойкой бара, у кассы. Он принимал деньги и провожал гостей радушной людоедской улыбкой.

Никита расплатился, сердечно попрощался с лесным великаном и пообещал приезжать. Список мест, где обязательно следовало побывать Ольге, пополнился. И Алекса сюда тоже надо было привезти.

Никита с Майком вышли из ресторана последними.

– Спасибо, Майк! Это правда хорошее место, – от души сказал Никита.

– Не стоит. Тебе спасибо за ланч.

Молчун не чурался хороших манер.

Машин на деревенской улице сильно поубавилось, однако некоторые гости все еще утрясали обед на смотровой площадке. Деревенька располагалась в самой высокой точке над совершенно плоской круглой долиной. Высокие холмы, или, скорее, небольшие горы, окружали ее ровным кольцом. В единственном месте, где горы расступались, сюда сворачивала узкая речка. Она делала круг и покидала долину почти в той же точке, в которой в нее попадала. Через узкий вход между горами просматривалась дальняя панорама – уходящие к горизонту холмы под мрачным небом.

Никита присвистнул:

– Необычно.

Молчун выразил согласие кивком. За время обеда он, кажется, потратил недельный запас слов. Парню требовалось время, чтобы восстановиться.

Никита подошел к каменному ограждению площадки. В верхней части отвесного склона росли колючие кусты. Ниже начинался лес, который покрывал большую часть окружающих гор и отступал только перед долиной внизу, походившей на цветной лоскут, расчерченный заплатками полей. Вдоль берегов реки кудрявились отдельные деревца. Построек было совсем немного, лишь фермерские домики и несколько деревенек на соседних плоских вершинах.

– А что там? Электростанция? – заинтересовался Никита.

Майк пустил в ход новое выразительное средство: пожал плечами.

Небольшое промышленного вида здание на речке, несомненно, было гидроэлектростанцией. Во-первых, оно стояло на маленькой плотине, а во-вторых, от него расходились в нескольких направлениях цепочки столбов с проводами. Сверху все это выглядело миниатюрным и не портило сельской идиллии. Скорее всего, когда-то горы, внутренняя долина и холмы вокруг были покрыты густыми лесами. Счастье, что деревья сохранились хотя бы на неприступных склонах.

Никита не взял фотоаппарат. Серая погода сводила на нет надежду на удачный снимок: ни света, ни неба, ни драматичных облаков. «В следующий раз, старик», – по привычке утешил он себя.

Майк пока не выказывал явных признаков нетерпения, но Никита почувствовал, что пора ехать.

В обратный путь они отправились уже без навигатора, дорога из ресторана домой Молчуну была отлично известна. Пустое шоссе катилось в тени высоких деревьев и время от времени приближалось к узкой каменистой речке. Возможно, той самой, которая вытекала из круглой долины.

Вдруг Майк плавно притормозил, прижался к узкой обочине и включил аварийку.

Никита обеспокоенно взглянул на него:

– Что случилось?

– Не волнуйся, – усмехнулся Молчун. – Посмотри туда. Видишь два больших плоских камня у берега? Они называются «бабочка». В самом деле, немного похоже на два крыла. Раньше в этом месте прачки стирали белье. Чтобы им не было скучно работать в одиночку, для них укладывали такие парные камни. Женщины работали и болтали между собой.

Они продолжили путь. Дружеский жест Молчуна чрезвычайно тронул Никиту. Ведь не поленился остановиться и рассказать интересную историю вопреки своей нелюбви к разговорам! «Хороший парень, – расчувствовался Никита. – Как же мне повезло!»

Еще он представил себе прачек с красными от холода руками, которые полоскали простыни и рубашки в реке. Их подоткнутые подолы и передники были забрызганы водой. Сложенное в корзины белье распространяло вокруг запах свежести. «Не страшно им было тут одним? – неожиданно подумал Никита. – Лес кругом». Возможно, в старые времена поблизости находилась деревня. Но все равно думать об одиноких женщинах в этой глухомани было жутковато. Вполне вероятно, что «бабочку» здесь устроили вовсе не для облегчения рутинного труда прачек. Может быть, вдвоем им просто было не так страшно.

На подъезде к деревне Майк сказал:

– Мне надо купить продуктов. Заедем в супермаркет, если не возражаешь.

Никита не возражал. Идея Молчуна оказалась очень кстати: его припасы были на исходе.

Стоя в очереди у кассы, Майк пожаловался:

– Все дорожает. Раньше корзинка продуктов стоила тридцать евро, а сейчас – минимум пятьдесят. Каждый раз отдаешь целое состояние! И попасть в магазины здесь, во Франции, очень сложно, постоянно закрыты. Минимум двухчасовой перерыв в середине дня, и вечером рано закрываются. Еще я не могу привыкнуть, что в субботу надо успеть закупиться до ланча, иначе потом не будет шансов до понедельника. Только представь, приезжаю в последний момент – все, дверь уже закрыта.

Он помолчал и злорадно добавил:

– Как правило, оказывается, что не только я такой растяпа. Перед входом всегда стоят еще один-два иностранца, которые чешут затылок.

После плотного обеда и домашнего вина разгрузка строительных материалов далась Никите с трудом. Глядя на него, Молчун только тихо посмеивался.

– В понедельник утром хочу сразу приступить к работе, – твердо заявил он. – Все материалы должны лежать на своих местах.

Не обращая ни малейшего внимания на укоризненные взгляды и душераздирающие вздохи Никиты, Молчун заставил его перенести половину коробок и пакетов из прихожей на второй этаж. Другую половину он добросовестно взял на себя. После этого по-хозяйски напился в кухне воды из-под крана, кивнул на прощанье Никите и ушел.

– В понедельник в восемь утра, как договорились. Деньги за бензин я добавлю к общему счету, – сказал он уже на пороге.

С трудом шевеля уставшими ногами, Никита в очередной раз поднялся на второй этаж и надолго встал под душ.

Потом он валялся на кровати, лениво перебирал в памяти впечатления дня и даже ненадолго задремал. А проснувшись, некоторое время наблюдал, как мрачнеет за окном пасмурное небо.

– Ну что, старик, так и будем лежать? Или что-нибудь придумаем?

Тело ныло от непривычной нагрузки, но душа требовала действия.

Никита с трудом встали, со стоном потянулся и для начала побрел вниз на поиски планшета. Оля не ответила на звонок.

Он налил себе минералки и сложил в одну кучу рядом с диваном планшет, телефон, фотоаппарат и пульт от телевизора. Никита снова принял горизонтальное положение и только собрался заняться разбором отснятых фотографий, как в телефоне звякнуло пришедшее сообщение: «Не могу говорить, позвоню позже. ЦО». На Ольгином языке «ЦО» означало «Целую. Оля».

– И на том спасибо, мадам, – желчно отреагировал Никита. – Хотя непонятно, где вас носит.

С самого утра Ольга была не в духе. Разговор с мужем накануне вечером, экскурсия по его «французской» кухне и совместное приготовление ужина – все это казалось очередной победой Никиты и ее поражением. Ни кофе, ни утренняя болтовня Алекса не развеяли мрачного настроения. Внутри бесновались волны бабьего протеста, разнося в клочья душевный покой и сбивая настройки семейных связей.

Весь день она кружила по квартире, тщетно пытаясь отвлечься, но привычные дела все больше раздражали.

Ближе к вечеру, с трудом сдерживая злые слезы, Ольга начала обзванивать подруг. Впервые в жизни она собиралась сознательно сделать что-нибудь назло мужу.

Не подозревая о нависшей над ним опасности, Никита счел весточку от жены хорошим знаком. Ворчал он, скорее, из суеверия, чтобы не спугнуть маленькую удачу, которая приближала его к победе.

Он закинул руки за голову и мечтательно поднял глаза к потолку.

– Изабель! Я же хотел навестить Изабель!

