24. Дагон

– Ешь, господин, тебе это понадобится! – понукает меня Софониба, потчуя сметаной, медом, орехами и какой-то зеленью, в которой я ни бельмеса не понимаю. Я уже и смотреть-то на них не могу, ем через силу, но она права – надо. Ведь нормальные мужики ходят в храм Астарты не разговоры разговаривать, а делом заниматься. А дело там одно – в горизонтальном положении. Поговорить-то, конечно, тоже не возбраняется, любят профессиональные шлюхи разговор по душам, и жрицы Астарты в этом смысле не исключение, но только между делом. Иначе – не поймут-с. Поскольку для меня это дело служебное – мля буду, в натуре, век свободы не видать, то и финансирует его мой наниматель, и по моему кошельку это не бьет, но ведь силы-то приходится тратить свои кровные. А уходит их на священный храмовый трах немало, и надо ж еще, чтоб осталось достаточно. И на мою бастулонку, и на небольшую разминку со смертоносным металлом, когда выпадет наконец тот случай, ради которого все это «млятство» и затеяно. Вот и трескаю я старательно эти настозвиздевшие уже, но повышающие столь необходимую потенцию продукты – ага, исключительно в служебных целях. Мля буду, в натуре, век свободы не видать!

Трахаться с отяжелевшим от калорийной жратвы брюхом – занятие сугубо на любителя, но мне это, к счастью, не грозит. Надо быть в должной форме, и за обжорством следует интенсивная тренировка в стрельбе из пружинных пистолей, а затем, когда жратва в желудке более-менее утрамбуется – в фехтовании. Для работы с мечом Волний выделил мне одного из своих лучших телохранителей – купленного по баснословной цене через вторые-третьи подставные руки римского гладиатора. Работа с мечом – это так в теории называется, но на практике это бой без правил, в котором можно все, до чего додумаешься и что сумеешь. Спасибо хоть учебный, хотя радости мне от этого мало. Семью потами изойдешь, а иной раз и не один фингал схлопочешь, пока этот мучитель не решит, что на сегодня достаточно. После этого мучения, хвала богам, полагается ванна, а в качестве дополнительного бонуса – эротический массаж в исполнении Софонибы. Чтоб, значит, вернуть сексуальный кураж, изрядно подпорченный в ходе бешеной тренировки с этим человекообразным монстром.

Храм Астарты находится в северной части острова, со стороны океана. Что особенно хорошо для моих планов – он вне городских стен. Вызвано это не в последнюю очередь традиционной ксенофобией финикийцев, не любящих пускать иноплеменников внутрь своих городов. Между тем по другой давней финикийской традиции в отмечаемый летом праздник Астарты все финикиянки обязаны явиться туда, дабы послужить богине своим телом, отдавшись чужеземцу и пожертвовав полученные от него деньги храму. Как согласовать одну традицию с другой и не лучше ли было бы, если уж на то пошло, просто обложить финикийских баб ежегодным налогом в пользу храма на ту же примерно сумму – спросите самих финикийцев. Чего не понимаю, того не понимаю, и боюсь, что понять этого мне попросту не дано свыше. Не для моих варварских мозгов сие великое таинство. Воспользоваться этим финикийским бзиком – другое дело. Это всегда пожалуйста, гы-гы! Впрочем, до того лета с тем его священным божественным финикийским развратом еще далеко, и пока что к услугам остро страждущих – как самих гадесских финикийцев, так и чужаков – исключительно профессионалки-жрицы.

Для меня же главное преимущество местоположения храма Астарты в том, что вне городских стен можно совершенно свободно разгуливать вооруженным до зубов, в том числе и по дороге к храму. На его территории, впрочем, оружие полагается сдавать храмовой страже и получать обратно при выходе, но кто сказал, что я собираюсь учинять какие-нибудь вооруженные дебоши на территории храма? Ищите дурака! Видели бы вы этих мордоворотов, воинов-жрецов, которые надзирают тут за порядком! Глянешь разок, заценишь тушку и вооружение – и проникнешься неподдельной искренней симпатией к порядку и спокойствию. Что характерно, когда Гадес при приближении римлян отложился от Карфагена, так Магон Баркид, младший брат Ганнибала, разграбил тогда знаменитый на весь финикийский мир гадесский храм Мелькарта, но даже и не подумал сунуться с такими же намерениями к храму Астарты. О чем-то это говорит?

