Глава двадцатая
От плоти плоть, от кости кость моя
Дорогая Элизабет!
Ты и представить не можешь, какое облегчение я – как и Виктор – испытал, когда узнал, что ты жива и здорова и находишься дома, в Женеве. Я не понимаю, почему ты уехала, но не требую объяснений. Радости от твоего возвращения достаточно, чтобы забыть все обиды.
Ты, наверное, удивилась, когда приехала домой и обнаружила мое письмо, в котором я говорю, что уезжаю в Англию. Обстоятельства вынудили меня отправиться туда, чтобы защитить Виктора от беспочвенных обвинений, за которыми стоит Фредерик Клерваль.
Мне жаль, что Анри вырос таким никчемным человеком, но я презираю его за то, что он навлек на нас столько бед. Я допускаю даже, что он затеял все это из зависти к способностям Виктора, превосходящим его собственные. Все это время семья Клервалей была настроена против нас!
Я позаботился об освобождении Виктора, и теперь мы направляемся в Женеву, чтобы воссоединиться с тобой. Эрнест на какое-то время останется в школе в Париже – так пока будет лучше всего. Пусть он растет и учится в спокойной обстановке, вдали от духа скорби, который неотвратимо и по понятным причинам поселился у нас в доме.
Но я надеюсь – и моя покойная жена тоже долго мечтала об этом, – что скоро вы с Виктором вернете в наш дом радость, отпраздновав прекрасное событие.
Я благодарен тебе за чуткость, с которой ты подошла к вопросу союза с Виктором. Ты проявила настоящее благородство, предложив ему свободу выбора и возможность считать себя подругой, а не будущей женой. Но я уверяю тебя, что ничего на свете он не желает так, как провести оставшуюся жизнь с тобой. Он не раз говорил мне, как серьезно настроен никогда с тобой не разлучаться.
А потому мы приступим к приготовлениям, как только вернемся в Женеву. Я с нетерпением жду дня, когда закон признает тебя членом нашей семьи, а я смогу назвать тебя дочерью. Мы будем спешить, насколько это в наших силах. Если Бог и погода будут милостивы, дорога не должна занять больше двух недель.
Виктор разделяет мою радость. К сожалению, он еще не вполне оправился от лихорадки, одолевшей его во время его короткого заключения, и не может написать тебе сам. Он передает тебе свою любовь и преданность, а я – самый теплый привет, какой только может передать отец дочери.
С глубочайшим уважением и нежной любовью,
Альфонс Франкенштейн
Я отложила письмо судьи Франкенштейна в сторону. Мое умоляющее послание, составленное со всей возможной тщательностью, в котором я просила Виктора вернуться и жениться на мне, сработало.
Итак, скоро будет назначена дата моей мести.
Я знала, что мне следует испытывать угрызения совести за то, что я жду дня своей свадьбы не как благословенного момента, который навсегда свяжет меня с семьей, воспитавшей меня под своей крышей, а как дня кровавой расплаты, когда я заставлю отвергнутое Богом чудовище заплатить за то, что оно отняло у нас.
Я не испытывала никаких угрызений.
Возможно, в другой жизни, при других обстоятельствах, мысль о нашей с Виктором предстоящей свадьбе принесла бы мне облегчение, ведь в этот день мое место в мире наконец будет законно определено и защищено именем Франкенштейнов. Мне больше не нужно будет бояться, что я останусь одна и лишусь всего, что мне было дано.
Да, всего несколько месяцев назад такие неожиданно теплые изъявления чувств от судьи Франкенштейна стали бы поводом для торжества и радости. Возможно, если бы за все годы, проведенные под одной крышей со мной, он хоть раз произнес подобные слова, я бы не поехала за Виктором и не привела за собой чудовище.
Но я подозревала, что именно чудовище с его разрушительной злобой и стало причиной изменений в судье Франкенштейне. Стал бы он цепляться за сироту без роду и племени, если бы не потерял так много? А когда он лишился тех, кого любил больше всего, я наконец стала дорога его разбитому сердцу.
Пусть так. Я не сомневалась, что Виктор хочет на мне жениться. Я всегда была единственной, кто что-то для него значил. Если он и собирался взять кого-то в жены, это могла быть только я. Но я действительно боялась, что судье Франкенштейну не понравится, что я претендую на Виктора. Получив официальное благословение от него и узнав, что они с Виктором, как и я, желают скорейшего нашего воссоединения, я испытала огромную благодарность.
