Мы отправились в путь по Роне до того места, где она соединялась с озером Комо. Река была быстрой, но спокойной, а вид ее живописных берегов наполнял грудь почти религиозным восторгом. Зелень и золото берегов сулили счастье и здоровье.

Но мои мысли то и дело возвращались к откровениям судьи Франкенштейна и тому, как они меняли мою жизнь. Волнение почти вытеснило из моей головы чудовище и его предстоящее нападение. Река мягко уносила меня от прошлого – и в прошлое возвращала.

Будь я в состоянии мыслить трезво, я бы, наверное, отложила наше возвращение. Озеро Комо обошлось со мной жестоко. У меня не было о нем счастливых воспоминаний. Моя жизнь у озера состояла из голода, боли и лишений. Я всегда считала Виктора своим спасителем, потому что он забрал меня оттуда.

А теперь мы возвращались, чтобы отпраздновать наш законный союз. По крайней мере, Виктор, кажется, смягчился за время нашего путешествия. Его напряженное возбуждение и волнение развеялись. С каждой пройденной лигой ему становилось все спокойнее, потому что с каждой лигой мы все дальше удалялись от нашего преследователя. Рыба выпрыгивала из воды, обгоняя лодку, и мы смеялись, указывая на нее пальцами. Но он видел, что я не разделяю его безмятежности.

Он взял меня за руку.

– Ты печальна. Если бы ты знала, что мне пришлось вынести и что мне, возможно, еще предстоит, ты бы приложила все усилия, чтобы помочь мне забыть об отчаянии и насладиться спокойствием и свободой хотя бы сегодня, когда у меня есть на это право.

О, я знала! Я прекрасно знала. Он был в полном неведении и по поводу того, что было мне известно, и по поводу моих детских горестей, которые воскресила в памяти эта поездка.

Но я не забуду, что он не знал о моих деньгах и никогда ими не интересовался. Что он не позволил отцу отнять их, пока я не собралась с мыслями и не придумала, как защитить их от него.

Не то чтобы я не хотела помогать Франкенштейнам… Я просто…

Нет. Пожалуй, все-таки не хотела. Мадам Франкенштейн с ее бесстрастной, вынужденной добротой, была мертва. Уильям, прекрасное дитя, тоже. Эрнест, будучи средним сыном, сам найдет свой путь, не рассчитывая на наследство. А Виктор был моим независимо от богатства его семьи.

Я росла в постоянном напряжении, опасаясь совершить ошибку и снова остаться одной без средств к существованию. А судья Франкенштейн, зная, что этого не случится, никогда не утруждал себя тем, чтобы успокоить меня или заверить, что я в безопасности, предпочитая, чтобы я считала себя в неоплатном долгу перед его великодушием. Даже этот брак, который можно было отложить до моего восемнадцатилетия, был представлен мне в качестве лучшего из возможных вариантов, хотя он прекрасно знал, что в двадцать один я получу достаточно средств, чтобы стать независимой.

Я прикрыла глаза, пытаясь разобраться в чувствах. Какую жизнь я бы выбрала, знай я об этом?

Но подобные мысли казались безумием. Я об этом не знала. Я сама потребовала, чтобы свадьба состоялась как можно скорее, чтобы расставить ловушку. А теперь с Виктором меня связывали не только жизнь и любовь, но и его ужасный секрет – чудовище. Я не выбирала эту жизнь, но я останусь верна тем, кто выбрал в ней меня. Я останусь верна Виктору. Я останусь верна памяти Жюстины.

Я открыла глаза и слабо улыбнулась Виктору. Этого оказалось достаточно, чтобы его успокоить, и он вернулся к созерцанию живописной природы вокруг.

– Начать сначала – это именно то, что нам нужно, – сказал он. – Здесь, вдали от прошлого. Новая совместная жизнь, которую мы будем создавать вместе. – Он обнял меня за талию. – Ты сможешь заниматься живописью. Я вернусь к учебе. Мы будем жить уединенно и тихо. У нас будет достаточно времени, чтобы я смог исправить ошибки прошлого.

Я тоже была полна надежд. Я устроила нашу свадьбу, чтобы ускорить встречу с чудовищем. Но когда мы оказались в водах озера Комо, вся моя детская уязвимость, хрупкость и отчаяние пролились мне на плечи, как моросящие капли дождя. Они пропитали все вокруг, и скоро я промокла насквозь.