Снаряжение у тутошних храмовых служивых ассирийское напоминает, и это не случайно. Финикийцы ведь, когда со своей горячо любимой родины за моря ломанулись – в массовом порядке, имеется в виду? А когда Ассирия их прижала. В военном отношении это была тогда такая сверхдержава, с которой не забалуешь, и все ее окрестные соседи по ассирийскому образцу свои армии реформировать норовили. Вот и финикийские элитные войска того времени ассирийских коллег старательно копировали, что и закрепилось в традициях их храмовой стражи. А уж где они таких «шкафов» понабирали, чтоб снарягу эту тяжеленную таскать – о том, наверное, саму Астарту спрошать надо. Будь это кельты, я бы не удивился, но хрен там – чистопородные финикийцы, а это народ в общем и целом не особо рослый и не особо ширококостный – дохляков куда больше, чем гильгамешев с гераклами. Невольно Ефремов вспоминается с этим его храмом Матери Богов в «Таис Афинской». К счастью, то ли советский мэтр ошибся, то ли описанная им там храмовая селекция практиковалась только в Месопотамии, а на Финикию не распространялась. В смысле – рвать голыми руками сетчатую одежку жрицы, дабы заполучить доступ к ее соблазнительному телу, в здешнем храме Астарты посетителей не заставляют. Здесь все куда практичнее и куда циничнее – заплати по таксе и пользуйся себе на здоровье.

У жриц-шлюх тут своя табель о рангах. Ниже всех храмовые рабыни, которых можно отыметь за медяки. Контингент их пользует соответствующий, и триппер от них подцепить, польстившись на дешевизну – как два пальца обоссать. Да и красавиц среди них не бывает – эти идут разрядом выше и по соответствующему тарифу. Не меньше, чем полшекеля за раз, и не меньше шекеля за ночь. Выше – уже собственно жрицы, ни разу не рабыни. Тут страхолюдин уже не бывает в принципе, таких в жрицы Астарты не берут. И обучены они получше элитных рабынь, и чем выше квалификация – тем, соответственно, дороже. Низший уровень – от трех шекелей, средний – от пяти, высший – от десятка, а есть и вообще суперэлитный – «золотой», с которым речь может идти только о золотых статерах. Кто их таких снимает, я даже ума не приложу. Это ж какой сдвиг по фазе надо иметь, чтобы за несколько ночей выкинуть такие деньжищи, на которые можно купить в полную и безраздельную собственность превосходную наложницу, и трахай ее потом задарма, сколько влезет? Но, видимо, находятся и такие – ведь предложение-то, как учат двое бородатых, рождается спросом. По легенде я спускаю на храмовых шлюх щедрую награду, полученную от Волния за «спасение» на охоте – незачем посторонним знать, что на самом-то деле этот кутеж за его счет. Соответственно, хотя наниматель и не скупится, мне пришлось изобразить удушение жабой и выбрать жрицу среднего уровня. Типа низшего – невместно, все-таки целый мафиозо, не шпана какая-то, а высшего – жаба давит, все-таки простой гадесский гангстер, ни разу не дон Корлеоне. Но уж из этого среднего уровня я выбрал, само собой, одну из самых лучших, на мой вкус, продемонстрировав тем самым изрядную пройдошистость и хитрожопость, вполне естественную, если кутишь на свои кровные и хочешь поиметь за них максимум удовольствия. Разве ж я против поддержания легенды? Да ни в жизнь!

Легенду я поддерживаю вот уже почти неделю. Барита обходится мне в шесть шекелей моего нанимателя за ночь – это не считая ее «чаевых», о которых знаем только мы с ней да субсидирующий меня казначей Волния. Зачем левый заработок жрице, обитающей в храме на полном пансионе – включая и тряпки, и побрякушки – и никуда из храма не отлучающейся, это у нее самой надо спрашивать, если кому интересно. Но мне интересно совсем не это – баба есть баба, и уж ее-то трате денег учить не надо, она всегда найдет что-то позарез ей нужное, на что их выбросить. Интересно же мне совсем другое, к чему я и подводил ее аккуратненько в наши предыдущие ночи в ходе столь обожаемого шлюхами между делом трепа «за жизнь»…

В первую я, естественно, «интересовался» для порядка наиболее излюбленной темой шлюх – «как она докатилась до такой жизни». Доброй половины ее жалостливой и наверняка выдуманной истории я, само собой, даже не запоминал – буду я еще всякой хренью мозги себе засорять! Нужно-то ведь это было только для затравки. Потом я, в свою очередь, проехался ей по ушам – о том, какой я есть весь из себя крутой, скольких противников уконтрапупил – раза в три, ясный хрен, преувеличил, как и положено, какие они были крутые – это, само собой, тоже преувеличил с тем же примерно коэффициентом, – в общем, распустил павлиний хвост, как и полагается преуспевающему, но недалекого ума бандюгану – просто везучему до поры до времени. Затем поинтересовался и прочими клиентами – много ли среди них наемников вроде меня, каких баб они снимают, за какую цену, с какой частотой – типа захотелось мне заценить конкурентов и заочно померяться с ними окаянными отростками. Обрисовав мне более-менее в общих чертах – ага, между сеансами постельной акробатики – заинтересовавшую меня картину, Барита заработала у меня свой первый левый шекель.

