22. Добропорядочный Гадес

– Так о чем же это ты молил Астарту, аркобаллистарий Максим?

– Ну, ты ведь и сама догадываешься, почтенная, – ответил я Криуле, довольно ухмыляясь.

– Не известными никому письменами?

– Ну, в моей-то стране они известны любому грамотному человеку. Это наша обычная письменность – при чем же тут колдовство?

– Каким же тогда образом о тебе и Велии болтает весь Гадес?

– Так уж прямо и весь? – притворно изумился я, хотя прекрасно понял, что это обычное женское преувеличение.

– Кстати, мама, а у неотесанных варваров разве бывает письменность? – как бы невзначай, типа просто интересно, подколола ее дочурка.

– До сих пор я думала, что не бывает, – парировала та. – Но оказывается, даже варвары бывают разные.

Фуфлунс и Васькин едва сдерживали смех, слушая эту пикировку в ожидании, когда у главы клана Тарквиниев появится время принять нас. Но еще лукавее, когда не видит мать, улыбается Велия.

Собственно, как раз она мне идею этого мероприятия и подсказала, а я лишь творчески развил ее для пущей таинственности. Причина же нашего сегодняшнего визита к «досточтимому» Волнию, по своей сути никак с этим не связанная, косвенным образом все-таки нарисовалась оттуда же. Но – обо всем по порядку…

Через неделю после того дня БББ – Большой Бандитский Беспредел, как наша четверка окрестила меж собой ту бойню греческой шантрапы – Велия посоветовала мне принести жертву в храме Астарты. Причем мой «заказ» этой финикийской богине любви должен был быть сформулирован эдак понепонятнее, дабы навоображать услыхавшие его жрицы могли себе все что угодно. Чем круче и фантастичнее навоображают – тем лучше. Причин такого пожелания эта оторва мне не объяснила, но вид имела самый лукавый, дающий понять, что все остальное продумано. Ну, раз такие дела – нам ни разу не жалко. Самому мне в тот храм прогуливаться получалось тогда как-то недосуг, мы тогда были все еще в режиме усиленной боеготовности, но Велия подсказала мне, как это делается в таких случаях. Оказалось – элементарно. Текст просьбы к богине пишется на маленьком свитке папируса, который и дается посылаемому вместо себя слуге вместе с поручением принести ей намеченную жертву. Зарезав на алтаре храма жертвенное животное и бросив в огонь предназначенные для сожжения части, жрица развертывает свиток и зачитывает его над огнем, после чего сжигает его на том же огне вместе с частями жертвы. Судя по таинственной улыбочке моей шаловливой акселератки, по ее хитрому замыслу намечалась не только мистическая, но и психическая атака на противников нашего соединения.

Поняв суть идеи, я решил подойти к ее реализации творчески. На изобретение нормального карандаша тутошние рабовладельческие мудрецы как-то не сподобились, но я давно уже – еще на руднике – исправил их оплошность, «изобретя» свинцовый. Компа ведь с 3Д-редактором тут нет, и если надо чего графически изобразить – изволь трудиться врукопашную. Рисовал я в той прежней жизни не так уж и плохо, в роте добрая половина дембельских альбомов моих сослуживцев пестрела моими зарисовками, а уж когда я на посту от скуки нарисовал на внутренней фанерной стенке караульной вышки сочную голую бабу – наши среднеазиатские «сипаи» всеми правдами и неправдами стремились тащить караульную службу именно на вышке. Но при этом я все же ни разу не художник, и изобразить качественный рисунок с ходу, без предварительного карандашного наброска, у меня не получается. Когда я начал набрасывать лицо Велии, обрамленное густой гривой пышных волос, она пришла в восторг и принялась мне усердно позировать. Портретист из меня, конечно, еще тот, хотя и всяко получше небезызвестного Остапа Бендера, так что вышло у меня грубовато и стилизованно, но главное – более-менее узнаваемо. Я бы и всю ее изобразить не поленился, ее фигурка того стоила, но уже сам понял, что это лишнее, и продолжение лишь наметил контуром – в несколько преувеличенном виде, намекающем на страстное вожделение – в этой части рисунка мне позировала Софониба, гы-гы!