Эта мысль пришла в голову очень кстати. Усталость и тяжесть в мышцах моментально куда-то улетучилась. Никита сбегал наверх за джинсами и свежей рубашкой. В кухонном шкафу нашел пакетик с фиалковыми конфетами, прихватил «куртепляшку» и выскочил на улицу.

Ветер нес запах влаги. Косые полосы в небе за холмами ясно говорили о том, что дождь на подходе.

Через считанные минуты запыхавшийся Никита входил в дверь туристического офиса.

Изабель стояла на своем месте за высоким прилавком. Перед ней выстроилось несколько покупателей с книгами и сувенирами. Ее коллега помогала клиентам в зале.

Никита молча встал в сторонке. Изабель деловито обслуживала одного, второго, третьего туриста.

Дождавшись своей очереди, Никита протянул ей фиалковый пакетик и вкрадчиво сказал:

– Бонжур, Изабель.

Только в этот момент девушка его заметила. Она вспыхнула, заулыбалась и тут же сделала серьезное лицо, потому что следом за Никитой пристроилась пожилая дама с почтовыми открытками.

– Спасибо, Никита, но, боюсь, мне надо работать, – тихо проговорила Изабель, пряча конфеты. – Хотя мы скоро закрываемся.

– Я буду ждать вас в соседнем баре, у Пьера, – сказал Никита, закрепив успех лучезарной улыбкой. – Вы же не откажетесь выпить со мной кофе?

– Хорошо, я приду, – торопливо прошептала Изабель и обратилась к женщине в очереди. –      Бонжур, мадам.

Никита занял в баре место за стойкой и заказал рюмочку «Кира». По случаю холодного ветра все посетители перебрались внутрь. Зонты на площади уже были сложены и туго затянуты в пластиковые чехлы, уличные стулья столбиками один на другом стояли под сводами каменной галереи.

– Дождь будет, – флегматично заметил Пьер, вытирая стаканы. – Давно пора. Фермеры жалуются, что поля совсем высохли.

Никита для порядка изобразил на лице заинтересованность и переключился на более близкую для себя тему:

– Пьер, я так вам благодарен за знакомство с Майком! Он просто находка! Мы сегодня ездили за материалами. Он очень помог. Сейчас я даже не представляю, как справился бы с этим без него.

– Я рад, – улыбнулся Пьер. – Надеюсь, он оправдает ваши ожидания.

– Оказывается, Майк хорошо знает бывшего хозяина дома, который я купил. Его звали Эдвард Уилсон… – осторожно забросил удочку Никита.

– Да, старина Эдвард, – благодушно отозвался бармен. – Помню. Он часто бывал у меня. Я так и думал, что вы живете в его доме. – Пьер смешался. – То есть я хотел сказать, в его бывшем доме. Ну, в общем, вы поняли!

Никита засмеялся:

– Все в порядке. Конечно, понял.

В бар вошла Изабель. Она направилась к Никите, по дороге приветственно помахала рукой Пьеру и отточенным, грациозным движением присела на высокий барный стул, положив маленькую сумку рядом на стойку. Никиту накрыло облаком ее духов.

– Бонжур, Никита! Бонжур, Пьер! Мне чашку кофе. Эта – последняя на сегодня!

За пределами офиса девушка выглядела и вела себя иначе. Никита оценивающе оглядел ее фигуру, узкие запястья в серебряных браслетах и художественный беспорядок кудрей.

– Может быть, вместо кофе выпьете вина или рюмочку «Кира»? – спросил он, одарив красавицу очередной улыбкой.

Пьер его поддержал:

– Ты пьешь слишком много кофе, Изабель.

– Начинается! – рассмеялась девушка. – Почему меня все воспитывают? Я давно взрослая, если вы не заметили!

– Еще как заметили! – многозначительно вставил Никита.

Пьер дипломатично сдержал улыбку и уточнил:

– Так чего тебе налить?

– Уговорили. Выпью вина. Белого. – Изабель развернулась к Никите. – Как ваши дела, Никита? Купили диваны?

– О да, Изабель! Благодаря вам купил два отличных дивана! Именно то, что надо. Спасибо, что не отказали в помощи. Вы ведь не обязаны отвечать на мои идиотские вопросы.

– Ну что вы! – Девушка была польщена. – Вы просто не знаете, какие вопросы мне иногда задают.

– Наверное, самый частый вопрос, замужем ли вы? – осмелел Никита.

Изабель ответила прохладным взглядом:

– На такие вопросы на работе я не отвечаю.

– А после работы? – Он пустил в ход свою обольстительную улыбку.

По другую сторону барной стойки Пьер изо всех сил старался хранить безучастное выражение лица, но исподтишка слушал их разговор с большим интересом.

– После работы я не замужем.

Девушка поняла, что слишком быстро сдает позиции, и сменила тему.

– Вы еще искали старинный буфет, если я не ошибаюсь. Нашли?

Никита был в ударе. Ответная реакция Изабель вселяла в него изрядный оптимизм.

– Нашел! И снова благодаря вам! По вашей рекомендации я встретился с потрясающим человеком. Не знаю, как его зовут. Про себя я называю его Антикваром. Он похож на профессора. Очень строгий!

Изабель расхохоталась:

– Ах, дядюшка Натан! Он и есть профессор. Преподает историю искусств в университете Тулузы. Он звонил мне позавчера, сразу после вашего появления.

Дядюшка Натан! Никита возликовал. У этой прекрасной девушки не могло быть никаких других отношений, кроме родственных, со старым занудой!

– И что сказал ваш дядя? – радостно отозвался он.

– Нет, вы не поняли, Никита. Он мне не дядя, просто я его так называю, – поправила Изабель. – Он спрашивал, хорошо ли я вас знаю.

«Рано я обрадовался, – вновь насторожился Никита. – Интрига сохраняется».

– Надеюсь, он не ругал вас из-за меня? – с долей иронии спросил он. – Я купил у дядюшки Натана несколько рисунков и гравюр. И, скорее всего, куплю буфет. Он предложил мне пару подходящих вариантов.

– Все в порядке. Я объяснила, что мы едва знакомы.

То ли лукавая девица намеренно дразнила Никиту, то ли не понимала подоплеки его интереса к Антиквару.

«Ладно, разберемся», – Никита не унывал. В конце концов наличие конкурента в данном случае ничего не меняло. Да и какой он ему конкурент, этот Антиквар?!

Изабель взглянула в окно:

– Дождь будет, – повторила она слова Пьера. – Мне пора идти.

Никита не пытался ее задержать. Для первого раза они уже неплохо продвинулись.

Он положил деньги на стойку, помахал рукой бармену и вместе с девушкой вышел на улицу.

Пьер посмотрел им вслед внимательным взглядом.

– Позвольте, я провожу вас до машины, – попросил Никита.

Ветер становился все сильнее. Никита предложил девушке свою «куртепляшку», но та отказалась:

– Спасибо, мне не холодно.

Никита понял – перебор. Тем не менее они продолжали непринужденно болтать всю дорогу до автомобильной стоянки.

Около своей микролитражки Изабель протянула Никите руку:

– Спасибо за конфеты. Приятно было с вами пообщаться. До свидания.

– Мне тоже приятно, Изабель.

Никита легонько сжал ее ладонь двумя руками.

– До свидания. Я еще обязательно к вам зайду. Может быть, как-нибудь поужинаем вместе?

Он проникновенно заглянул ей в глаза. Девушка ничего не ответила, но улыбнулась.

Небо из серого стремительно становилось черным. Никита помчался домой.

Флирт его будоражил. Хотел ли он продолжения? Еще бы! А кто бы не хотел на его месте?! Однако четких планов завоевания он не строил, импровизировать было гораздо интереснее.

Над окружающими холмами сверкали зарницы. В оконные щели с тоскливым воем задувал ветер. Никита с сожалением вспомнил, что в доме не было ни одного полена.

– Надо спросить, где можно купить дрова.

Еще одна бытовая проблема встала в очередь на исполнение.

Он сдвинул диваны углом напротив камина. Новый торшер удачно встал в том месте, где они сходились – круг света очертил в пустой гостиной небольшую зону уюта.

