25. Назревающие перемены

– Ну, наливай! – десятник городской стражи уже и так хорош, но ему хочется еще, как и его бойцам. А почему бы и не расслабиться служивым, если все начальство занято и застукать их за пьянкой на посту банально некому?

По моему знаку Володя разливает по чашам вино из небольшой амфоры – хорошее вино, карфагенское, простым городским стражникам не по карману, отчего и пьют они его с особенным удовольствием.

– А вы… ик… ч-чего так м-мало п-пьете? – подозрительно интересуется один из бойцов.

– А я уж-же в тав… в тав-верне н-нак… наклю-кался! – мычу я ему в ответ, выразительно подтверждая свою правоту воздетым к небу пальцем и покачиваясь. Мне ли, годами наблюдавшему пьяных вдупель «дражайших соотечественников», не суметь изобразить капитально назюзюкавшегося самому? А в сочетании с моим весьма корявым финикийским эта клоунада выглядит еще убедительнее.

– Ааааа… Гы-гы-гы-гы-гы! – ржет воин, которому уже все страшно смешно – конопля была забористой и на веселье употребивших ее раскручивает добротно. А я снова раскочегариваю трубку и пускаю ее по кругу. Трубка новая, большая, совсем недавно изготовленная в одной из мастерских нашего нанимателя одним из его доверенных рабов. Сделана она на совесть, и ее «секрет» срабатывает безукоризненно. Перегородка в ней малозаметная с малозаметным рычажком. В одном отделении ивовые листья с крапивой, которые курим мы, а вот в другом – конопля, которой мы потчуем служивых. Вообще-то конопля с алкоголем действие друг друга ослабляют, но в данном случае нам требовалось, чтобы стражники развеселились достаточно для полного забития хрена на службу. А что вина в результате больше уйдет, так его нам ни разу не жалко – оно кланом Тарквиниев щедро профинансировано.

Осушив наконец маленькими глоточками – типа уже через силу – свою чашу, я раскачиваюсь, мычу что-то нечленораздельное и плавно заваливаюсь набок. Ну, пару раз героически пытаюсь приподняться, но без особого успеха, после чего покорно смиряюсь с неизбежным и изображаю окончательно побежденного Бахусом.

– В-вар-вары н-не ум-меют п-пить… ик… Гы-гы-гы-гы-гы! В-вот м-мы… Ик! – Наши с ними не спорят. Следом за мной вскоре сваливается Васькин. Принеся еще одну амфору взамен опустевшей, к нам присоединяется и Володя, а Серега и в натуре хорош, и это добавляет спектаклю убедительности. Потешаясь над слабыми к выпивке варварами, финикийцы демонстрируют превосходство цивилизованных людей, а Серега, пытаясь отстоять честь самой пьющей в мире нации, провоцирует их спортивный интерес к этому делу. В амфоре еще остается где-то с четверть, когда все стражники-финикийцы и Серега уже дружно храпят…

– Пора трезветь, господа арбалетчики! – сообщаю я, убедившись, что служивые сморены надежно. Серега, правда, тоже, но я на него, собственно, особо и не рассчитывал. И один, наверное, управился бы, а уж втроем – сами боги велели. Оттащив упившихся к парапету башни, чтоб не мешали, мы аккуратно перекатили размещенный на ее площадке «скорпион» к внутренней стороне, обращенной к городу. С высоты верхней площадки башни прекрасно просматривается, а значит, и простреливается городская площадь. До ее центрального помоста метров двести – недосягаемо для прицельного выстрела из лука, а главное – для пращи, зато вполне досягаемо для тяжелого вооружения вроде вот этого «скорпиона». А что такое «скорпион»? Фактически маленькая баллиста, стреляющая не ядрами, а стрелами. В грубом, но по сути достаточно верном приближении – тяжелый станковый арбалет, только с двумя торсионами вместо дуги «лука». В принципе и вполне нормальная арбалетная схема с «луком» в античном мире тоже хорошо известна – тот же самый гастрафет греческий, а в «артиллерийском» типоразмере – аркобаллиста. Поэтому, собственно, и нас здесь называют аркобаллистариями. И стреломет, и ядромет устроены в основе одинаково, и отличается баллиста-ядромет только наличием ползуна-толкателя на тетиве, который при заряжании и выстреле скользит по направляющему желобку.