Велия хохотала от моей задумки до слез, да и бастулонка не сильно в этом от нее отстала. Затем я добавил еще и магической атрибутики из пентаграмм, свастик и тому подобного. Увлекшись, я нарисовал и германского имперского орла со свастикой в когтях, и эмблемы СС – этого юмора мои бабы, конечно, не поняли, но выглядело внушительно и вполне сошло за крутые магические символы, что нам по идее и требовалось. Хотел еще, войдя в раж, нарисовать и «королевский тигр» с развернутой на зрителя башней и дымком из дульного тормоза, но вовремя одумался. Зачем мне целый шквал совершенно лишних для простого античного мира вопросов?

Прекрасно понимая, что в финикийской грамоте я не силен, моя ненаглядная вознамерилась сама написать текстовку, но меня успела уже осенить мысля поудачнее. Таинственности вам захотелось? Будет вам сейчас таинственность – ага, по самые гланды! Посмеиваясь, я накорябал печатными и угловатыми – ну, будто бы стилизованными под германо-скандинавские руны – буквами по-русски: «О Астарта, великая и всемогущая, грудастейшая и задастейшая! Покорнейше и почтительнейше имею тебя во все твои дыхательные и пихательные! Молю и заклинаю тебя именем небесной канцелярии отдать мне в полное и безраздельное обладание сию девицу, именуемую Велией, дабы хрен мой покоился в чреслах ее, а чресла ее рожали детей моих. Отдашь – буду иметь тебя и дальше в мыслях во все дыхательные и пихательные. А не отдашь – сам возьму, и не видать тебе тогда больше жертв от меня, как ушей своих. Внемли же мольбе моей, о грудастейшая и задастейшая!» Пока писал – и сам оборжался, так что пришлось и бабам своим перевести на турдетанский – спасибо хоть не на финикийский. Те сперва в осадок выпали и друг на дружку ошалело глядели, но потом ржали похлеще моего – после того как Велия здраво рассудила, что раз боги совершеннее людей, то и с чувством юмора у них проблем особых быть не должно, а что до верующих фанатиков – так пусть сперва сумеют прочитать мои варварские «кракозябры». Если же вдруг и случится такое чудо, что сумеют – кириллица ведь все-таки от греческого алфавита происходит, – так еще ж и понять прочитанное надо, а много ли в Гадесе знатоков великого и могучего русского языка? Лично я знаю только шестерых, и ни один из них – вот ведь совпадение – ни разу не жрец Астарты, гы-гы!

Конечно, вышло бы не в пример круче, если бы я сам торжественно зачитал свое послание богине в ее храме у жертвенника, но мне было недосуг, и я, свернув его в свиток и опечатав, вручил Укруфу вместе с деньгами на покупку хорошего жирного барана. И велел передать совершающей жертвоприношение жрице, что читать его не надо, а надо развернуть перед изваянием богини, дабы та сама прочитала. Ну а потом – сжечь свиток на жертвенном огне, как и положено по уставу… тьфу, обряду. Мой раб, даже не подозревавший о двусмысленности содержания текста, исполнил поручение в лучшем виде. Зато о том, что за этим последует, очень даже подозревали мы с Велией. В теории-то и в языческих культах соблюдается принцип «тайны исповеди», но если эту чужую тайну страшно хочется узнать кому-то очень важному, уважаемому, влиятельному, а главное – щедрому, то кто ж откажет такому в невинном удовлетворении любопытства? Мать моей ненаглядной оказалась достаточно любопытной, чтобы проведать о том, против чего мы и не имели ни малейшего возражения.

Как это связано с нашим сегодняшним визитом к «досточтимому» Волнию? Верно, чуть не забыл – немножко связано. Настолько немножко, что не пошли я Укруфа в храм – не было бы и этого визита. Только сам я узнал об этом опосля, когда тот, выполнив мое задание, вернулся. Доложил мне обо всем честь по чести, сообщил, конечно, и об удивлении жрицы оригинальностью моего послания богине, чего я вполне ожидал, а вот дальше я услыхал неожиданное…