Никита удобно устроился и, не глядя, потянулся за пультом от телевизора. Вместо пульта его рука нащупала на полу планшет. И тут он вспомнил, что Ольга до сих пор не позвонила.

– Черт! Где ее носит?!

Его подбросило от негодования. Махнув рукой на планшет, он позвонил с мобильного. Абонент был недоступен. Никита заволновался.

– Погоди, старик, который час в Москве? – попытался остановить он сам себя.

В Москве был вечер, но не настолько поздний, чтоб так психовать.

– Она не ребенок, что с ней могло случиться?

Доводы разума действовали плохо.

Никита набрал номер Алекса:

– Привет, пап! – негромко отозвался тот. – Как дела?

– Нормально. – Голос Никиты звучал напряженно. – Мама дома?

– Не знаю.

Алекс перешел на сдавленный шепот.

– Я и сам пока еще не дома. Что-то случилось?

– Нет, ничего.

Никита взял себя в руки и постарался смягчить тон.

– Она обещала перезвонить и пропала. А теперь телефон недоступен. Не знаешь, где она?

– Понятия не имею. Утром сказала, что вернется поздно. Чтобы я ужинал сам. Еду оставила в холодильнике.

Такой поворот Никите совсем не понравился. Жена запланировала что-то на вечер и ни слова ему не сказала. Даже вразумительного сообщения не прислала.

– Ну ладно, – сказал Никита как можно более непринужденно. – Ничего страшного. Если она вдруг объявится, скажи, что я жду звонка.

Наконец он сообразил, что сын разговаривает как-то странно.

– Ты где? Почему говоришь шепотом?

– Я на лекции.

– Где?!!

Никита решил, что ослышался.

– В Музее изобразительных искусств. Тамара Николаевна велела записаться в лекторий. Лекции читают очень крутые чуваки – правда, интересно. Пап, меня сейчас выгонят, здесь нельзя разговаривать.

– Ты в музее?!!

В это невозможно было поверить. До сих пор Алекс терпеть не мог картинные галереи и посещал их только под конвоем матери или бабушки.

– Да. Все. Пока.

И Алекс отключил телефон.

С его близкими происходили фундаментальные изменения. Причем именно в тот момент, когда Никита оказался от них в стороне. А он-то думал, что будущее семьи зависит от него: образование для сына, заграничная жизнь для жены. Не тут-то было!

От нервного возбуждения и сквозняка Никиту начал бить озноб. Он поднялся на второй этаж, включил водяное отопление, потеплее оделся и снова спустился вниз. Не могло быть и речи о том, чтобы готовить ужин: настроения не было никакого. Он с благодарностью обглодал холодные останки вчерашней курицы, покрутил в руках бутылку вина, но открывать не стал.

Долину за окнами осветила длинная яркая молния. Вслед за ней оглушительно треснул гром. И, наконец, хлынул дождь. Не просто дождь – настоящий ливень.

Никита лежал на диване. Ему было грустно и одиноко. Даже мысли об Изабель не утешали его. В ее милом кокетстве ему теперь чудилась продуманная интрига с пока неизвестной, но точно подозрительной целью. Он ни на секунду не задумался о том, что сам был заводилой в этой игре, и в мрачных размышлениях величал ни в чем не повинную девушку алчной хищницей и даже хуже.

Постепенно в гостиной стало теплее, трубы с горячей водой быстро нагрели каменный пол. Никита согрелся, и сам не заметил, как заснул, по-детски подложив руку под голову.

Сквозь сон пробился знакомый голос:

– Подъем! Разве можно спать в такое прекрасное утро?!

Пытаясь разлепить веки, Никита подумал: «Какое еще прекрасное утро?! Я помню только вечер, отвратительный во всех отношениях».

Кто-то сел на диван, бесцеремонно придавив Никите ноги. От возмущения он окончательно проснулся.

– Привет, Эдвард.

Это был Дед собственной персоной. Никита осторожно вытащил из-под него свои ступни и сел. За окнами, в самом деле, сияло солнечное утро.

– Лежи! Я шучу! – засмеялся старик.

«Очень смешно!» – Никита юмор не оценил.

– Хочешь, я принесу тебе чаю? – спросил тот.

Никита кивнул:

– Очень хочу!

– Сахар нужен? – уточнил Дед.

– Да, если можно.

Дед пошлепал на кухню, а Никита прислонился к спинке дивана и посмотрел по сторонам. Заснул он в своем доме, а проснулся в гостиной Эдварда. Над камином все так же висел рекламный постер с красоткой в красном платье. Остальные рисунки и гравюры тоже были на своих местах.

Никита ощупал диван – что ж, ему удалось купить два очень похожих экземпляра. Он поднял голову вверх. Майк не ошибся. Все верно, металлический обод на цепях и лампы по кругу. Люстра Эдварда действительно выглядела рукодельной: на металле остались следы ковки и края обода не были идеально ровными.

Теперь Никита повернулся назад, чтобы рассмотреть остальную мебель. Буфет показался ему очень похожим на тот, что стоял в маленьком зале ресторана при деревенской гостинице.

– Вот и чай! – раздался радостный голос Эдварда. – Я положил тебе две ложки сахара.

Дед принес металлический поднос с двумя кружками и тарелочку с печеньем.

«Какой же он все-таки милый старик!» – Никита чуть не прослезился. Неважно, что на большую кружку чаю он предпочел бы не две, а две с половиной ложки сахара – правильные пропорции знала только Ольга.

Дед поставил чай и печенье на маленький деревянный столик и снова плюхнулся на диван. В этот раз Никита успел вовремя выдернуть из-под него ноги.

– Ну что, проснулся?

Эдвард отхлебнул чаю.

– Горячий! Знаешь, я и сейчас не жалуюсь на сон, а в молодости мог спать где угодно, в любом положении. Когда я путешествовал по Европе на мотоцикле, иногда спал прямо на земле, на тонком одеяле. Даже палатку не ставил, если было тепло.

– Ты путешествовал на мотоцикле?! Расскажи, Эдвард! Постараюсь не перебивать. – Никита попытался заранее подстелить соломку. – А если все-таки прерву, не обижайся, пожалуйста! Ты рассказываешь такие интересные истории! Иногда появляются вопросы…

– Хорошо, хорошо. Можешь спрашивать.

Дед обрадовался свежему слушателю. Его рассказы были явно отточены многократным повторением. Вряд ли среди немногочисленных знакомых старика остались люди, готовые добровольно их выносить.

– Мне было двадцать четыре года. Я уехал на континент и шесть месяцев разъезжал на мотоцикле по разным странам.

– Ты мог позволить себе полгода путешествовать в то время? – недоверчиво переспросил Никита.

– Давай я расскажу вначале, как заработал денег на поездку. А ты пей чай, бери печенье.

Дед наслаждался моментом.

– Я окончил Университет Лестера и по учебному контракту остался работать на своем заводе. Хотя, по правде говоря, мне там не слишком нравилось. Я часто ругался с начальством, поэтому они меня тоже не очень любили.

«Понятно, – подумал Никита. – Способный парень с неуживчивым характером. Какому начальству такой понравится?»

– У одного из наших клиентов в Америке случились серьезные проблемы с котельным оборудованием, которое мы ему поставили. За наладку и сопровождение отвечали инженеры местного отделения. Но они ничего не могли сделать. А контракт был дорогой, куча денег!

Эдвард многозначительно поднял брови.

– Неудача с первой же поставкой означала бы конец сделки, всего контракта целиком. Плюс штрафные санкции. И тогда мое начальство отправило меня в командировку в Соединенные Штаты. Сейчас я понимаю, что они держали в голове два варианта. Несмотря ни на что, меня ценили, как подающего надежды инженера. И они надеялись, что я что-нибудь придумаю. А если бы я не справился, у них появилась бы отличная причина, чтобы меня выгнать.

Никита понимающе покачал головой.

