Глава 12

Вечер закончился замечательно. Посетовав на позднее время и необходимость быть на службе с утра, леди Виола позволила проводить себя к карете и, нежно погладив кавалера по щеке, произнесла: «Спасибо». После поднялась на цыпочки, оставив мимолетное тепло губ на его подбородке, вспорхнула в карету и исчезла с гулким перестуком колесных ободов по брусчатке.

Волшебство не исчезло вместе с дамой. Задумчивый и несколько погрустневший убийца вернулся в гостиницу, где, сбросив плащ и сапоги, не раздеваясь растянулся на кровати. О чем он думал сегодня ночью? Неважно. Важно только то, что впервые за всю свою взрослую жизнь Механик уснул сам, не прибегая ни к специальным упражнениям, ни к регуляторным способностям организма.

С утра, вскочив с кровати в изрядно помятом платье, но совершенно не расстроившись от этого, Механик бодро принял ванну, вышел под рассветающее небо, улыбнулся толстой тетке, тащившей за руку заспанного мальчишку.

Позавтракав пирожками с мясом и капустой и залив все огромной порцией кипрейного чая, он внезапно вспомнил о своем задании. Сосредоточившись, он удовлетворенно отметил спокойно пульсирующие в сознании маячки. Те, что принадлежали мальчишкам, на которых он отметился, расследуя гибель Старика. Маячка помощницы не было, но это его не расстроило.

Она могла просто выйти за пределы чувствительности, сбежать из города или оказаться на другом конце мира. К тому же и в лучшие дни Механик не был настолько силен, чтобы покрыть полем внимания всю столицу. А сейчас, как он предполагал, это поле вовсе составляло не более пары километров в диаметре. Сегодня с утра он уже жалел, что не повесил такой же маячок на Виолу. Конечно, он знал, как ее найти: не адрес, но девушка весьма увлеченно рассказывала о своей работе, а Институт был недалеко. Хотя и это место представляло собой конгломерат строений, сравнимый с небольшим городом. Но сегодня Калиничу хотелось простого подтверждения, что девушка где-то рядом, в пределах досягаемости.

Площадь смотрелась странно: огромное кольцо чистой брусчатки, с неестественно глубокими щелями, Калинич даже поковырял пальцем в одной, опоясывало место пожара. Вокруг сгоревших «Сестричек» было достаточно грязно: пепел и обломки, тряпки, натоптанные дорожки, что вели к дому и от него через всю площадь, через кольцо чистой поверхности. Ухватив двумя пальцами куртку пробегающего мимо парнишки, Механик сунул ему в руку мелкую монетку, заглушив этим возмущенный возглас, и, ткнув пальцем в пожарище, коротко бросил:

– Это что?

– Здеся, милсдарь, – малец хлюпнул носом, – бордель горел, тому дня три, вот, наверно, много народу пожгло.

– А это? – палец переместился на вычищенную мостовую.

– Это маги тут експрименты делали, ух и жуть была, я сам видел, могу рассказать. – Мальчика замер, наблюдая за Механиком, монета уже исчезла в недрах его одеяний, но протянутая рука не оставляла никаких сомнений. Хмыкнув, Калинич уронил в ладошку еще одну монетку.

– Давай послушаем.

– Дело было такое, бордель-то ночью горел. Ну… прибежали стражники, пожарные, соседи сбежались, ору было – давай тушить все. Но пока маги не при-шли, ничего не выходило. Все сначала поливали водой ближние дома, чтобы огонь не пошел дальше гулять, а потом маг такой вышел весь. Как топнет ногой, и огонь задохся весь, вот. Только я слышал, – мальчишка понизил голос и важно кивнул, – что тама люди еще живые были, и когда чародей свое колдунство учинил, то они вместе с огнем и задохлись, вот.

– Из-за чего пожар был?

– Да кто ж его знает. Или шлюха какая лампу разбила, или пьяный свечу не стушил.

– Ладно, дальше что было?

– Вот народ забегал весь. Тама не все задохлись, еще нескольких вытащить успели. Завалы долго разгребали, маг как колданул – огонь погас, но потом дом рушиться стал, прямо сам в себя заваливаться. Вот до полудня и гребли, а опосля магов туча прям прикатила. Все в каретах такие, стали штукенции всякие ставить, одну вот прямо здеся, – мальчуган постучал ногой по мостовой, – и поставили, народ отгонять стали, но я на крышу тама вот залез и все-все видел. Согнали, начит, всех сначала, а опосля пригнали кучу народу писарей всяких, все одеты одинаково. Целую тыщщу пригнали, не меньше.

– Прям-таки и тыщщу? – усмехнулся Калинич.

– Ну, может, и не тыщщу, но много очень. Они все там стояли ждали, а потом, видно, шишка важная приехала, начальство, поди, и все засуетились, забегали, и тут как полыхнет прям вся площадь, и на ней словно пузырь мыльный вырос. Вот страху было, токмо пузырь непростой, он весь как зеркало был, огромный, прям до неба почти, я подходил на себя поглядеть, токмо потрогать не дали, стража кругом стояла, никого не пускала, окромя своих. Но я видел, как люди в этот пузырь спокойно вот так входили и выходили. А еще телеги громадные заезжали с мешками. Но про то, что в мешках, не ведаю.

– Может, погоревших в мешках вытаскивали?

– Нееее, – малец затряс головой. – Погорельцев вон тама складывали, их на других телегах увезли опосля. Прямо, говорят, в Институт, никак для опытов своих и експриментов забрали. Будут зомбей всяких делать, поди.

– Не отвлекайся, что с пузырем-то?