Укруф ведь, как я уже упоминал, был из числа рабов, захваченных нами в том давешнем «спасательном» походе при штурме и разграблении того «города» покойного «великого царя» Реботона, в котором ранее проживал в качестве раба-молотобойца при «городском» кузнеце. Или, если по-простому и ближе к теме, сидел на цепи в кузнице и видел всех входящих и выходящих. Видел он и нашего неуловимого врага – финикийца Дагона – и был изрядно озадачен, когда узнал его среди посетителей храма, пока сам дожидался своей очереди. На его и мое счастье, этот крутой «коммандос» не обратил в свое время ни малейшего внимания на прикованного в кузнице чумазого замарашку-невольника и не узнал его, а моему слуге хватило ума не обнаруживать себя. По словам Укруфа, финикиец, войдя в храмовый двор, сразу направился к принимающим клиентов жрицам-шлюхам, причем – элитным, а не средненьким. И когда Дагон свернул к ихнему «бордельному» крылу храма, мой раб обратил внимание на странность его походки – тот как-то прихрамывал. Получалось, что если мой невольный разведчик не ошибся, то мы, стреляя наугад, все-таки зацепили неуловимого Дагона. Жаль, не в ту часть организма, в которую хотелось бы, раз у этой сволочи есть еще силы на храмовых шлюх, но это уже детали. Главное – мы с Хренио не ошиблись, и наш враг действительно гадесец. А значит, надо полагать, и его наниматель тоже, и следовательно – враг рядом. Вполне возможно и даже очень вероятно, что наш наниматель в курсе и знает об этом поболе нашего, но наше дело – доложить, а там – начальству виднее.

Криулу эти мужские дела не интересуют, да и ни к чему ей о них знать, но вот все, что говорят в городе о ее дочурке, для нее тема самая животрепещущая. И то, что в разговорах о ней все чаще упоминают и меня, особенно в свете не столь давних событий, «почтенную» как-то не радует. Ей все казалось, будто это я слух пустил, и мне пришлось призвать в свидетели Фуфлунса, который подтвердил, что ничего подобного в «Пещере Диониса» не обсуждалось. В конце концов Криула перестала шить мне дело о черном пиаре, но уверилась в том, что это все козни задобренной моей щедрой жертвой Астарты. Собственно, это нам и требовалось, поскольку правда была бы для нее еще неприятнее. А заключалась она в том, что слух давно уж пустила сама Велия, сообщив «под строжайшим секретом» паре-тройке своих гадесских подружек. Ну а те, естественно, и прочим своим подружкам тоже разбалтывали «под строжайшим секретом» – то-то даже перевозивший нас из Кордубы Акобал оказался в курсе, гы-гы! Он-то, как я выпытал-таки у него в конце пути, от своей жены узнал, а она от их дочки, а та – как раз от одной из тех подружек, и все это «под строжайшим секретом». Это был первый этап плана Велии, эдакий скрытый инкубационный период, который она принялась воплощать в жизнь почти сразу же по приезде в Гадес. С моим прибытием тихий слушок зазвучал громче – особенно после того, как она показала меня – опять же, «под строжайшим секретом» – тем подружкам. А тут еще и тот БББ наш приключился – уже через три дня в пригороде болтали о сотне только убитых. По сведениям нашего «бригадира» реально даже вместе с ранеными едва ли набиралась эта пресловутая сотня, но кого это волновало? Обсуждающие свои сплетни обыватели всегда и везде «знают» о событиях лучше и точнее самих их участников, и наш случай не стал исключением из этого незыблемого правила. Так то в пригороде, многие из обитателей которого кое-что и сами видели, а уж в финикийской островной части города «знали совершенно точно» о добрых двух сотнях убитых, из которых минимум полсотни приписывалось нашей четверке, а из той полусотни полтора или два десятка – лично мне. В результате я приобрел славу крутого отморозка, который сперва кромсает оппонентов в капусту, а потом уж только думает. Эдакий брутальный самец как раз того типа, который страшно популярен у обезьяньих самок, так что слух о том, что это и есть «тот самый головорез, который жених Велии из клана Тарквиниев», никому неправдоподобным не показался. Большинство всех этих шушукающихся не знало даже моего имени, зато знало «совершенно точно», что именно я – жених Велии. Отец ее не знал, дед – и тот не знал, домочадцы не знали, родная мать отчаянно старалась не знать, а они – знали. И плевать, что никто не слыхал о помолвке, они ведь и так «знают совершенно точно». Не весь Гадес, конечно, это Криула сильно преувеличивает, но его респектабельная часть – пожалуй.