Эдвард выдержал многозначительную паузу и торжествующе продолжил:

– Я во всем разобрался! Можешь себе представить? Там была ошибка проектирования – наша ошибка! По правилам оборудование надо было демонтировать и везти обратно на завод, чтобы все исправить. Из Америки в Англию, а потом обратно. Огромные деньги, а главное, время! Я все это прекрасно понимал. А еще у меня появилась идея, как решить проблему на месте.

Эдвард хитро прищурился.

– И я выставил условие: если устраняю неполадку, мне выплачивают определенную – очень большую! – сумму вознаграждения и расторгают со мной учебный контракт.

«Талантливый и отчаянный». – Никита задумчиво смотрел на Деда.

Вспомнив буйную молодость, Эдвард очень оживился. Он жестикулировал и подскакивал на диване. В самых напряженных моментах рассказа он пару раз крепко хлопнул Никиту по ноге.

– Они раздумывали, пытались торговаться, но в конце концов согласились. А что им еще оставалось делать?! – торжествующе захохотал он. – Я работал день и ночь. Сделал расчеты. Нашел в Америке предприятие, которое быстро изготовило новые детали по моим чертежам. Сам привез их с завода, чтобы не терять времени на доставке. Все были в ожидании: представители клиента, инженеры в нашем местном отделении, а главное, мое начальство в Англии. И у меня все получилось. Конечно, мне снова повезло – сейчас я прекрасно это понимаю! А тогда я был счастлив, богат и совершенно свободен. На некоторое время я еще остался в Америке. В середине весны вернулся домой, уволился с завода, купил мотоцикл и отправился путешествовать.

– Твое начальство не пыталось тебя обмануть? Потом, когда с клиентом все было улажено, – спросил Никита.

Дед посмотрел на него, как на идиота.

– Конечно, нет! У меня было достаточно свидетелей и доказательств. Мои руководители понимали, что я засудил бы их, если б они только попытались нарушить договоренности.

Это был тот самый случай, когда разница культур и менталитетов имела принципиальное значение.

Никита не захотел углубляться в щекотливую тему и поспешил продвинуть разговор дальше:

– Ты путешествовал один?

– Да. У меня была палатка, одеяло и минимум посуды. Если получалось остановиться на ночлег у реки или озера, я мылся и стирал одежду. Иногда ночевал в дешевых мотелях, там тоже можно было постирать и помыться. Я не сорил деньгами, знаешь ли. Зато объехал практически всю Европу. – Дед закинул руки за голову и мечтательно поднял глаза к потолку. – Никогда больше я не чувствовал себя таким свободным. Я встречал огромное количество людей, но никому ничего не был должен. Только я и мой мотоцикл. Кстати, хочешь взглянуть на него?

– Неужели ты сумел сохранить тот мотоцикл?!! – Никита пришел в восторг. – Конечно, я хочу на него посмотреть!

Дед молодо вскочил на ноги и повел Никиту в подвал. По дороге они понимающе переглянулись. Им обоим пришел в голову один и тот же вопрос: будут ли сюрпризы на этот раз?

В подвале Дед устроил отлично оборудованную мастерскую. Посередине стоял какой-то современный станок. Судя по опилкам на полу, деревообрабатывающий. Вдоль одной стены, на знакомых Никите стеллажах в относительном порядке была разложена всякая всячина: ящики с инструментами, какие-то коробки, пакеты. У других стен лежали доски и несколько холщовых мешков с разнокалиберными деревяшками.

В глубине подвала, на возвышении, находилось нечто, накрытое большим куском темной материи. Эдвард театральным движением сорвал покрывало, взметнув облако пыли. Никита ахнул: перед ними во всей красе стоял мотоцикл. Он был зеленого цвета, с большой круглой фарой спереди. Сбоку, на топливном баке, красовалась никелированная табличка с надписью «Triumph». Назвать агрегат старым не поворачивался язык, хотя он был выпущен в шестидесятых годах XX века. Мотоцикл выглядел очень ухоженным – металлические детали просто сияли.

– Эдвард, я не верю своим глазам! – воскликнул Никита. – Ты привез свой старый мотоцикл сюда из Англии? Отлично выглядит! Как тебе удалось его сохранить в таком прекрасном состоянии? На нем можно ездить?

Дед купался в восторгах Никиты.

С нескрываемой гордостью он ответил:

– Все работает. Я его полностью отреставрировал.

– Можно мне на нем прокатиться? Эдвард, пожалуйста! Я буду очень осторожен! Обещаю! – умоляюще заныл Никита.

Дед развел руками:

– Нет проблем. Только сейчас у него пустой бак. Если хочешь, можем съездить с канистрой на заправку. Моя машина тебе тоже понравится, раз ты любишь мотоциклы, – хитро сказал он. – Я езжу на маленьком синем родстере. Это очень резвая лошадка, поверь мне!

Оба направились к двери в перегородке, которая отделяла подвал от улицы со стороны склона. Взглянув через стекло, они остановились и посмотрели друг на друга.

Никита вздохнул:

– Похоже, на мотоцикле я сегодня не покатаюсь.

Ниже по склону не было видно ни домов, ни деревьев. Только камни и колючие кусты в рост человека. Зато все пространство на десятки километров вокруг – и холмы, и долину между ними покрывали густые леса. Никаких виноградников и фруктовых ферм не было и в помине.

С их позиции хорошо просматривался участок разбитой, грязной дороги, которая петляла к вершине холма. По ней ехала верхом группа мужчин в богатой старинной одежде. Следом за ними четверка лошадей тянула заляпанную грязью большую карету. За каретой тащилось несколько экипажей попроще. Процессию сопровождала группа вооруженных конных рыцарей.

– Опять Средневековье, – предположил Никита. – Ты хочешь выйти наружу?

Дед радостно повернулся к нему.

– Конечно, хочу! А ты?

Они оба знали ответ.

Никита отлично помнил, как в прошлый раз их подвели джинсы и ботинки старика.

Не допускающим возражений тоном он сказал:

– Нам нужно что-то придумать с одеждой и обувью. На дворе белый день. В наших шмотках мы не продержимся и минуты.

Дед и не думал возражать. Он вернулся назад, в глубину подвала, и начал вытаскивать из укромных углов всякий несимпатичный хлам: разбитую до неузнаваемости обувь, старые рваные штаны, неопределенного цвета рубахи.

– Что это, Эдвард? Зачем ты хранишь такую рвань?

Никиту заметно передернуло.

– Это не рвань, а моя рабочая одежда, – обиделся старик. – Хочешь, чтобы я делал грязную работу в парадном костюме и лаковых туфлях? Я с детства приучен беречь вещи. И, заметь, благодаря этому, сейчас нам есть во что переодеться.

Нацепив на себя бесформенную одежду, Никита и Эдвард кардинально преобразились. Однако этого все еще было недостаточно, чтобы выйти на улицу средневекового города. Не хватало последнего штриха. Никита разодрал пополам большое темное покрывало, которым был накрыт мотоцикл. Проделал в центре каждого прямоугольника дырку для головы. Натянул импровизированные накидки на себя и на Деда и подпоясал их длинными кусками толстой веревки, моток которой нашел на стеллаже.

Никита взглянул на Эдварда. Маскарад удался, только шея старика беззащитно торчала из рваного ворота самодельного плаща. Не хватало какого-то подобия воротника-капюшона, как у Инквизитора и катарских проповедников. Никита еще раз обошел мастерскую в поисках идеи. Холщовые мешки! Он вывалил на пол деревяшки из одного мешка. Обрезал шов вдоль длинной стороны. Потряс как следует, чтобы избавиться от мелких щепок. Затем надел получившийся колпак на голову Эдварда и перевязал его на шее еще одним куском веревки.

– Супер!

Дед не сопротивлялся. Он только ослабил слишком туго затянутый узел, скинул капюшон с головы и аккуратно расправил его на плечах.

Тем же путем Никита быстро соорудил воротник с капюшоном для себя и еще раз критически оглядел старика с головы до ног. Лохматый, с опилками в седых волосах и грязным от пыли лицом, теперь он был готов к рискованной экспедиции.

