Глава 11

Девчонка оказалась не только любознательна, но и весьма дотошна. За половину дня, пока Сатхи обрабатывал ее раны и пытался приготовить на углях кролика, она выжала его чуть ли не досуха. И казалось, чем больше он ей рассказывает, тем больше у нее вопросов. Тем не менее жнец отвечал подробно и честно, следуя духу заключенного между ними договора. Жаль только, что все эти разговоры нисколько не приближали его к цели и не вносили ясности.

Неумерший оказался на диво силен. Если бы не сродство, которое жнец почуял в твари с водянистым взором, он бы не стал связываться с отродьем шингов. Тем паче что это не его область действия. Тут скорее должна была сработать функция Фаары, но обращаться к ней за помощью не хотелось. Да и помощь эта могла выйти боком впоследствии.

Абсолютный оборотень, древняя богиня, превратившаяся в исчадие ночных кошмаров, накрепко связала узами сердце жнеца. Но как не имеющая своей души и воли, она же и вызывала неудержимые приступы агрессии. Смогли бы они работать вместе? И стоит ли проверять?

Отвлекшись от мрачных мыслей, Сатхи вернулся к мыслям о твари. Несмотря ни на что, он не мог ненавидеть неумершего. Брезгливая жалость – вот какие чувства тот вызывал в нем. Соприкоснувшись в противостоянии, жнец ощутил его еще не разрушенную душу. Ихор шингов начал свое черное дело, но еще не выжег остатки человечности, еще не связал душу человека, которым когда-то был неумерший, с миром шингов настолько, чтобы его невозможно было спасти. Тем не менее он был слишком силен. Если бы не пожар, так внезапно разгоревшийся в борделе, если бы не неожиданная уязвимость ихора перед огнем…

Жнец знал, что ему повезло. Когда тварь сбежала, он уже был истощен настолько, что дальнейшая схватка могла бы привести его к новому возрождению.

Несмотря ни на что, Сатхи не любил умирать. Этот короткий миг длиной в вечность, в пустоте и в страданиях, а в итоге новый виток. С каждым возрождением жнец, казалось, терял что-то от того, далекого уже человека, которым сам являлся. Человека, которого еще не подчинила функция, который был волен в своей жизни и смерти.

За длинными разговорами пришла ночь. Жнец умудрился напоить девчонку бульоном, и та ненадолго забылась.

К сожалению, приняв функцию, Сатхи все менее и менее оставался способен к целительству. Да и истощение не позволяло применить магию. Это может стать проблемой, но не сегодня. Девушка переживет эту ночь. Мучаясь от боли, просыпаясь от кошмаров и содрогаясь в судорогах от жара и страха, но переживет. Если повезет, за эту ночь жнец накопит довольно сил, чтобы завтра вечером попробовать исцеление. Если повезет.

Новый день принес прохладу. Жнец закрыл на ночь окно широкой деревянной ставней, проверил состояние девушки и отправился на охоту. Он не был лесным жителем или заядлым охотником ни раньше, ни сейчас. Его интересы всегда лежали далеко от полей, лесов, рек. Он не знал, что ручей, рядом с которым стоит дом, богат рыбой, которую жнец вполне способен ловить голыми руками. Он не собирал ягод, да и не знал особенно лесных растений, могущих утолить голод.

Конечно, ему были известны лечебные свойства некоторых трав, но и в его прошлой жизни это было лишь подспорьем к его недюжинному таланту. И найти их было проще на рынке, чем в лесу или поле.

Поэтому он просто шел вдоль ручья, высматривая доступные ему следы или пометы животных. Надеясь найти тропку, ведущую к водопою, он мягко скользил, не тревожа палой листвы и не распугивая лесных птах. Сегодня он уже мог двигаться невесомо и бесшумно.

Скоро проснется девушка, и ему нужно было решить, отправляться ли за припасами на следующий день в деревню, или ждать, надеясь, что раны ее не заведут в могилу.

Наконец, удача повернулась к Сатхи лицом: метнувшись мимо тонких ивовых стволов, извернувшись в последний миг, он сграбастал в охапку жирного по осени кролика. Ловко перекинул, перехватывая за задние лапы, размозжил ему голову о ближайший ствол, прервав на середине тонкий жалобный писк предчувствовавшего свою гибель зверька.

Достав из поясного кошеля кусок бечевы, подвесил тут же тушку за задние лапы; преобразовав функцию в небольшой шкуродер, надрезал кожу у лап, отсек хвост, ловко, чулком, стянул шкурку. Вспоров тушке брюхо и вывалив кишки на землю, Сатхи аккуратно вырезал желчный пузырь, после чего закончил свежевать добычу и, скинув потроха в реку, отправился обратно.

Девушка уже пришла в себя, и, напоив ее свежей водой, жнец приготовился к новой порции вопросов.

Вчера, разговорившись с Карой, Сатхи был даже рад пообщаться с живым человеком, но оказалось, что общение ему было необходимо весьма в ограниченных дозах. И все равно жнец, не давая проснувшемуся раздражению вырваться наружу, терпеливо отвечал, рассказывал, спрашивал сам. Конечно, ему удалось разговорить неопытную девушку, вызнав подробности ее жизни.

Первоначально жнец содрогнулся от того, с какой жестокой циничностью Старик готовил ее к самостоятельной жизни.

Создав из молодой и красивой девушки безжалостного убийцу, у которого просто отсутствует любой моральный запрет на отнятие жизни, он плюнул в лицо всему, во что верил сам жнец. Потому Сатхи говорил, рассказывал, отвечал до тех пор, пока не пересохло горло, и потом снова и снова, удовлетворяя воистину бескрайнее любопытство девушки.

В этих забытых делах и заботах, убаюканный непрекращающимся диалогом, жнец слишком поздно услышал новый ритм. Не почувствовал, как подкрался неведомый соглядатай, не услышал шороха листвы под подошвами сапог, не ощутил внимательного взгляда.