Я никогда не была одной из тех девушек, что в подробностях воображают свою свадьбу и размышляют о том, что значит замужество для женщины помимо законных уз. Я попыталась сделать это сейчас. Представить что-то простое. Красивое. Но в моем воображении рядом со мной стояла Жюстина, а рядом с Виктором – Анри.
Этот идеал был для меня потерян. Поэтому я просто пойду вперед, не думая о самой свадьбе. Гораздо больше меня интересовала брачная ночь.
Поскольку из женщин, которые могли бы мне помочь, в доме была одна лишь служанка, с которой я почти не общалась, я решила устроить самую скромную, самую практичную свадьбу за всю историю семьи Франкенштейн. Священник должен был обвенчать нас в часовне на окраине Женевы, у озера. Приглашать я никого не стала.
Единственным моим капризом было разослать объявление о предстоящем союзе Виктора Франкенштейна и Элизабет Лавенца во все местные газеты, какие я только смогла найти.
Ловушка была расставлена. И я в ней была отравленной приманкой.
***
Когда все было распланировано, мне оставалось только ждать. Ожидание было мучительно. Я знала, что Виктор с отцом медленно, но верно движутся домой, ко мне. И знала, что чудовище делает то же самое. Я находилась в центре огромной паутины. Стану ли я пауком или мошкой, мне еще предстояло выяснить. Я знала только, что удерживающие меня нити были сплетены еще в моем детстве на берегах озера Комо.
Все мы были вовлечены в этот страшный смертельный танец, который должен был закончиться победой или смертью.
За несколько дней до предполагаемого возвращения Виктора и его отца я получила еще одно письмо. Но письмо было не от них.
Оно было от Мэри, торговки книгами из Ингольштадта, и адресовано было Элизабет и Жюстине. Еще один человек, обитающий в прекрасной иллюзии, в которой Жюстина жива. Я не могла заставить себя его распечатать. Не могла вчитываться в слова, подразумевающие, что Жюстина жива, а мир так же добр и справедлив, каким ему и положено быть.
А еще я не могла думать о Жюстине, не вспоминая при этом стежки, шею, заштопанную так, чтобы воздух снова мог перемещаться от мертвого рта к мертвым легким.
Несмотря на время и расстояние, отделявшие меня от того момента, когда я обнаружила тело Жюстины, я ни на дюйм не приблизилась к прощению Виктора. Я хотела его понять. Он продолжал держать меня в неведении относительно своего чудовища. Насколько же велики должны быть его раскаяние и ужас от того, что он выпустил в мир собственными руками!
Но, помогая ему уничтожить чудовище, я больше не смогу изображать невинность, а он больше не сможет отрицать правду. Как только демон умрет, Виктору больше нечего будет от меня скрывать, и мы сможем поговорить откровенно. Это была еще одна причина, почему любая мысль о задержке была нестерпима. После смерти чудовища умрут и секреты между мной и Виктором. У нас будем только мы, и правда, слишком ужасная, чтобы в нее поверили остальные, свяжет нас крепче, чем священная клятва.
Я мечтала о близившейся свободе.
Свободе от чудовища.
Свободе от секретов.
Свободе от страха не иметь ничего.
Когда они наконец прибыли, я встретила их на пристани. Виктор исхудал и осунулся, но его глаза горели по-прежнему ярко, когда он сошел на берег и официально предложил мне руку и сердце. Я с радостью приняла его предложение.
***
Церемония закончилась, едва успев начаться. Я была во всем белом, как любил Виктор. На нем был костюм, который в последний момент пришлось ушить, потому что он еще больше похудел. Когда нас объявили мужем и женой, он скользнул губами по моим губам. Я то и дело оборачивалась на дверь, ожидая, что чудовище возникнет на пороге и с ревом бросится к нам, чтобы разорвать на куски.
Дверь оставалась закрытой.
В лучах утреннего солнца мы с Виктором зашагали к лодке, на которой должны были вернуться домой. Хотя я сомневалась, что чудовище появится при свете дня, каждый мускул моего тела был напряжен в ожидании нападения.
Лишь когда мы оказались в безопасности посреди озера, я позволила себе расслабиться и осмотреться. Спроси меня кто, на что мы соглашались в часовне и улыбнулась ли я хоть раз, я бы не смогла ответить. Возможно, я испытывала вину, полагая, что Виктор заслуживает большего. Но мы оказались в этом печальном положении из-за его чудовища.