Никита не смог удержаться от смеха:

– Отлично выглядишь, Эдвард!

– На себя посмотри, умник, – беззлобно огрызнулся Дед и храбро вышел наружу, шлепая рваными мокасинами.

Никита затаил дыхание, спрятал руки в складках накидки и шагнул за ним. «А как мы вернемся назад?» – запоздало подумал он, автоматически захлопнув за собой дверь.

Надо ли преодолевать страх перед неизвестностью? Вряд ли Никита задавался когда-либо этим вопросом. Однако, оказываясь перед выбором между риском и безопасностью, он всегда шел вперед, невзирая на страх. Сейчас Эдвард и Никита двигались вдоль ряда невысоких деревянных домов, фасады которых смотрели на долину лишь проемами крошечных окон, располагавшихся под самой крышей. Двери, по всей видимости, выходили на улицу с противоположной стороны.

Скоро показалась та самая дорога, которую они видели из подвала. Она заканчивалась у больших ворот. Вместе с каменной стеной и квадратными башнями они обозначали территорию средневековой крепости Лантерн.

Нарядная конная процессия уже давно въехала в город. Около ворот и на городской улице группами стояли люди и что-то жарко обсуждали. В толпе хватало оборванцев, которые выглядели не лучше Эдварда с Никитой. Хотя, если присмотреться, их тряпье заметно отличалось от того, что напялили на себя два сумасшедших авантюриста.

– Давай подойдем поближе. Узнаем, что происходит, – тихо сказал Эдвард. – Только не смотри никому в глаза, чтобы не привлекать внимания. Пусть думают, что мы бродяги.

Эдвард и Никита направились к воротам замка. Пока никому не было до них никакого дела.

Опасливо оглядываясь, они вошли внутрь. Замок Лантерн оказался небольшим – квадратная главная башня и несколько примыкавших к ней зданий поменьше. Выглядел он не слишком приветливо. Мощные стены из серого камня без намека на внешнюю отделку. Главное, что волновало владельца замка, – возможность отразить вражескую атаку и выдержать долгую осаду. Архитектурные излишества у средневековых феодалов были еще не в моде. Единственным украшением мрачного строения была унылая фигура Карлуши, который сидел на крыше главной башни, наполовину распустив кожаные крылья.

– Видел?

Никита указал в сторону ящера. Дед кивнул.

– Похоже, кроме нас, его пока никто не видит. Теперь я понимаю, откуда взялись легенды о драконах.

Карлуша сидел смирно, прикрыв глаза. Возможно, задремал на солнышке.

– Неуютный домик, – поежился Никита. – Если это феодальная роскошь, я выбираю капитализм.

Территорию вдоль крепостной стены заполняли хозяйственные постройки: неказистые, срубленные из дерева амбары и конюшни. Перед ними стояло несколько карет, в том числе та самая, которую Никита и Эдвард видели из окна. На всем пространстве крепостного двора кипела жизнь – люди занимались своими делами. Только трое мужчин праздно болтали в сторонке. Одеты они были примерно одинаково: грязные бесформенные сапоги и подпоясанное ремнем грубое платье темного цвета, длиной до колен. Ни один из них не отличался красотой лица или гордой осанкой.

Именно к ним и направился Дед. Никита поплелся следом, хотя на душе у него было нехорошо.

В этот момент со стороны конюшни к беседующим мужчинам подбежал парнишка.

– Госпожа пожертвовала шестьдесят золотых монет приюту для прокаженных, – запыхавшись, выпалил он.

– Откуда ты знаешь, Маленький Николя? – насмешливо спросил его невысокий, широкоплечий человек со свернутым набок носом. – Ты хоть представляешь себе, какое это богатство – шестьдесят монет золотом?

Парнишка нисколько не обиделся на нелюбезный прием:

– Послушай, Тибо, это истинная правда! Госпожа, графиня Жанна, сегодня утром сама поехала вниз, к подножию холма, в приют для прокаженных. Конечно, она не входила внутрь, но разговаривала с монахами, которые присматривают за несчастными. Она привезла настоятелю обители большой кошель с монетами. Мне рассказал кучер госпожи, который там был. Он все видел своими глазами.

Заболевание, которое называют проказой или лепрой, известно с древности. В Библии оно упоминается около 50 раз. В Средние века проказа стала бедствием для Европы. В середине XII века в одной только Франции существовало около 2000 лепрозориев. Однако реальный масштаб заболевания был несколько меньше, чем тогда казалось. Эта болезнь считалась более заразной, чем она есть на самом деле, и ее боялись панически. Кроме того, считалось, что проказа посылается в наказание за грехи, поэтому постановкой диагноза занимался специальный церковный трибунал. В результате за проказу часто принимали другие заболевания, например, псориаз.

В те времена такой диагноз был равносилен смертному приговору. Больного отправляли в лепрозорий, все контакты с ним прекращались. С этого момента в семье и в обществе он считался умершим. Прокаженные могли выходить за пределы лепрозориев только в специальной белой одежде, закрывающей лицо и тело, с колокольчиком в руках. Они должны были придерживаться только подветренной стороны дороги, поскольку люди верили, что проказа может переноситься даже по ветру.

Надо заметить, что для определенных категорий больных проказой правила могли быть гораздо мягче. Например, для людей знатного происхождения или священнослужителей. Они тоже жили изолированно, но не в лепрозориях, и у них оставалась возможность контакта с окружающим миром, пускай и ограниченная.

К XVI веку проказа в Европе практически сошла на нет. Считается, что главную роль в этом сыграли эпидемии чумы: прокаженные гибли от нее скорее, чем здоровые люди. Кроме того, сказалось развитие медицины. Лечить проказу тогда еще не научились, но ее диагностика стала точнее.

Тибо расхохотался, показав редкие желтые зубы.

– Скажите на милость! Кучер! Как он мог узнать, что в кошеле золотые монеты? Ты слышал этого недоумка, Эбруэн?

Тибо толкнул стоявшего рядом кривоногого крепыша. Тот пихнул его в ответ и тоже заржал.

– Зря смеетесь! – не сдавался парнишка. – Кучер разговаривал со слугой рыцаря, который сопровождал графиню Жанну. Так вот тот слуга слышал своими ушами, что в кошеле шестьдесят золотых монет.

– Храни Господь графиню Жанну, нашу законную госпожу! – тихо сказал третий мужчина с широким рябым лицом. – Жаль только, что она редко бывает в своих владениях. Это все ее муж, проклятый Альфонс, граф Пуатье. Он предпочитает жить при дворе своего брата, французского короля. Обирает графство Тулузское, чтобы в его вотчине, в Пуату и Оверни, все жили припеваючи.

– Тише ты, безмозглый придурок, – зашипел на него Тибо. – Хочешь, чтобы нас всех выпороли из-за тебя? Или еще что похуже. – Его передернуло. – Здесь все не в восторге от мужа нашей госпожи. Только не говори об этом вслух, Рябой Матье, рядом могут оказаться чужие уши.

Альфонс граф де Пуатье был младшим братом короля Франции Людовика Святого. Благодаря женитьбе на Жанне Тулузской, единственной дочери и наследнице последнего графа Тулузы Раймунда VII, граф Альфонс де Пуатье вдобавок к своим владениям получил богатые южные земли – Лангедок. По свидетельству современника, «Альфонс был государем алчным, старавшимся извлечь наибольшую возможную выгоду из своих земель». В период его правления в Лангедоке свирепствовала Инквизиция, деятельность которой он всячески поддерживал. Исполнение смертных приговоров, содержание тюрем и конфискация имущества еретиков относились к компетенции светской власти. Конфискованные богатства казненных и брошенных в тюрьмы приверженцев катарской церкви были основным источником для пожертвований графа Альфонса де Пуатье – из полученных кровавым путем денег он щедро одаривал госпитали и монастыри.

Кривоносый опасливо оглянулся. Душа Никиты рухнула в пятки. Однако, судя по всему, их с Дедом по-прежнему никто не видел – коренастый Тибо вновь повернулся к своим дружкам.