– Да ничего, стоял себе пузырь этот и стоял, а потом раз, и пропал, вот народ оттуда весь разошелся, и солдаты опять стали завалы разгребать. Только на площади чисто сделалось, ни пылинки не лежало, это уже потом натоптали.

– Любопытно, держи монетку, – Калинич вложил медяшку в пыльную ладошку.

Малец, спрятав добытое за щеку, быстро замелькал босыми пятками, удаляясь вверх по переулку. Не так давно по этому же переулку убегал сам Механик. Воспоминания испортили настроение. Механик все еще раздумывал, стоит ли рассказывать о своей неудаче нанимателям. С одной стороны, был приказ об автономном поиске и минимизации контактов, с другой стороны, угроза была достаточно серьезна. По прикидкам Калинича, в столицу он прибыл для важной миссии, а история со Стариком и его помощницей была лишь побочным заданием, призванным скорее занять его, ну и заткнуть дыру свободным ресурсом.

Не придя к окончательному мнению, он направился в трущобы, где на втором этаже обветшавшего кабака, в той самой комнатке, где расстался с жизнью бандит по кличке Ржавый, нагнал порядочного страху на трактирщика. Тот имел какое-то длинное имя и кличку, но про себя Механик так и звал его Сутулым.

Наказав ему разузнать поболее о жертвах пожара и выяснив, что самого Механика в кабаке никто не искал и не пытался выйти на его след через отребье, Калинич покинул трясущегося Сутулого и решил прогуляться вдоль Синташты.

Вечерний воздух был достаточно свеж, и прохожие, кутаясь в свои плащи, с удивлением смотрели на легко, по-летнему, одетого Механика. Остановясь на широком мосту, он провожал взглядом баржи и кораблики, тянущиеся к пристаням вдали. Отойдя от центра моста на наветренную сторону, чтобы дым от паровых движителей барж не закоптил светлого костюма, он прислонился к перилам моста. Взгляд сам собой соскальзывал с водной глади на город, туда к центру, где высились тонкие и изящные шпили, вырастающие из величественного ансамбля зданий, что в народе звался просто – Университетом.

Если поутру он испытывал лишь легкую досаду оттого, что не поставил метку на Виолу, то сейчас, ближе к ночи, эта досада превратилась в острое сожаление. Теперь свой поступок он не называл в мыслях иначе, чем глупым и бестолковым. Воображение придумывало множество причин, по которым вчерашняя встреча может стать единственной. И несмотря на договоренность, несмотря на то расположение и доверие, которое убийца ощутил к девушке, сегодня ему казалось, что он сглупил.

Вчерашним вечером, перед самым расставанием, они сговорились встретиться через день, Механик, неожиданно даже для самого себя, пригласил даму на прогулку по Ботаническим садам, и та благосклонно приняла приглашение. Но может ли быть так, что она и не думала являться на встречу? Что согласилась лишь для отвода глаз, не желая огорчать отказом и портить вечер. Или она передумает позднее? Калинич мог выследить ее в Университете, мог узнать ее полное имя, должность, мог даже навестить ее там. Но не будет ли такая назойливость отталкивающей?

Рассматривая ажурные шпили, Механик со страхом подумал о том, что не может просто выбросить из памяти вчерашний вечер. Не может сосредоточиться, и какой невыносимой мукой кажется ожидание. Надо отвлечься. Хлопнув затянутой в перчатку ладонью по тщательно протертым от сажи и гари перилам моста, он решительно зашагал в центр.

Сознание к нему вернулось сразу. Со вспышкой боли пришло и понимание – вчера вечером он все же надорвался, оставив свое тело в беспомощном состоянии, более того, оставив опасного человека без присмотра рядом со своей подопечной. Распахнув глаза, он вскочил, формируя функцию вокруг ладоней, но не давая ей принять законченной формы. Ему еще пришлось откинуть с себя плащ, в котором он чуть было не запутался.

В домике было тихо. Ровно дышала на своем топчане девушка, рядом с ней, держа ее за руку, полусидя посапывал парень. Судя по его неудобной позе, за ночь тот порядком измучился.

Успокоившись, Сатхи огляделся. Печь уже остывала, отдавая маленькой комнате последние крохи тепла. Возле нее почти не осталось дров, лишь пара недлинных полешек сиротливо лежала перед дверцей, в ожидании приношения огню. Возле вытянутой ноги парня стояла кружка с ивовым отваром, Сатхи отхлебнул немного, удостоверившись, что юноша все сделал правильно. Накрыв юношу плащом, он закинул последние дрова в печь.

Стараясь не скрипеть и не хлопать дверью, вышел в свежесть утра. Почистив котелок и набрав в него свежей воды, жнец отправился за дровами, попутно отметив, что свое оружие парень прибрал. Увы, раздобыть кролика или еще какого-нибудь мяса ему не удалось. Вернувшись с охапкой хвороста, он снова удалился в лес, решив запастись топливом основательно. Парень с девушкой, вымотавшись за ночь, на его перемещения не реагировали. Но жнецу надо было проверить состояние Кары, потому он мягко потрепал юношу по плечу, на что тот ответил мутным взглядом, отполз в угол и, закутавшись в плащ, моментально уснул.

Сегодня Кара была уже не так горяча. Прослушав ее дыхание и осмотрев полузатянувшуюся рану, жнец сделал вывод, что его вчерашние усилия все же оказались не зряшными. В ходе осмотра Кара проснулась и смогла перекусить остатками вчерашнего ужина. Больше еды не было, и Сатхи твердо решил совершить вылазку за припасами.

Проблема была в девчонке, та не желала оставаться наедине с дворянином, не доверяя ему. Жнец не признался ей, что ночью сам был беспомощней младенца и их жизни были в руках юноши. То, как он ими распорядился, развеяло множество подозрений Сатхи, но и он был решительно настроен на то, чтобы присматривать за нор Амосом.