Во вторую ночь, состоявшуюся через день, я заинтересовался уже конкретнее, и финикиянка порассказала мне о нескольких достаточно колоритных персонажах из числа постоянных клиентов. Был среди них упомянут и Дагон, по описанию здорово схожий с интересующим меня, но главное – вернувшийся слегка подраненным после длительной отлучки и серьезно раненным после недавней короткой. Чтобы не демонстрировать совсем уж открыто персонального интереса именно к нему, я порасспрашивал Бариту и о парочке других, причем об одном из них поподробнее, чем о Дагоне. Утолив мое любопытство частично и пообещав разузнать к следующему разу побольше, жрица получила от меня уже три левых шекеля. И похоже, явно вознамерилась заработать больше – пришлось даже предостеречь ее от слишком уж откровенного наведения справок.

В эту ночь – третью по счету – должен наступить момент истины. На дурочку финикиянка не похожа, так что должна была сообразить, за что ей платится «левак». Но – положение обязывает, и каждый играет свою роль должным образом, и лично мне это не внапряг. Слава жриц Астарты вполне ими заслужена, и Барита – живое и наглядное тому доказательство. В постели она вытворяет такое, что уже мой рассказ о первой ночи вогнал Софонибу в краску, после чего мне пришлось учить ее кое-каким премудростям. Поэтому роль дорвавшегося до элитного женского тела похотливого самца дается мне без труда – ну, если не считать чисто физического, гы-гы! А когда, вымотавшись, мы перешли с ней к беседе «за жизнь», жрица весьма наглядно продемонстрировала мне, что я в ней не ошибся. Даже не пытаясь гладить по шерстке мое ЧСВ – чувство собственной важности, если кто не в курсе, – она сразу же заговорила о деле.

Дагон – финикиянка поняла и то, что меня интересует именно он, а не тот, о котором я спрашивал для маскировки – уже далеко не первый год был частым гостем в храмовом борделе. Лет пять назад он захаживал редко и снимал либо элитных рабынь, либо жриц низшего разряда. Года три назад он зачастил, а затем и перешел на средний разряд. Саму Бариту он снимал только один раз, как и добрую половину ее товарок по разряду, задержав свой интерес только на экзотичных красотках вроде блондинистых кельток или африканских «шоколадок», а потом – года полтора назад – дела этого лихого наемника, судя по кошельку, пошли в гору, и тогда он переключился на высший разряд, половину которого перепробовал, пока не остановился на своей нынешней пассии Рамоне. К ней он теперь и ходит регулярно – когда дважды в неделю, когда трижды, – если только не бывает в отлучках по службе.

Я молча выудил из своего кошеля тяжелую пятишекелевую монету и положил ее перед собеседницей. Сам кошель тоже ни убирать, ни завязывать не стал, поощряя ее к дальнейшей откровенности. Ведь раз сообразила, кто мне нужен – должна бы иметь и хотя бы подозрения, в каких именно целях. И снова я не ошибся в финикиянке.

– Он приходит в те же дни, что и ты, только приходит и уходит раньше. Был у Рамоны позавчера, должен быть и сегодня…

Я выудил и положил перед ней еще два шекеля.

– Верховная жрица не обрадуется, если Дагон исчезнет и перестанет приносить в храм свое золото и серебро…

Это уже попахивало откровенным вымогательством, но, судя по прозрачному намеку на осведомленность, информация того стоила, и я не стал жлобиться, добавив еще пару шекелей. И не зря.

– Последнее время его сопровождают двое, и они похожи на хороших бойцов. Берут элитных рабынь или низших жриц, но не на ночь, а на вечер, после чего отдыхают и восстанавливают силы…

Я снова сунул руку в свой кошель и принялся перебирать монеты пальцами, заставляя их весьма красноречиво позвякивать.

– Сегодня все трое при мечах, – Барита сделала паузу, дабы я успел понять важность и цену сообщаемого мне…

– А позавчера?

– Как обычно – только кинжалы и трости.

Это потянуло в моих глазах на еще одну увесистую пятишекелевую монету, но мои пальцы снова погрузились в кошель и выразительно зазвякали его содержимым.

– Я не могу сказать тебе всего, но вчера Рамона расспрашивала о тебе…

– Что именно?

– Этого я сказать не могу…

Многозначительно приложив палец к губам, финикиянка указала взглядом на мою сложенную на коврике одежку и рукой изобразила приподымание чего-то достаточно тяжеленького, явно не матерчатого…

– Думаю, ты не зря вырядился сегодня в это, – тихонько прошептала она и снова приложила палец к губам.

