Глава 8
Мария-Элена Домбрийская
Малена открыла глаза около восьми утра. И наткнулась на взгляд Ровены.
– Все в порядке, ваша светлость?
– Вполне… что-то не так?
– Я пробовала вас разбудить ночью. Даже перо жгла и соли давала. Бесполезно…
Малена замерла на месте.
«Вот черт!» – эмоционально высказалась Матильда.
Да, похоже, игрушек их связь не допустит. Никаких. Извернуться не получится.
– А зачем ты меня будила?
– Там… там такое было, госпожа!
– Что и где было? – уточнила Малена, потягиваясь всласть и направляясь к кувшину для умывания.
– В доме госпожи Ливейс.
– И?
Особой заинтересованности в голосе герцогессы не было, так, средне…
– Карст был здесь ночью, он и рассказал все.
– Слушаю?
– Дюжина головорезов. Сам Рисойский и еще главарь банды.
– Четырнадцать человек на одну маленькую меня? Нескромно, – кивнула Малена. – И?
– Карст сказал, что все ловушки сработали. Никто даже трепыхаться не пытался, поняли, гады, что их расстрелять – дело пары минут, а от трупов тоже избавиться несложно, и слились. Выкинули их только в подштанниках и сапогах, а на прощание, как вы и приказывали, еще и клеем с перьями облили. Картина была… – Ровена мечтательно прищурилась. – Считай, одной бандой в порту меньше сегодня стало, их теперь никто к себе не возьмет, насмешек побоятся.
Малена выслушала эту речь с большим удовольствием.
– А Рисойский?
– К сожалению, уцелел. Карст сказал – он удирал в числе первых.
Матильда вздохнула. Сообразительный, гад… Как плохо, когда твои враги не идиоты! Но Лорана глупым не назовешь. Он просто ограничен своим опытом, вот и теряется, столкнувшись с Матильдой.
Ушел…
– Интересно, Пахт его не прирежет за подставу?
Ровена поняла смысл вопроса и покачала головой.
– Если у Рисойского хоть что-то есть в голове, он удерет быстрее лани.
Конечно, удерет! А нет бы подохнуть здесь, в Винеле, от заражения крови? Или ногу сломать… Гоняйся за ним теперь по столице.
«Матильда, ты не перепутала? Это он за нами гоняется, а не мы за ним…»
«Это – пока, – фыркнула Матильда. – Ненадолго. Я еще до него доберусь, и ему станет не до девушек. С энурезом, заиканием и дрожащими конечностями. Сломанными для верности».
Малена кровожадные планы подруги только одобряла. Так его! И мало будет!
– Господин граф договорился с капитаном судна, мы сегодня отплываем, – сообщила Ровена.
– А вот это хорошо, даже замечательно.
Малена и Матильда не питали иллюзий.
На пару раз их способностей хватит, а вот потом… а потом их просто пришибут. Арбалетные болты из-за угла или с крыши еще никто не отменял. Это Рисойскому она живой нужна, а вот разъяренным потерей авторитета бандитам – вовсе даже нет.
– Наши вещи я уже собрала, начала ночью, пока мы бодрствовали и ждали известий…
Малена кивнула.
– Молодец, конечно, но тебе тоже вредно не спать. Ты же ребенка ждешь…
– Я бы все равно не уснула, а так волноваться меньше пришлось.
– Когда мы отправляемся на корабль?
– Сразу после обеда. И отплываем с вечерним отливом.
– Тогда надо навестить госпожу Ливейс…
– Зачем, ваша светлость? С ней уже господин граф расплатился…
Малена покачала головой.
– Это не совсем так… Увидишь – поймешь.
Ровена пожала плечами и не стала спорить. И даже когда Мария-Элена, подумав, выбрала из своего сундука с вязанием (а чем еще заниматься в дороге?) большой сверток, она и тогда не спорила, и молчала, когда Мария-Элена после завтрака поднялась на крыльцо дома госпожи Ливейс и постучала большим бронзовым молотком.
Открыли ей почти сразу.
М-да…
Рыбой еще пахло. И в прихожей, и в доме, и не все еще оттерли – следы ночного приключения оставались. Но сама госпожа Ливейс была жива-здорова и вышла к девушкам, улыбаясь дружелюбно, но несколько натянуто.
– Видишь? – шепнула Матильда. – Я была права…
– Да, – согласилась с ней Малена. – Деньги не заменят большого человеческого спасибо. Вместе они куда эффективнее.
– Именно…
Это уже объясняла Матильда.
Бабушку Майю жизнь потаскала по миру, она повидала многое и, понимая, что внучка рано останется одна, по мере сил передавала свой опыт.
Деньги – не главное в жизни. Люди работают на тебя за деньги, но если ты еще будешь с ними вежлив и дашь понять, что они – важны… Здесь очень тонкая грань, и важно уверить человека в его нужности, не посадив при этом себе на шею. Бабушке Майе удавалось, Матильде далеко не всегда, но тренироваться надо! Почему бы и не на госпоже Ливейс?
– Здравствуйте, ваша светлость, – поздоровалась первой Берта, как и следовало.
Мария-Элена, а точнее, Матильда, которой сейчас передали контроль, расцвела улыбкой.