И пожалуй, моя молоденькая, но ранняя интриганочка все рассчитала верно – начавшие уже было волочиться за ней сынки гадесских купцов как-то поотстали. Кому охота схлопотать меч или кинжал в бок от варвара, настолько отмороженного, что сперва убьет, а потом уж только о последствиях подумает? Дело ведь не только в недавнем БББ – докатилась уже молва и о моем участии в кордубских событиях, тоже преувеличенном во многие разы. Мне приписывали даже участие в самом сражении мятежников Кулхаса с римлянами и, как водится, пару-тройку десятков собственноручно уконтрапупленных супостатов. Мнения разделялись разве только в одном – на чьей я там был стороне. То ли у Кулхаса, то ли все же среди местных союзников Рима. Причем у обеих версий имелись сторонники, «знавшие» правду «совершенно точно». Велия же, оказавшаяся талантливой «пиарщицей», умело формировала «общественное мнение», если и не всего Гадеса, то его наиболее уважаемой части, которая «знала совершенно точно», что ее жених – именно я. Конечно, это еще ровным счетом ничего не гарантировало, но шансы здорово повышало – будучи в числе этой самой «уважаемой» части граждан, глава клана Тарквиниев не мог совсем уж не считаться с означенным «общественным мнением». По крайней мере, ему придется рассматривать в числе возможных кандидатур – успевшем уже, кстати, заметно уменьшиться – и мою. От меня теперь требовались лишь два героических подвига в духе Геракла – не наделать слишком уж непоправимых глупостей и изобрести способ снова отличиться хотя бы разок, но хорошо бы повесомее. Легко ли совместить одно с другим – вопрос, конечно, философский, но два подвига – все-таки не двенадцать. Как говорится, и на том премного благодарны.

– Я давно знаю, кому служит этот ваш Дагон, – сообщил нам «досточтимый» Волний, когда мы дождались наконец аудиенции и изложили ему свои соображения. – Клану Митонидов. Но чего вы хотите от меня? Убитых вами наемников никто не опознал, а его самого вы опять упустили. Я не порицаю вас за это – он очень серьезный противник, и то, что вы сумели сорвать его планы – уже немалый успех. Но у меня нет доказательств причастности Митонидов к нашим неприятностям, а без них городской Совет не поймет, если я развяжу с ними открытую войну. Нужен повод, законный и очевидный для городских властей.

– Опознанный Дагон стал бы таким поводом? – вкрадчиво поинтересовался наш испанский мент.

– Смотря кем опознанный. И смотря при каких обстоятельствах. Если бы вы убили его в схватке – его опознанный труп был бы хорошим поводом. А просто узнать его в числе прохожих – ну и что с того? Он гражданин Гадеса, а быть похожим на какого-то разыскиваемого вами бандита – не преступление. Слова раба в суде весят меньше слов свободных, а вы сами – еще даже не граждане города. Против вас же будет свидетельство Митонидов – граждан влиятельных и уважаемых в Гадесе. Митон – основатель их клана – путешествовал с самим Ганноном Мореплавателем, и слово Ратаба, его прямого потомка, – не пустой звук в Совете Пятидесяти.

– То есть Дагон должен быть пойман с поличным? – уточнил Васкес.

– Да, другого способа я не вижу.

– Его видели почтенная Криула и ее дети, досточтимый, – заметил я, – разве их слово не будет достаточно весомым?

– Я не пошлю семью собственного сына опознавать бандита! – отрезал наш наниматель. – Это слишком опасно, и я не намерен рисковать ими! Довольно уже с них рискованных приключений!

– А если бы в этом не было риска?

– Тогда – другое дело. Но как это сделать?

– Ну, если бы, допустим, труп Дагона или только его голова попались на глаза Велтуру… Трупы ведь не опасны, досточтимый? – осклабился я.

– Верно, трупы не опасны, – согласился старый этруск. – Но это же Дагон, а не какой-нибудь вам забулдыга. Внутри городских стен его трогать нельзя, это будет явное преступление, а вне города он настороже, и он вам не по зубам. Я уже наслышан о твоих успехах, Максим, но это один из лучших бойцов, каких только рождала земля. Я еще два года назад хотел переманить его к себе, но он предан Митонидам. Ты хороший солдат и надежный человек, умен и многое знаешь, и я не хочу лишиться тебя в результате глупого поединка с непревзойденным мастером боя. Да и кое-кто из моей родни был бы опечален таким исходом, – старик подмигнул мне, давая понять, что ему тоже известно о наших отношениях с его внучкой.

– Есть и другой способ, досточтимый, – вмешался Васкес. – Митониды зашли уже слишком далеко в борьбе с твоим кланом. Если бы им вдруг представился случай покончить с тобой самим где-нибудь вне города – упустили бы они такой шанс?

– Ты предлагаешь рискнуть мне самому? – усмехнулся Волний. – Было время, когда и я всласть помахал мечом, но теперь я уже староват для таких подвигов.