Так же тихонько я выудил из кошеля и протянул жрице золотой статер. Потом, подумав, еще один. Казначей «досточтимого», скорее всего, на говно изойдет и побежит жаловаться на меня хозяину, но надо быть полным кретином, чтобы скупиться, когда тебя практически открытым текстом об опасности предупреждают. Ей-то откуда знать, что мы с Васькиным просчитывали несколько вариантов, и этот в том числе? Потому-то я и не поленился сегодня пододеть под тунику свою бронзовую кольчугу…

Понял я и еще одну сторону намека Бариты – что стены в их храмовом борделе весьма «ушасты». Поэтому, прикинув хрен к носу и заценив расклад, тихонько попросил финикиянку «озвучить» сеанс бурного и продолжительного секса – та едва сдержала смех, въехав в суть моей идеи. Пусть храмовые слухачи убедятся сами и сообщат кому следует, что заплативший за ночь жадный бандюган теперь изо всех своих сил пользуется тем, за что заплачено. На самом же деле, пока жрица работала на меня в качестве заряженного крутой порнухой магнитофона, шорохом и поскрипыванием постели, дыханием и голосом имитируя процесс моего полного обессиливания, я медитировал на коврике, прокачивая эфирку и насыщая ее ударными дозами энергии. А вместе с ней – и холодной яростью того Терминатора из старого американского фантастического боевика. Это ж вдуматься только в ситуевину! Роскошная баба, абсолютно голая и абсолютно на все согласная, извивается и стонет у тебя на глазах, и ни одна сволочь слова тебе не скажет, если ты употребишь ее по прямому назначению, а ты вынужден вместо этого дэирить, изображая йога или там даоса какого-нибудь! Ну, уроды, млять, в руки только мне теперь попадитесь! Живыми – настоятельно не рекомендую!

Возвращая мне сданные при входе мои меч и кинжал, привратный стражник оценивающе взглянул на меня и переглянулся с напарником – видимо, не одни только жрицы в курсе происходящих в храме тайных интриг. Не иначе как на деньги служивые поспорили, кто кого уконтрапупит. Но поскольку Барита мне «ничего не говорила», я «абсолютно не в курсах» и переглядывания ихнего «не заметил». Ну не остолопы ли? Вот уже третий раз я, сдавая меч и кинжал, спокойно проношу в храм пистоли, приныканные в наплечных кобурах под плащом! Заряженные, между прочим. Если бы я не поленился соорудить аналогичный плечевой подвес для меча – наверное, и его бы спокойно пронес, – надо, кстати, учесть на будущее. Слишком уж привыкли тутошние аборигены к тому, что в этом мире оружие носится открыто, напоказ.

За воротами храма я шагаю не торопясь, тяжеловато, старательно изображая умаявшегося до изнеможения. Сам же при этом энергопотоки раскачал до максимума. Дагон и два его головореза не показываются пока мне на глаза, но я чую их присутствие неподалеку. Да и где же им еще быть? У самих ворот они нападать на меня не станут, не нужны им лишние свидетели, но по той же самой причине не дадут мне и до пристани дойти. Как раз где-то посередке между этими двумя точками им было бы логичнее всего подготовить для меня неожиданную встречу. Дабы развеять все их сомнения, я принялся беспечно насвистывать «Шварцбраун ист ди хазелнюсс». Финикийцы, конечно, не евреи, но тоже семиты, так что, учитывая ожидающий их сюрприз, немецкий марш, да еще и фильмом «Обыкновенный фашизм» в качестве махрового нацистского бессовестно, но талантливо распиаренный – самое то, гы-гы!

Как и просчитали мы с испанцем, нарисовались они со стороны городских стен. Это тоже диктовалось самой логикой расклада – страже на стене вовсе ни к чему видеть и слышать лишнее, и подпускать меня к стене вплотную, когда я побегу спасаться от них, им явно не улыбалось. К берегу моря – другое дело. Там прибрежные камни, там шумит прибой – кричи сколько влезет, если и услышит какой не в меру бдительный караульный, то оно ему сильно надо – вмешиваться в то, за что он не отвечает? А заодно и труп потом недалеко тащить, чтоб притопить от лишних глаз. Вот и вышла троица финикийцев так, чтоб ни к стене меня не пустить, ни к пристани, ни обратно к храму – ага, типа обложили! Я едва не расхохотался, глядя на них – как я и представлял себе, все трое были в плащах с капюшонами, эдакие опереточные злодеи из дешевых мистических боевиков.