– Доброе утро, госпожа Ливейс. Я пришла вас поблагодарить…
– Господин граф меня уже поблагодарил…
– Я не сомневаюсь в его благородстве, госпожа Ливейс, – откликнулась Матильда, отмечая напряженные нотки в голосе. Ар-ристократы, порода такая. Свято уверены, что раз уж платят, то и на чувства других людей не стоит обращать внимания. А зря…
– Просто я хотела бы поблагодарить вас уже от своего имени. Вы оказали мне громадную услугу, и я надеюсь рано или поздно отплатить вам добром за добро.
Матильда говорила абсолютно искренне. Действительно, Берта была очень великодушна, хотя и за крупную сумму. Но она рисковала домом, людьми, даже своей жизнью, если бы что-то пошло не так, это же портовое отребье, они бы церемониться ни с кем не стали.
Всякое бывает…
Да, Пахт не станет нападать на госпожу Ливейс сейчас, это уж вовсе уничтожить свою репутацию, и Карст обещал задержаться и приглядеть, но…
Сам факт помощи.
Берта вздохнула, чуть смягчаясь.
– Ваша светлость, вы девушка хорошая, уж простите за дерзость. Вам помочь стоило, да и… – Женщина вдруг легкомысленно хихикнула. – Я в щелочку подглядывала… никогда такого не видела!
Малена улыбнулась.
– Я знаю, что господин граф заплатил вам. Моим наследством, к сожалению, распоряжались не слишком добросовестные люди, и я не могу поблагодарить вас как до́лжно, но надеюсь, эта вещь вам понравится.
И протянула сверток.
– Ваша светлость, вы слишком добры!
Но протестовала Берта из вежливости. А руки уже разворачивали грубую ткань, в которую было завернуто…
Матильда с Маленой вывязывали его малым не неделю, прежде чем результат их удовлетворил.
Пончо. Уютное, из белой, серой и красной шерсти, без рукавов, с большой брошью спереди, с красными цветами по белому фону и серой оторочкой, с карманами и даже капюшоном…
Сложно ли связать такое? Если у вас руки под это заточены и навыки есть – можно. Только для двадцать первого века эта вещь была обыденной. А для местных…
Берта ахнула.
– Ваша светлость…
– А вы примерьте? – лукаво предложила Матильда. Чем хорошо пончо, так это своей формой на любую фигуру, даже самую шарообразную…
Берта разобралась не сразу, но потом просунула руки в прорези, оставленные для удобства, накинула капюшон и ахнула.
– Ваша светлость, это ж…
– Надеюсь, вам понравится. – Малена улыбалась. Приятно, когда изделие рук твоих вызывает такую реакцию.
Привлеченные шумом, заглядывали в дверь слуги и застывали, изумленные.
Берте Ливейс действительно шла накидка. Капюшон освежал лицо, складки маскировали фигуру, да и теплое оно – это же натуральная шерсть, не синтетика…
Здесь такое не вязали. Шарфы, носки без пятки, гетры, муфты, но не такие произведения вязального искусства. А вот Матильда сделала – и была горда собой. Разве плохо получилось? Замечательно!
И сердечность госпожи Ливейс при расставании это только подтверждала. Как и приглашение останавливаться у нее, и только у нее, она всегда будет рада, когда бы ее светлость ни прибыла в Винель…
Малена не стала отказываться. Она мило поблагодарила и попрощалась.
А через два часа уже стояла на борту корабля и смотрела на порт. Столица, впереди ждет столица…
– Ваша светлость, – кашлянула рядом Ровена…
– Да?
– А вы меня не научите такие вещи вязать? Пожалуйста…
Ровена ведь видела, что Мария-Элена что-то вяжет. Но угадать готовое изделие и не пыталась. Как правильно гласит поговорка – дуракам половину работы не показывают, а вот целая ее впечатлила, и сильно.
Малена подумала, что плыть еще пару недель, и согласилась.
– Научу. Сама себе такое свяжешь.
– Благодарю, ваша светлость…
Герцогесса только рукой махнула.
Интересно все же, кто такой Бернард? И кому служит Карст?
И что их ждет в столице?
Но это все покрыто туманом неизвестности. Малена просто не знает многих вещей и не узнает их до приезда в столицу, а значит, не стоит и расстраиваться. Успокаиваем нервы, занимаем делом руки… вязание? И чем плохо?
Вяжут – все!
Забегая вперед, так и вышло. Все время плавания вязала Мария-Элена, училась вязать Ровена, учились графиня, Астела и Даранель. Интересно же…
А проснуться Марии-Элене так и не удалось. Ни разу. И Матильде тоже. Сколько они не пытались.
Давая преимущества, связь имела и свои недостатки. Ночная жизнь для девушек была закрыта раз и навсегда. Да и шервуль с ней! Сестра дороже!
Рид, маркиз Торнейский
Рид оглядел свое войско.
Да, замечательное слово – войско.
Сто гвардейцев, триста пехотинцев, еще сотня арбалетчиков, обслуга у баллист, ну и там-сям. Обоз. А впереди их ждет короткая и вряд ли победоносная война.
Вряд ли… какой он с утра оптимистичный, самому приятно. Да разобьют их, чего уж там! Рид умел воевать, но не радовался войне и здраво оценивал свои силы.
Равель…
За его спиной оставался небольшой городок, в котором сейчас носился взад и вперед Симон, стараясь успеть как можно больше за меньшее время. И деревни…
Казалось бы, можно отсидеться за городскими стенами, отбивая атаки… и – нельзя. Не получится. Не такой уж Равель укрепленный, не настолько надежный. Рид его взял бы на копье без особых проблем и в десять дней.
Степняки?