Ближе к полудню продрав глаза и пробурчав достаточно громко, но как бы про себя, про невоспитанных людей, которые не дают отдохнуть молодому организму, юноша протопал к ручью, где, содрав с себя одежды, без стеснения рухнул в ледяную воду. Наплескавшись всласть, он поднялся выше и из-под полузатопленной коряги вытащил довольно большую рыбину. Выкинув ее танцевать на траве, побрел еще выше по течению, за что был вознагражден уловом из двух не менее увесистых особей.

Растеревшись рубахой и вооружившись небольшим ножом, дворянин удивительно споро распотрошил добычу и развел прямо на берегу небольшой костерок, в центре которого установил плоский речной камень. Когда костер прогорел до жарких углей, выложил на камень две рыбины, уже посыпанные солью и собранными тут же в лесу травками. Третью, завернув в листья, прикопал у воды. На немой вопрос Сатхи пояснил, что на ужин, для ухи.

После того как все насытились удивительно вкусной жареной рыбой, Сатхи озвучил свое желание прогуляться до деревни за припасами. Юноша, поколебавшись и посматривая на девчонку, согласился сопровождать жнеца, а Кара выпросила себе длинный нож из арсенала дворянина. Сатхи сложил остатки трапезы в котелок для девушки и проверил, что та способна самостоятельно передвигаться. Жнец перестарался вчерашней ночью настолько, что практически срастил перелом предплечья, и стало возможным снять шину. Да и рана в боку затянулась, так что остался только перелом ключицы, тоже, впрочем, изрядно подзаживший.

Мужчины двинулись в путь, договорившись еще у домика, что дорогу будет выбирать юноша. Сатхи пристально следил за его лесными повадками. Если забыть о том, что перед ним дворянин, вполне можно было принять юношу за егеря, осматривающего свои владения, настолько органично и естественно тот шел по лесу.

Дорога оказалась удивительно коротка и удобна. Вспоминая, как ломился через лес несколько дней назад, как плутал и путался в буреломе, Сатхи невольно чувствовал неловкость.

До Перекопа они добрались еще до сумерек. Учитывая, что отправились в путь за пару часов до полудня, это произвело на жнеца большое впечатление. Дорогой сговорились, что не будут разделяться: нор Амос тоже не очень доверял спутнику и не желал выпускать его из поля зрения.

Наскоро перекусили в трактире. Сегодня трактирщик был не особенно разговорчив, хотя он и узнал дворянина, но прибывающий к вечеру поток посетителей не давал ему возможности даже присесть на минутку. Так что новостей особо узнать не получилось. Служанка, принесшая еду, приняла заказ на провиант на неделю и, зажав монеты в маленькой ладошке, убежала в кухни.

Пока служанки собирали припасы, спутники решили прогуляться к лекарю, посмотреть, может, какие травы и снадобья помогут девушке быстрее набраться сил. Но выходя из трактира, жнец почуял близкую пульсацию: рядом был измененный, и вся природа Сатхи, все его инстинкты вопили, требовали принять меры.

Функция пульсировала все неистовей, вспышками искажений била по чувствам. Это глупцы верят в то, что у человека их всего пять. Слепо пересчитав и разделив их на группы, они забыли, что есть чувство голода, тепла и холода, пространства. Сейчас Сатхи, раскручивая вокруг себя тугие пружины функции, невидимые никому, кроме него, ощупывал пространство вокруг. Словно во сне, все его внимание сконцентрировалось на невзрачном человечке, что возился с лошадьми только прибывшего каравана. Одетый в добротную кожаную куртку и штаны плохо крашенной шерсти, тот не замечал пристального внимания жнеца, но его душа… Она кричала, вопила, умоляла и взывала к миру, к природе – адептом которой являлся жнец.

Надсилы, боги для богов, существующие независимо от веры и почитания, независимо от суждений и предпочтений смертных, неперсонифицированные и всеобъемлющие, они составляли плоть мира. Душа звала, умоляла о спасении, еще не распавшаяся на энергии, но уже теряющая оболочки.

Жнецу было все равно, было ли это результатом сложных экспериментов, добровольно или же по принуждению, или неудачным выбросом, магической катастрофой, что временами возникали, подчиняясь своим, мало кому известным, законам.

– Альбин, – превозмогая себя, жнец обратился к юноше.

– Что?

– Я тут отлучусь ненадолго. Что-то после трактира живот прихватило, давай к лекарю без меня, а встретимся у западных ворот.

– Почему у западных? Нам же на восток.

– Так ты сам говорил, что надо запутать след. Так и мы вроде как отправились от Аркаима подальше, а там сделаем круг и вернемся.

– Разумно. Тебе попросить что-нибудь от живота?

– Да нет, все будет нормально. Возьми белого земляного жира для Кары и ивового порошка. Ну, и там глянь, может, ромашки сбор или ласточки будет.

– Ласточки?

– Чистотела, только смотри, чтобы настой не мутный был, да ты справишься… иди.

– Хорошо, – Альбин, кивнув, зашагал далее.

Жнец, проследив, как юноша вышел из широких ворот в переулок, действительно отправился к отхожему месту и, быстро справив малую нужду, приостановился у конюшни, дергая якобы запутавшуюся завязку.

Людей вокруг было много, и его жатва могла стать слишком кровавой, а оставлять после себя такой след было не с руки. Тем не менее Сатхи легко бы ради спасения одной души убил бы и тысячу человек, благо сами их души были бы в безопасности, но не здесь и не сегодня.