– Ты не понял, досточтимый. Нужно, чтобы Митониды были уверены в том, что в их засаде окажешься именно ты. Разве нельзя на какое-то время придать сходство с тобой кому-то другому? Ты открыто выедешь из города по каким-то делам, затем тайно вернешься, а вместо тебя поедет ряженый двойник, которого издали никто не отличит от тебя. Думаю, ты достаточно заманчивая цель для Дагона…

– Так никто еще в Гадесе никогда не делал. Но, пожалуй, я подумаю над этим, – решил наш наниматель.

– И долго он будет думать? – почти риторически поинтересовался испанец, когда мы вышли на улицу и неторопливо вышли из квартала элитных особняков.

– А хрен его знает, – пожал я плечами. – Сам же прекрасно знаешь, начальство есть начальство. Оно должно прикинуть хрен к носу, все взвесить, а затем обязательно проявить собственное гениальное творчество и добавить в твой план собственные ценнейшие идеи, дабы ни у кого не было сомнений в его истинном авторстве. Если при этом по недосмотру еще и не полностью выхолостят всю суть твоего плана – считай, что тебе крупно повезло. И так всегда и везде…

Васькин расхохотался от моего пояснения, но не слишком весело, поскольку и сам опасался примерно того же.

Пока мы перемывали кости руководству, город жил своей жизнью. В отличие от материкового предместья, финикийский остров застроен в основном капитальными многоэтажками. Три этажа – обычное дело, но нередко встречались и четырехэтажные дома. В верхних этажах располагалось жилье для многочисленной бедноты, в нижних – элитное для гадесского «среднего класса» или лавки крупных купцов, торгующих не ширпотребом, и клиенты там были все больше с того же первого этажа, реже со второго. Праздношатающихся же на улицах финикийской части города обычно немного – народ это деловой и занятой, в отличие от всяких там греков с римлянами, взваливающих все дела на рабов и мающихся от безделья. Сами же улицы для столь плотно застроенного города достаточно широки, и заторов на них практически не бывает.

– А, вот вы уже куда добрались! Быстро же вы ходите, молодцы! – окликнул нас задержавшийся у своего высокопоставленного родственника, но теперь нагнавший нас Фуфлунс. – С завтрашнего дня все четверо усильте тренировки в стрельбе, фехтовании и верховой езде!

– У нас в таких случаях говорят, что инициатива наказуема исполнением! – просветил я Хренио в отношении старой российской истины.

– Кажется, начальство что-то задумало, – отозвался тот.

– И не болтайте об этом! – оборвал нас босс, окончательно убедив нас в нашей догадливости.

Пока же оставшуюся часть дня мы могли позволить себе побездельничать. Это если с точки зрения начальства смотреть. Ну, а лично я, если с точки зрения «почтенной» Криулы это дело рассматривать, так и вовсе намеревался заняться весьма злокозненной деятельностью. Велия как раз собиралась выскользнуть из дому под предлогом посещения подружек – впрочем, вполне правдивым. Вне официальной версии оставались всего лишь некоторые подробности вроде той, где именно она собирается общаться с означенными подружками. Впрочем, и тут все было надежно залегендировано. Ну куда, спрашивается, тянет в античном городе любых нормальных баб? На рынок, естественно, да не туда, где овощами всяческими торгуют, а туда, где тряпками да побрякушками. Если не купить, так хотя бы поглазеть, да прицениться. А то, что именно сегодня, именно в это время и именно в этой части главного гадесского рынка буду околачиваться и я – ну разумеется же, чистая случайность, гы-гы!

Зато встреча наша, с учетом означенных обстоятельств, оказалась неизбежной, что нас как-то не расстроило. Подружки Велии со смехом встали так, чтобы хоть как-то прикрыть ее от глаз сопровождавшей ее Алтеи, а та героически отвлекалась на все, на что только могла, дабы честно и со спокойной совестью «не заметить», как мои руки жадно ощупывают соблазнительные выпуклости ее юной хозяйки, а главное – полное отсутствие возмущения самой хозяйки по этому поводу. Да и «бригадир» наш тоже старательно и с подчеркнутым вниманием пялился по сторонам, дабы не увидеть ненароком чего-нибудь лишнего прямо перед носом. Погуляли, поболтали. Девчата, кокетничая с нами, при этом не забывали глазеть на ткани, бижутерию и прочие безделушки, а затем выяснилась еще одна тоже вполне предсказуемая женская особенность – неудержимая страсть ко всему теплому, мягкому и пушистому.