Наши с Васкесом планы навязываемый ими сценарий вполне предусматривали – причем по тем же самым соображениям. Но ведь финикийцам-то знать об этом пока что ни к чему, верно? Изобразив испуг, а затем хитрую задумку, я развернулся – типа обратно к храму сейчас побегу. Один из финикийцев – левый из троицы – сразу же выдвинулся мне наперерез, преграждая путь. Второй – который был справа, – не заставляя меня изображать попытку прорыва вперед, заступил мне таким же манером дорогу к пристани. Молодцы, ребята, мне как раз этого от вас и надо – рассредоточить вас на хрен! По времени лодка с нашими должна уже подходить как раз к этому месту, и мне совершенно незачем маячить на траектории стрельбы. Вот теперь – правильно, «приходим в отчаяние» и отступаем к берегу. Охватывающие меня с флангов бойцы послушно переместились следом, что тоже меня вполне устраивало. На дороге у них были хорошие шансы атаковать меня четко и слаженно – умеют, надо думать, а вот на этих каменюках – ну-ну, я с нетерпением жду этого клоунского спектакля!

Но они не спешили. Следом за ними выдвинулся и средний, чернобородый, заметно прихрамывающий.

– Куда же это ты бежишь от нас, аркобаллистарий Максим? Ты же так рвался встретиться со стариной Дагоном! Отчего же ты теперь не рад нашей встрече? И где твоя смертоносная аркобаллиста? – хриплый голос финикийца звучал издевательски, но меня напрягало совсем не это, а то, что я не слышу плеска весел. Какого, спрашивается, хрена! Ведь сверяли же с Володей часы! Конечно, мы предусматривали и неизбежные на море случайности, потому-то я и заманивал их на эти каменюки, по которым в этой темноте не очень-то попрыгаешь…

А Дагон продолжал открыто надо мной издеваться, говоря своим сообщникам-финикийцам по-турдетански, чтоб и я тоже все понимал:

– Ах да, я и забыл! Он же без щита! Положите и вы свои щиты, ребята – будем уж играть с ним честно!

Финикийцу явно захотелось поиграть со мной, как кошке с мышью, мстя таким образом за все перенесенные ранее обломы, наверняка для этого матерого волчары весьма унизительные. Что ж, за это ему – отдельное спасибо! Это здорово облегчало мне намеченную задачу поменяться с ними ролями.

Я неторопливо – на этих камнях не разгонишься – двинулся навстречу тому, который преграждал мне путь к пристани. Тот, довольно осклабившись, потянулся за мечом и кинжалом, а я, так же нехорошо ухмыляясь, – за пистолью. За спиной, судя по звуку осторожных шагов, приближался и второй, но это уже не имело для меня особого значения – он один хрен не успевал…

Противник опешил от изумления, увидев в моей руке вместо меча какой-то непонятный предмет. Так он и отправился к праотцам – изумленным. Напарник убитого – пацан пацаном, даже без бороды – так ничего и не понял, когда я, уже оборачиваясь к нему, сунул разряженную пистоль в кобуру и достал вместо нее вторую. Зато выругался по-финикийски куда более понятливый Дагон, как раз из этой штуки и подстреленный в последний раз. Но что толку? На этот раз не успевал он. Пацан вроде бы чего-то начал понимать и забеспокоился, ковыляющий по крутому склону Дагон что-то крикнул ему, я навел пистоль ему в лобешню и рявкнул:

– Бабах! – спуска, естественно, не нажимая.

Тот дернулся, пытаясь пригнуться, и не удержал равновесия. Завалился набок, ушиб плечо, лихорадочно приподнялся на локте, ловя ногами надежные упоры, чтобы резко вскочить. Ага, так я ему это и позволил, гы-гы! Его отчаянная попытка увернуться от болта и одновременно отмахнуться от него фалькатой – все еще в полугоризонтальном положении – оказалась, как ни странно, удачной. Ну, относительно – вместо брюшины он словил мой болт бедром, вдобавок – снова упал, ушибив локоть и башку. Порядок, этот на какое-то время выведен из строя! Я обернулся к Дагону…

Тот как раз, морщась от боли в раненой руке, неловко доставал массивный нож, явно собираясь метнуть его в меня. Я быстренько осмотрелся, намечая места, куда бы мне поставить ногу при уворачивании, но финикиец, не особо рассчитывая на снайперский бросок при незажившей ране, метнул свое оружие мне в брюхо и снова выругался, когда его нож звякнул об мою кольчугу.

– Вот теперь, старина Дагон, мы будем играть честно, – сообщил я ему. – И ты, наверное, даже представить себе не в состоянии, как я рад нашей встрече!

