23. Охота на кроликов

Охота наверняка удалась бы на славу, будь это просто охота, то бишь на кого придется. Всевозможной дичи в этих глухих местах – немерено. Патрулируя окрестности, кого мы только ни повстречали! Видели и ланей, и полноценного оленя – уж благородный он там или худородный, не знаю, потому как не биолог я ни разу и не разбираюсь в них до такой степени, главное – не лось и не северный. Завалить его и полакомиться благородной дичью соблазн был велик, тем более что с нашими арбалетами это было бы нетрудно, но – увы, нам не следовало отвлекаться надолго. Дважды спугивали стада кабанов, а разок наткнулись даже на недожившего до наших дней тура, здорово напоминавшего тех испанских бычков, с которыми воюют тореадоры, но гораздо крупнее их и уж всяко опаснее. Небольшого кабанчика мы таки завалили, дабы оприходовать уже в охотничьем лагере, а вот тур внушил нам такое уважение, что у нас тут же нашлись дела поважнее. И тяжел он, и мясо наверняка жесткое, и вообще – лень разделывать такую тушу, так что ну его на хрен, гы-гы! Ведь не по его же душу мы тут шастаем, верно?

А уж глухарей-то сколько спугнули – страсть! Из арбалета по ним не очень-то постреляешь навскидку, но парочку наши туземные камрады ухитрились сбить при взлете дротиками, а третьего, уж больно удачно мне подвернувшегося, я сшиб из пружинной пистоли. Отчего ж не полакомиться свежатиной, если добыча сама в руки идет? Это не слишком обрадовало имевшего на моего глухаря свои собственные виды дикого лесного кота, но в этом бренном мире прав всегда тот, у кого больше прав, а у меня их оказалось уж всяко поболе, чем у него. А еще говорят, будто страшнее кошки зверя нет! Кошак, кстати, оказался здорово похож на тартесских охотничьих, выдав мне со всеми потрохами их родословную.

Хотя пока собирались и ехали, нас и так уже успели насчет этих сверхценных тартесских кошаков просветить. Это, собственно, и есть гибридная кошачья порода, как раз скрещиванием домашних мурок с теми дикими лесными котами и выведенная. Всем был хорош местный дикий кот, который в Бетике даже покрупнее своих более северных сородичей, да только вот беда – не приручается он совершенно. Поэтому, хоть и немало их в здешних лесах, одомашнить их так никому и не удалось. Будь иначе – разве возился бы народ с хорьками, от которых и воняет как от хорьков? Пришлось тартесским царям аж из Египта домашних кошек завозить, которых египтяне еще и продавать им не хотели – священные они у них, оказывается. Контрабандой их вывозить пришлось, за немыслимые деньги каждую, но оказались они мелкими и слабыми, вот и пришлось их из-за этого с лесными котами сводить ради того, чтобы получить в их смешанном потомстве сочетание превосходных физических статей лесного кота с покладистым и уживчивым характером домашней египетской кошки. Но разве это так просто? Подавляющее большинство котят, даже в мелкую египетскую породу пошедших, все равно рождались совершенно дикими и приручению не поддающимися. Только лишь единицы из десятков, да еще и далеко не из каждого десятка, оказывались приручаемы, но и их потомство не всегда сохраняло это с таким трудом отобранное качество. Не раз еще приходилось тартесским царям доставать новых египетских кошек, прежде чем набралось достаточно для выведения более-менее полноценной породы, но и поныне еще практически в каждом выводке есть необучаемые, а из остальных далеко не все здоровы. Если хотя бы один котенок из выводка вырастет в настоящего хорошего тартесского кота или кошку – это для его хозяина немалая удача. А их дикие собратья – вот они, живут себе в лесу и не так уж редки. Кроликов тех же самых берут на счет раз, один вон и на глухаря всерьез нацеливался, и уж всяко не его вина в том, что у меня на того глухаря оказалось больше прав…

Но не со всеми местными хищниками даже нам стоило меряться детородными органами… тьфу, правами. Если встреченная нами рысь еще как-то прочувствовала всю серьезность момента и уступила нам дорогу без особых взбрыков, а мелькнувшее в кустах семейство волков даже и на глаза нам не сунулось, то вот медведь тутошний, например, оказался несколько туповат. Мелкий он в Испании, если с нашими сравнивать, особенно с сибирскими, но говорят, медвежье мясо часто бывает заражено паразитами. Проверять это нам как-то не захотелось, и вообще, мы ведь здесь не по его душу, верно?