Может, провозятся чуть больше, но потом все равно пойдут вперед. У них тоже хватает хороших полководцев, наверняка. Те же предатели. Тот же Давель… Или сделают еще проще: оставят тысяч пять-шесть под стенами Равеля – численность войска позволяет – и отправятся вперед.
А вот дальше…
Война это или простой набег?
Это важный вопрос. Набеги ведутся ради добычи, войны – за территорию. В первом случае мирное население никто не жалеет, во втором стараются оставить их более-менее целыми и здоровыми.
Но…
Это же степняки.
То есть десятки родов, объединенных под властью одного человека. А в каждом роду еще свой старейшина. И не всегда этот род богат. А денег-то хочется, и добычи хочется, так что сначала… сначала людей будут грабить, угонять в полон и резать, просто от опьянения кровью, силой, войной…
Каган отдает приказ, старейшина его дополняет, а что получается?
Да, вы идете завоевывать, но… не забудьте о трофеях. И старейшину рода послушаются охотно. С радостью послушаются, Восьмилапый их всех сожри!
Удержит ли Хурмах своих шакалов в повиновении? Рид сомневался, и сильно…
Обычно каган – это больше номинальная фигура, нечто вроде верховного судьи, который еще и постоянно доказывает право своего рода на главенство. Но Хурмах, видимо, оказался незаурядной личностью.
Давель, с-сука…
Рид скрипнул зубами, вспоминая Ренара Давеля. Такого любезного, умного, услужливого, довольного, шервуль сожри, своей жизнью… Что с ним было не так? Где маркиз проглядел гиену? Как не угадал предательства?
И ведь сам, сам приблизил к себе эту мразь! Не оправдаешься перед собой, не найдешь других виновников.
Постепенно, не сразу, за несколько лет, Давель прибрал к рукам разведку. И, видимо, договорился с Хурмахом.
Так в Степи появилось войско. Так Хурмах начал собирать кулак, чтобы ударить по Аллодии. А Рид проморгал. Веселился, загонял оленей и кабанов, жениться собрался…
Дурак старый!
Солдаты шли маршем по Аллодии. Рид смотрел на родную страну и думал, что, наверное, не вернется. Сорок тысяч степняков – и его войско! В котором даже пятисот человек нет… Которое сбито с бору по сосенке, в котором только его отряд профессиональный, а остальные… Пушечное мясо.
Но что делать, если других нет? Делать из них отряд, только и всего.
Рид разговаривал с сотниками, прикидывал свои шансы и не собирался лгать самому себе. Да, скорее всего, он не вернется.
– Грустите, ваше сиятельство?
Рид посмотрел на дядюшку Стива.
– Что ты, старина! Радуюсь!
– Какая-то грустная у вас радость, ваше сиятельство.
Рид неопределенно хмыкнул.
– А что ты мне предлагаешь? Песни петь?
– Мы еще не умерли, ваше сиятельство.
– Но мы еще и не победили.
– Так и нас не победили…
Рид вздохнул. Дядюшка Стив добился своего – маркиз уже не унывал, теперь ему больше всего хотелось придушить старого воспитателя.
– Какой у нас план, ваше сиятельство?
Рид хмыкнул.
– Разведчиков я вперед выслал. Дальше – просто. Идем, пока не натыкаемся на авангард степняков или отряд. Бьем их в хвост и гриву, но пару-тройку шакалов отпускаем. А потом начинаем кружить. Пусть за нами гоняются.
– Не верите, что Равель удержат?
– Нет, не верю. Симон неглуп, только он не воин, он торгаш. Равель дрогнет и хрупнет, ты же сам все видел…
Стив кивнул. Видел. Не исключено, что они смотрят по-разному на некоторые вещи, но…
– Какое-то время он простоит, но потом его сломают и пойдут дальше.
– Его и ломать не надо. Я бы просто отравил всю воду и дождался, пока защитники сдадутся сами. Или блокировал его на это время, а сам…
Да, слабым местом Равеля была Интара. Судоходная река снабжала город водой. А колодцы… сколько там тех колодцев?
Легко ли отравить реку?
Нельзя сказать, что легко, но и не слишком тяжело. Просто устроить несколько завалов разной падали… да падалью степняков прекрасно обеспечат те, кто им не нужен. Старики, мужчины, способные взять в руки оружие…
И в городе начнется эпидемия.
В части пакостей ближнему своему и дальнему люди бывают весьма изобретательны, куда там Восьмилапому!
Рид не видел сейчас другого выхода, кроме как отвлекать врагов на себя.
Да, он верил брату и знал, что подкрепление будет, но до него надо продержаться. Надо не дать разорить страну. Надо не пустить степняков дальше. Если поглядеть на карту Аллодии, часть ее будет окрашена в зеленый цвет – леса. Но потом, за ними, начинаются поля. Дней десять пути от Равеля – и степняки вступят в графство Шаллен, а оно с давних пор снабжает Аллодию зерном.
Графы Шаллен когда-то решили, что хлеб нужен и королю, и крестьянину, распахали побольше земель под поля, поставили мельницы, и дело пошло. Климат оказался ли удачным, почва ли, но урожаи в Шаллене были роскошные. Собирали чуть ли не сам-двадцать. Может, и потому, что Шаллен был богат реками, которые весной разливались и наносили на поля плодородный ил… Рид не был агрономом. Так, что-то слышал…
Землепашцы, деревеньки, поселки, почти никаких городов… и так мало воинов, слишком мало, чтобы дать отпор шакалам кагана.