Сформировав функцию в правой руке, он знаком показал девчонке, чтобы она продолжала говорить. Задав вопрос для отвлечения внимания, окутал себя функцией, долженствующей сделать его менее заметным, и, взвинтив скорость, выскользнул в открытую дверь. Добежав до первого дерева, Сатхи слился с корой, прислушиваясь, не изменился ли ритм дыхания и сердцебиения наблюдателя. Удостоверившись, что все в порядке, он потихоньку двинулся в чащу, чтобы заложить круг и зайти к шпиону сзади.

Только теперь он вспомнил, что вел себя слишком беспечно с момента бегства из города.

Легко обманув приворотную стражу, он на остатках последних сил сделал рывок по дороге и, углубившись в лес на достаточное расстояние, свернул к этому домику. Когда-то он был знаком с хозяином и частенько наведывался к тому в гости поговорить о жизни, отвлечься, развеяться, но всегда пользовался иным путем. Сначала достаточно широкой и удобной тропкой, а потом вдоль русла ручья, от самого устья, где ручеек, набравшись сил, врывался притоком в Синташту.

На этот раз он не мог себе позволить такой роскоши и шел напролом, лишь смутно выдерживая направление. Один раз пришлось остановиться, перевязать бредившую девицу, зашить ей рану в боку и подкрепиться. На самом деле жнец считал чудом, что ему удалось выйти почти к кушне, как называл свой охотничий домик почивший хозяин.

Сейчас, удаляясь в лес, дабы обмануть наблюдателя, Сатхи лихорадочно вспоминал, не было ли признаков преследования, которые он мог пропустить, будучи в изможденном состоянии. Не крался ли за ними недруг, не мог ли неумерший отправить помощника следом за ними.

Нет, это уж вряд ли. Не то состояние было у твари, чтобы она преследовала их сама или успела бы проследить их путь с помощью соглядатаев или призвав крупицы ихора, которые жнец все еще чувствовал в девушке.

Наконец, решив, что он удалился достаточно, Сатхи, заложив петлю, пустился в обратный путь. Сконцентрировав все свои чувства, замирая через каждые пять-семь шагов, прислушиваясь, ему удалось подобраться достаточно близко к незваному гостю.

Шпион был ему незнаком. Молодой парень, уютно устроившийся меж корней разросшегося дерева, лежал прикрыв глаза и вслушивался в доносящийся из домика голос девушки. Та, не понимая, что происходит, тем не менее не прекращала говорить, но разобрать, о чем, сам жнец мог с трудом, слишком искажались вибрации. Дождавшись, когда парень перекатится на живот, жнец выпрыгнул на скорости из-за дерева и прижал функцию к горлу замершего парня.

Калинич прятался. Он забился в самую глубокую нору и прислушивался к каждому шороху. Его щегольский камзол теперь представлял собой подобие тряпки, которой не всякая хозяйка нашла бы применение. Забившись под пирсы, среди вони гниющей древесины и тухлой рыбы, по колено в ледяной воде, он скрежетал зубами от боли и досады.

Разве мог он себе представить еще сутки тому, что он – величайшее произведение искусства магов-инженеров, адепт духовных техник, от одного названия которых обыватель падал в обморок, будет подобен жалкой, забившейся в угол крысе?

Разум отказывался работать, все силы были брошены организмом на излечение. Сейчас Механик не мог даже заблокировать болевые центры, и, пока ихор формировал временные стяжки для поврежденных костей, пока создавал новую плоть, Калинич сжимал зубы, чтобы не застонать, не заорать от боли.

Он и раньше знал, что в его защите есть уязвимость. Обычное пламя могло стать серьезным врагом его измененному организму. Ихор выдерживал огромные перепады температур, но открытое пламя выжигало его, как огненную пороховую смесь. И с каждой утерянной частичкой приходила боль, каждая микроскопическая пылинка уничтожаемого ихора делала его слабее.

Конечно, он вернет все. Выжмет досуха свою душу, но восстановит. После придется долго и последовательно работать над урегулированием равновесия, но это будет после. А пока он должен стать еще сильнее, еще быстрее и могущественнее.

Таинственный противник, в котором Калинич почувствовал сродство, был невероятен. В нем не было силы Шинги, в нем не было уязвимости, перед ним был бессилен огонь. Механик уже восстановил внешние покровы. Теперь под бугрящейся кожей перестраивались мышцы, нарастали на встающие на место осколки костей, удалялись и расщеплялись шлаки. Организм работал, но вера в себя и свои силы была подорвана.

Противник не выказал особых качеств, он не применял магию, как ее понимал Калинич, он не создавал энергетических искажений, не пользовался артефактами. И все же Калинич проиграл. Противник был быстрее, был хитрее, внезапней, и этого было достаточно.

Механик давно подозревал, что он не единственный, кому было даровано новое тело, не единственный, в чьих жилах течет ихор. Подозревал он, что и противники дела могут иметь свои разработки. Но ему не могло прийти в голову, что враг настолько преуспеет. Значит, решил он, если в чистом могуществе он пока отстает, надо искать преимущества в ином.

Невысокий воин не пользовал артефактов? Следовательно, надо озаботиться этим самому. Он не применял магию? Механик не был полноценным магом, но кое-что он умел. Главное, теперь он знал, что у него есть враг, а значит, они еще встретятся, и на этот раз Калинич будет готов дать настоящий отпор.

Больше всего Механика заинтересовала природа защиты неизвестного врага. Ведь если огонь бессилен против нее, то обладай такой защитой сам Калинич, он будет почти неуязвим. Следует не просто уничтожить врага, а перенять его методы, вызнать его преимущества и овладеть ими.

Прячась под пирсами, Механик не стоял на одном месте: он менял укрытия, повинуясь некой пародии на инстинкт, он вздрагивал от внезапных звуков сверху и, обуреваемый страстями, искал иное место для спокойного восстановления.

Пришел и ушел прилив, чуть было не выгнав Калинича на свет. На город вновь опустилась тьма, когда он, наконец, решился покинуть свое очередное убежище.