И стреломет выстрелит ядром подходящего диаметра, если уж приспичит, ведь стрелял же я из своего арбалета «желудями» для пращи, но выстрел при этом получается не очень-то прицельным, а нам сегодня такого безобразия не надо. Нам точно надо, а для этого агрегат должен быть с ползуном. Его-то я и достаю со дна корзины с закусью, под которой он был надежно замаскирован до нужного момента. Подогнан он именно под этот «скорпион» и пару раз испытан пристрелкой на те же двести метров, только не по городу, конечно, а по плавучей мишени в заливе. «Желудем», естественно, не стрелой. И, как и давеча в Кордубе, маскировались эти стрельбы пращниками-балеарцами, бившими наугад навесом по той же мишени. Дежурившие в это время на башне стражники подпаивались аналогичным образом, так что наши эксперименты огласки не получили и предстоящему сюрпризу ничто не мешало.

Близится и тот момент, ради которого все это затеяно. С помоста на городской площади спустился закончивший свою речь оратор, и на его место поднимается Сакарбал – начальник всей городской стражи Гадеса, то бишь главный городской силовик, если в современных терминах. А заодно он – зять Ратаба, главы клана Митонидов, и это здорово осложняет жизнь клану Тарквиниев. А раз дело обстоит именно так – не пора ли наконец гадесской страже сменить руководство? Сакарбал, конечно, окружен охраной, а кроме нее и на самой площади, и в окружающих ее домах находятся еще несколько патрулей стражи – копейщиков и пращников. И как раз аккурат между нами и помостом – излюбленное место одного из лучших гадесских пращников, балеарца Этона.

У хороших стрелков – своя профессиональная гордыня и свой способ меряться хренами. Лучники, например, нередко метят свои стрелы, а у пращников в моде метить свои «желуди». Кто-то какой-нибудь обидной для жертвы надписью типа «Поделом мне», кто-то принятым в отряде девизом, а самые крутые и известные – собственным именем. Самым шиком у них считается впечатать свою свинцовую пилюлю так, чтобы надпись отпечаталась на убитом. Таков и Этон, которого гордыня-то и сгубит. Лично против него я ничего не имею, но скромнее надо быть, скромнее, гы-гы! Если ты лоялен к начальству – зачем лаешься с ним, будь ты хоть трижды одним из лучших? И зачем ты метишь свои боеприпасы собственным именем, если твоя меткость и так никем не оспаривается? Увы, фатально не повезло бедолаге.

Не так уж трудно было напоить оружейника, отливающего для означенного Этона его «именные» пилюли. И пока тот квасил, а потом выходил из запоя, нужная нам литейная форма погостила у его коллеги, и без дела она там, естественно, не валялась.

Мы аккуратно взвели «скорпион», Володя с Хренио плотно обмотали упоры-ограничители его рамы дополнительной мешковиной, чтобы удар по ним рычагов при выстреле был потише. Наводка по вертикали размечена еще при пристрелке, и теперь мне остается только совместить малозаметные царапинки и зафиксировать механизм в этом положении. По горизонтали еще проще – доворачиваем весь агрегат, целясь по «стволу». Учитывая продолговатость «желудя», он неизбежно закувыркается в полете, поэтому я не лихачу, а целюсь исключительно в брюшину слишком уж засидевшемуся в начальниках стражи Сакарбалу. Если промажу в него, что весьма вероятно, так охрана его кучно стоит, хоть кого-то, да зацеплю, и это нашего нанимателя на худой конец тоже вполне устроит. Хорош начальник городской стражи, в которого собственные пращники пуляют, гы-гы! Гнать такого на хрен поганой метлой! Но лучше всего, если повезет, все-таки самого его завалить. И круче это выйдет, и для Тарквиниев полезнее…

«Желудь» с именем Этона ложится в направляющий желобок перед ползуном как влитой. Потому-то и решили мы воспользоваться не баллистой, а «скорпионом», что он по типоразмеру наиболее подходящ. Тяжелая баллиста и ядро мечет соответствующее, и ее выстрел на пращников не спишешь. А оно нам надо – облегчать работу следствию?

Убедившись в правильности прицела, я плавно тяну спусковой рычаг, стараясь по привычке арбалетчика даже не дышать. Для жесткого станкового агрегата это лишнее, но привычка – вторая натура. Еще по той, прежней жизни в мозгах прописано, что надо стараться сделать хорошо, потому как хреново оно и само получится. Щелчок спускового механизма, глухой удар торсионных рычагов по упорам рамы – нам некогда смотреть на результаты. Потом узнаем, из городских новостей. А сейчас мы быстренько откатываем «скорпион», возвращаем на прежнее место, восстанавливаем его прежнюю настройку по вертикали, слегка натягиваем, дабы убрать из-под рычагов свое тряпье…

Так, ничего не забыли? Ага, собутыльников на прежние места вернуть. Ну, в смысле – соамфорников. Финикийцы ужрались капитально – мычат, один даже лягается, но хрен кто проснулся. Серега, впрочем, тоже. А на площади уже опомнились, и гвалт поднялся. Так, без паники! Наливаем из амфоры вина на троих, слегка проливаем себе на туники, остальное выпиваем. В амфоре еще прилично, но нам больше не надо, от нас и так разит достаточно, и видок у нас соответствующий, особенно у Сереги. Пусть уж служивые опохмелятся, когда проснутся, им оно нужнее. Разве ж мы звери – собутыльникам… тьфу, соамфорникам на опохмелку не оставить?