Я была еще не готова к встрече с чудовищем. Я, Элизабет Франкенштейн, соглашусь на отсрочку и на берегу озера Комо попытаюсь разобраться, кто я, в сущности, такая.

Все внутри виллы – знакомой мне, как давний сон, – было покрыто пылью и закутано в белую ткань, словно в погребальный саван. Я бродила по комнатам, словно в дреме. Я трогала вещи в надежде пробудить хоть какие-то воспоминания, какую-то связь с жизнью, которая была мне возвращена.

Я ничего не чувствовала.

Виктор оставил меня в спальне, а сам отправился исследовать другую часть дома, несомненно, рассчитывая отыскать библиотеку. Утром мы пойдем в город и наймем какую-нибудь женщину на место кухарки и экономки до тех пор, пока не выясним размеры моего состояния и масштабы помощи, которая нам понадобится.

Возможно, среди встреченных в городе людей будут дети из моей приемной семьи. Надо обязательно нанять старую женщину. Мне нечего опасаться своей прежней семьи. Я больше не была их жертвой; я была замужней женщиной. Я ничем им не обязана и отклоню любые требования, которые мне могут предъявить.

Я стояла у окна, глядя, как закатное солнце пробивается сквозь рассеивающиеся дождевые облака, чтобы последним ослепительно-золотым лучом проводить день моей свадьбы. Я рассчитывала, что этот день станет днем пламени и мести. Чудовище рассчитывало на то же самое. Но я находилась не там, где должна была находиться, а потому ничто не могло помешать нам в нашу брачную ночь.

На меня с новой силой сошла паника; впрочем, это был не смертный ужас, а скорее унизительный страх.

Виктор был мне мужем. В детстве мы сотни раз делили постель. Но теперь мы были женаты: я в свои семнадцать была уже не ребенком, а женщиной, а он…

Я не решалась обернуться. Кровать у меня за спиной как будто росла, занимая все больше места, как само чудовище в ожидании той минуты, когда оно придет за мной.

Я хотела выйти замуж, чтобы убить чудовище. Во всех своих планах брачную ночь я проводила в борьбе за свою жизнь и жизнь Виктора. Я ни разу не допускала мысли о брачной ночи, которую мы проведем в безопасном месте и относительно свободными.

Я вдруг страстно захотела, чтобы у меня была мать. Не такая мать, каких я знала, – ужасная женщина, которая, как я искренне надеялась, была мертва, и бесполезная мадам Франкенштейн, – а такая, какой она, в моем представлении, должна быть.

Такая, как Жюстина.

Тоска по подруге пронзила меня физической болью, и я рухнула на пол. Я сбежала из Женевы, но не смогла сбежать от призраков прошлого.

Я не могла просто жить здесь в безопасности. Заниматься живописью. Сидеть рядом с Виктором, погруженным в книги. Может, мы и покинули Женеву, но я не отказалась от своей цели. Я достала записную книжку, торопливо припоминая все, что мне известно о чудовище и что я о нем записала.

Написанные мною строки безжалостно воскресили в памяти труп Уильяма. Я жалела, что я его видела, что навсегда запомнила его холодное тело, закрытые глаза, страшные синяки на шее. Даже сейчас они стояли у меня перед глазами – каждый отпечаток, оставленный на его коже жестокими пальцами.

Я представила, как чудовище поднимает его, зажимает ему рот, обхватывает огромными лапищами его тонкую…

Я отложила записную книжку и поднесла пальцы к шее. В этом было что-то неправильное. Я чувствовала, как моя уверенность начинает рассыпаться по краям.

Отпечатки пальцев на шее Уильяма были не бесформенными и вовсе не большими. Они были тонкими и изящными, как мои собственные пальцы.

А значит, Уильяма убило не чудовище.

Кто-то другой медленно выдавил из мальчика жизнь. Кто-то другой осторожно взял медальон. Кто-то другой нашел Жюстину и подложил ей медальон, пока она спала. Кто-то другой продумал все до мелочей, чтобы…

У меня вырвался сдавленный всхлип.

Кто-то другой продумал все до мелочей, чтобы получить тело Жюстины.

– Виктор, – прошептала я.

– Да, любимая? – отозвался темный силуэт на пороге комнаты.