И все же я улыбнулась ему, пока он правил лодкой, направляя ее к дому, где судья Франкенштейн и какие-то незнакомые мне люди организовали прием в нашу честь. Виктор на улыбку не ответил, и моя тоже скоро угасла.
– Ты не выглядишь счастливым, Виктор.
Я подумывала назвать его мужем, но это отдавало чем-то нереальным, совсем как дом, в котором нет Жюстины и Уильяма. Все происходящее напоминало сон, из которого мне отчаянно хотелось вырваться. Я мечтала, чтобы Жюстина и Анри были с нами в лодке и радовались нашему счастью. Мечтала вернуться домой, где Уильям и Эрнест будут объедаться свадебным тортом. Мечтала наслаждаться ролью жены, ролью Элизабет Франкенштейн.
Вместо этого я медленно приближалась к дому, в котором не было никого из любимых мною людей, и ждала в гости демона.
Виктор отнял тяжелый, метущийся взгляд от горизонта.
– Я не успокоюсь, пока не исправлю ошибку, которая заставила меня низко пасть и причинила мне много боли. Глупые люди вновь уничтожили плоды моей работы.
Мне бы хотелось, чтобы он выражался яснее. Он знал, что я видела чудовище, хотя и притворялся, что это было следствием травмы и плодом моего распаленного горячкой воображения. Но если я начну на него давить, он, вероятнее всего, замкнется в себе и не скажет больше ни слова. А если я расскажу, что знаю о предстоящем нападении, он, вероятнее всего, распорядится, чтобы меня заперли где-нибудь ради моей же безопасности. Я не могла этого допустить.
– Я надеюсь, что скоро мы сможем навсегда оставить этот мучительный период в прошлом, – сказала я ему.
Лицо его несколько прояснилось, и он рассмеялся:
– Этого хочу и я. Скоро все будет кончено, и тогда начнется жизнь, предназначенная нам судьбой.
После этого он снова погрузился в мрачное молчание, и я не решилась больше его отвлекать. Я видела, что гнев закипает в нем, он был на грани, страшась нападения, на которое я надеялась.
Я смотрела, как приближается дом. Хотя день был солнечный, меня не отпускало предчувствие чего-то непоправимого. Что, если чудовище уже в доме? Я еще не готова к встрече! Да и буду ли когда-нибудь готова? Я столько времени планировала эту схватку. А теперь, когда до нее осталось совсем немного, я вдруг пожалела обо всем, что сделала, чтобы оказаться сейчас здесь. Каждое движение весел приближало нас к катастрофе.
– Что такое? – спросил Виктор. – Ты как будто напугана.
Я пересела к нему на скамью и прильнула к его груди. Он продолжал грести. Ровное биение его сердца успокаивало меня.
– Я хочу тебя защитить.
– Чепуха. – Я слышала его раздражение. – Это моя работа – защищать тебя. – Вспышка гнева погасла, его голос стал холодным и твердым, как наблюдающие за нами горы. – И я это сделаю. Обещаю.
***
Хоть я была готова к нападению, в доме нас ждали только судья Франкенштейн и несколько незнакомых мне мужчин. Они стояли в столовой. Бледные розы, лепестки которых уже потемнели по краям, чахли в центре стола в окружении остывших блюд, покрытых каплями воды. Никто ничего не ел. Зачем он пригласил на нашу свадьбу незнакомцев, я не знала. Но я никогда его не понимала. Мне хотелось, чтобы они ушли, а я смогла бы подняться к себе в комнату и заняться приготовлениями. Я уже давно запасла масло и спички, а также длинные палки, из которых смастерила факелы. Я собиралась разложить их по всему дому, чтобы в случае появления чудовища у нас всегда было под рукой оружие.
– А вот и она! – сказал отец Виктора. – Элизабет Лавенца. Все эти годы я воспитывал ее, как родную дочь, а теперь брачный союз окончательно соединил ее с семьей Франкенштейн.
Присутствующие критически осмотрели меня и, удовлетворившись увиденным, покивали. Плотно сложенный джентльмен с седыми волосами и черными глазами сказал:
– Мы подготовим отчетность по активам, чтобы Виктор мог иметь к ним доступ в любой момент. Если вы пожелаете получить средства, пожалуйста, сообщите об этом заблаговременно. Но вилла на озере Комо принадлежит семье Лавенца и доступна уже сейчас.