А потом, пересекая большую поляну, мы поняли, что неправы сами. Точнее, первыми это поняли наши лошади, начавшие всхрапывать и как-то замедлившие свою бодрую рысцу. А потом вдруг осознали всю глубину своей неправоты уже и мы сами, когда из травы поднялся мирно обедавший и никого не трогавший лев.

– Лева! Мы не за тобой, мы за кроликами! – сообщил я ему самым мирным тоном. – У тебя ведь нет кроликов? Ну, мы так и поняли! Приятного аппетита! – И наша кавалькада бочком, бочком двинулась в широкий объезд места львиной трапезы.

К счастью, он тоже «так и понял». Все-таки даже Южная Европа – север для львов, и наш оказался истинным арийцем – ну, в том смысле, что характер нордический. Убедившись, что мы на его обед не претендуем, не говоря уже о шкуре – облезлая, вся в репейниках, ну ее на хрен, – он тоже утратил к нам интерес и вернулся к своему обеду. Разумеется, мы не возражали. Ну, обеденный перерыв у человека… тьфу, у хищника, мы ж разве против? Мы же тоже с понятием – война войной, а обед – по распорядку. Он же нам завтракать не мешал, верно?

– А как он тут оказался? – задумчиво поинтересовался Володя, когда мы уже отъехали на достаточное расстояние. – Из зоопарка сбег, что ли?

– Нету тут пока зоопарков, – так же задумчиво ответил я ему. – Сдается мне, что тутошний он. Но только паспорт у него спрашивать – для проверки регистрации по месту жительства – мне как-то лениво.

– Ага, и мне тоже. Так ты чего, получается, не шутил тогда, в самом начале? Ну, насчет европейского льва?

– Ну, полной уверенности у меня тогда не было – так, гипотеза, но с высокими шансами на достоверность. Уж очень во многих источниках он упоминался, да и добыча, подходящая для него, тут водится. Отчего ж ему в Европе и не быть, раз римляне еще не повылавливали? В ледниковый же период он водился – и не только тут, но и посевернее.

– Так то ж не этот, то ж пещерный. Даже вроде совсем без гривы был.

– А какая, на хрен, разница? Тот подвымер, этот на его место пришел…

– А раньше не приходил?

– Может, и приходил, да тот не пущал.

– А че так? Разные ж вроде виды.

– Ну, не факт. Может, он и гибрид того пещерного с африканским. А может, и разные – какая, на хрен, разница? Мне один биолог знакомый как-то разжевал – я до этого не задумывался даже над такими тонкостями, – что у хищников межвидовые войны из-за добычи похлеще внутривидовых территориальных. Крупные прессуют мелких – вплоть до смертоубийства, а мелкие не упустят шанса помножить на ноль молодняк крупных – чтоб, значит, от будущего конкурента избавиться. В Африке вон львы те же самые в саванне даже гепардов прессуют, хоть и разная у них вроде добыча – ну, в основном.

– Дык странно как-то…

– Вот, смотри, мы тут шляемся всего ничего, а уже лесного кошака видели. А ты у нас хоть раз его видел? Что водится он у нас или водился не так давно – отвечаю, в энциклопедии в детстве еще читал.

– Ну, не видел. Зайца не раз видел, лису, кабана, лося – ну, про ежей всяких там с белками уже молчу, а чтоб кошака – настоящего дикого, а не просто бродячего – хрен там. И не слыхал даже ни разу.

– Вот и я тоже – хрен там. И никто из моих знакомых тоже как-то ни разу, даже охотники. А с хрена ли так? Прикинь, сколько он там жрет по сравнению с той же рысью – ведь крохи же. Его ж в теории должно быть в разы больше.