Прихватив все, чего оставлять не следует, я спускаюсь по лестнице первым. Следом за мной Володя с Васкесом транспортируют нетранспортабельного Серегу. Тот вроде проснулся – Володя, кажется, никогда «Из-за острова на стрежень» не горланил, так что кроме Сереги некому. На площадь нам не надо, нехрен нам там сейчас делать. Мы выходим из башни на стену и идем по ней, не забывая при этом старательно покачиваться и держаться от греха подальше у самого зубчатого парапета. Убедившись, что технику безопасности мы знаем на четыре с плюсом и навернуться со стены вниз башкой нам не грозит, караульный, которому мы тоже в самом начале налить не забыли, особо нам не препятствовал, хотя и посоветовал все же спуститься – береженого ведь и боги берегут.

– В-вот эт-то ты х-хор-рошо с-сказал! – одобрил я красноречие бойца на таком финикийском, что тот едва разобрал. – Об-бяз-зательно! Но с-спер-рва – лучше н-нет кр-рас-соты, ч-чем пос… поссать с в-выс-соты! – это я уже добавил по-русски, поскольку на финикийский перевести не сумел, но суть сказанного служивый понял, когда я как сказал, так и сделал – пришлось привстать на носки, чтоб попасть струей между зубцами. Теперь стражник крепко запомнит, что чужеземцы Тарквиниев – да, были они здесь, но в таком состоянии, что юридически оно равносильно полному и абсолютному алиби.

Еще через пару башен мы последовали доброму совету стражи и спустились – благо это было уже на приличном расстоянии от площади. На улицах уже судачили о происшествии, но ничего определенного никто не знал.

– Что случилось-то? – допытывалась у толстого патрульного копейщика не в меру любопытная старушенция.

– Что надо, то и случилось! – привычно и заученно рявкнул стражник, сделав морду кирпичом.

– Там сейчас пращника одного из стражи схватили! Его-то за что? – выкрикнула прибежавшая со стороны площади, но явно тоже не посвященная во все детали горожанка средних лет.

– За что надо, за то и схватили! – выдал официальную версию патрульный – не признаваться же этому быдлу в том, что сам ни ухом ни рылом!

– Говорят, убили там кого-то!

– Кого? Кого?

– А ну, разойдись! Кого надо, того и убили! – привычно рявкнул страж порядка, затем спохватился, что выразился несколько двусмысленно, и принялся разгонять зевак с удвоенным рвением. Поскольку гражданам, а особенно гражданкам сей процесс пришелся не по вкусу, это заняло его надолго, и мы беспрепятственно удалились. Стража у ворот была уже в курсе и подозрительных задерживала, но к нам, заметив наше «почти алиби», не прицепилась. Мы бы так и покинули остров, если бы нас не задержал Фуфлунс:

– Вы куда? В городе неспокойно, и досточтимому Волнию нужны сейчас все наши люди! Мало ли что может случиться!

– Н-ну, м-мы же…

– Да вижу я прекрасно, какие вы! За мной, проклятая пьянь, – клянусь милостью богов, досточтимый вас быстро протрезвит!

– И н-ник-какого отдыха от с-служ-жбы! – горестно пожаловался я страже на вопиющий беспредел босса.

– Терпи! Мы тоже не прохлаждаемся, а получаем поменьше твоего! – ну прямо никакой классовой солидарности с угнетенными товарищами по несчастью!

– Топай, умаявшийся ты наш! – поторопил меня «бригадир». – Мне бы за тебя вот так умаяться!

Так он и гнал нас от ворот города до самого элитного квартала, и лишь во дворе особняка Волния расхохотался вместе с нами.

– Молодцы, отлично сработали!

– В Сакарбала хоть попали?

– Тсссс! Официально никто еще ничего не знает. А так – в лучшем виде вы все сделали. Вроде стонал, когда его с площади несли, но видно, что уже не жилец…

– Жалко, конечно, Этона, без вины пострадает…

– Если не отмажут. Уже пущен слух, что его «желудем» стрелял кто-то из его недоброжелателей. Ох и запутается же расследование! Но – тссс! Даже в доме – никому ни слова!