Являться в гостиницу или иное место, где его могли узнать, в таком виде он не мог. Первым делом избавившись от рваных тряпок, которые прежде были камзолом, он оборвал рукава рубахи. Рассмотрев восстановленную конечность и убедившись в ее работоспособности, он поймал случайного прохожего в длинном шерстяном плаще и, предложив ему целый толар за одежду, укутался в колючую ткань.

Следующим этапом стал небольшой магазинчик готового платья. Механик быстро похватал подходящие по размеру вещи и, расплатившись с морщившей нос хозяйкой, выскочил на улицу.

В соседнем районе он нашел общественные купальни. Денег как раз хватило на отдельную бочку с горячей водой, мягкие полотенца, вонючее и едкое мыло и кружку холодного пива.

Сорвав с себя пропахшее тухлой водой тряпье, он быстро помылся, даже вода не успела остыть, и переоделся в чистое. С размерами он угадал не очень: штаны пришлось подворачивать, а рубаха несколько жала в плечах. Да и рукава были коротки, но в целом внешний вид был на удовлетворительном уровне. Наконец приведя себя в порядок, он без единой монеты в кармане, осторожно и незаметно озираясь, отправился в гостиницу.

Сухо кивнув заспанному прислужнику, Калинич получил ключ и поднялся в свою комнату. За время его отсутствия там ничего не изменилось, и вещи, оставленные им ранее, остались на своих местах. Проверив прочность запоров и надежность задвижек, чего с ним не случалось уже много лет, Калинич забрался под одеяла. В голове гулким молотом бухала пульсация ихора. Потянувшись к маякам, Механик обнаружил лишь пустоту.

Для проверки он, отворив жилу, выпустил тонкую струйку, приказал ей отползти к окну, потянулся… ничего. Ни отблеска от маяка в сознании.

Жаль. Задание никто не отменял, и девчонку найти надо. Может, она сгорела вместе со зданием? Маловероятно, но возможно. Тем не менее общая ослабленность дает о себе знать: мало того что некоторые возможности стали недоступны, так и в исцеленном теле поселилась своеобразная усталость и слабость.

Здраво рассудив, что таинственный враг вряд ли найдет его, но тем не менее поставив свои чувства в режим отслеживания угроз, Механик смежил веки.

Сон не шел. Перед глазами постоянно возникала картинка выходящего из пламени противника. Его неуязвимость была шокирующа и так притягательна. Если завладеть этой способностью, мечта Калинича о личной неуязвимости станет намного ближе. Механик улыбнулся своим мыслям и провалился в сон.

Следующим утром он никуда не пошел, провалявшись сначала в постели, а потом в ванне до полудня. Он заказал себе плотный обед и развалился у окна с книгой.

Увы, за мыслями содержание взятого в гостиничной библиотеке романа осталось неизвестным.

Первоначально Механик планировал уделить этот день выяснению того, что стало с девчонкой. Для этого он собирался заплатить страже и посмотреть на списки погибших. Но подумав, решил, что торопится: во-первых, сама стража могла еще не полностью собрать сведения, во-вторых, зная, что у него появился достойный соперник, не время спешить. Стоит ко всему подходить осмотрительно. Так что этот день Калинич потратил на восстановление.

Плотно позавтракав, он совершил несколько медитативных упражнений, способствующих более полному осознанию процессов, происходящих в его теле. Подправил некоторые из них. Поужинать решил в ресторане, тем более надо было дать возможность прислуге убрать номер. Механик любил чистоту, но не любил, когда при нем кто-то суетится.

Найдя неплохое место, он заказал себе мясо в горшочках и свежий салат. В ожидании пищи позволил себе насладиться терпким красным вином из южных провинций. Он уже допивал бокал, когда внутри возникло мягкое теплое чувство, а на краешке сознания еле-еле засветился маячок.

Аккуратно потянувшись, Калинич определил, что это вчерашний эксперимент. К сожалению, гостиница была совсем рядом, а маяк светился очень тускло. Но даже частичное возвращение способности подняло Механику настроение настолько, что он решил побаловать себя сегодня особо. Так что, закончив трапезу, он отправился на танцы.

Вечер танцев давал широко известный в столице салон терны Гадно. Выскочив из кареты, Механик кинул в чашу служителю благотворительный взнос и, получив карнавальную полумаску, прошел в салон.

С порога освещаемые множеством ламп помещения поражали своей роскошью и стилем. Салон представлял собой достаточно большое здание на стыке Белого и Пестрого городов. Оно было выстроено в виде кольца, с небольшим двориком посреди. Посетитель мог по широкому коридору пройти по внутреннему периметру, выбирая на свой вкус развлечения.

Чуть больше разврата, и его вполне можно было окрестить борделем, чуть меньше – и вы бы забылись, перепутав с обычным приемом-маскарадом. Подскочивший слуга принял на руки плащ и шляпу, выдав взамен золоченый жетончик, и исчез. Ему на смену тотчас явился другой, рассказывая посетителю об особенностях заведения.

Здесь для гостей было восемь общих помещений. Самым главным и престижным, конечно, был бальный зал. Тонущий в мягком полумраке по краям, он был вполне достаточно освещен по центру. На небольшом возвышении в северном углу расположился оркестр, сейчас отчаянно взвинчивающий темп вальса. По краям зала, отделенные друг от друга газовыми и тюлевыми ширмами, стояли столики, между которыми быстрыми рыбками юркали официанты.

Это место было уникальным, тем, что сюда можно было прийти как компанией, или же со своей спутницей, так и познакомиться здесь с одинокой скучающей дамой. Причем подобные встречи не считались в обществе чем-то предосудительным, несмотря на то что правила куртуазности тут были скомканы до неприличия.

Следующий зал был для любителей ярких аттракционов, здесь столики стояли перед небольшой сценой, на которой, сменяя друг друга, появлялись то престидижитаторы, то мастера иллюзий, то рассказчики или певцы. Далее по кругу были подряд две игральные комнаты, одна – для новомодных бильярдных столов, другая – для карт и шахмат. Следующая зала имела закрытую дверь, за тонкими изящными створками клубились облака наркотического дыма, а служки в специальных масках разносили по гостям, развалившимся на коврах и подушках, дурманящие смеси и напитки.