– Я бы хотел получить средства немедленно. – Судья Франкенштейн помялся. – Для совместной жизни новобрачных, разумеется.
– Да, – сказал тучный джентльмен, – разумеется. – Он задумчиво прищурился. – Однако в соответствии с правами наследования, с которыми согласился суд, деньги останутся на счетах Лавенца и перейдут только ее наследникам. В случае отсутствия наследников состояние Лавенца перейдет в собственность австрийской короны.
Я смотрела на них в замешательстве. Я подготовилась к нападению чудовища. К этим странным новостям я была не готова.
Судья Франкенштейн кивнул, хотя челюсть у него раздраженно дернулась.
– Я вел подробный учет средств, потраченных на ее воспитание. Уверен, вы сочтете разумным запрос компенсации.
– О чем это они, судья Франкенштейн? – спросила я.
– Отец, – поправил он меня с самодовольной улыбкой.
– Вы можете подать список расходов в письменном виде, и ваши требования будут рассмотрены. – Джентльмен надел шляпу. – Или вы можете решить вопрос в частном порядке, раз уж она теперь ваша дочь. Я бы советовал последнее. Так будет быстрее.
Мужчины по очереди пожали ему руку и вышли. В комнате лениво жужжала муха – единственная, кто получал удовольствие от скромного обеда на столе. В комнате было душно, несмотря на высокие потолки и множество окон, выходящих в зеленый лес. Мне хотелось оказаться там. Стекло не защищало от непогоды – оно было преградой. Клеткой, созданной для того, чтобы любоваться свободой и красотой, не имея возможности их коснуться.
Что, если чудовище сейчас стоит снаружи, наблюдая за нами? Рвалось ли оно внутрь, с ликованием предвкушая кровавую месть, пока я, напротив, рвалась наружу?
– Ты вступаешь в наследство, – сказал судья Франкенштейн и поднял бокал вина в нашу с Виктором честь. – Оно должно было перейти к тебе в возрасте двадцати одного года или в случае замужества.
Я без сил опустилась на стул. Мне следовало заняться подготовкой к встрече с чудовищем. Я не понимала, о чем говорит судья Франкенштейн.
– Наследство? Какое наследство?
– Наследство твоего отца, разумеется. Состояние семьи Лавенца.
– Но… – Я перевела взгляд на Виктора; он поднял брови, показывая, что тоже ничего не понимает. – Я думала, он умер в тюрьме. Если честно, я думала, что это выдумка. У меня ничего не было, когда вы меня нашли.
– У тебя было твое имя. – Судья Франкенштейн сделал большой глоток и, довольно крякнув, поставил бокал. Он помолчал, вопросительно глядя на меня. – Хочешь сказать, все это время ты думала, что мы взяли тебя, не зная, кто ты на самом деле? Что мы были так наивны, чтобы поверить на слово грязной лесной ведьме?
У меня не было ответа, потому что именно так я и думала.
Его изумление усилилось.
– Ты думала, что я соглашусь женить старшего сына на девушке неизвестного происхождения? На найденыше? Элизабет. Ты ведь умная девушка.
У меня вырвался сдавленный смешок. Он прав. Я была умна. Именно поэтому я привязала себя к Виктору так крепко, поэтому я отправилась на его поиски, чтобы вернуть домой. Я знала, что не могу положиться на милость его отца. Я могла положиться только на любовь и верность Виктора, ведь только он мог защитить меня от опасности оказаться на улице.
Но, очевидно, даже при своих скромных ожиданиях я значительно переоценила великодушие его отца. Разумеется, он не стал бы все эти годы держать меня рядом без причины. Разумеется, того, что мадам Франкенштейн нуждалась в моей помощи с Виктором, было недостаточно.
– Деньги были всегда? – Из-за долгого молчания мой голос прозвучал кротко и робко. Если бы я только знала – если бы я знала, что в двадцать один год окажусь в безопасности и не буду ни от кого зависеть, не буду нуждаться в чьей-либо помощи…
Что бы это изменило?
Судья Франкенштейн оторвал ножку жареного цыпленка, впился в нее зубами и вытер с усов жир.
– Нет. Была только возможность. Я много лет сражался в суде с австрийцами, которые конфисковали поместье твоего отца. Вернуть тебе наследство было нелегко, даже после того, как твой отец умер в тюрьме. Все мои поездки за границу были нужны, чтобы представлять тебя в суде. Ваша свадьба случилась очень вовремя. Еще немного, и мне пришлось бы сдавать этот дом внаем – только представь, мне! Предприимчивому землевладельцу! Мой отец уже распродал большую часть нашей земли, и мне с трудом удалось выжать деньги из того, что осталось. Но теперь ты стала частью семьи, и твой муж возьмет на себя заботу о твоих финансах. А ты можешь начать возвращать долг за годы проявленной к тебе доброты.