Ну, ни слова так ни слова. Мы ж тоже с понятием. Серега – тот и вовсе рад, что хоть в дом пригласили и дали на лавочке прикорнуть. Фуфлунс пошел докладывать «досточтимому», а мы присоединились к знакомым харям, с которыми уже доводилось отрабатывать нелегкий воинско-гангстерский хлеб. Преобладали среди них этруски, но было и несколько турдетан, так что говорили на понятном всем языке. Как и почти всегда в подобных случаях, официально нас, низовой уровень, никто в особые хитросплетения вершащихся нашими руками дел не посвящал, но фактически почти все всё знали. Гадес – он ведь только по античным меркам город большой, а по современным – ну, не деревня, конечно, далеко не деревня, но и на мегаполис как-то не тянул. Вращаясь по роду службы в среде «бандформирований» клана Тарквиниев, о многом мы были уже и так в курсе, но кое о чем нас просветили только теперь.

Сдав нанимателю отчекрыженную башку неуловимого до той поры Дагона и получив щедрую награду с обещанием не менее щедрых перспектив, я как-то потом и не заморачивался дальнейшими телодвижениями главы клана. Я свое дело сделал, а дальше – жираф большой. Не то чтоб мне это совсем уж неинтересно, но в нашем деле излишнее любопытство не приветствуется. Если хочешь быть на хорошем счету – не суй свой нос куда тебя не просят.

Оказалось же, что как раз сегодня мы довершили то, что начали тогда. Получив неопровержимые доказательства «недобросовестной конкуренции» со стороны клана Митонидов, Волний заострил этот вопрос в городском Совете Пятидесяти. В результате разразившегося скандала «почтеннейший» Ратаб был «прокачен» на выборах городских суффетов – верховных судей, если в современных терминах. Их в любом финикийском городе на каждый год избирается двое, а это ведь не Карфаген, в Совете которого «отцов города» аж триста человек, это Гадес, в котором их всего пятьдесят, вшестеро меньше, и власть двух суффетов в нем, соответственно, вшестеро больше. И если бы глава клана Митонидов заполучил эту должность – его руки оказались бы практически развязаны, и тогда участь конкурирующих с ним Тарквиниев была бы незавидной. Благодаря нашим удачным действиям, эту беду удалось предотвратить, но как член Совета Пятидесяти, Ратаб был «неприкасаемым», и для полной победы над ним одного только кулуарного скандала было недостаточно. Требовалось полноценное судилище, а как до него довести, когда главный гадесский мент, то бишь начальник городской стражи – зять обвиняемого? Естественно, он всячески тормозил все следственные мероприятия. Убрав его с дороги, мы устранили и это препятствие. При всей своей восточной любви к злоупотреблению служебным положением, до прямого наследования должностей финикийцы все-таки не докатились, и в условиях скандала заведомо пристрастного родственника или там свояка Митонидов новым начальником стражи никто не поставит. Нейтральная же фигура будет вынуждена вести это непростое и весьма скандальное дело относительно справедливо.

Но – вынуждена и относительно, поскольку справедливость справедливостью, законность законностью, да только ведь и национального фактора тоже никто не отменял. Город-то финикийский, и подавляющее большинство гадесских олигархов – финикийцы. Этруск Волний для них свой по сословию, но чужак по национальности, а вот Ратаб – как говорится, «свой в доску». За беспредел в отношении не совсем своего его, конечно, тоже пожурят, даже как-то накажут, но гораздо мягче, чем это полагается по закону. Сожрать Митонидов Тарквиниям не дадут, а позволят только покусать для вразумления – больно, но не смертельно. Ратаб же, если наличных «неформальных» сил хватит, вполне может теперь напасть и открыто. Победителей ведь не судят, если победитель – свой. Потому-то и стянул наш наниматель под крышу своего дома побольше надежных людей, что и он прекрасно все эти нюансы понимает. А что безоружны – невелика беда. Это по улицам города вооруженным до зубов разгуливать как-то не принято, а в своем собственном доме полноправный гражданин Гадеса волен хоть все его стены оружием увешать. И в этом смысле наш «досточтимый» – далеко не пацифист. Копья, секиры, щиты, мечи и фалькаты у него с легкостью нашлись для всех. Нашлись у него и дротики, и пращи с «желудями», и несколько луков со стрелами. Даже небольшой «скорпион» нашелся – полуразобранный, и теперь его собирали, приводя в боеспособное состояние. Не так-то легко взять штурмом особняк простого гадесского олигарха!