Мы как раз добрались до ряда, где торговали мелкой живностью, и пока мы с Васкесом прикалывались над ругающимся по-финикийски африканским попугаем, девки столпились стайкой возле прилавка с какими-то пушными зверьками. Я сперва подумал, не разглядев толком, что это какие-то местные соболя или куницы, и несколько удивился интересу юных дам к меху, совершенно ненужному в теплом климате южной Испании. Но оказалось, что это обыкновенные хорьки, и нужны они вовсе не ради меха. Собственно, я и в деревне Астурды наблюдал в некоторых домах ручных хорьков, которых там держали для защиты амбаров от мышей и крыс. Но Велия просветила меня, что с хорьками еще и охотятся на кроликов. Собственно, это одна из главных причин того, что иберы не очень-то уважают слабый самодельный охотничий лук. Попасть-то из него в того же кролика куда легче, чем из пращи, но зачем, когда есть охотничьи хорьки? Вот для любителей охоты на кроликов они тут в основном и продавались. Недорого, как звери обычные, но сам факт… В деревне-то ихним приплодом как-то даром друг с другом делились, а тут целый бизнес развернут. Оказалось – не зря. Это ведь не простые хорьки, а специально выдрессированные на кроличью охоту. Купил, приучил к себе – и не беспокойся больше ни о чем, зверек свое дело знает. То-то нам и везло с длинноухой добычей в первые дни после нашего попадания в этот мир – непуганые тут кролики! В смысле – людьми они не пуганные. Не самих людей они приучены бояться, а их охотничьих хорьков.

Попутно, раз уж зашла речь о кроликах, Велия пожаловалась мне и на деда, в молодости по его рассказам немало покуролесившего, но теперь-то давно уже солидного занятого человека, но тут размечтавшегося вдруг на старости лет тряхнуть стариной и выехать куда-нибудь за город поохотиться. И ладно бы еще старик загорелся охотой на что-нибудь стоящее – на оленей там, допустим, или на туров, или пускай хотя бы даже и на кабанов – так нет же, вот на этих самых кроликов деда зачем-то поохотиться потянуло. Нет, ну это тоже и интересно, и увлекательно, конечно, но не для такого же серьезного человека, каким она знала своего деда.

– С охотничьими хорьками вроде этих? – поинтересовался я без всякой задней мысли, но неожиданно вызвав этим невинным, на мой взгляд, вопросом взрыв хохота и у девчонок, и у Фуфлунса.

– С хорьками на кроликов охотятся простолюдины, а уважаемые люди держат для этой цели тартесских охотничьих котов, – просветили они меня, когда отсмеялись. И показали мне этих котов – вполне обычных с виду, разве только несколько крупнее наших обычных серых мурок, если рассматривать матерых и раскормленных, да и окраса они в основном того же самого – серого с более темными полосками. Цена же тартесского кота – до трех десятков шекелей за лучших – повергла меня в ступор. Охренели они, что ли?! За какого-то, млять, кошака запрашивать цену не самого хренового раба?! Ладно бы еще, ну пусть не гепард, пусть хотя бы уж рысь дрессированная, что ли? Это я еще хоть как-то понял бы с грехом пополам, но обыкновенный кошак – уму, млять, непостижимо!

Оказалось, что и тут я попал пальцем прямиком в небо. Кошки в этом мире куда дефицитнее, чем в нашем – по крайней мере, в нынешней доримской еще Испании. А это ведь вдобавок еще и очень непростые мурки – вовсе не «какие-то», а самые настоящие тартесские коты, специально выведенная охотничья порода. Во времена Тартесса только царь был вправе держать их, сколько захочет, родовитые вельможи – только определенное количество, зависящее от их ранга, а уж простолюдинам владеть такими котами было и вовсе запрещено. Теперь уже не те тартесские времена, и с этими ограничениями стало свободнее, но хорошие охотничьи коты по-прежнему редки и дороги, далеко не всякому по кошельку. Прикинув хрен к носу, я и сам сообразил, что в еще не лишившейся своих лесов и не опустыненной Испании охота на кроликов с котами – естественная, более компактная применительно к местности, замена классической охоте на антилоп, косуль или тех же ланей с гепардами. Примитивнее, но престижному гепарду на склонах и среди зарослей не развернуться, а азарт получается примерно тот же. Велия мой вывод целиком и полностью подтвердила – ей уже доводилось бывать на паре таких охот, и она заверила меня, что это увлекательнейшее занятие. Того же мнения были и ее подружки, страшно завидовавшие ей в том, что это именно ее дед задумал поразвлечься, а не их вечно занятые скучной торговой рутиной родственники. В том, что «досточтимый» прихватит с собой в развлекательную поездку и родню, ни одна из них не сомневалась, и только сама Велия как-то не слишком радовалась.