После шла большая зала, превращенная в экзотический зверинец. Клетки с птицами, небольшие, но опасные животные юга за намертво вмурованными в пол прутьями, прозрачные террариумы с ящерицами и змеями. Сама зала превращена в подобие сада, где между свисающих отовсюду плющей и лиан вдруг показывались экспонаты выставки, а кое-где среди зелени были устроены небольшие столики на пару персон. Последней по периметру была комната зеркал, целый лабиринт из кривых и не только поверхностей. У входа на низенькой лавочке замерло несколько служителей, готовых броситься в зеркальный лес, дабы вывести заблудившегося и почувствовавшего дурноту гостя.

Еще из общих помещений был тот самый дворик в центре. Здесь не было принятого для подобной архитектуры сада, мощенный серым камнем двор представлял собой арену. Невысокие бортики огораживали зрительскую зону от места для схваток, а мощные артефакты, вмонтированные по периметру ограждения, позволяли проводить здесь даже магические дуэли. За вход в этот дворик хозяйка требовала дополнительную плату, и та была высока, но тем не менее арена пользовалась дикой популярностью.

Обойдя дом по кругу и отметив множество закрытых дверей, половина для прислуги, а некоторые – для гостей, желающих приватности или особых развлечений, Механик вернулся в первую залу.

Бешеный вальс давно сменился величественным полонезом, а тот, в свою очередь, уступил место вкрадчивому фокстроту. Присев за предложенный столик, Механик принял от слуги бокал вина и, отметив недурной купаж, кивнул, разрешая продолжать.

Слуга с поклоном протянул широкий поднос, заполненный купонами для бальных карт. Выбирать Калиничу не хотелось, и он, заполнив предложенный купон, оставил его на подносе.

Еще одним новшеством было то, что дама могла спокойно выбрать себе партнера на танец или на вечер. Любой из сидящих в зале мог, подняв руку, пригласить слугу с подносом. Выбрав карточку, гость добавлял к ней свою и ждал одобрения или отказа. В случае положительного решения принявший купон приглашал предлагающего на танец или пересаживался к нему за столик.

Конечно, можно было и прямо подойти к даме и пригласить ее на танец, как было принято, например, в дворянском и офицерском кругах. И многие предпочитали именно такой способ. Но маневры с подносом были не менее популярны, особенно среди дам.

Механик рассчитывал посидеть в полумраке, посмотреть на танцующие пары, может, даже пригласить какую-нибудь даму на круг, но стоило ему только откинуться на спинку кресла, как перед ним материализовался официант с подносом.

С поклоном он предложил гостю на выбор три напитка. В первом бокале, ловя пузырьками искорки света и вознося их к поверхности, прозрачное и почти бесцветное игристое вино. Второй отбрасывал багровые отблески и содержал в себе сухое красное. А в третьем медовым светом плескался выдержанный коньяк.

Коньяки Механик не любил за их мерзкий запах и вкус. К игристому вину тоже не питал особой теплоты, а вот от красного не отказался. Дождавшись, пока гость определится с выбором, официант протянул ему карточку с номером столика. Механик удивленно взглянул на слугу, но тот уже удалялся. Пожав плечами, Калинич решил, что сегодня можно и отвлечься, и, покинув столик, направился в противоположный угол.

Оркестр закончил фокстрот, и практически без паузы снова послышались вступительные аккорды вальса. На этот раз темп был медленным, тягучим. Пары, шурша платьями и постукивая каблуками, поменялись на паркете, заплели движения в хитроумных фигурах.

Механик подошел к молодой женщине, сидящей на краешке кресла, и с поклоном вернул карточку.

– Разрешите сразу пригласить вас на вальс? – Калинич не стал представляться: на нем была маска, на даме – тоже. Протанцевав круг, они еще вполне смогут разойтись по разным углам, не обижая и не оскорбляя никого.

– Пожалуй, я соглашусь, – неожиданно глубокий и красивый голос окружил Механика паутиной вибраций, заставив пробежать вдоль позвоночника небольшую армию мурашек.

Дама, отложив веер, встала, оказавшись весьма миниатюрным созданием. Приняв вызов, Калинич с поклоном предложил ей руку и, проводив к первой четверти танцевальной площадки, встал напротив. Еще один поклон, в предложенную руку кавалера плотно легла ладонь дамы. Механик смягчил колено для того, чтобы нивелировать разницу в росте, а дама неожиданно смело закрыла бедро партнера.

Дождавшись окончания сильной доли, Калинич осторожно начал подготовительную фигуру со слабой. Партнерша легко, словно и не было разницы в росте и длине шага, отразила фигуру, и он уже смелее начал основное движение, вписав его в акцент.

Неожиданно для Калинича танец захватил его. В современном вальсе было около ста шестидесяти основных фигур, Калинич знал едва ли половину, но основы в него вбили крепко. Поймав себя на том, что танец превратился в состязание, в сражение между напором партнера и податливостью дамы, он совершил перемену и начал раскручивать обратные спины. Первую фигуру дама смазала, но уже на втором вращении уверенно синкопировала шаг, дорабатывая движение корпусом, умело перехватила ведение во второй части, выходя в променад.

Это было волшебно. Мир сжался, отбросив все проблемы и невзгоды, остались только двое и музыка. Фигура следовала за фигурой, линия за линией, другие пары замерли на краю площадки, восхищенно наблюдая за такой внешне неподходящей, но такой гармоничной парой из высокого мужчины с оттаявшим взглядом и миниатюрной женщины со звонким смехом.

Сколько звучала музыка, никто из них бы не сказал, но всякое волшебство имеет срок действия. Закончилось и это.