– Ну да, получается так. И чего за хрень такая?

– Так рысь же его прессует – чтоб зайцев ейных не жрал.

– А тут не прессует?

– И тут прессует. Но тут и ее саму, как видишь, есть кому попрессовать.

– Точно! Нарисовался – хрен сотрешь!

Дискутируем мы с ним – так, в чисто познавательных целях. По делу же нам предстоит охота на кроликов. Проблема в том, что кролик кролику рознь. Те, на которых будет охотиться «досточтимый» Волний – точнее, лже-Волний, – самые обычные, а вот те, на которых будем охотиться мы – эти, пожалуй, покруче будут. Эти сами на кого хочешь поохотятся, дай им волю. На того же «досточтимого», например, чему мы тоже должны всячески воспрепятствовать. Хоть и изображает его тщательно загримированный под нашего нанимателя раб, глава клана Тарквиниев даже рабами не любит жертвовать без нужды, особенно заслуженными и доверенными, да и легенда должна поддерживаться, так что если мы вдруг крепко облажаемся и лжедосточтимого укокошат, то нехорошо получится, очень нехорошо. Особенно для меня, поскольку я твердо намерен отличиться в этом деле. И экипирован соответствующим образом.

Февраль в Южной Испании таков, что нам бы такие феврали. Но спасибо хоть и на том, что не август – иначе под августовским солнцем я бы точно изжарился. Ведь под шерстяной туникой, поверх которой еще и плащ, а на груди – бронзовый нагрудник для приличия, у меня пододет еще и кожаный поддоспешник, а поверх него – кольчуга. И не абы какая! Вызванный нашим нанимателем из Кордубы наш прежний командир Тордул привез мне «небольшой скромный подарочек» от моего бывшего раба Нирула и его отца. Обвязанный бечевой сверток из грубой ткани оказался гибким и не по объему увесистым, и когда я развернул его, то понял наконец, зачем оружейник снимал тогда с меня мерку. Бронзовая кольчуга, в отличие от железной, и у римлян считалась элитным доспехом, а тут я, приглядевшись, еще и опознал пружинную «нечерную» бронзу. Вот это порадовали кордубские друзья! Угодили – не то слово! Гровер-кольчуга современных исторических реконструкторов, то бишь сплетенная из стандартных пружинных гровер-шайб, если кто не в курсах, держит и макаровскую пулю. У моей металл, пожалуй, помягче, зато сами кольца повнушительнее, из толстенькой проволоки, да еще и заклепочками из обычной бронзы склепаны, так что в целом уж всяко не хуже той хваленой «гровер». При этом отец Нирула – умен мужик, и об этом подумал – оставил на кольцах цвета побежалости, да еще и молотком их перед термообработкой поколотил маленько, дабы видок у его изделия был не слишком элитный, а так, малость повульгарнее. Это чтобы не позарилось слишком уж высокое начальство, которому хрен откажешь, гы-гы!

И сижу я на слегка норовистом, но зато сильном и выносливом Мавре ни разу не охлюпкой, как местные наездники – ага, дурака нашли, а в нормальном седле. Ну, в относительно нормальном. Планы-то у меня были вообще наполеоновские – «изобрести» полноценное седло типа ковбойских или среднеазиатских, да еще и со стременами. Ага, хрен там! Прежде всего я хрен нашел подходящей специализации ремесленника – ну не делают пока в античном мире седел, хоть ты тресни. Я уже раскатал было губу, когда выяснилось, что раб-конюх нашего нанимателя – не самый главный, а один из двух его помощников – скиф. Скифы, правда, не знали стремян, как не знал их никто в древности, но хотя бы уж знали седло, и я обнадежился тем, что уж идею элементарно устроенных стремян я ему всяко растолкую, а само седло этот представитель племени лихих степных наездников должен прекрасно знать и сам. Мой облом был жестоким. Нет, скиф-то седло знал, но свое, скифское – обычную кожаную подушку с подпругой, смягчающую езду, но никак ее не облегчающую. А зачем облегчать то, чему любой нормальный скиф и так обучен с малолетства? Я был готов завыть от досады, но тут этот сын причерноморских степей как-то случайно вспомнил о седле их восточных соседей-сородичей – савроматов. Большинство-то их тоже обычными скифского типа пользовалось, но тяжеловооруженные всадники использовали какое-то особое – на жестком деревянном каркасе с выступами-упорами для бедер и задницы. Я заинтересовался, и он изобразил мне палкой на земле рисунок, в котором я, приглядевшись, с изумлением опознал римское «рогатое» седло имперских времен. Ну, судя по рисунку, еще не совсем оно, выступы поменьше, но на прототип будущего шедевра вполне тянущее. А когда меня заинтересовало, нельзя ли здесь кому-нибудь заказать подобное изделие, конюх-скиф сразил меня наповал.