Даже если степнякам позволить занять территорию, а потом выбивать с захваченных земель, что останется после них? Ведь не просто так они отойдут, постараются нагадить как можно больше.
Пустыня. Выжженная пустыня.
Те, кто выживет, будут или обречены на смерть от голода, или лягут тяжелым грузом на бюджет королевства. В котором тоже начнется голод. А еще война – это смутное время. Тут же активизируются разбойники, пираты, соседи… Какие уж тут договоры и союзы?
Не можешь отстоять свою землю и свой народ? Медяшка тебе цена.
Вот и шел Рид на смерть. Грустил, конечно, но надо. Война – это такое же ремесло, как кожевник, плотник, красильщик… Тех убить не могут?
Могут.
И часто убивают, если не успевают такие, как Рид.
Пафосно?
Да и шервуль с ним, с пафосом. Может, умирать завтра-послезавтра придется, так чтоб и не повитийствовать напоследок?
С тем Рид и ехал, предавался своим размышлениям и с каждым шагом приближался к армии кагана.
Войско степняков, где-то в районе Интары
Хурмах проснулся с чувством глубокого довольства и даже не сразу вспомнил – почему.
Потом уже всплыло из глубины разума приятное воспоминание.
Да, Торнейский и его невеста… теперь уже – женщина Хурмаха. Одна из многих, покорная и послушная. И, возможно, его, Хурмаха, сын с королевской кровью. Приятно…
Где она, кстати?
При взгляде на ковер рядом с кроватью Шарлиз не обнаружилось. Бурсай увела ее еще на рассвете, по обычаю. Время женщины – ночь, время мужчины – день, время Бога – утро и вечер, и в эти минуты надо не тратить силы на девок, а вознести молитву за то, что Он сотворил тебя. Правилом пренебрегали, и достаточно часто, но в походе Хурмах старался блюсти обычаи. И его люди, тоже напоказ, старательно соблюдали все, вплоть до мелочей.
Принцесса не сопротивлялась, когда за ней пришла Бурсай, и не ругалась на грубую побудку и на то, что ее вели чуть ли не как скотину. Сил не осталось ни на что. Будь ты хоть какой шлюхой, а все же ночь выдалась трудная. Сначала не знаешь, останешься ты жива или нет и удастся ли убедить мужчину в своей девственности, а потом еще жаркая ночка. Да такая, что, будь она девственницей, век бы при виде члена тряслась и плакала.
Поспать удалось пару часов, и то повернуться было больно, а шевельнуться страшно. Проснется еще, а продолжения принцессе пока не хотелось. Пусть сначала синяки подживут.
Шарлиз повиновалась старухе, в надежде полежать и отоспаться, но даже это ей удалось далеко не сразу.
Сначала – молитва, к которой заставили присоединиться и принцессу, и только потом ванная с маслами. Ненадолго…
Войску скоро выступать…
* * *
Хурмах о переживаниях принцессы не знал. Он просто понял, что девушку увели, потянулся и занялся утренним ритуалом.
Молитва, омовение, легкий завтрак – и люди.
Сорок тысяч человек двигаются медленно. И даже тридцать тысяч, с учетом ушедших к крепостям отрядов – тоже. А Равель не будет спать, он все это время готовится к обороне.
Шесть кал-ранов и Давель.
Вроде бы тоже кал-ран, но пяти тысяч человек в подчинении у него нет. Даже сотни нет… Его услуга уже оказана, но этот пронырливый гад еще может пригодиться. Не стоит пока от него избавляться, пусть живет.
Вот потом, когда Аллодия ляжет под копыта степных коней, обязательно надо будет удавить мерзавца. Кому нужны двурушники и предатели?
Никому. Но посвящать будущего покойника в свои планы не стоит.
Так что Хурмах благосклонно улыбнулся Давелю и широким жестом пригласил всех разделить с ним трапезу. В Степи это не считается зазорным, предлагая нижестоящему хлеб со своего стола, ты показываешь уважение. А это важно.
Кал-раны рассаживались, степенно проводили ладонями, сложенными лодочкой, по лицам, вознося благодарность за посланную пищу, и только потом принимались за еду.
Минут пять царило молчание, потом Хурмах заговорил, медленно и весомо.
– Перед нами Аллодия. Она лежит и ожидает, когда мы повергнем ее под копыта наших коней. Мы сейчас идем вдоль Интары. Крепости Доран и Инкор – пали, Ланрон, надо полагать, вскоре разделит их участь. Бардух пока молчит…
Давель кашлянул.
Впрямую он не стал вмешиваться в разговоры, но намекнуть, что ему бы неплохо дать слово – мог.
Кал-раны поглядели без одобрения, но Хурмах махнул рукой:
– Ты что-то знаешь, кал-ран Давель?
Бывший сотник поднялся и поклонился, как это было принято в Степи. Скрестив обе руки на груди, показывая, что не причинит вреда хозяину дома.
– Мой каган, в милости своей, приказал мне заниматься тем, что я умею лучше всего, – разведкой.
– И? – Хурмах шевельнул бровью, намекая, что славословия надо бы урезать.
– Кал-ран Бардух потерял под стенами Ланрона таран и затребовал осадные башни.
Хурмах покачал головой, хотя внутренне он вскипел от злости.
Этот сын собаки и шакала потерял таран! Да вы знаете, во сколько встало сооружение тарана в степи? Где каждую деревяшку для него пришлось везти из других королевств, да еще кружным путем, да еще втайне… Если с Бардуха кожу содрать на новый – и то не окупится!