– Во-первых, это еще нескоро, – тихонько пояснила она мне. – У дедушки тоже много дел, которые он должен сперва уладить. А во-вторых, он хочет выехать куда-то подальше, где кролики непуганые, и нас туда брать не хочет. Говорит – опасно, а с нами и так все время что-то случается, и лучше уж нам оставаться в тихом и спокойном городе.

Мы с Васькиным многозначительно переглянулись – нам стал понятнее смысл полученного нами приказа. Что ж, поохотимся – ага, на кроликов, гы-гы!

Обсуждать догадку с Велией и ее подругами мы, конечно, не стали. Бабы есть бабы – обязательно хоть кому-то, да проболтаются. Кто ближайшей подруге, кто самой доверенной служанке, кто матери – ага, «под самым строгим секретом», конечно. Знаем уже, чем это кончается. Поэтому я выдал своей ненаглядной версию поофициознее – что, во-первых, за городом могут еще и банды особо закоренелых мятежников бродить из тех пейзан, которым плевать на все договоренности вождей, а во-вторых, и дикая живность ведь тоже разная бывает. Тот же тур разъяренный или зубр, та же рысь, а то и медведь. Потревожат охотники, сами того не желая, а ему ведь разве растолкуешь? Ну и зачем ей такие приключения? Ладно мы, вооруженные до зубов мужики и солдаты как-никак, но женщинам там делать уж точно нечего, и правильно старик делает, что родню свою туда с собой не берет. Хорошо ли то, что он сам в свои годы туда собрался – вопрос уже второй, но он – наш наниматель, и его приказы обсуждению не подлежат. Вроде бы убедил…

Приличия не позволяли девчатам отлучаться из дому очень уж надолго, а они уже и так с нами задержались. Но спрямить путь в элитный квартал можно было только через относительно неблагополучные кварталы бедноты, и Фуфлунс сообразил, что это прекрасный повод проводить их. Местная гопота, конечно, и так знала всю городскую элиту и едва ли осмелилась бы наживать себе неприятности, но подружки Велии весело защебетали, что район в самом деле опасный и порядочным девушкам ну никак нельзя появляться там одним. Естественно, мы тут же набились в сопровождение.

Как мы и ожидали, народу на здешних полутемных улочках между громадами многоэтажек было немного – в основном только мастеровые работали в своих мастерских, да мелкие торговцы зазывали редких прохожих в свои лавки, но по сравнению с элитным кварталом место выглядело мрачным. Шантрапа же встретилась нам лишь разок мельком и тут же ретировалась с глаз долой. Правда, и патруль городской стражи встретился нам на этих улочках только один раз, так что участь какого-нибудь беззащитного прохожего из малозначимой в городе мелюзги вполне могла бы оказаться очень незавидной – каменные джунгли и в этом мире остаются таковыми. Спасибо хоть сильная наркота в античности распространена не столь широко, и нет нужды опасаться мучимых наркотической ломкой и способных оттого на все ради очередной дозы отморозков. Тут ведь в чем фокус? Дурь эта растет повсюду – что «индийская» конопля, что опиумный мак. Кому сильно надо, тот и сам себе соберет достаточно, так что не дефицит в античном Средиземноморье ни разу ни та анаша, ни тот опиум. А готовым зельем и аптекари повсюду торгуют – в качестве обезболивающего, но никакого наркобизнеса нет и в помине. Парадокс? Ага, на первый взгляд. Раз нет дефицита, нет и наценки за дефицитность, а раз нет запрета, и в торговле этим делом нет никакого риска – нет ни наценки торговца за тот несуществующий риск, ни возможности создать искусственный дефицит. Не на чем торговцу наркотой свою сверхприбыль зарабатывать, а при отсутствии сверхприбылей нет и стимула целый бизнес специализированный на этом городить с вовлечением все новых и новых потребителей. А кому надо, но самому собирать лень, тот у любого аптекаря купит по вполне умеренной цене – не дефицит. Так что не занимается античный криминальный мир наркобизнесом – обычный традиционный криминал во много раз прибыльнее. И хвала богам…

Потом пошли кварталы посолиднее этих гадюшников – там уже и улицы были пошире да посветлее, и сами дома выглядели получше, и публика в них и на улицах уж всяко пореспектабельнее. Гадесский средний класс, как-никак, не шантрапа какая-нибудь.