– Не рано ли ты начал радоваться, аркобаллистарий? – прохрипел финикиец, осторожно пятясь назад, к ровной дороге. Я взял правее, с той же самой целью – не стоило давать этому опытнейшему головорезу шанса атаковать, когда он сам будет уже на ровной площадке, а я – еще на камнях. Можно было, конечно, перезарядиться и тупо расстрелять его, но я заметил, что Дагон на сей раз явно не в форме, и рубака из него сейчас – так, на троечку с минусом. Мне же хотелось отработать на настоящем противнике полученные от тренера-гладиатора уроки.

– Что же ты сопливых мальчишек мне на убой привел? – спросил я его. – И не стыдно самому?

– В честном бою на тебя хватило бы и их! – мрачно процедил наемник. – Если бы не твои хитрые уловки вроде этой маленькой аркобаллисты… Но если ты думаешь, что это спасет тебя и сегодня, то напрасно, клянусь богами! Я тебе не сопливый мальчишка!

Он достал фалькату – один в один такую же, как и та, что досталась мне в качестве трофея в прошлый раз – и примерился, после чего, снова поморщившись от боли, переложил ее в левую руку:

– Ты думаешь, если я ранен, то и победа уже у тебя в руках? А что, если вот так, с левшой? Потруднее, верно? – Дагон все еще пытался покуражиться.

Прекрасно помню еще по доармейской фехтовальной секции, каково с левшой тягаться! Бррррр! Правшей на свете до хренища, левшей же – во много раз меньше. Ему с тобой, конечно, тоже вовсе не фонтан, но он-то все время с одними только правшами и дерется, так что привычный, а у тебя такой же привычки к левшам ни хрена нет, и все твои излюбленные приемы исключительно на правшей заточены…

– С левшой, говоришь? Да, с левшой – гораздо труднее. С настоящим левшой. А вот с таким, как ты – одна рука левая, другая еще левее, – поиграем! – настала моя очередь издеваться. – Может, мне отпустить тебя, дать залечить твои раны, а?

– Да что ты возомнил о себе, щенок! Я таких, как ты, не один десяток на встречу с богами отправил! – пережитые неудачи и полученные раны явно не улучшили характера моего противника, и он начал свирепеть.

– Ну, ковыляй отсюда, что ли, пока я добрый, – добавил я глумливым тоном, чем взбесил его окончательно…

Конечно, будь финикиец в добром здравии, а я – с теми же навыками, которые имел при первой встрече с ним, – спорить можно было бы лишь о том, сколько секунд я против него продержусь – пять или целых десять. Но с тех пор уже немало воды утекло, и измениться успели мы оба. Он – не в лучшую сторону. С почти не работающей правой рукой – а ведь не левша, совсем не левша, да еще и хромой, он был, конечно, все равно опасен, но уже не так, как в свои лучшие времена. И вдобавок мы фехтовали без щитов, одними клинками. Для античного мира такой способ боя – экзотика, я же имел для него и подходящие навыки, и подходящее оружие. Неудобство, конечно, оттого, что противник сражается левой рукой, и немалое, но это неудобство у нас с ним обоюдное – он ведь не левша, и неизвестно еще, кому из нас сейчас неудобнее. Настоящего левшу я бы, пожалуй, тупо расстрелял с безопасной дистанции. Как, впрочем, и некоторых правшей, до навыков которых во владении холодным клинковым оружием мне пока еще, откровенно говоря, как раком до Луны. Ведь если я какой-никакой, а все-таки фехтовальщик – это еще вовсе не значит, что я в детстве был ушиблен башкой об стенку. И фехтую я таки тоже правой рукой, а не башкой, а башкой я по возможности предпочитаю думать, и иногда у меня это даже получается. Во всяком случае, пока еще жив и даже здоров, чего не могу сказать о некоторых орудовавших в свое время клинком куда ловчее меня, и в дальнейшем эту традицию нарушать тоже как-то не планирую. Мне и с ней неплохо, а умные люди от добра добра не ищут…

– Я смотрю, твоя новая фальката такая же, как и старая. Заранее подготовил? Ты, значит, не в первый раз уже удираешь, потеряв оружие? – продолжил я дежурные издевательства, когда мы, обменявшись пробными ударами, прощупали друг друга.

– Оставил ее тебе, чтоб одинаковым оружием сразиться, – Дагон уже оценил меня по достоинству и больше не собирался покупаться на примитивные уловки. – Но ты слишком любишь свой меч. Он так хорош? Бронзовый, прямо как у древних героев! Когда я убью тебя – я возьму его себе. Ты не против?

– Попробуй. Это хорошо, что твоя новая фальката такая же, как и та. Красиво будут выглядеть у меня на стене, когда я повешу их туда обе крест-накрест. Думаю, тебе бы тоже понравилось.