Но ругаться было не время. И род у Бардуха сильный, заступятся, если что. А потому…
Хурмах вздохнул и огладил расчесанную и умащенную маслами бороду.
– Что ж. Я верю в то, что храброго кал-рана не постигнет неудача. Это всего лишь мышиная нора на пути скакуна, и да не сломает он ногу в недобрый час.
Вот так.
И не ругаться, и задел на будущее.
Победителя оправдывают. Проигравшего вешают. Ладно, в Степи с деревьями плохо, но если выбирать между повешением и разрыванием четырьмя конями, начинаешь ценить виселицы. Если Бардух справится, Хурмах не станет сильно ругаться, просто вычтет у него из добычи. Потом, когда настанет время ее подсчитывать.
А если нет…
Тогда Бардуху сильно повезет погибнуть под стенами Ланрона.
Хурмах посмотрел на кал-рана Мурсуна.
– Мурсун, пока Бардух стоит под стенами Ланрона, а наше войско движется вперед, я приказываю тебе взять семь тысяч человек – и отправиться вперед. Под стены Равеля.
Мурсун приложил кулак к груди в знак повиновения и тут же уточнил:
– Мой каган, дозволено ли мне спросить?
– Да, конечно…
– Я должен взять город? Или блокировать? Или что-то еще? Я ведь не знаю всех замыслов моего господина…
Вот за это Хурмаху и нравился Мурсун. Послушный, исполнительный, не особо инициативный, все, что ему скажешь, исполнит в точности, но столкнись с непредвиденным – и он растеряется, не в силах двигаться дальше.
Но что тут может быть непредвиденного?
– Кал-ран Мурсун, ты должен взять семь тысяч воинов и направиться к Равелю. Там тебе надо перебить всех, кого ты найдешь вокруг города… Можешь взять в плен тех, кто нам пригодится, но не будь слишком уж милосерден. А потом ты должен осадить город. И чтобы ни одна тварь не проскользнула. Ни туда, ни оттуда…
Давель поглядел прямо в глаза кагану. Кашлять он на этот раз не стал, но Хурмах и так дураком не был.
– Что ты хочешь сказать, кал-ран Давель?
– Мой каган, Интара – это корабли. Почему бы нам не захватить несколько судов? Они пригодятся нам в дальнейшем, и для перевозки трофеев, и…
Хурмах кивнул.
– Кал-ран Давель, вот тебе это и поручим. Кал-ран Арук?
– Да, мой каган.
– Две тысячи людей у тебя заберет Мурсун. А ты с оставшимися тремя тысячами отправишься вверх по течению Интары. Кал-ран Давель поможет тебе, постарайтесь не повторять ошибку Бардуха. Пленники – хорошо, но мне нужны корабли. И по возможности с живыми командами.
Арук приложил кулак к груди, показывая, что выполнит приказ кагана.
Вот и отлично. Они с Давелем как раз дополнят друг друга, Арук вовсе не глуп, хитер, изворотлив и умеет прислушаться к мнению других людей. Особенно если сам плохо разбирается в данном вопросе. А когда две змеи сплетаются, даже мальчишка может убить их обычной палкой.
Хурмах хоть и не формулировал принципа «разделяй и властвуй», действовал всю жизнь согласно ему. Так прожить подольше получится.
– Я же, с двадцатью тысячами войска, пойду вслед за воинами Мурсуна. И Аллодия ляжет под копыта наших коней.
Кал-раны дружно приложили кулаки к груди.
Да, конечно, ляжет, кто бы сомневался…
Мнение маркиза Торнейского, его величества Остеона и Аллодии в целом в расчет не принималось. Вообще.
Его величество Остеон. Аланея
Болела голова.
Невыносимо, жестоко, с самого утра… бывают же такие гадкие ночи? Когда просыпаешься по десять раз, когда не можешь найти себе места на кровати, когда бешено колотится сердце и ломит виски, когда мутит от любого запаха и кажется, что даже соловьи не поют, а верещат, как придавленные сапогом кошки…
Остеон понимал, что это из-за волнений, что брат в опасности, что он переживает…
Понятно все. Но как с этим справиться?
Ответ могут дать лекари.
Да-да, ведите здоровый образ жизни, обязательно гуляйте на свежем воздухе, правильно питайтесь, очень хорошо кушать побольше красного мяса и пить побольше белого вина, и ни о чем не волнуйтесь. Особенно последнее. И вот еще вам волшебная травяная настоечка (пилюля, клистир), которая обязательно поможет.
Как все это может помочь королю, у которого брат сгинул невесть где, по прикидкам, как раз на острие войны с каганом, у которого пропала принцесса из Саларина, у которого сын…
Легок на помине.
Найджел выглядел отвратительно отдохнувшим и выспавшимся. И довольным жизнью и собой.
– Доброе утро, отец. Как ты себя чувствуешь?
– Замечательно, – отмахнулся Остеон.
– Уделишь мне пару минут? Надо кое-что обсудить по поводу бала.
Остеон махнул рукой.
– Делай как знаешь, не до того.
– Но я же хочу как лучше…
Найджел выглядел искренне расстроенным, но сегодня Остеон себя слишком плохо чувствовал, чтобы обращать внимание на переживания сына.