Оказалось, во-первых, что никакой он не скиф, а как раз савромат, плененный теми скифами на войне и проданный ими в рабство причерноморским грекам, которые уже и перепродали его в качестве скифского раба дальше. А во-вторых, у себя – в родном савроматском кочевье – он как раз и был мастером по дереву и коже, в том числе и по седлам. И хотя в основном заказывали обычные седла без упоров, пару раз он делал и «рогатые» – для вождя и его старшего сына. А почему он здесь конюх? Так не пользуются здесь седлами, а по прочей деревянной и кожаной утвари здесь и своих мастеров хватает. Его же как степняка, а значит, лошадника по определению, как раз вот к этим лошадям и определили. Восстановившись из того осадка, в который я выпал, я тут же заказал ему такое седло, только с выступами побольше, как у классического римского. Пришлось его поуламывать, поскольку оказалось, что «так никто не делает», но это мы уже проходили с одним кордубским портным, и звонкая монета и здесь решила вопрос о допустимости отступления от традиций. На стремена, о которых не имели еще ни малейшего понятия даже эти лихие степные наездники, времени катастрофически не оставалось, и я уже в пути сымпровизировал суррогат – обычные ременные петли. О настоящей полноценной кавалерийской рубке – вскинув коня на дыбы и привстав в стременах – с этой убогой грубятиной не приходилось и мечтать, но по крайней мере я хоть садиться на лошадь мог теперь по-человечески. Не скиф ведь я ни разу и не индеец прерий, чтоб смаху на конскую спину запрыгивать. Сами же «рога» седла обеспечивали достаточно жесткую посадку в нем – весьма немаловажную, если придется нестись галопом или рубить на скаку. Кроме того, на передние «рога» превосходно подвешивались импровизированные «седельные ольстеры» для пружинных пистолей. Когда я при сборах в дорогу взгромоздил на Мавра эту конструкцию, а затем взгромоздился на нее сам – только с третьей попытки, кстати, поскольку пришлось регулировать длину «псевдостремян» – наши турдетанские камрады вытаращили на меня глаза и едва сдерживали смех. Некоторые, впрочем, таки прыснули в кулаки, а кое-кто изобразил – ну, у иберов на то свой характерный жест, пальцем у виска они не крутят. Зато наши, сразу же въехавшие в мои преимущества, обзавидовались.

Охота на кроликов с тартесскими котами и в самом деле оказалась очень даже азартным занятием. Это совсем не тот банальный расстрел, которым мы промышляли себе пропитание в первые дни, это действительно развлечение для «богатеньких Буратин». В том, современном мире знакомый биолог, будучи заядлым кошатником, любил повторять, что кот – это маленький тигр. Эх, сюда бы его, на тартесских кошаков поглядеть – вот где настоящие маленькие тигры! Уж на что я сам ни разу не кошатник – не то чтоб не люблю кошек, просто я к ним равнодушен, – но эти бестии невольно раззадорили и меня. Это ж надо было видеть собственными глазами!