Впрочем, и сам Ратаб еще не выжил из ума, чтоб так рисковать. Это ведь только победителей не судят, а побежденным – всегда горе. А с кем ему побеждать? Даже покойного ныне Дагона сопровождали желторотые пацаны – это ведь нехилый показатель. Кадровый кризис настал у Митонидов, жесточайший кадровый кризис. За войну внутри городских стен, да еще и в том элитном квартале, где живут и семьи остальных «отцов города», с него спросят не по-детски – если проиграет, конечно. Тогда его уже не то что эта хваленая финикийская солидарность, а и «Гринпис» никакой не спасет, и не дурак он, чтобы так подставляться.

Но все это мы обсуждаем между собой вполголоса, дабы мирных домочадцев нашего нанимателя не пугать, хотя что-то мне уж очень сильно мнится, что это просто для приличия. Скроешь тут военные приготовления, когда столько бандитских рож в доме и горы оружия разложены так, чтоб в любой момент под рукой у этих рож оказались! Так что и к бабке не ходи, в курсе давно уже все эти мирные домочадцы, просто и они тоже приличия соблюдают. Как же иначе в приличном-то доме? Мы как раз говорили о крайне нежелательной вероятности того, что Митониды могут, сыграв на национальных чувствах финикийцев, натравить на Тарквиниев местные «народные массы», то бишь финикийскую городскую чернь, а сами остаться в стороне. В этом случае нехорошо получается – что проклятые этруски Тарквинии руками своих наемников убивают честных финикийских граждан – со всеми вытекающими для итогового «общественного мнения»…

– Им это не удастся! – раздался вдруг сзади уверенный голос Велтура.

– Почему ты так думаешь? – спросил я его, да и остальная наша банда тоже заинтересовалась.

– Все очень просто, Максим. Гадесская чернь не любит Митонидов и не станет за них вступаться, – объяснил мальчишка с видом знатока.

– А Тарквиниев, значит, любят?

– Нет, конечно. Но Тарквиниев чернь просто недолюбливает, как и всех богатых и могущественных, а Митонидов ненавидят, и многие были бы рады их падению.

– А почему так? Митониды же для них свои, финикийцы.

– Любой человек, ведущий большие торговые дела, наживается на росте цен. Но Тарквинии торгуют тем, что и так всегда было дорого, и их интерес не бьет по кошелькам черни. От того, что храмы и богатеи Востока переплатят лишние несколько статеров за ту же черную бронзу, гадесской черни хуже не станет. А Митониды сидят на олове. Простая бронза нужна почти всем, и от подорожания олова страдает большинство. Так зачем же черни защищать тех, кто ее же и обирает?

Как я понял со слов парня, этрусский клан Тарквиниев с самого начала своей торговой деятельности всегда учитывал фактор недовольства окружающей массовки и не дразнил гусей, специализируясь на предметах роскоши. Другие же олигархи, не столь предусмотрительные и куда более наглые и самоуверенные, наживаются на ширпотребе, без которого не обойтись практически никому. Если, к примеру, хлеб подорожал – ты ведь один хрен будешь его покупать, поскольку жрать что-то должен каждый день, а вот без деликатесов каких-нибудь сможешь и обойтись. Или, скажем, в современном нам мире обыкновенные цветы перед Восьмым марта. Поэтому при всей относительной дешевизне ширпотреба, доходы от взвинчивания цен на него выше и гарантированнее. Впрочем, и недруги при этом плодятся тоже гарантированно…

– Но ведь и простую бронзу покупает не всякий и не каждый день, – возразил я, обмозговав этот нюанс.

– Заколки-фибулы для одежды, застежки ремней, дешевые кольца, браслеты, серьги и ожерелья, – перечислила мне применение бронзы подошедшая вслед за братом Велия. – Ты же сам много раз видел на рынке, как толпятся женщины возле прилавков с украшениями. Одна покупает, а десять смотрят и прицениваются, хи-хи! Представь себе только, как они отнесутся к подорожанию всего этого!

Я представил и прифонарел. А ведь в натуре! Бабе ведь – и самой обычной среднестатистической – сколько побрякушек ни дай, ей все мало. Уличного глашатая-агитатора ты можешь слушать, а можешь и не слушать, но куда ты, на хрен, денешься от ежевечернего «пиления» со стороны собственной дражайшей супруги, которой опять «совершенно нечего надеть», гы-гы! Тут, если утратишь чувство меры и решишь срубить быстренько монопольную сверхприбыль, можно запросто и массовый бунт схлопотать!