– Джель, у нас война со степняками. Понимаешь – война! Там сейчас Рид, туда отправился Артан Иллойский, а мы сейчас срочно рассылаем письма. Нам надо закупить зерно, на тот случай, если степняки прорвутся в долину Шаллен… Ты представляешь, что начнется в королевстве? Треть всего зерна приходит оттуда!
Найджел удивленно пожал плечами.
– А что начнется?
– Голод, Джель. Это страшно…
– Нам ведь хлеба хватит. – Найджел по-прежнему не понимал, в чем проблема. Аристократам достаточно, а чернь… она кого-то интересует?
Остеон схватился за виски. Болью их резануло вовсе уж невыносимо.
И ведь сын не понимает, что говорит. Он не притворяется, он просто не понимает. Ах, почему он не воспитывал сопляка вместе с Ридом?
– Джель, не будет зерна – люди вымрут с голоду. Не будет людей – некому будет обрабатывать землю – не будет зерна и у нас.
Джель потер лоб.
– Но ведь эта чернь плодится, как кролики…
– Но грудной младенец не станет обрабатывать поля. Не мори корову голодом, а то молока не получишь.
Джель фыркнул, не одобряя такие низменные материи, но спорить не стал.
– И что теперь?
– Закупим зерно у соседей – на всякий случай. Барист уже торгуется, чтобы с нас не содрали втридорога. Что сможем – вывезем по Интаре, что не сможем – придется сжечь, чтобы не досталось степнякам…
– Пусть достанется. Потом мы отберем все у них!
– Как у тебя все просто, Джель.
– Это же степняки. Мне Рид рассказывал, они их чуть ли не плетками гоняли.
– Кот удавит одну мышь, сорок мышей сожрут кота.
– Может, и так… Налить тебе травы? Что-то ты весь зеленый…
– А, налей…
Найджел отправился наливать в один кубок вино, во второй – травяной отвар, протянул отцу.
– Поменьше переживай, а то так и заболеть недолго.
– Вот будь любезен, не добавляй мне переживаний. Займись балом, и чтобы я о нем не слышал, действуй, как тебе заблагорассудится.
Найджел кивнул, выпил вина, поболтал еще минут пять о всякой всячине и откланялся.
Остеон сделал еще пару глотков отвара. Потом подумал – и совершенно по-детски вылил его за окно. Захотелось.
Надоела горькая дрянь…
Голова все равно болела, но его величество уже приспособился. Нет у королей ни выходных, ни праздников, и больничный лист им не выписывают, на Ромее и слова-то такого не ведают.
Так что – работайте, ваше величество. Власть – возок, впряглись – тяните. До самой смерти.
* * *
Барист Тальфер проводил нечитаемым взглядом принца Найджела, выходящего от отца.
Поклонился, отступил в тень. Когда надо было, королевский стряпчий становился совершенно невидимым и неслышимым. Как у него это получалось?
А вот так! Дано от природы, как и талант складывать числа и превращать их в деньги.
Барист мыслил настолько изворотливо, что даже не пытался излагать кому-то свои размышления или объяснять, как он пришел к тем или иным выводам. В его памяти хранились сотни и тысячи фактов, и он складывал их, тасовал и так и этак, укладывал в своей картине мира, получая причудливую мозаику, иногда с прекрасными, иногда с уродливыми картинами…
В случае с принцем картина получалась откровенно уродливой.
Барист не любил Найджела. Почему?
Так сразу и не скажешь. Зависть? Вот уж это чувство Баристу было не свойственно ни в малейшей мере. Тальфер знал о своей уникальности, ценил ее, и уподобляться смазливому придворному щеголю? Будь он хоть трижды принц?
Хотел бы Барист поменяться с ним местами?
Он бы стал принцем с куриным умом Найджела, пусть даже красавцем? Пусть даже любимцем всех женщин?
Нет!
И еще раз – НЕТ!!!
У Бариста от одной мысли почесуха начиналась. Но почему он не любил Найджела?
Непонятно. Никак не понять…
И не доверял. Но… что делать? Не скажешь ведь королю в лицо – ваше величество, поведение вашего сына весьма и весьма подозрительно… С чего это его разобрало на сыновнюю любовь? Проверить бы? Вы ж его недавно отчесали поперек шерсти, да еще на свободу его покусились, раньше он месяцами дуться мог, а теперь ластится? Не бывает такого, или бывает, но с причиной. Зачем ему надо прогибаться, что та змея? Почему он так поступает?
Каждый человек – раб своего характера, привычек, суждений, даже друзей и близких. И – каждому человеку свойственны одни поступки и не свойственны другие.
Если человек, к примеру, ненавидел всю жизнь голубей и гонял их, а в одно прекрасное утро вдруг выходит их кормить, либо за ночь он пережил серьезное потрясение, либо семечки отравил. И второе вероятнее.
Добряк не озлобится без причины за один час, скупец не начнет раздавать горстями деньги, а шлюха не станет спать с кем-то бесплатно. Просто так – не станет.
Всему есть причина. И если Барист ее не видит, значит, ему не хватает информации. А потому…
День Барист отработал честь по чести. А вечером направился к департаменту Дознания.
Было, было в столице такое учреждение, и возникло оно совершенно случайно, при отце Остеона. Случилось убийство.
Якобы одна молодая дама сама выпала из открытого окна. Подошла, голова закружилась, ну и… насмерть. На камни темечком. Муж в горе, родные в горе… только горе можно выражать по-разному. Можно молитвами, а можно и делами. Вот любовник дамы и выбрал второе.