Выпустив девушку из рук, Калинич сделал шаг назад и галантно поклонился одновременно с поклоном дамы:

– Это было прекрасно, – ее голос был тих. Она старалась восстановить дыхание незаметно для Механика, и ей это почти удалось.

– Несомненно, – ответил Калинич, нисколько не покривив душой. Подхватив тонкие пальчики дамы, он учтиво проводил ее к столу и, получив разрешение, устроился напротив. Расторопный официант уже был тут с подносом, на котором разгоряченных танцоров ждали напитки на выбор. Вспомнив недавнюю проверку, Механик подхватил два бокала с красным вином, один предложил даме.

– Позвольте мне выразить свое восхищение, леди… – он сделал паузу, ожидая ответа.

– Зовите меня Виола, – дама, приняв бокал, не спешила пить, обмахиваясь небольшим расписным веером. – Воистину сегодня я совершила удачный выбор! И мне повезло, что вы, господин, с ним согласились, – глаза под маской хитро сощурились, а губы тронула легкая улыбка.

– Мастер Калинич, к вашим услугам, леди Виола. Вы сказали: сегодня. Значит, вы часто тут бываете? – вопрос на грани приличий, но девушка лишь рассмеялась, сложила веер, отодвинув к краю стола.

– Увы, но нет. Даже слишком редко у меня выпадает свободное время. Но исходя из вашего вопроса, я понимаю, что и вы не завсегдатай.

– Грешен, – Механик улыбнулся в ответ, пытаясь угадать черты девушки под строгой маской. – Я здесь впервые, но уже совершенно очарован этим местом, хотя и мыслится мне, что сам салон здесь ни при чем.

Девушка залилась румянцем, а Калинич вдруг отметил, что совершенно забыл о своих проблемах. Он пришел сюда отвлечься, пока идет процесс восстановления. Возможно, выбрать жертву для ритуала, могущего восстановить часть его сил. Но именно сейчас Механик ощутил, как растет внутри нечто теплое, отчего все процессы стали интенсивней. Ошеломленно прислушавшись к себе, он отметил, что запас энергии значительно подрос.

Девушка не заметила паузы, делая глоток из бокала, она отвела взгляд, и Калинич отметил, что у дамы, несомненно, хорошее воспитание. Интерес к девушке возрастал, воображение рисовало все новые и новые картины в голове Механика. Пытаясь пробиться под маску, он представлял закрытую часть лица изуродованной, или просто несоответствующей образу красивой дамы. Но в конце концов поймал себя на мысли, что это не важно.

Беседа гладко и спокойно перетекла на рабочие интересы. И девушка призналась, что трудится в Институте, потому и не имеет достаточного количества времени для развлечений.

Калинич представился личным сыщиком-охранителем и рассказал пару забавных эпизодов еще со времен службы в Тайной канцелярии.

Так, беседуя, они потихоньку перебрались в игральный зал, где в уголку оккупировали шахматное поле, разворачивая к словесной еще и игровую баталию. Механик несколько раз порывался отворить жилу, выпуская тоненькую струйку ихора, которая зажгла бы в его разуме новый маячок, но каждый раз стыдливо одергивал себя. Он откровенно любовался быстрыми и точными движениями легкой руки, что самыми кончиками пальцев подхватывала резную фигурку. Белоснежными зубками, азартно прикусывающими нижнюю губу, делая ее ярче и притягательней, доступной мимикой, сопровождавшей победы и поражения. Он хотел предложить ей еще круг вальса или фокстрота, но не решился, с удивлением заметив, что опасается не только отказа, но и согласия. Он боялся разрушить то волшебство, которое возникло пару часов назад под музыку усталого оркестра.

– Встань, только медленно. Обрежешься, – произнес тихий голос из-за спины.

Досадуя на себя, юноша медленно упер ладони в землю, отжался, подобрал под себя ноги, начал вставать, разведя руки в стороны.

Клинок убрался от шеи, оставив после себя лишь ощущение прохлады, но Альбин не обольщался. Ощутив на своем плече руку, он, повинуясь ее указаниям, сделал шаг в сторону и замер. Краем глаза успел заметить, как исчез из поля зрения лежавший в укрытии дорожный мешок с его припасами. Снова почуял хватку на плече.

– Иди к дому, – скомандовал голос. – Медленно, – повторил он настойчиво.

В домике было темно, закрытое ставнями окно несколько расстроило юношу. Он прикидывал, что в крайнем случае сможет воспользоваться им для бегства. Пройдя на середину небольшой комнаты, Альбин замер.

Его пленитель расположился в проеме двери, подперев плечом косяк и сложив руки на груди. Рассмотреть его на фоне светлого прямоугольника не удавалось. Не удалось рассмотреть и девушку, что, подобрав под себя ноги, замерла в углу на небольшом топчане. Только белела в сумраке повязка на боку и подвязка для правой руки, да отблескивали белки глаз.

Молчание затягивалось, и юноша нервно переступил с ноги на ногу.

– Я не враг, – несколько неуверенно начал он. – Я даже могу помочь… – Альбин остановился, не зная, как продолжить.

– Это хорошо, – силуэт у двери кивнул. – Я обязательно тебе поверю, когда ты расскажешь, как нашел нас и зачем.

– Это история долгая, может, присядем? – юноше было неуютно стоять в центре комнаты и изображать из себя непонятно кого.

– Хорошо, – повторил мужчина, – справа от тебя стол. Я хотел бы, чтобы на него ты выложил все оружие, что у тебя есть. Может быть, потом мы и присядем.

Альбин неуверенно повернулся, но выбора особого не было. Он не заметил самострелов ни у девушки, ни у мужчины, но решил не обострять ситуацию. Нащупав край стола, он начал спокойно снимать с себя ножи и кинжалы, стащил перевязь, вытащил короткий нож из сапога, снял с шеи цепочку, державшую маленький керамбит на груди, вытряхнул стрелки из рукавов.

Разоружался Альбин основательно. Медленно выкладывая оружие на стол, он краем глаза следил за силуэтом мужчины. Но тот был безмолвен и недвижим. Наконец, стащив с пальца перстень с выскакивающим отравленным шипом, Альбин отступил от стола и замер.