Никита выдохнул и на всякий случай легонько подтолкнул старика, чтобы тот тоже не забывал дышать.

Тут снова встрял Маленький Николя:

– Кучер сказал мне еще, что граф от себя тоже пожертвовал шестьдесят золотых монет нашему городскому госпиталю, приюту для больных и убогих. Было два одинаковых кошеля – один госпожа графиня Жанна отвезла в обитель для прокаженных, другой забрал с собой господин граф Пуатье. Говорят, господин граф еще не вернулся, хотя госпиталь здесь совсем рядом, в городе. А, вот и он! Кланяйтесь скорее!

Все четверо согнулись в низком поклоне. Дед тоже дернулся, но бросил взгляд на Никиту и выпрямил спину.

Во двор замка влетели всадники. Слуги бросились врассыпную, спасаясь от лошадей и комьев грязи, которые летели из-под копыт. Господам, кажется, не было никакого дела до никчемных жизней простолюдинов. Отбежав на безопасное расстояние, люди кланялись и старались побыстрее исчезнуть с глаз долой. Только от конюшни навстречу прибывшим бросилось несколько мужчин, чтобы подхватить поводья.

Четыре бездельника прекратили болтовню и, пятясь задом, от греха подальше спешно ретировались в сторону амбаров.

Всадники спешились у лестницы, ведущей в донжон – главную башню замка. Никита поднял глаза кверху: крыша башни была пуста, Карлуша испарился.

– Вот этот, в красном плаще, наверное, и есть граф Альфонс де Пуатье, – прошептал он. – Посмотри, какой важный.

Эдвард понимающе кивнул. По тому, как держался этот человек, и по тому, как вели себя остальные, было понятно, кто главный в нарядно одетой кампании.

Граф Пуатье снял перчатки, расстегнул золотую застежку, скинул плащ на руки подбежавшему слуге и остался в черном платье ниже колен. Для удобства ходьбы и верховой езды платье предусматривало высокие разрезы спереди и сзади. Из глубокого выреза горловины выглядывал шитый золотом ворот фиолетовой атласной рубахи.

– Сапоги его видел? А шапку?!

Никиту привели в восторг украшенные вышивкой и тесьмой высокие красные сапоги графа и его красная парчовая повязка на голове, расшитая жемчугом.

Сам же надутый и высокомерный, граф производил неприятное впечатление. Красивый наряд не мог скрыть его хилое тело и болезненное, уже немолодое лицо. Сопровождавшие его господа, напротив, имели цветущий вид. Они были одеты в красные, синие и сине-зеленые платья, темные плащи и мягкие щегольские береты разных цветов. Все они выглядели столичными франтами на фоне мрачных стен и грязного крепостного двора.

Только один человек выделялся в красочной компании. Его платье не было таким богатым, как у остальных, при этом он менее всех пресмыкался перед Альфонсом де Пуатье.

Он поклонился графу почтительно, но без излишнего усердия:

– Прошу вас, мой господин! Ваше присутствие – честь для меня и всей моей семьи!

На крыльцо соседнего с донжоном здания вышли две женщины. Одна была довольно крупной женщиной неопределенного возраста, а вторая выглядела совсем молоденькой, почти девочкой. Ярко-синее платье приятно облегало ее фигуру. Тонкий пояс обвивал талию, второй раз скрещивался ниже, на бедрах, и спускался свободными концами почти до земли. Узкие вверху, длинные рукава платья сильно расширялись книзу, а большой вырез открывал вышитую белоснежную рубашку. Из-под тонкой вуали, которую держал на голове узкий обруч, вились темные кудри, переплетенные лентами. При всей трогательной женственности юной дамы взгляд у нее был прямой и даже дерзкий.

Женщины сдержанно поклонились графу и остальным господам, и младшая продолжила речь хозяина замка:

– Добро пожаловать, господин граф, и вы, господа! Вы наши гости! В главном зале уже накрыт стол. Не хотите ли отдохнуть, выпить вина и отведать наших скромных кушаний? Мои братья удачно поохотились вчера, и у нас сегодня к обеду жаркое из свежей дичи. Госпожа графиня Жанна отдыхает и уже несколько раз спрашивала, не вернулись ли вы.

Никита присмотрелся повнимательнее. Он хорошо знал лицо и голос этой девушки. «Привет, Изабель, дорогая! И ты здесь?» – Удивить его становилось все сложнее. Девушка, которая стояла перед ним, была юной копией кудрявой брюнетки из туристического офиса Лантерн. Впрочем, вопрос о возрасте не имел простого ответа: эта, из сна, была моложе той, из реальной жизни, но одновременно лет на семьсот старше.

Чрезвычайно заинтересованный, он потащил Деда ближе к крыльцу, чтобы ничего не пропустить.

– Красивая у тебя дочь, Гобэр Кастанэ, – довольно улыбаясь, сказал Альфонс де Пуатье хозяину замка. – Почему она до сих пор не замужем? Это надо срочно исправить. Я подарю богатое приданое вдобавок к тому, что дашь за ней ты. Мы найдем ей достойного мужа.

Отец переменился в лице, бросил быстрый взгляд на дочь, но на словах выразил графу горячую благодарность:

– Изабелла – моя единственная дочь, господин граф. Конечно, она будет счастлива исполнить вашу волю.

Удовлетворенный его ответом, граф де Пуатье направился к лестнице, ведущей во внутреннюю часть донжона. Гобэр Кастанэ и вся графская свита устремились за ним. Женщины снова склонились в поклоне, пропуская их вперед.

– Давай постоим здесь, Матильда. Не хочу идти в зал, к гостям, – умоляюще сказала Изабелла. – Я знаю, как быстро делаются такие дела. Сейчас господа выпьют вина, и уже к вечеру я буду замужем за первым попавшимся мужланом. Просто потому, что он недавно похоронил очередную жену или по какой-то прихоти развелся с ней. И на мое несчастье оказался в милости у нашего господина, графа де Пуатье.

Дородная Матильда в ужасе всплеснула руками:

– Господи, прости! Где это видано, чтобы незамужняя девушка так рассуждала?! Разве ты не знаешь, что твоя обязанность – повиноваться? Только наш сеньор и твой отец могут решать, за кого ты выйдешь замуж.

– Но мой отец любит меня и желает мне счастья! Он хочет, чтобы я любила своего мужа так же преданно, как обожала его самого моя покойная матушка.

Юную Изабель было не переспорить.

– Твой добрый отец балует тебя, моя девочка, поэтому ты до сих пор не замужем. А ведь тебе уже шестнадцать лет! Все твои ровесницы давно родили по ребенку, а некоторые и двоих. – Матильда горестно покачала головой. – Стерпится – слюбится! Вот посмотри на наших господ, графа Альфонса и графиню Жанну. Они женаты уже больше тридцати лет!

Изабелла мечтательно вздохнула:

– Да, граф, наверное, добрый супруг. По крайней мере, он, кажется, не бьет свою жену и даже редко кричит на нее, хотя по природе, говорят, весьма гневлив. И она преданна ему, сопровождает во всех путешествиях и походах. Терпит любые лишения, только чтобы оставаться рядом с супругом.

Матильда твердо взяла Изабеллу за руку.

– Пойдем, моя дорогая. Мы должны проявлять гостеприимство по отношению к таким высокородным гостям. Ты же не хочешь, чтобы с моим братом, а твоим отцом, приключились неприятности?

На сей раз девушка покорно последовала за компаньонкой и воспитательницей.

Никита, который был вне себя от восторга, начал трясти Эдварда за плечи:

– Ты узнал ее? Скажи! Ты ведь наверняка видел ее в деревне!

– Кого? – не понял Эдвард. – В какой деревне?

– Эту девушку, Изабеллу! Только ее зовут Изабель. Она работает в туристическом офисе. В том, который на центральной площади, в Лантерн.