Негромко матеря запутавшуюся завязку, он медленно продвигался вдоль конюшни, пока не споткнулся о толстый брус, которым на ночь закрывались ворота. Потеряв равновесие, жнец схватился за проходящего мимо мужика в кожаной куртке и, рассыпаясь в извинениях и благодарностях, принялся опутывать его душу функцией.

Душа, уже потеряв способность самостоятельно пересечь завесу и вернуться в последнюю обитель, задергалась, не веря в спасение.

Сатхи плел тончайшую сеть, чтобы поймать ее на выходе из тела. Но извлечь, не убив носителя, не мог. Да и опасно оставлять тело без души: такое может не погибнуть сразу, а притянуть к себе шинга. Сам же недавно рассказывал девчонке. Увы, процесс оплетения был достаточно небыстрым, и жнец, сбиваясь на пределе концентрации, предложил своему «спасителю» пропустить по кружечке пивка.

Со стороны это выглядело как обычная пустая беседа двух мужчин – ничего подозрительного или привлекающего к себе внимания.

Новый знакомец жнеца, оглянувшись на старшего по каравану, который как раз, бросив распекать молоденького грузчика, зашел в таверну, согласился. Только предложил сделать это не в зале, а где-нибудь в укромном месте. Ибо караванщик зверь еще тот, может и оштрафовать, даже за такую малость. Понимающе усмехнувшись, Сатхи заверил конюха, что все будет в порядке, и, сговорившись с новоприобретенным другом, отправился в трактир. Купив малый бочонок темного пива и прихватив пару кружек, он зашел за конюшни, где его уже ждал предвкушающий угощение конюх.

Передав ему честь сражаться с крышкой бочонка – кран Сатхи не купил специально, чтобы потянуть время, – жнец принялся снова улещивать душу и опутывать ее функцией. Наконец, когда крышка бочонка уже была взломана и жнец с конюхом успели пропустить по паре кружек, душа сдалась и начала, ворочаясь, отделяться от тела. Сатхи мгновенно сформировал из функции керамбит, взмахнул, обрезая все связи духовного с тварным, принял душу в ладони.

Она оказалась такой маленькой, что хватило совсем небольшого прокола в завесе. Поместив душу в мир, жнец изрядно напитался хлынувшей оттуда энергией, восстанавливая силы, потерянные в схватке с неживым и потраченные на лечение Кары. Наконец, когда прокол затянулся, он повернулся к пустой оболочке и, перехватив ей горло, аккуратно пристроил к стене конюшни, в которой продолжала кипеть работа. Смыв с рук брызги крови остатками пива, он перекинул пустой бочонок через забор и уже собирался отправиться следом за ним, когда за спиной послышалось аханье. С досадой формируя функцию в ладони, жнец обернулся, чтобы уставиться в распахнутые от удивления глаза нор Амоса.

– Какого… – юноша захлебнулся возмущением. – Ты что творишь, гад?

– Тихо, – Сатхи развеял функцию, не обращая внимания на появившийся в руке дворянина кинжал. – Так было надо, после объясню, просто поверь мне.

– Ты же человека убил, прирезал просто, надо стражу звать.

– Погоди, вспомни про Кару. Стража задержит нас надолго. Да я и не смогу им все объяснить, не поймут. Давай договоримся, по возвращении в кушню сядем, и я все объясню. А там, если решишь, можешь обратиться к страже, я препятствовать не стану, даю слово.

– Я тебе что-то не верю, а о Каре я теперь и сам смогу позаботиться.

– Ты ошибаешься. Девчонка не примет твоей помощи. Да и с тварью, что идет за ней, тебе не справиться.

– Что за тварь еще?

– Мы будем разговаривать об этом над трупом?

– Ладно, я поверю тебе сейчас, но учти, я за тобой слежу.

– Не сомневаюсь, пошли уже, пора.

Спутники быстро преодолели забор, оставшись незамеченными. Припрятав порожний бочонок с кружками в кустах, обошли ограду и вновь зашли в трактир. Служанки уже приготовили мешки с припасами. Альбин добавил пару монет за старательность и, рассказав избитую в столице шутку, от которой девицы залились звонким смехом, учтиво распрощался.

После спутники спокойным и уверенным шагом пересекли деревеньку и вышли через западные ворота. Юноша остался верен себе, не упустив возможности перекинуться парой слов с привратником. Особенных новостей не было, если не считать вчерашнего обоза с армейскими припасами. Поправив за спиной тяжелые баулы, спутники дружно зашагали в наступающую на мир темноту.

Чуть позже, когда звезды уже достаточно уверенно сияли с небес, а в свете полной луны можно было даже читать, путники свернули с дороги, обошли по длинной дуге Перекоп, перелезли, матерясь и чертыхаясь, овраг и пустились аккуратным бегом вдоль того самого ручья, ставшего гораздо полноводнее. Выдерживая договоренность, Альбин молчал всю дорогу, лишь изредка подавая знаки, предупреждая Сатхи о возникающих препятствиях, будь то яма или низко нависшая ветвь дерева.

По вступлении в лес стало гораздо темнее, и бег пришлось заменить осторожным шагом. Несмотря на то что у нор Амоса не было ночного зрения, как у жнеца, он двигался вполне уверенно, хотя и немного осторожничал.

Сатхи решил, что если бы не функция и возможности, которые жнец обрел благодаря ей, то юноша мог бы стать вполне серьезной угрозой и для него. Впрочем, расслабляться не стоит, кто знает, что у дворянина в запасе и удастся ли договориться с ним после того, как Альбин видел его за жатвой.

Убивать юношу не хотелось. Учитывая его способности и сообразительность, тот вполне мог пригодиться, но стоит ли открываться ему, как Каре? Да и поймет ли он, поверит ли? Жнец не любил полагаться на авось, но чтобы поймать тварь, чтобы вырвать из нее душу, готов был на многое.