– Это все? – в голосе девушки явно слышался сарказм. – Если бы ты в реку упал, было бы весело. А если под дождь попадешь, наверное, весь заржавеешь. Ты точно ничего не забыл? – она явно насмехалась над юношей.

– Остальное в сумке, – Альбин кивнул на свой мешок, покоившийся у ноги мужчины.

– Кто ты? – прервал его мужчина.

– Меня зовут Альбин нор Амос, – начал юноша. Девушка, услышав дворянскую приставку, презрительно фыркнула. – Кавалер его императорского величества, на службе его императорского величества.

– Сколько пафоса, однако, – не унималась девушка. – Вот только тут не дворец. Говори нормально, как будто ты человек, а не задница с титулом.

– Тихо, Кара, не нагнетай. – Мужчина отлип от двери, прошел мимо Альбина и, спокойно повернувшись к нему спиной, пошарил под столом, вытянув оттуда видавший виды табурет. Подтолкнул его к юноше, после чего сам присел на краешек кровати.

Альбин бросил удивленный взгляд на свободный дверной проем.

– Рассказывай, кавалер, как ты нас нашел?

– Что значит «нашел»? Я мимо проходил, смотрю, следы, думал, браконьеры.

– Просто мимо? Я не заметил тут нахоженных троп, – хмыкнул мужчина.

– Ты так говоришь, будто способен углядеть тропу, сомневаюсь, что даже споткнувшись и расквасив об нее нос, ты бы понял, что это – тропа, – Альбин рассмеялся, постаравшись, чтобы это вышло как можно более непринужденно. На самом деле ему было не до смеха. Лишенный основного оружия и маневра, не знающий, чего ждать от этой парочки, он был взведен как пружина.

– Остряк, – бросила девица. – Смотри не порежься о свой язык. Истечешь кровью, а нам тебя хоронить, а здесь земля с корнями.

– С чего такие выводы, кавалер? – невозмутимо перебил девушку мужчина.

– Я же говорю, я видел следы. Вы оба явно горожане: опытный человек так бы не шел, и обувь выбрал бы иную… да и уверен я, одежды на вас неподходящие для лесных прогулок. Но в темноте мне не видать. Запалим лучину?

– Успеется. И что нам с тобой делать теперь?

– То есть как «что делать»? Я вообще-то вассал-секундус его императорского величества. Нахожусь в лесу общего пользования. Имею право, по положению, на ограниченную охоту и вырубку, установку временных строений. А вот вы кто такие? Может, представитесь для начала?

– Вот еще, – фыркнула девчонка.

– Действительно, – одновременно с ней заявил мужчина. Он бросил на подругу быстрый взгляд и продолжил: – Зови меня Сатхи. Это мое имя, я – жнец.

– Жнец? – вздернул бровь юноша, забыв о том, что в темноте его мимика незаметна.

– Да. Это что-то вроде титула или должности. В общем, если ты знаешь, о чем я, то пояснять не надо. Если не знаешь, то тем более не надо, – в голосе мужчины слышалась усмешка.

– Как скажешь, – решил не настаивать Альбин. – А как мне обращаться к даме? – Альбин привстал со стула, выполнив полупоклон.

– Мне все равно, – девица, забывшись, махнула перевязанной конечностью и зашипела от боли, не закончив фразы.

– Тогда я, как и ваш спутник, буду звать вас по имени – Кара. Верно?

– Откуда ты… а, ну да. Я сам проговорился, – Сатхи был явно недоволен собой. – И все же, как нам быть?

– Я вижу, ваша супруга… – Альбин сделал паузу, уставясь на жнеца, тот отрицательно покачал головой, – спутница, – поправился юноша, – ранена. Я мог бы помочь вам: пока вы находитесь на имперских землях, долг каждого дворянина – обеспечить безопасность граждан. Но мне нужно знать, как получены раны. Если в лесах вновь завелись бандиты, надо вызвать егерей и выловить всех немедленно.

– Я сейчас заплачу от умиления, – отдышавшись после приступа боли, девушка сочилась ядом еще больше. – Прямо первое воплощение святого Тейру.

– Не надо богохульств, Кара. Я только предложил помощь. Но если она не нужна, я соберу свои вещи и уйду.

– Не будем торопиться, – Сатхи встал с кровати. – К тому же надвигается ночь. А мы, как временные хозяева этого убежища, не вправе выгнать путника на улицу. Я верно припоминаю закон, ваше благородие?

Альбин, конечно, понял, что Сатхи опасается выпускать его из поля зрения и забота о ближнем навеяна не внезапно вспыхнувшей симпатией или уважением к законам Империи Арк, а простой осторожностью. Но был благодарен уже за то, что его не попытались просто убить или связать.

– В целом верно, – кивнул Альбин. – Но что же с разбойниками? Все же мой долг велит мне принять меры…

– Нет никаких разбойников, ваше благородие.

– Прошу вас, просто Альбин.

– Хорошо, Альбин. Нет никаких разбойников. Простой несчастный случай. Но не стоит беспокоиться: я целитель, и моя… спутница… вполне в безопасности. Хотя, возможно, нас и ждет некий кризис ближе к ночи, но ничего такого, с чем не справился бы мой талант.

– Как скажете, – не стал настаивать Альбин. – Раз уж мы решили основные вопросы, могу ли я забрать свое имущество? – юноша кивнул в сторону стола.

– Конечно, однако стоит ли сейчас нагружать себя таким количеством железа? Здесь вы в безопасности и вполне можете отдохнуть от груза, – Сатхи усмехнулся. – Я уверяю вас, что на ваше имущество никто не покушается.

– Мы все же в лесу. Мало ли кто может подобраться ночью к сторожке и с какими намерениями. То, что вы не пострадали от разбойников, не значит, что их не существует.