Эдвард подумал и покачал головой:

– Нет, Никита. Я знаю всех, кто работает в нашем туристическом офисе. Среди них нет девушки, похожей на эту юную леди. И вообще нет девушки по имени Изабель или Изабелла. Ты что-то путаешь.

Никита прикусил язык. Пожалуй, не стоило раскрывать старику все карты. Неизвестно, к какой путанице событий и слоев времени это могло привести.

– Пойдем за ними.

Никита подтолкнул старика под локоть. Тот не колебался ни секунды.

Весь второй этаж башни занимал парадный зал. В его центре был установлен длинный стол.

– Непритязательно! – отметил Эдвард. – Как тебе нравится этот праздничный стол для высоких гостей – деревянные козлы и доски сверху? И одна тарелка для еды на двоих! Только у графа индивидуальная сервировка…

За столом уже расположились мужчины: заезжие гости, Гобэр Кастанэ с потерянным лицом, а также несколько его знатных родственников и соседей. Остальные толпились вдоль стен: сыновья и племянники хозяина, его вассалы, небогатые рыцари и прочие обитатели замка мужского пола. В центре стола, на единственном стуле с неудобной высокой спинкой восседал граф Альфонс де Пуатье. Другие гости размещались на длинных скамейках и только вдоль одной стороны стола. Вторая сторона оставалась свободной, чтобы можно было, не беспокоя господ, подносить и убирать блюда.

Суета в зале стояла страшная. Из люка, который соединял парадный зал с первым этажом, с кухни на веревках поднимали корзины с большими тарелками, горшками и кувшинами. Слуги метались к столу и обратно, сталкиваясь на ходу – застолья такой степени важности случались в этом замке нечасто.

К обеду подавали густой суп, жаркое из разной дичи, пряные соусы и несколько сортов рыбы. Напротив был накрыт еще один стол, только поменьше. Он пока пустовал.

На всякий случай Дед и Никита спрятались за спинами стоявших мужчин. После стычки с Инквизитором они оба не были уверены в своей неуязвимости.

Эдвард с любопытством оглядывал одежду окружающих, посуду и еду на столе – ему все было интересно. Никите, конечно, тоже было очень любопытно, но смотрел он только на юную Изабеллу.

Увидев пустой стол, Матильда яростно зашипела на одного из слуг:

– Почему не послали за госпожой графиней Жанной, олухи?! Соскучились по хорошей порке?

– Уже послали, госпожа Матильда! Я уверен, дамы сейчас придут!

Слуга зажмурился и даже присел от испуга.

И правда, в коридоре, который соединял зал донжона с личными покоями хозяев, показалась группа женщин. Первой, несомненно, шла графиня Жанна Тулузская, супруга графа Альфонса де Пуатье. В молодости эта женщина была определенно хороша собой. Ее лучшие годы остались позади, тем не менее и сейчас в платье из роскошной парчи и в затейливом головном уборе, с которого спускалась полупрозрачная вуаль, она выглядела королевой. Она и была властительницей Лангедока, только бесправной и лишенной реального влияния в своих землях.

Изабелла, Матильда, а также все стоявшие в зале мужчины поклонились, увидев входящую Жанну.

– Вы заставили себя ждать, графиня, – обратился к ней муж.

В его голосе не было злости, но участия или беспокойства не слышалось тоже.

– Простите, мой господин. – Графиня Жанна склонила голову. – Утренняя поездка меня утомила. Нелегко было видеть несчастных прокаженных в их убогом жилище. Пускай Господь послал им болезнь в наказание за грехи, все равно невозможно оставаться равнодушной, глядя на их страдания. Однако не сочтите мои слова за жалобу, господин мой! Что мои жалкие усилия по сравнению с самоотверженными подвигами вашего царственного брата!

Графиня Жанна поклонилась мужу и направилась к столу.

По дороге она взяла Изабеллу под руку и тихо сказала ей:

– Сядь подле меня, дитя мое.

Жанна, Изабелла, а за ними самые знатные дамы из свиты графини уселись за свободный стол. Остальные женщины, по примеру мужчин, встали у них за спиной.

Граф Альфонс уже выпустил жену из поля зрения и обратился к Гобэру:

– Знаете ли вы, господин Кастанэ, о каких подвигах упомянула сейчас госпожа графиня?

Гобэр Кастанэ, лангедокский феодал, не очень-то интересовался подвигами королей Франции, которых считал виновниками многочисленных бед своей Родины. Он не смирился с тем, что Лангедок отошел родному брату короля Франции просто в качестве приданого, как сундук с тряпками, только потому, что тот женился на единственной дочери графа Тулузского. Теперь Гобэр был вынужден воздавать почести представителю вражеского клана. Этого требовал закон, а также элементарное чувство самосохранения.

– Простите, господин граф, но я не знаю, о чем говорила ваша высокородная супруга, – опустив глаза, сказал он.

– В этом нет ничего удивительного, – надменно ответил граф Альфонс. – Ведь король, мой брат, человек не только благочестивый, но и скромный. Он не выставляет свои деяния напоказ.

Граф обвел глазами зал.

– Так знайте же, что Святой Людовик часто навещал одного монаха по имени брат Лежер в аббатстве Руаймон. Тот монах давно был болен проказой. От болезни он ослеп, его нос и губы сгнили. Посещая аббатство, наш король сам кормил брата Лежера: нарезал для него кусочки мяса и птицы и клал ему в рот. Святой Людовик утешал прокаженного, призывая его смиренно сносить страдания, ибо они были даны ему для искупления его грехов.

Своим религиозным воспитанием король Франции Людовик IX (Святой) был обязан матери – Бланке Кастильской. В течение многих лет именно она как вдовствующая королева и регентша управляла страной.

Современники единодушно считали Святого Людовика человеком высоких нравственных принципов. Он сделал для укрепления королевской власти и становления Франции как государства больше, чем кто-либо еще из королей Средневековья. При нем была заложена основа судебной системы. Он отделил французскую церковь от прямой власти папы римского. Людовик Святой дважды отправлялся в Крестовый поход, тщетно пытаясь освободить Святую Землю от власти мусульман. Во время Седьмого крестового похода он попал в плен. А Восьмой крестовый поход и вовсе закончился для него трагически: во время эпидемии, разразившейся в войске крестоносцев, Людовик Святой заболел и в 1270 году умер в Тунисе.

Зал всколыхнулся. Люди крестились и благословляли доброту и святость французского короля.

Поджав и без того тонкие губы, рациональный Дед пробормотал:

– Не очень-то разумно пропагандировать подобные подвиги, не так ли? Теперь, по примеру короля, все побегут ухаживать за больными проказой. И что из этого получится? Их станет еще больше!

– А еще, – продолжал граф де Пуатье, – однажды в замке Компьен мой брат увидел на другой стороне улицы прокаженного. Несчастный, как предписывает закон, звонил в колокольчик, чтобы предупредить прохожих. Это случилось в Святую Пятницу, когда король, как обычный паломник, шел в церковь. Государь босиком перешел на другую сторону улицы, которая была залита ледяной водой, подал прокаженному милостыню и поцеловал ему руку.

Волнение в зале усилилось. Подвиг человеколюбия, совершенный французским королем для усмирения своей гордыни, произвел впечатление на средневековых аристократов и горожан.

Эдвард же, напротив, скривил рот и с отвращением затряс головой.

– Нездоровая экзальтация! Глупость и вред, – пробурчал он. – Вот, пожалуйста, вслед за королем эта достойная леди потащилась сегодня в лепрозорий, а теперь сидит среди здоровых людей. О чем они думают?

О чем думали графиня Жанна и ее супруг, можно было только догадываться. А вот мысли Никиты легко читались на его лице: у него на уме была только юная Изабелла. Девушка сидела за столом рядом с графиней и вместе со всеми слушала жуткие рассказы Альфонса де Пуатье. К счастью, граф посчитал тему исчерпанной и начал расспрашивать Гобэра Кастанэ о том, хороша ли охота в его землях. Охота была хороша – для местных феодалов она составляла самое главное и самое любимое развлечение. Охотничьи трофеи пополняли их кладовые и разнообразили ежедневное меню.