Заодно Велия с братом просветили меня слегка и по вопросу о торговле черной бронзой. Собственно, маленький кинжал из нее я видел и у Бариты в храме – простенький такой с виду, и хрен догадаешься о его ценности, если не знать, что это за металл и какова его стоимость. Такие жрицам среднего ранга выдаются для самообороны в случае чего. А у жриц высшего ранга они побольше и понавороченнее, да еще и с золотой рукоятью – традиция-с. И если, к примеру, кто-то монополизирует черную бронзу – сможет нехило нажиться на этой традиции. Положены жрицам кинжалы именно из нее – и хоть ты в лепешку расшибись, но вынь и положь, не смей гневить богиню, и никого не гребет, какой ценой они тебе достались. Это как, опять же, те же самые цветы перед Восьмым марта у нас – в три этажа материшь взвинтивших цены торгашей, но деваться-то некуда, и один хрен ты их покупаешь. Потому-то так и стремились Митониды, владеющие аналогичной плавильней на старых рудниках поблизости, ликвидировать конкуренцию со стороны клана Тарквиниев. Волний же теперь, в свою очередь, нацеливается на то, чтоб оттягать конкурентное производство у Митонидов. Раз один хрен не дадут слопать их с потрохами, так хоть пугануть как следует и в ходе торга об условиях примирения прибрать к рукам лакомый кусочек. Олово – хрен с ним, для черной бронзы оно не нужно, и на кордубском руднике его держали просто для отвода глаз, так что пускай себе продолжают наживаться на массовом ширпотребе и плодить себе массу врагов. А Тарквинии будут наживаться на немногочисленных олигархах и храмах, которые свои возросшие расходы найдут на кого переложить и сами в финансовом плане не сильно пострадают, зато те, кто пострадает, ненавидеть будут их, а не Тарквиниев. Оценив ум и дальновидность нашего нанимателя, я очередной раз порадовался, как удачно, что мы угодили на службу именно к нему, а не к какому-нибудь обезумевшему от жадности барыге-финикийцу. А попутно заценил заодно очередной раз и ум девчонки, прекрасно разбирающейся в хитросплетениях политики с экономикой и явно интересующейся и тем, и другим. И в нашем-то мире таких баб немного, а уж в этом… Нет, эту ходячую аномалию надо заполучить в жены во что бы то ни стало!

Думаю над этим и сам с себя хренею – да я ли это, в прежней жизни закоренелый холостяк? Ну, не в том даже плане, чтоб совсем уж мысли о браке и семье не допускал – еще как допускал! В год – от трех до десяти где-то раз. И не «в принципе» допускал, не абстрактно, а очень даже конкретно, то бишь в отношении той или иной вполне конкретной бабы. Но тут ведь как? Вопрос-то ведь серьезный, и прикидывая хрен к носу, прикидываешь и ее недостатки, а какой реальный живой человек их лишен? Лично мне таких что-то не попадалось, и сильно сомневаюсь, чтобы такие вообще существовали в природе. И вот подумаешь над всем этим, подумаешь, да и одумаешься – чаще всего уже к вечеру того же дня, а в большинстве более тяжелых случаев – к обеду следующего. Три дня – это для меня был абсолютный рекорд, так ни единого разу мной в прежней жизни и не побитый, а тут… Это сколько ж я уже на Велию на предмет «остепениться» всерьез нацеливаюсь? Два месяца? Млять! И это – я? Охренеть! Это ведь не к добру, это явно к дождю, гы-гы! А если серьезно, то это – показатель. Если уж я за целых два месяца так и не одумался, значит, девка стоящая, и хватать ее надо со всеми потрохами…

Захотев продемонстрировать ей, что и сам не лыком шит, я предположил, что верховные жрецы и жрицы Астарты, наверняка имеющие немалое влияние в городе, вряд ли в восторге от перспективы монополизации столь нужной им черной бронзы чужим для финикийцев этрусским кланом. Финикийцы жадны, но богобоязненны, и зарвавшегося Ратаба всегда можно пристыдить за неуважение к религии, а вот что они поделают с не обязанным чтить финикийских богов этруском Волнием? Оно им надо? Велтур с сестрой призадумались и согласились с моими соображениями, но выразили уверенность в том, что их дед наверняка все это предусмотрел заранее и как-нибудь уладит. Их, конечно, в такие закулисные тайны никто не посвящает, но Велтур сказал, что сам он на месте деда обязательно пообещал бы на тайных переговорах гадесскому храму Астарты продолжение поставок черной бронзы по прежней цене, а наживаться Тарквинии будут на аналогичных храмах других финикийских городов. Тех же Малаки и Секси, того же Карфагена, тех же Тира с Сидоном, не говоря уже о Сирии с Месопотамией. Они далеки от Гадеса, и на них финикийский патриотизм гадесцев распространяется мало. Карфаген же здесь и вовсе не любят – и за былые экономические притеснения, и за ограбленный Магоном Баркидом знаменитый храм Мелькарта. Карфаген, конечно, Гадесу «большой брат», но уж слишком большой, слишком жадный и слишком властолюбивый. Кому ж такое нравится? Утика вон совсем рядом с Карфагеном, а тоже восставала против него при каждом удобном случае. Впрочем, по предположениям Велии, Тарквинии и карфагенских жрецов, скорее всего, будут доить не собственноручно, а через подставных посредников. Зачем злить обираемых самим, когда это могут сделать другие? Небольшая скидка посреднику «за вредные условия труда» не разорит Волния, зато избавит от репутации мироеда. Это ж разве он? Это все они, жадные мелочные крохоборы!