Завидев кролика, кошак делает стойку на месте, а потом начинает медленно и осторожно подкрадываться к добыче, часто останавливаясь и замирая. Приблизившись, он пригибается, вжимаясь в траву, и уже практически ползет, шажок за шажком сокращая дистанцию. Терпения тартесскому коту не занимать – прям львиная охота в миниатюре, гы-гы! На последних метрах дистанции котяра распластывается по земле, одновременно напружиниваясь для окончательного броска на жертву. Затем следует его молниеносный прыжок – ага, с непредсказуемым результатом.

Собственно, в непредсказуемости-то и заключается львиная доля азарта. Если кошак попал и вцепился – звиздец ушастому. Но если промазал сам или жертва выкинула какую неожиданную фортель – тут уже становятся возможными разные варианты.

До кошачьей реакции кролику далеко, и в первые мгновения после промаха у «маленького тигра» хорошие шансы исправить оплошность. Но если это не удалось и ушастая добыча успела задать стрекача – в погоне у кошака есть шансы только в течение нескольких секунд: спринтер он, ни разу не марафонец. Поэтому и преследует он этого кролика только эти несколько секунд. Собственно, таковы же в этом плане и все кошачьи, включая и настоящего большого тигра – сильны в броске, но слабы в погоне, так что не исключение тут тартесский кот ни разу, а наглядное подтверждение общего правила.

И уж выкладывается-то он за эти секунды без остатка – несется молнией и выгибается при этом что твой гепард, и в этом зрелище еще одна немалая доля азарта. Если ему повезло, если нагнал, если сцапал – тут же вцепляется клыками в горло жертвы, не оставляя ей уже ни единого шанса. Ну а нет – тогда уйдет ушастый, и другого придется ловить, когда силы восстановятся. Раз на раз не приходится, и это тоже добавляет интереса.

Если его очередная охота оказалась удачной, везучий кошак с гордым видом доставляет добычу к ногам раба-дрессировщика, и постепенно перед тем скапливается внушительное количество тушек, которые раскладывают ровными рядами. Но главное тут, конечно, не результат, а сам процесс, и теперь я, понаблюдав за ним сам, вполне могу понять и Велию, несколько раздосадованную тем, что ее не взяли на это мероприятие.

Увы, не удается толком поиграть в болельщиков и нам. Это наш лже-Волний тут развлекается за имитируемого им хозяина, а мы ведь на службе и при деле. Разосланные по всем окрестным турдетанским деревням наблюдатели еще не возвращались, но один из этрусков Фуфлунса заметил подозрительный периодически появляющийся и исчезающий дымок, – причем в стороне от всех этих деревень.

– Слишком хорошо заметен, – охарактеризовал показанный ему дымовой сигнал Тордул. – Я бы сделал так, если бы хотел нарочно привлечь этим внимание противника.

– Ты думаешь, там засада? – предположил наш «бригадир».

– Может быть и засада. А может, нас заманивают просто для того, чтоб услать подальше отсюда. Я бы разведал кружным путем, не поднимая шума.

– Тогда так и сделай – тебе виднее.

– Ты дашь мне аркобаллистариев? – Учитывая дефицит лучников, мы были по местным меркам достаточно мощной стрелковой силой, и наш бывший командир не забыл еще, на что мы способны.

– Ладно, выбирай двоих, – согласился наш нынешний босс без особой радости, поскольку тоже уже знал нам цену. Еще больше он скис, когда Тордул сразу же выбрал меня и Васькина, но идти на попятный было уже несолидно.

С нашим бывшим командиром было человек пять наших прежних сослуживцев, в том числе оба его ветерана, а остальные были надежно спрятаны в лесу с приказом не обнаруживать себя. Прибыв к ним и узрев среди «засадного полка» еще добрый десяток знакомых рож – остальных, плохо ездящих верхом, заменили другими, гораздо лучшими наездниками – мы весело, хотя и беззвучно, поприветствовали друг друга. Приятно все-таки, когда рядом с тобой уже неоднократно проверенные в деле камрады.