Мужчины ушли, подготовив все необходимое для моего существования.

Сатхи проверил, смогу ли я самостоятельно встать, дабы утолить жажду или справить нужду, а дворянчик притащил немаленькую рыбину, на случай если я проголодаюсь. Такое отношение ко мне изрядно раздражало. Их постоянные хлопоты и суета, пристальное внимание заставляли все время быть настороже.

Пусть жнец своими поступками, а более того, рассказами заслужил каплю моего доверия, но дворянчик был неправильный. Слишком неправильный, на мой взгляд. Не ныл, не требовал к себе внимания или подчинения, не пытался указывать и командовать. Слишком тихий для дворянина. Если бы не уроки дядюшки Рамуса в театральной труппе, я бы решила, что он ряженый. Но нет, так двигаться и так себя вести может лишь тот, кого с самого детства учили толпы педагогов, тренеров и учителей.

А его невозмутимость? Этот мягкий спокойный голос и вечная доброжелательная улыбка, так и хочется стукнуть чем-нибудь потяжелее. А привычка смотреть прямо в глаза… Нет, это не лицедей, оттого и противно. Красивый и красиво говорящий, а внутри у всех у них гниль. Жажда наживы и презрение ко всем, кто ниже. Уж я-то знаю, насмотрелась.

Меня всегда поражала людская глупость. То, как люди боятся ночи, мертвецов, чудовищ, не замечая, что все злые и отвратительные дела вершатся живыми и красивыми, умными и вроде как достойными людьми. Вся мерзость вылезает днем, а ночью опасно только отребье. Но там, где уличный грабитель зарежет одного, такой вот красивый дворянчик одним движением пера убьет тысячу.

Тем не менее рыба была съедена вечером, и поход к нужнику меня не прикончил.

Сегодня я чувствую себя куда лучше. Дворянчик оставил мне длинный кинжал, мои почти все остались в борделе. Выздоравливать по приказу я пока не умею, так что пришлось полдня просто собираться с силами, а уже к вечеру удалось немного привести себя в порядок, омывшись в ручейке. Слава богам, мне удалось сложить на берегу небольшой костерок и простирать одежду. Рука, вылеченная жнецом, слушалась отлично, и перелома как не бывало, но боль в ключице нет-нет да постреливала, напоминая о себе. Однако боль – это совсем не повод ходить в вонючем тряпье. Да и спать на старых тряпках совсем не дело.

Нарезав лапника и оборвав половину полянки, мне удалось качественно изменить условия проживания.

В итоге к ночи я валилась с ног. Моих сил еще хватило на то, чтобы развести в печке огонь и подпереть дверь поленом. Засыпая на подушке, изготовленной из душистых лесных трав, я еще успела подумать о своей безопасности и подгребла поближе кинжал.

Утро встретило легкой головной болью и резью в желудке. Подобрав остатки ужина из котелка и совершив весь возможный в данных условиях туалет, я вычистила котелок и заварила в нем душистого чаю, а потом развалилась на полянке под нежный пересвист лесных птах.

Никогда не понимала, почему выздоравливать надо непременно в постели, запершись в комнате и в окружении всяких вонючих штуковин? Соорудив из того же лапника лежанку, я развела костерок и положила рядом заточенный огнем кол. Все же если вдруг на поляну выйдет хищник, то отбиваться от него самодельным копьем лучше, чем недлинной железкой.

Мягко потрескивает пламя, облизывая красно-синими языками осиновый хворост.

Жаль, я не в ладах с охотой. Никогда не интересовалась, да и Старик не был охотником. Если не брать в расчет самую интересную из охот – охоту на людей. Но урчащий желудок сейчас не разделял моих пристрастий, напоминая о себе периодическими резями. В остальном же, если забыть о голоде, о непостижимом немертвом, жаждущем моей головы, о сказочных демонах, о незавершенной мести, здесь было прекрасно. Пение птиц и шелест ветра в пожелтевших и покрасневших листьях, мягкий запах лесных трав и сырого мха, недалекое журчание ручейка. Я могла бы тут жить. Если кто-нибудь принесет еды, конечно.

Солнце повисело в зените, согревая полянку, медленно сползло к западу, скрываясь за верхушками деревьев. В котелке закончился отвар, и костерок давно потух. Через поляну пролегли длинными полосами мягкие тени. Я было задремала на солнышке, но вот их призрачные плети дотянулись и до моего лежака, принося прохладу. Стихло пение птах.

Мужчины вернулись к вечеру. Хмурые и неразговорчивые. Побросали поклажу у двери, после чего, бросая друг на друга многозначительные взгляды, разошлись по своим делам.

Жнец сразу заставил меня задрать рубаху, показывая затянувшийся шрам, побурчал себе под нос нечто маловразумительное. Из его слов мне стало понятно, что, скорее всего, вскоре шрам исчезнет вовсе, и если повезет, то останется лишь в воспоминаниях. Ощупал руку, ключицу, похвалил за чистую одежду и уборку в хижине. Не знаю почему, но мне стало приятно от этих слов.

Дворянчик, сбросив мешки, утопал в сторону ручья, и до нас доносились частые всплески и пофыркивания. Мылся он в ледяной воде довольно долго, даже странно для изнеженного дворянина. Впрочем, судя по всему, этот изнеженным не был. Тем опаснее его общество.

Появился он в чистой рубахе и вычищенных сапогах, словно не в лесном убежище, а у себя в имении. С влажных волос, убранных в аккуратный хвост, стекали редкие капли, расползаясь по светлой ткани мокрыми бесформенными пятнами. Не произнося ни слова, он подошел к кострищу, поворошил палкой прогоревшие угли и, хмыкнув, раскидал их вместе с пеплом по поляне. Достав из сумки широкий нож и сняв верхнюю часть земли, начал выкладывать щепочки на растопку.