Не верил он, что любимая могла выпасть из окна. Именно из этого, именно тогда, еще и случайно, она и к окнам подходить не любила, всю жизнь высоты боялась… ей помогли! Точно!
Уверенность – это хорошо, но мало. Любовник понимал, что даже кинься он королю в ноги, Аррель спросит – где доказательства? Обвинять голословно – за такое и поплатиться можно, головой. Слово любовника против слова мужа и родни…
Скорее любовника, который ничем, кроме ума и красоты, не отличался, на дыбу вздернут, а там уж он в чем хочешь признается. И что оставалось делать?
Не было тогда дознавателей, никак не было. Пришлось ему самому следить, сопоставлять факты, говорить со слугами, стражниками, подкупать, доставать письма…
История оказалась банальна.
У мужа имелась беременная любовница, которая спела песню на тему: «Ах, я не переживу позора, если наш ребенок родится бастардом». Дальше – все просто. Жена изменяет? Разводы не одобряются, и даже если удастся что-то сделать, ребенок не то что родиться – он и вырасти успеет.
Муж решил проблему радикально и ушел бы от ответственности, но любовник не дал. Однажды он прорвался к королю на прием и положил к его ногам все собранные доказательства.
Аррель заинтересовался.
Рассмотрел предложенное, подумал и повелел допросить мужа. Уже с пристрастием и по конкретным эпизодам. Где был, зачем туда ходил, с кем пил…
Все выяснилось быстро, и вдовец отправился на корм шервулям, к печали любовницы и радости мстителя. Но просто так умнику отделаться не удалось, Аррель, недолго думая, предложил юному дворянину учредить департамент Дознания, именно для таких случаев. Подбирать себе людей, учить их, работать. Понятное дело, сразу отдачи не будет. Но даже ребенок не враз делается, а тут новое ремесло осваивать. А надо, мало ли что…
Мало ли кто.
Дворянин, не будь дурак, отказываться не стал и вот уже больше тридцати лет был начальником департамента, который разросся из пары комнат и трех человек в целое учреждение. Большой дом, несколько десятков сотрудников…
Туда Барист и отправился.
Не к начальнику, нет…
К другу.
Плохо Тальфер сходился с людьми, но если уж кого признавал, то доверял безоговорочно. И этот человек мог прийти к нему в любой момент, обратиться с чем угодно, Барист помог бы, не сильно задумываясь. Но для себя Тальфер требовал того же.
Ты – мне, я – тебе, на том и стоим.
* * *
В департамент Барист заходить не хотел, дождался, пока погаснет нужное ему окошечко, и когда человек, закутанный в неприметный серый плащ, вышел из департамента, тихо приказал кучеру ехать следом.
Улицу, вторую…
Потом мужчина в сером развернулся, окинул взглядом карету, улицу, убедился в отсутствии слежки… и в два прыжка оказался внутри экипажа.
Кучер и не дернулся. И не такое бывало…
– Ну привет, Рист.
– И тебе не хворать, Варс, – приветливо отозвался Барист, пожимая руку старому другу.
Варсон Шефар был знаком с Баристом еще с тех времен, когда молодой Тальфер работал у архона. Была там одна неприятная история, и если бы он не помог, позора бы архон не обобрался. Именно Барист настоял тогда на помощи Варсона, именно он потом устроил друга в департамент Дознания, и никто об этом не пожалел – ни Архон, ни Барист, ни Варсон, ни глава департамента.
Шефар не только помог, он еще сохранил все в тайне. Варсон был неглуп, честолюбив, но самое главное – не лишен представлений о порядочности. У него был свой кодекс чести, и Варсон старался его блюсти.
Не со всеми, нет. Глупо проповедовать гиенам или целовать змей. Не оценят. Но для Варсона так же, как и для Бариста, были свои и чужие, друзья и враги… Барист был свой. Ему стоило помочь, с ним стоило дружить, своих он не сдаст.
– Что тебя к нам привело? Обычно тебя и плюшками не заманишь…
– А плюшки-то с чем? Не с корицей?
– С сахарной пудрой.
– Вот, с корицей печь надобно. Тогда и ходил бы я к вам чаще, – отшутился Барист.
– Нет уж. Лучше я к тебе. – Варсон посерьезнел. Шутки в сторону, просто так Барист не придет, просто так они и в храме увидятся, когда решат туда пойти.
Барист ходит каждый десятый день, жену сопровождает, а Варсон обожает встречаться в храме с осведомителями. Шикарное место, кого там только не бывает!
Мало ли, что нищий? Может, милостыньку просит. Или девка услуги предлагает, или дама любезничает с симпатичным кавалером. Вариантов много.
Нехорошо так поступать? В храм молиться ходят?
Ничего, Брат не осудит, шервуль не сожрет.
– Так что случилось?
Барист вздохнул.
– Может, и ничего. А может… ты жениться пока не собрался?
– Нет. А с чего ты заинтересовался?
– Вдову утешать не придется. А Жанетта и так знает, что я до старости не доживу.
Варсон сдвинул брови.
– Так. А теперь подробно…
– Нет у меня подробностей, одни подозрения.
– На чей счет?
– Его высочества Найджела, – как в пропасть бухнулся Барист.
Варс только рот раскрыл. Слова из него удалось выдавить десятью минутами позже, карета три круга успела проехать. Кучер отлично знал, в какие моменты хозяина надо везти домой, а в какие повозить кругами, давая возможность поговорить.
– К-кого?
– Думаешь, я рехнулся?
Варс потер лоб.