Дабы не геройствовать понапрасну на вполне вероятный случай засады, Тордул повел нашу кавалькаду окольными тропами в обход, и выходили мы к дымящему костру не спереди, а сзади. Немного не дойдя, все спешились, оставили лошадей под охраной четверых, а основными силами тихонько выдвинулись к нужному месту. Засаду – пятерых лучников – обнаружили сразу же. Они явно поджидали нашего появления спереди, и финт нашего бывшего командира оказался для них весьма неприятным сюрпризом.

Помимо нас у Тордула имелись и свои лучники, так что дружный залп уложил незадачливых стрелков разом. Двое колдовавших над костром, увидев такое дело, как-то растерялись и упустили шанс сделать ноги. Когда они все же опомнились и попытались, их тут же ранили и повязали – командир велел взять их живыми для допроса. Он как раз собирался заняться этим, когда мы с Хренио, переглянувшись, подумали об одном и том же – слишком слаба засада. Сами-то эти олухи, непохожие на очень уж крутых наемников, вполне могли и в самом деле недооценить нас, но вот тот, кто их на это дело нанял, ну никак не должен был облажаться до такой степени. Нет, что-то тут не так…

Выслушав нас, Тордул согласился с нашими соображениями и понял, что эти обыкновенные лузитанские разбойники – мы даже и не въехали, по каким признакам он определил их племенную принадлежность, еще не допросив – сознательно пожертвованы нам и ничего интересного не скажут. И не оттого, что пионеры-герои – у нашего командира и не такие пели соловьем, – а оттого, что и сами-то ни хрена толком не знают.

– Быстро назад! – скомандовало начальство, сообразив, для чего нам подсунули этих бедолаг-смертничков. Его ветераны тут же прирезали обоих, весь отряд в считанные секунды собрал трофеи – потом уж поделим эти жалкие крохи по справедливости, – и мы побежали обратно к лошадям.

Мы неслись таким галопом, что только седло и спасло меня от падения со всего маху, а уж каким чудом удержался на своем скакуне наш испанский мент, известно одним только турдетанским богам. Зато оба не отстали от туземных камрадов, учившихся этому нелегкому искусству практически с детства, что уже само по себе было весьма нехилым достижением для нашего с испанцем первого раза. Так галопом – разве только без лихого казачьего гиканья – и вынеслись мы всем отрядом на поляну, где лже-Волний развлекался травлей несчастных кроликов тартесскими котами. Да только и он к тому времени уже не развлекался, а довольно ловко орудовал фалькатой, не давая сделать кролика из себя самого. Мы успели как раз вовремя, чтоб с ходу ввязаться в уже кипевший на поляне бой.

Основная масса напавших на двойника нашего нанимателя и его охрану была пешей и здорово смахивала на таких же лузитан, как уже оприходованные нами у костра. Матерым бандитам Фуфлунса они были бы так, на один зуб, если бы не пятерка лучников и десяток конных, существенно осложнившие жизнь нашим товарищам по бандитской «бригаде». Лишь часть из них успела вскочить на коней, остальные дрались пешими, и исход схватки до нашего появления не был ясен. Несколько человек убитыми уже валялось на земле, но некогда было разбираться, чьи они были при жизни…

– Лучники и аркобаллистарии – выбить стрелков! Остальные – за мной! – скомандовал Тордул и повел основную массу в гущу резни.

Повинуясь натянутому поводу, Мавр замер как вкопанный – вот что значит скифская дрессировка! Конечно, еще удобнее было бы взводиться и целиться, стоя на своих двоих, но выбирать не приходилось. Войдя в «состояние пустоты» и не обращая внимания на посвистывающие стрелы – одна даже чиркнула меня по шлему – я навел взведенный арбалет на одного из лучников противника, рассевшегося на дереве. Треньк!