Вскоре на полянке весело потрескивал новый костерок. Только на этот раз он совсем не давал дыма. Поворошив остатки хвороста, собранные мной с утра, дворянчик их все забраковал и отправился в лес за новыми дровами. Вернулся быстро, принеся с собой еще и тушку какой-то птицы. Птица была крупная, блестящие черные перья переливались, отражая свет, становясь то фиолетовыми, то иссиня-черными, ярко выделялись красным цветом надбровья.

Подкинув в костер дров, дворянчик уселся на кочку и начал рыть под ногами ямку.

Вообще наблюдать за его действиями было весьма интересно. Он никого не спрашивал, никого ни о чем не просил, но при этом не было чувства, что он забыл о спутниках или игнорирует их. Периодически он поглядывал то на меня, то на жнеца, заканчивающего свой врачебный осмотр и сейчас мешавшего какие-то порошки в жестяной кружке. Когда наконец ямка перед дворянчиком стала именно такой, какой он ее задумал, он сел поверху расставив ноги, так чтобы яма была между ними, а на колени положил тушку птицы.

Наверное, я приоткрыла рот от удивления, когда увидела, как этот человек, назвавшийся кавалером его императорского величества, вассалом-секундус, четкими и уверенными движениями, выдававшими явную сноровку, ощипывал лесную птаху. Разложив тушку на коленях, он очень быстро выдрал перья со спины птицы, ободрал хвост, перевернул ее и очистил грудь и плечи, после уже аккуратнее выдернул маховые перья, причем некоторые, после долгого разглядывания, убрал в мешочек, тогда как остальные перья и пух скинул в недавно вырытую яму.

Меня всегда восхищали люди, которые могут делать что-либо с такой поразительной четкостью и уверенностью. Даже самое простое, вроде уборки или вот как сейчас – ощипывания птицы. Было что-то волшебное в том, как тонкие сильные пальцы мелькали над тушкой, в том, каким расслабленным и спокойным было лицо молодого парня, пожалуй, весьма симпатичного сейчас. Мне даже пришлось себя одернуть, ведь он, скорей всего, враг, а если и не враг, то уж явно не друг нам, мне.

Возможно, этими самыми руками он, хохочущий и распространяющий стойкий запах хмеля, вырывал плачущую невесту из рук жениха, пользуясь правом первой ночи. Этими руками он обдирал не только тушки убитых на охоте птиц, но и своих собственных сервов, обрекая их на полуголодное существование. Возможно, этими руками он всыпал яд в бокал надоевшей любовницы или бил в спину ножом соперника. А может, отобранными монетами расплатился за голову неугодного. И его красивое лицо не стало маской демона, в его душе не поселились сожаления и скорбь, а сны не прерывались кошмарами.

Закончив с перьями, Альбин быстро выпотрошил птицу и, насадив ее на длинную палку, начал обжигать над пламенем костра. Наконец, когда все было готово, он сбегал с котелком к ручью и установил его над костром на тут же вытесанных из хвороста распорках. Разодрал птицу на несколько частей и покидал в воду. У юноши нашлись и приправы, в отдельном мешочке – соль с перцем, и в другом еще какие-то травы.

Жнец, закончив колдовать с порошками и травами, соорудил мутную микстуру и поставил жестяную кружку греться сбоку от костра.

Наконец суп был готов. Жнец влил в меня свою микстуру, на вкус оказавшуюся той еще гадостью, и все уселись с жестяными мисками вокруг костра. Миски тоже приволок Альбин, как и ложки. Мне досталось похлебать наваристого бульона с горсточкой незнакомой мне крупы и корешками, но получилось и сытно, и вкусно.

Дворянчик сполоснул опустошенный котелок и поставил настаиваться чай. За все время мужчины ни разу не обменялись ни словом, жнец вообще старался не встречаться взглядом с парнем, а тот все, казалось, ждал чего-то, по крайней мере поглядывал на Сатхи весьма настороженно. Наконец я не выдержала.

– И какая собака меж вами пробежала? – взяв в руки протянутую дворянином кружку, задаю вопрос.

Альбин помялся, бросив пронзительный взгляд на Сатхи, а тот в ответ вперился в юношу, ожидая его реакции.

– Что ж, не решался при даме, но если вам угодно… Этот человек, – в голосе юноши слышалось возмущение и негодование, от былой невозмутимости не осталось и следа. – Он совершил преступление. – Парень уставился на меня, но видя, что я ничего не понимаю, продолжил: – Он человека убил. Просто прирезал за сараем мужика, с которым только что пил брагу. Это вообще как понимать? На земле империи, в центре форпоста, средь белого дня. Даже отъявленные головорезы уважают традиции совместного приема пищи и не всадят нож в человека, с которым пьют. Да у меня слов нет… – Альбин перевел дух и продолжил горячо: – Нас же видели вместе, ты подставил не только себя, но и меня, да как вообще так можно! Нет, я бы понял, если бы он напал на тебя, попытался ограбить или еще что-то в этом роде, но у него даже оружия не было…

Не понимаю, с чего он так завелся. Отхлебнув отвара, изрядно сдобренного медом и невообразимо вкусного, смотрю на дворянчика. Тот разошелся не на шутку, можно подумать, что сам он – ангел, и на его руках крови нет.

– Что с того? – перебиваю я юношу. – Прирезал и прирезал. Значит, надо было, чего истерить-то теперь?

– Что? – юноша аж запнулся от возмущения. – Да как ты можешь?! Ты же – женщина! Он – убийца! И ты к этому так легко относишься?

– Вообще не вижу связи… Ну, женщина, что с того?