Как раз за обсуждением «глобальных вопросов геополитики» нас и застукала «почтенная» Криула. Прислушалась, глянула на нас оценивающе, но, к моему удивлению, не только дочь от меня не шуганула, но и недовольства особого не выказала. Чтоб она так уж резко переменила свое прежнее отношение ко мне – в это мне что-то верится с трудом. Скорее, не до того ей сейчас, чем-то другим озабочена. Услыхав краем уха упоминание нами Карфагена, мать Велии нахмурилась и что-то прошипела себе под нос, но непохоже было, чтобы это относилось к нам. Что-то тут совсем другое…

– Прибыл наш отец, – пояснил мне Велтур, заметив мое недоумение. – Он хочет забрать нас к себе в Карфаген.

– И вашу мать это не слишком радует? – Куда меньше это радовало меня самого, но есть вещи, которые в приличном обществе не говорятся открыто.

– Ты же знаешь уже наши обстоятельства, – напомнила Велия. – Здесь мама отцу почти как жена, а там будет считаться просто наложницей.

– А ты сама что об этом думаешь?

– Ну, не за рабов же нас будут там держать. А Карфаген – это все же Карфаген. Ты видел Кордубу и видел Гадес и понимаешь разницу между ними. А между Карфагеном и Гадесом разница такая же, как и между Гадесом и Кордубой. Что же еще можно об этом думать?

– Понять бы еще, что мне об этом думать, – озадаченно пробормотал я.

– Отец говорил, что в Карфанене назревают перемены, – вмешался пацан, – Суффетом города на этот год избран Ганнибал Барка, а вторым суффетом – один из его преданных друзей. Времена там теперь ожидаются непростые, и отцу нужно иметь под рукой побольше надежных людей. И лучше всего – из Испании. Думаю, что, скорее всего, он попросит у деда и вас четверых…

– А вы не привязаны к Гадесу недвижимым имуществом, и переезд в Карфаген для вас нетруден, – добавила его сестра, многозначительно улыбаясь.

– Ты предвидела такой вариант событий? – я вспомнил о ее совете не покупать дом, а снимать, и сложил наконец два и два.

Та не стала отнекиваться, а снова лишь многозначительно улыбнулась. Потом Велтур, сообразив, «вспомнил» о каких-то своих суперважных делах и оставил нас с сестрой. А Велия увлекла меня в малолюдную часть дома и быстренько нашла укромный закуток, где мы наобнимались и нацеловались всласть. За этим-то увлекательнейшим занятием нас и застукали…

– Так, так! Входит враг с мечом наголо, а охранник не только беспечен, но и безоружен! – вошедший в наше укрытие крепкий мужчина средних лет ухмыльнулся и выразительно похлопал рукой по рукояти висящего на бедре меча.

– Папа? – пропищала моя ненаглядная, мастерски имитируя приличествующий случаю испуг и одновременно подсказывая мне, с кем я имею дело.

– Враг уверен в своем превосходстве, расслабляется и куражится, а охранник не так уж и безоружен, – невозмутимо возразил я, откинув полу плаща и продемонстрировав торчащую из потайного кармана рукоять пружинной пистоли. – Враг получает стрелу, которой не ждал, а потом, уже мертвый – благодарность за любезно принесенный мне отличный меч.

Сперва опешив, а затем поняв юмор, «досточтимый» Арунтий расхохотался. И тут же, будучи явно не чуждым военному делу, заинтересовался агрегатом:

– Маленькая пружинная баллиста? Ловко придумано! Кожаный панцирь она пробьет?

– Сблизи пробьет, если не слишком толстый. Но я ведь не стану проверять, а выстрелю в заведомо уязвимое место.