И снова мы скрестили клинки – на этот раз уже всерьез. Он тоже оказался в кольчуге под туникой, которая звякнула, когда я достал его выпадом. И наверное, остался бы без руки, если бы не большая «средневековая» крестовина моего меча, сдержавшая скользящий удар его фалькаты. Жаль, Нирул не видит, как здорово помогает мне сейчас это неизвестное античному Средиземноморью новшество, на которое я с таким трудом его давеча сподвиг! А ведь наверняка, исполняя это мое чудачество, парень искренне полагал, что только портит этим хорошую вещь. Впрочем, разве один только он? Пройдут добрых полтысячелетия, пока римская имперская спата эволюционирует из просто вытянутого в длину гладиуса даже не в классический еще средневековый «каролинг», а всего лишь в ублюдочный, по сравнению с ним, «меровинг»…

– Видишь, как хорош мой меч? Зря ты сам не обзавелся таким же!

– Вот твоим и обзаведусь! – натужно прокряхтел финикиец, потирая солнечное сплетение. Спасти-то кольчуга его спасла – от проникающего ранения, но не от ушиба. И теперь он больше не досылал клинок кистью, боясь открыть ее для моего аналогичного удара – у него-то такой гарды на эфесе не было…

Не забывая о временно выведенном из строя и раненом, но пока еще живом финикийском пацане, я описал полукруг, дабы тот, если очухается и решит вмешаться, был в поле моего зрения – сюрпризов нам не надо. Это мы сюрпризы своим вражинам преподносим, а нам – хренушки, я так не играю! И куда же, спрашивается, в самом деле наши-то запропастились?

– А что у вас за оружие такое странное, из которого вы меня в Кордубе ранили? – спросил вдруг Дагон, отойдя на пару шагов. – Я уж думал, это молния, но потом лекарь вытащил у меня из раны кусочек бронзы. Это ведь не аркобаллиста была? Дым, грохот, вспышка – какая-то смесь египетской соли с чем-то?

– Египетской, говоришь? – Наемник явно тянул время, ожидая чего-то, а скорее – кого-то, но кое-кого ожидал ведь и я, а тема была достаточно интересной. – Нам эту соль привозят из Скифии, а откуда сами скифы ее берут, никто не знает. Может, и из Египта. Как выглядит та египетская? – я тоже отошел и, не теряя его из вида, достал левой рукой пистоль, затем болт из нарукавного кармана, вставил в гнездо толкателя, упер в камень и резко вдавил до щелчка спускового механизма. Потом убрал заряженную пистоль обратно и тем же макаром перезарядил вторую.

– Белая или серая, как и обычная, на вкус тоже солоноватая, но послабее, – проговорил финикиец, оценив дистанцию и поняв, что внезапным прыжком ему ее не преодолеть. – Если ее смешать с чем-то горючим, то смесь вспыхивает от малейшей искры. Она?

– Она самая, – подтвердил я, получив от него несопоставимо больше полезной информации, чем он от меня. Ясно, что речь идет о селитре, скорее всего – индийской, но раз они ее называют египетской – значит, в Египет ее из Индии точно привозят. – А вы ее откуда знаете?

– Наши жрецы используют ее в храмах для огненных «божественных чудес» – очень красивые вспышки получаются. Но дорого стоит – во много раз дороже обычной соли, – и снова Дагон невольно подтвердил мою догадку об индийской версии, поскольку египетская для расположенной буквально рядом с Египтом Финикии едва ли была бы очень уж дорогой. – А как вы поджигаете огненную смесь в своем оружии? Я не видел в руках у твоего друга ни факела, ни масляной лампы.

– Это тайна наших жрецов. Мы получаем из храма готовые снаряды, а как они устроены – никто не знает. Даже распиливали их, чтобы узнать секрет, но нашли внутри только эту легкогорючую смесь, которую знаем и без того. Как она загорается в момент выстрела – так и остается непонятным, – пользуясь подвернувшейся возможностью, я оттачивал нашу легенду, состряпанную на тот случай, если нас таки спалят с пистолетом Васькина, и кажется, получилась она у нас очень даже недурно.

– Поэтому вы бережете их и пользуетесь аркобаллистами? Я так и подумал. А почему ваши маленькие аркобаллисты без дуг? Внутри пружина из черной бронзы?

– Почти. Похуже вашей, зато дешевле.

– Меньше самоцветов добавляете?

– Да, у нас их мало. А еще, старина Дагон, у меня мало времени – я устал и хочу спать. Сколько еще человек ты ждешь на помощь? – вернул я его к безрадостной для него реальности.

– Какая разница? – тоскливо процедил тот. – Ты ведь не дашь мне их дождаться, верно? Или, может, договоримся? Сколько тебе платят Тарквинии?

– Хорошая попытка, Дагон! – осклабился я. – Многих ты так уже перевербовал? Только вот беда – поздновато нам с тобой договариваться.