Никита начал шаг за шагом передвигаться ближе к Изабелле. Наконец, он оказался у нее за спиной, затесавшись среди служанок графини. К счастью, на него по-прежнему никто не обращал внимания.

Дед оставался на прежнем месте, ближе к лестнице. Он бросил на Никиту выразительный взгляд и беззвучно, одними губами сказал:

– Будь осторожен!

Никита кивнул и переключил внимание на разговор, который вели юная Изабелла и графиня Жанна.

– Давно ли умерла твоя матушка, дитя мое? – ласково спросила графиня.

– Мне не исполнилось и десяти, госпожа, – с печалью в голосе ответила девушка. – Мы до сих пор оплакиваем ее. Она была очень добра к нам, своим детям, и к нашему отцу тоже.

– Я очень хорошо понимаю тебя, моя дорогая. – Графиня обняла девушку за плечи. – Меня забрали от матери, когда мне было всего пять лет, выдали замуж за Гуго Лузиньяна, наследника графств Ла Марш и Ангулем. Меня отдали в семью мужа, ему самому тогда было всего четыре года. Мой отец, как я полагаю, хотел заручиться поддержкой его влиятельной родни в борьбе с французскими королями. Но это отца не спасло – он потерпел поражение. А свою мать я так больше никогда и не видела.

Изабелла с сочувствием взглянула на загрустившую Жанну.

– Как же вы стали женой графа Альфонса, госпожа, если вас отдали за Гуго Лузиньяна?

– Мой отец, Раймунд Седьмой, был последним графом Тулузским, как ты, наверное, знаешь. В первую очередь он заботился о своих владениях и распоряжался моей жизнью в интересах политики. Что поделаешь – такова судьба единственной наследницы богатых земель! После очередного военного поражения отец был вынужден подписать Парижский мирный договор и обязался отдать меня в жены одному из братьев короля Франции. По решению папы римского мой брак с Гуго Лузиньяном расторгли, и меня забрала моя свекровь, вдовствующая королева Бланка Кастильская. Это она приняла решение, что моим супругом и будущим владельцем графства Тулузского станет принц Альфонс.

Отец Жанны, граф Раймунд VII Тулузский, считался покровителем ереси, хотя сам он оставался верным католикам и никогда не примыкал к катарской церкви. Тень отца падала и на маленькую Жанну – при французском дворе к ней относились настороженно, несмотря на то, что Бланка Кастильская воспитала ее ревностной католичкой. Жанна Тулузская и принц Альфонс родились в один год. После того, как Жанну привезли в Париж, они росли вместе, и по достижении возраста четырнадцати лет между ними был заключен запланированный брак. Родители молодоженов, граф Раймунд и Бланка Кастильская, были двоюродными братом и сестрой. По законам католической церкви брак между их детьми не мог быть заключен. Для устранения этого неловкого препятствия папа римский подписал документ, который освободил Альфонса и Жанну от кровного родства.

Граф Альфонс де Пуатье всю жизнь оставался тенью своего великого брата, Людовика Святого. Он участвовал во всех войнах и Крестовых походах короля, а Жанна везде следовала за мужем. Альфонс с детства отличался слабым здоровьем. Он умер в Италии, на пути домой из Туниса, через год после смерти Людовика Святого, в конце Восьмого крестового похода. Жанна умерла спустя три дня после кончины мужа. Поговаривали об отравлении: уж очень странной казалась внезапная смерть крепкой от природы Жанны в возрасте 51 года. Граф Альфонс и графиня Жанна не оставили наследников. То ли из-за кровного родства, то ли по причине плохого здоровья графа, детей у них никогда не было. Завещание Жанны, составленное в пользу лангедокских родственников, признали недействительным, и земли графов Тулузских впервые перешли под власть французской короны, хотя в тот раз и ненадолго. Лишь после окончания Столетней войны с Англией, которая продолжалась с перерывами 116 лет, графство Тулузское навсегда стало частью Франции.

Графиня задержала взгляд на муже, который с важностью рассуждал о правилах соколиной охоты. Все вокруг, включая Деда, слушали его с большим вниманием. Эдвард – из искреннего любопытства, Гобэр – со сдержанной вежливостью, остальные же демонстрировали раболепие.

– Ах, госпожа! Сегодня ваш супруг изъявил намерение немедленно выдать меня замуж. – Юная Изабелла решила воспользоваться ситуацией и отвести от себя нежданную напасть. – Но я боюсь, что мой будущий муж не понравится мне! Мои родители так любили друг друга, я не мыслю другой жизни в браке!

Графиня Жанна в изумлении отстранилась от девушки:

– Да в своем ли ты уме, дитя мое?! Твой долг – быть покорной и преданной своему мужу, каким бы он ни оказался. Если не хочешь замуж, тебе одна дорога – в монастырь.

– О, нет! Я не хочу в монастырь! Там так тоскливо! В замке хоть что-то происходит: устраивают большую охоту, приезжают гости. Жаль только, что на пиры у нас больше не зовут трубадуров и музыкантов-жонглеров! В старые времена, говорят, праздники в наших краях были куда веселее. Особенно, как я слышала, блестящим был двор ваших предков, госпожа, графов Тулузских. Они ведь покровительствовали искусству трубадуров?

– Церковь и наш король, Людовик Святой, считают праздность и развлечения искушением дьявола, – назидательно сказала Жанна. – Похоже, мой супруг, граф Альфонс, совершенно прав: тебе давно пора замуж. Твои глупые мысли не доведут тебя до добра.

От слов графини Жанны Никита поежился. «Бедная девочка, – подумал он. – Помощи ей ждать неоткуда».

В этот момент со стороны господского стола раздался властный голос Альфонса де Пуатье:

– Изабелла, подойди сюда!

Все разговоры немедленно стихли. Девушка испуганно оглянулась на Жанну, потом нашла глазами отца. Тот сидел, понурившись, не решаясь взглянуть на дочь.

Изабелла вышла на середину зала и поклонилась графу. Никита двинулся было вслед за ней, но, поймав отчаянный взгляд Эдварда, остановился поодаль. Он скорчил Деду многозначительную гримасу, которая должна была означать: «Все под контролем». Однако, судя по волнению старика, тот не был в этом уверен.

– Познакомься со своим будущим супругом, Изабелла, – торжественно произнес граф де Пуатье.

Немолодой, худощавый мужчина с седой бородкой клинышком, который сидел с краю, почти на углу стола, поднялся и двинулся к девушке.

Никита напрягся, узнав это лицо и характерную плавную походку: «Антиквар?! Дождался, значит, своего часа, старая сволочь!»

– Госпожа! – в отчаянии простонала Изабелла, но графиня Жанна даже бровью не повела. Она с любовью смотрела на мужа.

Потухший взгляд Изабеллы скользнул по лицам графской свиты и вдруг остановился на Никите. Восторг зажегся в ее глазах, но уже через мгновение сменился глубокой печалью.

– Ты пришел за мной… слишком поздно, любимый… – прошептала она.

– Неожиданно, – пробормотал Никита. – Не знаю, Изабель ты или Изабелла – в общем-то, неважно. И давно ли я твой любимый, разберемся потом. Надо что-то срочно придумать, чтобы избавить тебя от старого черта.

Ничего придумать он не успел, потому что девушка лишилась чувств. Как в замедленной съемке, она падала на каменный пол. Не понимая, что делает, Никита протянул к ней руки, сделал два стремительных шага и в последний момент подхватил обмякшее тело.

По залу пронесся всеобщий вздох. После секундного замешательства толпа пришла в неописуемое волнение, поднялся шум.

– Схватить этого бродягу! – закричал начальник графской охраны. – Как он здесь оказался?

Несколько рыцарей налетели на Никиту. Они выхватили у него бесчувственную Изабеллу, а его самого опрокинули навзничь. Последнее, что он увидел, был огромный кулак в перчатке из мелких железных колечек, который несся ему прямо в лицо.