Болт вышиб из него дух раньше, чем он успел понять, что произошло. Пока я перезаряжался, Васкес вычислил и уложил еще одного, засевшего в кустах. Оставшиеся, поняв, что здесь им уже не тут, переключились на нас, но не дремали и наши лучники. Превосходство в метательном оружии оказалось на нашей стороне, и вскоре противник остался без стрелков. Рубаки Тордула тем временем успели переработать на котлетный фарш львиную долю атаковавших и теперь истребляли остальных, кинувшихся от них врассыпную. Еще несколько вражин, не замеченных нами ранее, спрыгнули с деревьев, но оказались не лучниками, а рукопашниками, и в бой они не рвались, а рвались в заросли, да в такие, чтоб погуще. Это нас тоже в принципе устраивало – не этот дешевый расходный материал был нашей целью. Нас интересовала цель покрупнее и подороже…

Дагона мы опознали среди трех уцелевших конных, прорубившихся через отряд нашего бывшего командира и пытавшихся теперь уйти. Мы с Васькиным прицелились, но финикиец, тоже заметив нас и мгновенно сориентировавшись, вздернул своего скакуна на дыбы, и оба наших болта угодили в конское брюхо. Дагон же, лихо соскочив с падающей лошади, бросился к одной из бесхозных. Два его оставшихся бойца – тоже финикийцы – прикрыли начальника, дав тому снова усесться верхом, но выйти из боя и оторваться от погони удалось лишь одному – второго с ходу срубил Тордул. При этом наши невольно загородили нам сектор обстрела, и мы дали шенкелей своим скакунам, выдвигаясь вперед. Благодаря «рогам» седла я мог позволить себе пустить Мавра в галоп, но тут уж ни о какой перезарядке арбалета не могло быть и речи – я закинул его за спину и выхватил из ольстера пружинную пистоль. Ох, млять! Оказавшись впереди всех – кони остальных притомились в кавалерийской рубке и слегка приотстали, – я схлопотал тяжелый нож, метко брошенный вторым финикийцем. Если бы не кольчуга под туникой, не принятая ножеметателем в расчет – быть бы мне неминуемо «трехсотым». Осознав это и всерьез рассердившись, я разрядил свою пистоль в этого циркача и влепил ему маленький цельножелезный болт в бочину. Тот кольчуги под туникой не имел и честно завалился набок. Доделать его, если потребуется, могли и другие, а я выбросил подранка из головы, сосредоточившись на уходящем Дагоне. Сколько ж еще можно его упускать, в конце-то концов!

Разряженную пистоль – в ольстер, вторую – в руку. Мавр несется бешеным галопом, и я изо всех сил упираюсь ногами и задом в «рога» седла, чтобы не направиться в свободный баллистический полет, на такой скорости весьма чреватый. Неуловимый финикиец выжимает все возможное из своего скакуна, и как он еще только ухитряется удержаться на его спине без седла, известно разве только ему самому да всемогущему финикийскому Мелькарту. Не только Хренио, но и все наши турдетаны с этрусками несколько приотстали, не желая ломать себе шеи. Пара лучников стрельнула наудачу навесом, но в таких случаях везет редко. Я же потихоньку настигал беглеца, и Дагон, чуя неизбежное, потянулся за фалькатой. Да только я ведь не собирался сражаться с этим матерым волчарой по рыцарским правилам. Я наемник или нахрена? Вскидываю пистоль, палец плавно утапливает спуск, высвободившаяся пружина с лязгом распрямляется, выбрасывая железный гостинец…

Я целился ему в шею и уж наверняка попал бы, если бы в этот момент он не выдернул фалькату, прикрыв шею плечом – туда-то и вошел мой болт. Финикиец с воплем дернулся и выронил клинок. Что ж, раз так – теперь и в рубаку поиграем! Пистоль скорее в ольстер – ну не подумал я как-то о бронзовом упоре на седле для перезарядки пистолей, – меч наголо. Я уже предвкушал, как срублю этого крутого бандита, столько раз уже от нас уходившего – но сколь веревочке ни виться, конца не миновать! Куда ж он теперь на хрен денется, раненый-то!