Думаешь? Да тут практически полная уверенность! После такого надо лекарей вызывать из сумасшедшего дома! Или…
– Ты расскажи подробнее, а я подумаю…
Теперь настала очередь Тальфера тереть лоб.
– Понимаешь… нет у меня подробностей. Одни подозрения.
– Какие? – въедливо допытывался Варсон.
Бариста он знал давно, мнительность Тальферу была не свойственна, счеты – штука прямолинейная, какие уж тут тонкие душевные переживания? И вдруг – такое?
– Бывает у тебя такое? Вроде бы все в порядке… моряки о таком рассказывали. Все еще спокойно, тихо, ни облачка, а руки тянутся укрепить снасти и ждать шторма? Давит, тянет…
– Если б у меня такого не было, давно б нож в печенке носил, – хмыкнул Варсон. Действительно, для дознавателя интуиция – не роскошь, а необходимость, те, кто к ней не прислушается, недолго проживут.
– Вот и меня… накрыло, – мрачно признался Барист. – Слышал про последний скандал с принцем?
– Это когда он за занавеской придворную шлюху понужал, а та возьми да и рухни?
– Именно. Скандал вышел нешуточный, король орал так, что занавески срывало, Торнейский пытался всех утихомирить, да куда там…
– И?
– Обычно после такого принц месяца на два-три отставал от отца. Уезжал от двора, в глушь, в тишь, скандал затихал…
– Сейчас он не уехал.
– Более того. Торнейский, пока был здесь, пытался их помирить, но все было бесполезно. А стоило маркизу уехать, и принц прямо-таки бросился отцу на грудь…
– Может, ревновал?
– Никогда. О мертвых ничего, кроме правды, так ее величество Лиданетта принца разбаловала в свое время до безумия. Ему некогда было отца ревновать, он у матери с рук не слезал. Знал, что она для него живет и дышит. Рид его тоже любит, а король души в сыне не чает. Не с чего ему ревновать, понимаешь? Не с чего, и не было такого никогда.
– Ладно. Я понял. Поведение его высочества после этого скандала резко отличается от его обычного поведения в таких случаях. Да?
Барист кивнул.
– Верно.
– Может, повзрослел?
– Не похоже. Я его вижу во дворце, я наблюдаю… нет. Не то. Сегодня про войну говорили, король ему объясняет, а принц… Знаешь, что он ляпнул, когда его величество сказал, что королевство без хлеба может остаться?
– Что?
– Аристократам хватит, остальное его не волнует.
– Подслушивал?
– Осведомлялся.
Варс подумал пару минут.
– Да, не похоже то на взросление. А что ты хочешь от меня?
– Принц гуляет по столице.
– Безусловно. И я даже примерно знаю, какие таверны и бордели он предпочитает и с кем туда ездит…
– Я тоже знаю. Но последнее время… – Барист развел руками, показывая, что ему трудно объяснить и сформулировать то маловнятное, что давило на его разум… – Он ездит чаще один.
– Может, встречается с друзьями уже в городе?
– А эту свору я вижу во дворце. И часто без принца… недавно он вообще на всю ночь исчез, вернулся утром в жутком состоянии, словно шервуля увидел. Это по словам конюха. Жеребца чуть не загнал, выхаживать пришлось…
– Тоже ничего удивительного…
Барист покачал головой.
– Думаешь, я себе это не говорю? Да постоянно! Каждый день повторяю и каждый день просыпаюсь с ощущением, что что-то неладно. Я не понимаю, что меня мучает, но…
– Ты хочешь, чтобы я занялся принцем?
– Я понимаю, что нам обоим головы не сносить…
– Правильно понимаешь.
– Поэтому я кое-что подготовил для тебя. Возьми.
Варсон взял свиток, развернул, Барист тут же зажег свечу в экипажном фонаре, чтобы другу было удобнее вчитываться…
Минут пять дознаватель молчал. Думал. Потом с уважением поглядел на Бариста.
– Да, ты голова…
Тальфер улыбнулся.
Конечно, никто не даст Варсону следить за принцем. А вот за леди Сорийской, которая может быть шпионкой… Чьей?
А хоть бы и Шемаля. Или Данзы. Не по душе им союз трех королевств, они со Степи начнут, а Саларином, к примеру, закусят. Вот и решили развалить договор еще до его подписания, подослали шпионку, а уж та расстаралась, до сих пор вся столица в лежку лежит!
Принц не только принимает леди Френсис у себя, он и сам частенько к ней мотается. Не грех бы и проследить за леди – что, как…
За принцем? А за ним никто не следит. Он случайно попал в работу, это даже король поймет.
Каких усилий потребовал у Бариста этот приказ? Да никаких…
Ужасно, но его величество доверял Тальферу. И подписал один свиток среди прочих, не читая, веря, что там только письма. Вот и это оказалось письмо. К начальнику департамента Дознания, уважаемому графу Триону, о разработке леди Френсис Сорийской на предмет связей с иностранными державами. Мягкой разработке, деликатной, а то потом не отмоешься…
С такой бумагой Варсон почти ничем не рисковал. Не следил он за принцем, просто подозревал, что тот едет к леди Сорийской, вот и все. Это можно и начальству предъявить.
– Втянешь ты меня, Рист…
– Сам весь по уши, – мрачно ответил Тальфер.
– Значит, тонуть вместе будем.
Мужчины крепко пожали друг другу руки. Первый шаг был сделан, а уж чем закончится этот путь…
Кто его знает?