– А то, что боги даровали тебе способность творить жизнь, и в твоей природе должно быть уважение к ней, ты – созидательница…

– Брось, это глупости для маленьких девочек, – я поворачиваюсь к жнецу за поддержкой.

– Хм, честно говоря, Альбин прав, – срезает меня Сатхи. – Ты действительно создана природой, чтобы дарить жизнь, а не отнимать. И твое равнодушие к чужой смерти и страданиям ненормально.

– Вы тут все нормальные собрались, – я уже откровенно злюсь. – Мне глубоко неинтересно, что там задумала природа. Я – это я, такая, какая есть, не нравится – проваливайте оба, без вас спокойно разберусь.

– Он создал чудовище, – голос жнеца тих, но я слышу и свирепею пуще прежнего.

– Чудовище? Это мне говоришь ты? Да как ты смеешь! Старик был самым лучшим человеком: добрым, отзывчивым, он единственный, кто помог мне, когда было нужно… Где были вы все тогда, такие умные и прекрасные, когда я подыхала от голода на улицах? Ты называешь меня чудовищем, – расплескав остатки чая, я кидаю кружкой в жнеца, тот вяло ловит ее в воздухе и ставит возле своей ноги. Дворянчик завороженно наблюдает за нашей перепалкой. – Ты – самый настоящий монстр, и ты смеешь называть чудовищем меня?

– Успокойся, – Сатхи поднял ладони. – Я не осуждаю тебя, я просто ужасаюсь содеянному. Да, ты не виновата, что ты стала такой, но ты – чудовище внутри, не такое, как я, иного плана… Но у тебя еще есть шанс.

– Да засунь его себе глубоко туда, где солнце не светит, свой шанс, – я взрываюсь, не обращая внимания на вспышки боли, разошедшиеся от ключицы. – Я в ваших наставлениях не нуждаюсь и помощи не просила.

– Мы заключили соглашение, помнишь? – жнец все так же спокоен и собран.

– Я помню, – немного успокаиваюсь. – Помню, и я не отказываюсь, но и ты обещал мне кое-что. И в это кое-что не входило учить меня жизни.

– Когда тварь умрет, я останусь с тобой на столько, сколько будет необходимо, и научу тебя всему, что знаю. Но как и чему – решать мне, а пока ты слушаешь меня и запоминаешь, можешь не разделять моих чувств, не верить в мои стремления, но пока ты моя ученица, будь добра, веди себя достойно.

– Извините, – послышался голос Альбина, про которого я вообще забыла в этой перепалке, – я вам не мешаю?

– Да! – выпаливаю я.

– Нисколько, – отвечает жнец.

– Тогда, может быть, все успокоимся и вернемся к изначальной теме?

Девчонка вскочила на ноги и отошла в сторону, выплюнув из себя нечленораздельные ругательства. В ярости она была дивно хороша, растрепанные волосы, румянец, блеск глаз, нор Амос было залюбовался ею, пока цепкая память не зажгла в его сознании маячок, вернувший к действительности.

Анализируя перепалку со жнецом, Альбин понял, что мужчина и девушка стали союзниками совсем недавно. Понял он и то, что, возможно, они оба, но она-то уж точно, знают Старика. Конечно, это мог быть и другой человек, но в такие совпадения юноша не верил. Наблюдая за пикировкой, он сам уже давно успокоился. Вспомнил о своей миссии. Ведь он здесь затем, чтобы найти помощника. Пока на эту роль больше всего подходил Сатхи, та легкость, с которой он совершил убийство, его грация и навыки выдали в нем отличного бойца. С другой стороны, почти все заказы, выполненные Стариком, включали в себя применение ядов, а яд – оружие женщины. Что-то еще мелькало на краю сознания, всплывало из памяти, но никак не давало ухватить себя за хвост. Существовала подсказка, и Альбин ее видел, но не мог распознать.

– Итак, – кавалер обратился к жнецу, – давай сначала. Зачем ты убил человека, Сатхи?

– Мне сложно это объяснить тебе, Альбин. Я понимаю, что ты вряд ли поверишь тому, что так было нужно. Пойми, я сам – противник убийств, и если бы был иной выход, с удовольствием поступил бы иначе. Но объяснить тебе прямо сейчас все – я не смогу.

– Мы же договорились, ты сказал, что все растолкуешь, как только мы доберемся сюда.

– Сказал, но я обманул тебя. Прямо сейчас могу только сказать, что иначе было нельзя.

– Нельзя убивать людей.

– Согласен с тобой, хотя и не всецело. Не все люди являются людьми, и не все люди заслуживают права на жизнь.

– Я что-то не заметил патента судьи у тебя.

– А я не видел жетона дознавателя, – срезал жнец.

– Тогда что мне помешает сдать тебя властям?

– Здравый смысл? Любопытство? Я?

– И как ты остановишь меня, если я уйду ночью и вернусь к утру с отрядом стражи? Ты не следопыт, стоит мне отойти на двести метров в лес, и тебе меня не сыскать. Да и так ли ты уверен в своих силах?

– Не спеши, мы можем договориться. Ведь и ты скрываешь что-то, иначе ушел бы еще в деревне, или там же сдал меня страже. Значит, ты тоже заинтересован.

– Мы уже договорились один раз, а ты кормишь меня байками о «не могу» и «не сейчас».

– Справедливо, – кивнул жнец, – но обстоятельства изменились, что ты предлагаешь сейчас?

– Я предлагаю рассказать мне, что стряслось в деревне и вообще почему вы прячетесь в лесу.

– Ты мне нравишься, Альбин. И твое предложение мне нравится, но, увы, я не могу на это пойти. Сейчас не могу. Может, после.