– Из-за этой юной турдетанки?

– И из-за нее тоже. Но не только из-за нее. Наверное, я тебя сейчас удивлю, но на это мне глубоко наплевать. Не поймешь – твои проблемы. Вспомни-ка своего бойца – последнего, которому ты сам перерезал горло. И вспомни своих раненых, которых ты сам добил. У нас так не делается. И уже хотя бы поэтому нам с тобой не по пути.

– Не делается? Да что ты знаешь, щенок, о тайной службе?! Да быть такого не может, чтобы в ваших тайных службах не добивали своих, когда они становятся обузой!

– Может быть. Но там, где служил я, так не делается. Ну, теперь ты достаточно отдохнул? Тогда – поднимай фалькату, и закончим наше дельце! Своих ты не дождешься!

– А что, если я на самом деле хочу тебя перекупить? Или ты думаешь, что мои наниматели беднее Тарквиниев?

– Я же сказал тебе, что нам с тобой не по пути.

– Жаль…

Финикиец сделал отчаянный выпад, стараясь достать фалькатой мое плечо, но я парировал стандартной сабельной защитой, никак не вредящей «средневековой» заточке моего клинка. Он же из-за хромой ноги не успел вернуться в исходную позицию, и острие моего меча, лишь слегка притупившееся о его кольчугу, располосовало его предплечье.

– Десять шекелей в день! – прохрипел он, зажимая рану. – Без обмана! Клянусь Мелькартом, Астартой и великим Баалом! Нам нужны такие люди!

– А почему не сразу статер? – ехидно поинтересовался я, выбивая фалькату из его ослабевшей руки.

– Статер? Это много. Но пожалуй, можно поговорить с хозяином…

– Обязательно – когда встретишься с ним у богов! Не забудь! – и я проткнул ему горло острием клинка.

Над береговым склоном показалась башка очухавшегося наконец финикийского новобранца, и я двинулся ему навстречу, но не понадобилось – тот, охнув, рухнул вперед, показав торчащее из спины оперение арбалетного болта.

– Вы чего, млять, порыбачить по пути решили? – спросил я наших, когда они высадились и подошли. – Много рыбы поймали?

– Ну, почти – Серегу вот вылавливали. Вздумал, млять, на полпути искупаться в заливе! – объяснил Володя. – Еще и чуть арбалет не утопил, долбаный растяпа!

– Я ж разве нарочно? – обиженно возразил тот, хлюпая по камням мокрыми сапогами. – Днище у лодки, млять, скользкое! Вот, фингал даже набил об сиденье! Чего вы ржете? Больно, млять! И вода, млять, холоднющая!

– Ладно, проехали! Я тут немножко намусорил – помогите-ка мне прибраться!

Когда мы обшарили трупы финикийцев на предмет полезных для нас трофеев и притопили их в заливе с помощью увесистых булыжников, наложенных в капюшоны их плащей, собрали боеприпасы, проверили на всякий пожарный, не забыли ли вдруг чего, погрузились в лодку и отчалили – уже светало. Не знаю уж, как ребятам – ну, не считая искупавшегося в заливе и теперь стучащего зубами Серегу, – а лично мне спать хотелось страшно. Но с этим следовало несколько повременить. Я спустил на храм Астарты немало денег нашего нанимателя, и за них полагалось наконец-то отчитаться. Благо было чем.

– Это он! – опознал Фуфлунс, когда я вытряхнул из свернутого мешком плаща Дагона на траву во дворе «конторы» голову неуловимого до сей поры финикийца. – Вы все-таки сделали это!

Но главным было, конечно, не его опознание. Главным было то, что наш босс тут же послал гонца на остров, с которого вскоре прибыла лодка с самим Волнием и с Велтуром. И когда уже и мальчишка подтвердил, что это голова именно того человека, что возглавлял их похитителей, – вот тогда только я наконец расслабился с сознанием выполненного долга. «Досточтимый», многозначительно взглянув на меня, сообщил, что теперь у него есть достаточный повод для открытой войны с Митонидами и что человек, давший ему наконец эти веские доказательства, заслуживает очень хорошей награды. Фуфлунс восторженно тряс мне руку, поздравлял с редкостной удачей, намекал на радужные перспективы. А я хлопал глазами, и если честно, то не думал в этот момент ни о деньгах, ни о карьере, ни даже о Велии. Вместо этого я искренне недоумевал, зачем ради пустых словес надо было меня будить. Ведь покуда мы ждали с острова лодку с главой клана и его внуком, я успел уже так сладко закемарить! Ну неужели без меня не могли опознать эту дохлую башку и разобраться со всеми вытекающими? Я службу исполнил? Ну так дайте же в конце концов элементарно выспаться, уроды!