– Не волнуйтесь, кавалер, – Сатхи покачал головой. – У меня исключительный слух. Я предупрежу вас о гостях заранее, и вы вполне успеете вооружиться. Вы уже убедились, что я и сам не теряю бдительности.

– Будь по-вашему, – Альбину не нравилось то, как Сатхи ограждает его от оружия, но совсем беззащитным он себя не чувствовал. Орест уделял большое внимание обороне без оружия и гонял не только императора. К тому же, несмотря на пристальное внимание со стороны девушки и мужчины, Альбин разоружился далеко не полностью.

Придя к своеобразному соглашению, мужчины занялись подготовкой домика к ночи. Сначала сходили за хворостом и дровами. Сатхи не отпускал Альбина одного, и им на пару удалось приволочь огромную валежину, которую Альбин, вооружившись своим походным топориком, под пристальным вниманием жнеца быстро разделал на дрова. Закончив с колкой, дворянин направился к ручью. Споро ополоснувшись ледяной водой и наполнив найденный в хижине небольшой котелок, юноша устроился перед мазанкой, в которой уже весело потрескивали объятые пламенем дровины.

Под вечер несколько похолодало. Все больше чувствовалось влияние осени. А над ручейком, пока еще несмело, начали собираться тонкие полосы тумана.

Сатхи с Карой не имели припасов, и Альбин, добравшись до своей сумки, щедро поделился съестным.

Предварительно просверлив юношу тяжелым взглядом, Сатхи ненадолго отлучился и приволок тушку кролика. Альбин быстро освежевал его, закопал потроха в землю, ближе к отхожей яме, бросил тушку в котелок, добавив к ней луковицу и пару горстей крупы.

Согретая и освещенная хижина не казалась дворянину такой дремучей и заброшенной, а спутники, занятые своими делами, вызывали не опасение и настороженность, а расположение и любопытство.

При свете запыленной масляной лампы и бликах огня, танцующих на рассохшихся стенах, девица оказалась вполне миловидной. Ее бледное от кровопотери лицо привлекало правильностью черт, его не портили ни болезненные гримасы, иногда пробегавшие, как тучки по небу, ни испарина, ни яростные взгляды, коими девушка одаривала юношу.

Ее спутник был невозмутим. Еще не старый, полный сил, несмотря на невысокий рост и несколько тщедушное телосложение, Сатхи излучал особую энергию. Эдакую ауру опасности, которая нисколько не угрожала, впрочем, а скорее дремала до поры. Его скупые движения были точны и выверены.

Нор Амос заметил, что Сатхи не только прислушивается к творящемуся в подступающей ночи, но и принюхивается, а то, с какой уверенностью он, не являясь лесным жителем, передвигался в сумерках, наводило на подозрения в том, что и зрением он обладает более острым, нежели обычный человек.

Пока готовилась каша, Сатхи коротким ножом, неизвестно откуда взявшимся, быстро выстругал пару деревянных ложек, для себя и спутницы. У Альбина была своя. Стряхнув стружки в огонь, он отпустил нож, и тот, на глазах Альбина, растворился в воздухе, не долетев до пола.

Юноша сделал вид, что ничего не заметил. Да и сам жнец явно не демонстрацией занимался, а просто задумался о своем.

Крупы на кашу не хватило, и получился мутноватый супчик. Но оно оказалось к лучшему – девица была слишком слаба, а вот бульон был весьма кстати. Тарелок не было, и, подтащив стол к кровати, Альбин водрузил котелок сверху.

Наконец, когда все утолили голод, он еще раз сходил к ручью. Помыл и почистил от сажи котелок, набрал воды для взвара.

Девушке явно стало хуже: дыхание ее, и так затрудненное, стало тяжелее, лоб обильно покрылся испариной, а в глазах плескалась боль.

Приготовив чай, Альбин щедро сдобрил его медом из баночки, купленной в деревне, и принес Каре. Вопреки его ожиданиям, девушка его даже поблагодарила слабым голосом, принимая левой, здоровой рукой жестяную походную кружку дворянина.

Сатхи все так же невозмутимо наблюдал за девчонкой, явно перекатывая какую-то мысль в голове. Наконец отозвал юношу в сторону:

– Через полчаса-час у нее, – жнец кивнул на Кару, – начнется озноб. Температура подпрыгнет, возможен бред, тошнота, боли. Это явные признаки заражения. У меня не достанет сил излечить ее полностью, но кое-что я исцелю. Если повезет, и с заражением справлюсь. Пожалуй, мне понадобится твоя помощь.

– Говори, я готов.

– Пока не знаю, как все пройдет. Но надо приготовить воды для обтирания, чтобы сбить температуру. Далее у ручья росли ивы. Сейчас, увы, не весна, да и иву я предпочел бы белую, но что имеем, то имеем. Мне нужна кора. Приготовишь отвар?

– Конечно, я все сделаю, – согласился юноша.

– Надерешь коры, далее порубишь ее очень мелко, примерно полгорсти, зальешь парой кружек воды, и на огонь. Через полчаса снять, и еще через два часа процедить, и можно пользоваться. По одной ложке каждые три часа. Запомнил? Иди.

– Хорошо, – Альбин, под пристальным вниманием жнеца, который уже осматривал обессилевшую девушку, прошел к куче своего оружия, сваленного в углу. Подцепил на пояс топорик, взял пару ножей, керамбит, рассовал по рукавам иглы. Вытряхнув из полотняного мешочка, в котором носил травы для чая, все содержимое прямо на стол, он сунул мешок за пазуху и выскользнул в наступающую на лес ночь.

Далее у ручья – это, скорей всего, ниже по течению. Когда юноша шел по следу, он иву не углядел, а он пришел с истока.

Сумерки в лесу намного гуще, чем в городе или в поле. Здесь не помогают путнику луна и звезды, не встречаются на перекрестьях лесных троп заботливо заправленные масляные светильники или новомодные газовые фонари.