– После чего? После того как сдохнет «тварь»?

– Именно. После того, как сдохнет тварь. Тогда мои слова и твоя на них реакция никак не сможет помешать моей цели, тогда я могу рассказать тебе все.

– А ей? – кивнул на вышагивающую кругами вокруг них девушку Альбин. – Ей ты рассказал все?

– Она знает больше. Так сложились обстоятельства, и мы с ней, – жнец пожевал губами, подбирая нужное слово, – союзники.

– Значит, шлюха может знать больше меня, она более достойна доверия?

– Я не шлюха, – в голосе Кары слышалось искреннее возмущение.

– Хм, – Альбин ухмыльнулся, – тогда что ты забыла в борделе? Неужели ты – клиентка? Или ты и есть убийца моего приятеля Слизня?

К тому, что произошло далее, юноша оказался не готов.

Кара, словно споткнувшись на месте, замерла на мгновение, но уже в следующую секунду, невзирая на незалеченные раны, ринулась в атаку. Первый удар в скулу Альбин честно пропустил, да и второй – поддых – тоже. От третьего увернулся, разрывая дистанцию. Кара, высоко подпрыгнув, попыталась провести атаку ногой в голову, но юноша ее заблокировал. Впрочем, инициативу перехватить не удалось. Не обращая внимания на открывшуюся рану в боку, на дикую боль в ключице, мешающую дышать, девушка с упорством молотобойца обрабатывала дворянина, не давая ему ни собраться, ни сделать лишний вдох.

Конечно, она была еще слаба. И даже те удары, которые доставались нор Амосу, не были опасны поодиночке, но серии, которые проводила взбешенная Кара, сокрушали.

Уворачиваясь и ставя блоки, Альбин успел отметить, что кулачки у соперницы весьма крепки, а по скорости он ей немного уступает. А был бы у нее в руке хотя бы ржавый и тупой нож, Альбину нипочем бы не встретить следующего рассвета.

Отступая под напором девчонки, нор Амос не заметил, как она загоняет его в угол. Вот он увернулся от опасного удара в голову, сделал шаг назад и почувствовал спиной ствол дерева. Кара восторженно закричала, усиливая напор. Загнав противника в угол, она собиралась забить его, ибо в ограниченном тремя деревьями пространстве юноша сильно уступал девушке. Прицелившись для коронного удара в гортань, она провела быстрый финт, ударила ногой в голень и выстрелила сложенной щепотью ладонью, уже предвкушая, как сомнется под пальцами кадык, почти увидев, как юноша корчится на земле, разрывая ногтями свое горло в попытках еще раз впустить в свои легкие порцию воздуха.

Вдруг ее рвануло назад. Не достав до противника каких-то пары сантиметров, девушка стремительно отлетела, покатившись по увядающей траве. Над ней замер жнец, удивленно рассматривая Кару. Он угрожающе сформировал в руке ловчую петлю, давая понять девушке, что новая попытка атаковать юношу не пройдет.

– Ты чего? – хрипя от проснувшейся в груди боли возмутилась Кара. – Ты же слышал, что он сказал. Убей его…

– Я, кажется, что-то пропустил, – Сатхи отпустил функцию и присел над девушкой, рассматривая рану в боку. – Что он такого сказал?

– «Он», кстати, тоже здесь. И тоже не понимает, – Альбин отлип от дерева, но подходить не спешил.

– Он же назвал Слизня своим другом. Он заодно с ним, а нам тут лапшу на уши вешал. Убей его. Он заманит нас в ловушку и предаст.

– Стоп, стоп, – Альбин поднял вверх ладони, делая шаг к девушке. – Ты меня не поняла. Я просто… оговорился. Я не знаком лично ни с этим бандитом, ни с его шайкой. Это я просто сказал, чтобы… подразнить тебя. Кто же знал, что ты бешеная…

– Он врет, – убеждала девушка Сатхи, который, прищурившись, разглядывал дворянина. – Я ему не верю. Его надо убить, пока не вышло худа.

– Тихо, – Сатхи бросил на девушку тяжелый взгляд. – Сейчас никто никого не убьет. Сейчас мы просто сядем, тихо и мирно, и поговорим. Альбин воскрешает костер, а ты, – он досадливо сжал зубы, – снимаешь рубашку: не дай боги, придется снова шить.

– Итак, – начал жнец после перерыва, – ты нас выследил, как?

– О, это было совсем несложно… – Альбин осекся, а затем все же продолжил: – Вы явно городские жители. Не умеете совершенно ходить по лесу. Столько следов оставили, по ним и слепой пройдет.

– Слепые нас пока не посещали, – в голосе мужчины послышалась настороженность. – Сколько вас тут?

– Не беспокойтесь, я один. Я выследил вас от города: там вы странно повели себя перед воротами. Из города путь один, я прошел до Перекопа. Эту деревушку ни один путник не миновал бы, отправляясь в западном направлении. А вы там не засветились. Потому я и решил, что вы здесь в лесах. Хотя место, где вы свернули с дороги, мне просто посчастливилось найти. А дальше по следам было просто…

– Понятно, – протянул мужчина. – Не понятно только – зачем?

– Вы были несколько дней назад в веселом доме, который таинственно сгорел. Пострадали люди, кое-кто погиб не от огня. Мне нужна информация. Судя по тому, как вы покинули то место и город в придачу, она у вас есть.

– Допустим, ты не врешь, с чего нам помогать тебе?

– Потому, что я могу помочь вам, – Альбин обезоруживающе улыбнулся. – Вы здесь прячетесь явно неспроста, но прятаться не умеете. Девушка ранена к тому же.

– Я тебе не верю, – отрубил мужчина.

– Я тебе тоже, – поддакнул юноша.