Встретились нам, правда, разок и подгулявшие вояки, чего-то между собой не поделившие, но тоже из солидных наемников, не отребья. Завидев нас, расступились со всей возможной учтивостью, не заставив нас даже демонстрировать рукояти мечей, и лишь за нашими спинами снова возобновили свою перепалку. Чаще встречались здесь и патрули, несшие свою службу не в пример ревностнее – если бы не элитный вид наших спутниц да не знакомство, хоть и шапочное, их начальства с нашим, давно уже имевшим гадесское гражданство «бригадиром», то наверняка прицепились бы служивые и к нашим полускрытым под плащами мечам.

Тут, выбрав момент, когда на улице оказалось побольше прохожих из местных добропорядочных граждан, Велия вдруг «заинтересовалась» выложенными на одном из прилавков тканями, да еще и меня пальчиком подманила и принялась растолковывать мне особенности элитных тряпок, в которых я, как она прекрасно знала, ровным счетом ни бельмеса не соображал. Я не сразу понял, что ей требуется на самом деле, и ей пришлось прозрачно намекнуть, задев меня сперва плечиком, затем бедром, и уж тогда я, въехав, пообжимался с ней всласть на глазах у солидной публики, которая сразу же характерно зашушукалась, пальцами не тыкая, но косясь весьма выразительно. Городской обыватель всюду одинаков, и можно было не сомневаться, что вскоре свежая сплетня «под строгим секретом» облетит большую часть квартала.

Наконец показался и элитный район города, застроенный утопавшими в садах особняками. Тут по улицам никто особо не шатался, да и патрулировались они постоянно.

Встретилась нам только одетая в броское и вызывающее пурпурное платье редкая в этих краях эффектная блондинка в сопровождении трех молодых служанок. Это была хорошо известная в городе греческая гетера, среди поклонников которой числилась, если и не половина, то добрая треть членов городского Совета Пятидесяти, и сплетни о том, кто из них ее текущий любовник, составляли солидную часть городских новостей. Естественно, наши спутницы и босс ее хорошо знали.

– Это и есть этот твой жених аркобаллистарий Максим? – вальяжно спросила гречанка Велию после обмена общепринятыми приветственными любезностями. – А я думала по слухам, что он прямо вылитый Геракл!

– Ну, до настоящего Геракла мне далеко, – изобразил я столь же вальяжную самокритичность. – Но ведь и не всякому же везет родиться полубогом.

– Это верно! – усмехнулась гетера, перейдя специально для меня с греческого на финикийский. – Но для простого смертного, как я наслышана, ты уже успел наворотить немало! Побоище в Кордубе, еще одно здесь, в предместье! – Похоже, гречанка не очень представляла себе разницу между правильным полевым сражением Кулхаса с римлянами и обыкновенной бандитской «войной», но в данном случае меня прикольнуло то, что я у нее выхожу чуть ли не инициатором всех этих событий. Остальные их участники, надо полагать, просто прогуливались неподалеку и оказались втянутыми в мои хулиганские выходки помимо своей воли?

– Ну, это разве наворотил? Это я так, пошалил немного. Вот когда я Ганнибала на Сагунт натравливал, вот тогда – да, наворотил! – с захвата и разграбления Ганнибалом союзного Риму Сагунта, если кто не в курсе, началась Вторая Пуническая, гы-гы!

До местной светской львицы не сразу дошло, что это я так шучу. Зато когда дошло – хохотала она долго и на всю улицу, заглушая смех и моих спутников. Даже рабы-привратники из ворот окрестных особняков повыглядывали, чем тут же воспользовалась моя чертовка, прижавшись ко мне поплотнее.

Потом мы проводили по домам подружек Велии, затем ее саму. У ворот мы с ней долго тискались и целовались, да так, что привратник Тарквиниев сам постучал нам в ворота изнутри, напоминая о необходимости соблюдать хоть видимость приличий. И он был абсолютно прав – шаловливая внучка главы клана опять раздраконила меня не по-детски, а отдуваться за нее Софонибе, и едва ли даже ей это будет легко.

Когда мы наконец распрощались, Фуфлунс вывел нас с Хренио из города, дабы стража опять не прицепилась к нашим мечам. Следовало спешить по домам – отдохнуть напоследок. Ведь впереди была долгая и изнурительная подготовка к охоте на кроликов…