– Отец, – сказал Виктор. Его голос источал отвращение. – Если это деньги Элизабет, она может распоряжаться ими так, как пожелает.
Я взяла его за руку. Теперь истинные причины столь бурной радости судьи Франкенштейна по поводу моего возвращения домой были очевидны. Его никогда не интересовала я; его интересовали деньги, которые принесет мое имя.
Виктор этого не знал. Он никогда не задумывался о моем имени и происхождении. Он всегда любил меня такой, какая я есть. При мысли обо всех моих ухищрениях и манипуляциях меня охватил стыд. Он был куда честнее со мной, чем я с ним. Я хотела быть с ним, потому что он мог меня защитить. Он хотел быть со мной только потому, что я была его Элизабет.
Я посмотрела на него со слезами на глазах.
– Я люблю тебя, Виктор Франкенштейн.
Он погладил меня по щеке и поцеловал туда, откуда стер слезу.
– Конечно, любишь. А я люблю тебя, Элизабет Франкенштейн.
Впервые это имя по праву принадлежало мне. Я представляла себе это иначе. Но в тот день все было не так, как я себе представляла.
Виктор прокашлялся.
– Я не испытываю желания проводить медовый месяц в этом месте. По счастью, мы только что получили в качестве свадебного подарка виллу на озере Комо! Только представь, сколько места у нас будет. Только мы – и никого больше. – Виктор протянул мне руку, помогая подняться. – Иди собирай вещи, жена. Нам с тобой нужно побыть какое-то время подальше от этих стен.
Судья Франкенштейн поднялся; его лицо побагровело от злости и сравнялось цветом с вином в его бокале.
– Нам нужно обсудить финансовые вопросы.
Виктор замахал руками, поторапливая меня.
– В день нашей свадьбы нам нужно думать только о нашем будущем.
– Неблагодарный щенок! – взревел его отец.
Виктор повернулся к нему, и улыбка сменилась таким холодом, что даже я содрогнулась, хотя его гнев был направлен не на меня. Он ударил кулаками по столу, и выщербленная посуда задребезжала. Его отец подскочил, зацепившись за стул за спиной, но не упал, а тяжело на него опустился.
Я положила ладонь Виктору на спину и начала поглаживать шею, чтобы его успокоить. Отчасти мне хотелось, чтобы он потерял контроль, впал в один из тех жестоких припадков, что одолевали его в детстве. Чтобы его отца охватил еще больший ужас.
Чтобы Виктор сделал ему больно.
Но Виктор откликнулся на мое прикосновение, глубоко вздохнул и выпрямился.
– Я знаю, что ты обо мне думаешь, – сказал он отцу. – Что ты всегда обо мне думал. Ты никогда не видел меня по-настоящему, никогда не видел, на что я способен. Ты искал только недостатки, только слабости. Моя невообразимая, не знающая равных, неудержимая гениальность заставляла тебя нервничать и чувствовать себя никчемным. Ты хотел меня облагородить. Хотел, чтобы я посвятил жизнь погоне за деньгами, которые нужны тебе, чтобы удовлетворять свои желания и прихоти. И ты хотел использовать в этих целях Элизабет. – Виктор подался вперед; судья Франкенштейн вжался в стул, и застарелый страх проступил на его лице снова. Он слишком привык к прирученному Виктору. – У тебя нет над нами власти, старик. А если ты еще хоть раз попытаешься меня контролировать, ты поймешь, что такое настоящая сила и кому в этой семье она принадлежит.
Он отвернулся от отца; лицо его оставалось ледяной маской, пугающей нечеловеческим отсутствием эмоций. Я видела ее лишь секунду, после чего он перевел взгляд на меня и снова стал моим Виктором.
– Ну что, – сказал он, – вернемся в твой старый дом?
Я думала, что мы сразимся с чудовищем здесь, но новые обстоятельства перевернули все с ног на голову, запутали и усложнили. Путешествие на лодке, отчужденность, которая ощущалась между нами и этим домом; его отец; чудовище…
– Да, – сказала я и снова взяла его за руку. – Отведи меня домой.