Он бы и не делся никуда, да только из кустов вынырнули трое с фалькатами. Хвала богам, пешие и, хвала богам, не слишком рвущиеся в героическую жаркую схватку. Все трое запыхавшиеся и помятые, явно рады, что улизнули из основной мясорубки, и лишь у одного фальката окровавлена, намекая на весьма недурной навык в обращении с ней. Ну так и бежали бы себе лесом дальше, нахрена ж, спрашивается, было выскакивать именно на эту тропу и именно сейчас? Вот уж принесла, млять, нелегкая! Скорее всего, они и сами нарвались на меня случайно, но игнорировать три тяжелых клинка было бы опрометчиво, а они сдуру вполне могли и кинуться в бой. Я махнул им мечом в сторону кустов, давая понять, что ничего не имею против их ретирады, но пока они скрипели шестеренками в мозгах, ища в моем предложении подвох, финикиец не стал дожидаться результата, а вцепился здоровой рукой в гриву коню, задал тому шенкелей и скрылся за поворотом тропы. Потом подоспели наши, автоматически аннулировав мое мирное предложение, и нам пришлось отвлечься на этих трех тугодумов. А когда мы спровадили их в лучший мир, Дагона уже и след простыл. По крайней мере – для нас.

Эх, будь у нас собаки! Ведь и фальката финикийца у нас в руках, и кровавый след на траве! Больше чем достаточно следов даже для простой дворняги, не говоря уж о хорошей настоящей ищейке! Но где она, та ищейка? Не было у нас собак, а были только знаменитые тартесские коты – крутые, дорогие, прекрасные охотники на кроликов, но вот собаки-ищейки из них – примерно как из меня балерина. Млять!

Восемь «двухсотых» – пятеро убитых наповал и трое скончавшихся вскоре от ран – и шестеро «трехсотых», которые поправятся, – таковы оказались потери с нашей стороны. Напавшие на нас потеряли в общей сложности человек двадцать пять в ходе столкновения, и еще четверых мы выловили и добавили к ним при прочесывании леса. Правда, это были дешевые лузитанские наемники, явно использованные втемную и не знавшие, с кем придется иметь дело, но и у нас погибли в основном вооруженные рабы, составлявшие «открытую» часть охраны лже-Волния. Сам он, защищенный панцирем под одеждой и бронзовой каской-черепником под париком, отделался тремя фингалами и парой ссадин, по поводу которых вздумал было предъявлять нам претензии, но Тордул с Фуфлунсом довольно резко заткнули ему рот, напомнив, кто он есть на самом деле. Точнее – был, поскольку за риск ему была обещана «вольная», а Тарквинии ведь слов на ветер не бросают. Тем более уж за такую-то награду вполне мог бы и «стойко переносить тяготы и лишения».

Вопреки нашим опасениям, настоящий Волний и не думал попрекать нас по возвращении постигшей нас неудачей. Крутость Дагона была ему хорошо известна, и не наша вина в том, что мы еще не настолько круты. Тем более что кое-чего мы все-таки добились. Во-первых, слухами земля полнится, и теперь Митонидам будет куда труднее находить наемников, согласных действовать против Тарквиниев. А во-вторых, в ходе схватки финикийца успели хорошо разглядеть и запомнить и Тордул с Фуфлунсом. Это еще не давало достаточного повода для открытой войны, поскольку достойных доверия свидетелей преднамеренности и сознательности его нападения именно на Волния – ни мы, ни допрошенные раненые лузитаны таковыми считаться не могли – у Тарквиниев по-прежнему не было. Фуфлунс-то имел гадесское гражданство, но и репутацию имел вполне соответствующую профессии, так что на очень уж респектабельного свидетеля не тянул, да и о прежних случаях свидетельствовать не мог. Зато теперь не в пример проще было выслеживать Дагона, что значительно упрощало для нас дальнейшую охоту на него. Ведь оставлять этого опаснейшего противника живым и на свободе никто не собирался. Провал «варианта А», предложенного Васкесом, означал лишь то, что задействуется «вариант Б», предложенный мной. А для меня дело было уже далеко не в одном только стремлении отличиться. Нет, это, конечно же, тоже ни разу не отменялось, зарекомендовать себя достойным руки Велии – это для меня, как говаривал один гений в кепке, архинужно и архиважно. Но к этому у меня теперь добавился уже и чисто спортивный интерес. Разве ж это по-охотничьи – подранков оставлять?