Ступая осторожно вдоль берега, дворянин берегся. В темноте налететь на сук очень легко, а сломать ногу, не заметив ямки или поваленного ствола, и того проще. Тем не менее через полчаса он уже обдирал кору со склонившихся над раздавшимся ручьем стволов. Аккуратно, стараясь не погубить дерево брал по чуть-чуть с каждого, взамен замазывая раны речной грязью. Заполнив мешочек полностью, пустился в обратный путь.

Девушка уже металась на кровати. Усыпленная жнецом или попросту потерявшая сознание, она излучала жар не хуже печки. Ее тело сотрясала крупная дрожь, а стонами, исторгаемыми ею, можно было разжалобить сборщика налогов.

Споро порубив принесенную кору, Альбин всыпал ее в котелок, плеснув сверху воды. Подбросил дров. Жнец водил руками над девушкой, отрешившись от мира, но не полностью. В какой-то момент прервавшись, чтобы утереть выступивший пот, Сатхи кивнул Альбину:

– Вернулся? Хорошо, помогай. Держи ее, пока она не доломала себе руку. Аккуратнее, у нее еще и перелом ключицы. Мерзкая штука, один из самых неприятных переломов.

Альбин подскочил, мягко навалился, заблокировав левую руку и аккуратно придержав правую.

Сатхи сел на девушку сверху, придавив ее бедра и не давая двигать ногами. Зажмурился, забормотал себе что-то под нос.

Альбин не был одаренным, но и он почувствовал исходящую от невысокого жнеца силу. Кара перестала метаться, замерла, задышала ровнее, и юноша немного расслабился, думая, что кризис преодолен. Он неоднократно наблюдал за работой целителей и сам подвергался различным процедурам, и знал, что у каждого мага, у каждого целителя свои методы работы.

Жнец судорожно вдохнул, мгновенно став как-то меньше и хрупче. Исчезла аура силы, и в тот же момент тело девушки выгнулось дугой, сбрасывая с себя и Сатхи, и не готового к такому повороту Альбина.

Юноша больно приложился локтем об пол, но тут же вскочил, вновь наваливаясь на Кару, не давая той размахивать руками.

Широко распахнув голубые глаза, она кричала так, что ушам юноши было больно. Тело девушки содрогалось, и ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы удержать ее на месте. Наконец судороги стихли, и юноша смог перевести дух и оглядеться.

Сатхи лежал на полу, куда его отбросила девчонка, и не шевелился. Спохватившись, Альбин бросился к нему, нащупывая пульс и проверяя дыхание.

С ним было все в порядке, не считая, конечно, бессознательного положения.

Расстелив недалеко от печи свой плащ, юноша перетащил жнеца на него и закутал. Снял с огня кипящий котелок, перелил отвар в кружку, обернул ее тряпками, оставив настаиваться. Сбегал к ручью, набрал чистой воды. Достав из своей сумки свежую рубаху, поморщился, но разорвал на тряпки. Девушка еще была без сознания и полыхала жаром.

Пристроив ей на лоб влажный компресс, юноша обессиленно уселся рядом с кроватью.

Такие опасные люди, которых он преследовал эти пару дней, которые пленили и разоружили его самого, сейчас были беспомощней младенцев. Ирония судьбы или заговор богов? Нор Амос сам с удовольствием вздремнул бы, вместо того чтобы нянчиться с бойкой на язычок девицей и непонятным, внушающим опасения мужчиной.

Разглядывая девушку в свете заново заправленной лампы, он вдруг заметил, как под повязками на правой руке что-то поблескивает. Аккуратно приподняв руку, он увидел, что в качестве шины использован обломок шпаги-трости. Причем навершие удобно устроилось в основании кисти.

Разглядывая голову неизвестного зверя, его серебряные клыки, торчащие из пасти, Альбин поймал себя на мысли, что навершие ему что-то напоминает. Но вот что именно, никак не удавалось ухватить.

Аккуратно положив руку девушки на место, он попытался разогнуться, когда она схватила его за ворот другой рукой. Голубые глаза горели яростно, уставясь сквозь него на нечто, вынырнувшее из памяти:

– Я найду, – она закашлялась. – Я найду вас всех… Вы проклянете тот день, когда ваши матери бросили взгляд на ваших отцов. Вы будете молить о смерти, но я сама решу, когда она придет…

Мягко освободившись от захвата, юноша пораженно замер. Он понимал, что это лишь бред больного человека, но сила ярости девушки привела его в замешательство. Вновь усевшись рядом, он сменил компресс. Бросив тряпку в котелок с водой, Альбин вздрогнул, услышав плач.

– Пожалуйста, господин, не бросайте меня, моя мама молчит, не двигается, прошу вас, помогите маме…

Девушка разрыдалась, и Альбин, сжав ее руку, начал тихо говорить, пытаясь успокоить. Он обещал ей покой и тепло, обещал защиту и поддержку, он готов был обещать все что угодно, лишь бы вновь не услышать плача потерявшегося ребенка.

В конце концов он даже перешел на колыбельные, благо голос у юноши был хорошо поставлен придворными учителями. Колыбельных Альбин знал много, еще с тех пор, как ему их пел Север своим грубым хриплым басом. Несмотря на дикую внешность и грубоватый юмор, в своей заботе Север был весьма утомителен. Вспомнив, как он опекал юношу, когда тот, разбуженный очередным кошмаром, пытался спрятаться под кровать, нор Амос улыбнулся.

Девушка притихла, жар начал спадать понемногу, но юноше еще не раз пришлось сменить компресс и отереть ее разгоряченную кожу. Правду говорил Орест, мы лучше всего относимся не к тем, кто заботится о нас, а к тем, о ком заботимся сами. Ухаживая за больной, Альбин поймал себя на мысли, что Кара весьма симпатична, а ее дурной нрав скорее вызван болезнью, чем складом характера.

Наконец, кризис миновал. Дыхание девушки давно выровнялось. Она более не металась на жестком топчане и не бредила. Уставший юноша уснул под утро, не выпуская девичьей руки, а за закрытой дверью все так же шумел лес, готовясь принять на себя первые лучи восходящего солнца.