– Скрытое оружие для ближнего боя и тайных операций, – с ходу определил назначение моей пистоли наследник Волния. – В большом бою погоды не сделает. Но… Гм… С Дагоном ты справился с помощью этой баллисты?

– Двух, досточтимый, – уточнил я, показав рукоять второй. – У него было как раз двое помощников, и я уравнял силы.

– Ловко придумано! – повторил этруск. – А для настоящего боя у вас ручные аркобаллисты вроде греческих гастрафетов?

– Наподобие, досточтимый, только устроены проще.

– Да, отец уже рассказал мне о вас и вашем оружии. Мне в Карфагене нужны люди – умные, решительные и умелые. Такие, как вы, – в особенности. Какова служба у моего отца, вы уже знаете. У меня будет примерно такая же, только гораздо масштабнее. Жалованьем и наградами не обижу. Карфаген – город большой, и деньги в нем крутятся тоже большие. А тем людям, которые старательно помогают им крутиться правильно, не жалко уделить достойную их долю.

– Ты предлагаешь нам большие перемены в жизни, досточтимый. Нам надо хорошенько подумать, – ответил я, изобразив озабоченность. В таких случаях сразу же соглашаться нельзя – воспримут как дешевку со всеми вытекающими. Толковый человек не принимает решений наобум, а тщательно все взвешивает. Но и Арунтий, само собой, мигом меня раскусил:

– Поговори с друзьями, Максим, – думаю, что и им жизнь в большом городе придется по вкусу. А что касается тебя самого – я забираю семью к себе, в Карфаген, так что продолжать охмурение моей дочери ты сможешь только там.

– И как ты отнесешься к этому, досточтимый?

– Пока никак. Обещать ее тебе я не стану, но не стану пока и спешить с другим решением ее судьбы. Я присмотрюсь к тебе, Максим. Если ты окажешься достойным руки моей дочери – ты получишь ее.

Резкий переход от обсуждения важных дел к «светской беседе» по-финикийски неожиданным для меня не стал. Пару раз Велия шепотом подсказала мне нужные слова, но в целом я кое-как выдержал испытание.

– Ты говоришь медленно и с ошибками, но понять тебя можно, – заценил мои познания в финикийском этруск. – Но для меня финикийский – тоже не родной, и если понимаю я – тем более поймет и настоящий финикиец, – и тут же коварно захватил меня врасплох, без предупреждения перейдя на греческий. В греческом же я плаваю примерно как топор, так что честно изобразил тонущий, но не сдающийся крейсер «Варяг». А что еще прикажете делать, если греческому меня учит тоже Софониба, которая и сама его не знает, а с соседками-гречанками общается на весьма буйном винегрете из турдетанских, финикийских и греческих слов? Лишь их да услышанные от ихней пацанвы на улицах ругательства я и знал, что и продемонстрировал – Арунтий долго хохотал, да и его дочь то и дело прыскала в кулачок.

– Греческий тебе тоже понадобится, – сказал «досточтимый», отсмеявшись. – В Карфагене я приставлю к тебе хорошо знающего его человека, который будет тебя ему учить. Вряд ли ты сможешь вести на нем философские дискуссии, но дела с греками вести сможешь. Есть ли смысл проверять тебя по-расенски? – так этруски называют себя сами.

– Нет смысла, досточтимый, – честно признался я. В отличие от некоторых из наших «исторически продвинутых» урря-патриотов, я как-то не разделяю их излюбленной урря-патриотической гипотезы о том, что этруски – «это русские», то бишь праславяне. Наличие какого-то числа индоевропейских и даже нескольких славянских слов в их языке еще ровным счетом ничего не доказывает. В английском тоже хренова туча французских слов, но это не делает его романским – по общей структуре он был и остается германским. Такая же хрень и с этрусским – естественно, что за века соседства с индоевропейцами они нахватались ихних слов, но серьезные исследователи этрусский язык к индоевропейским не относят. Как и иберийский, кстати. Родственны ли они между собой – хрен их знает. Вроде бы испанский Тартесс тоже основан предками этрусков, так что все может быть.

Но, с другой стороны, этруски – выходцы из Восточного Средиземноморья, один из «народов моря» эпохи кризиса Бронзового века, а испанские иберы считаются переселившимися в Испанию из Марокко. С чего бы их языкам быть родственными? Мало ли на каком языке тартесская верхушка меж собой болтала, прочим-то иберам, ни разу Тартессу не подвластным, с какого перепугу его зубрить и свой родной забывать? Гадес вон сколько столетий уже существует, и из них последние три – без Тартесса, а окрестные иберы-турдетаны и не думают на финикийский переходить. Как раз наоборот – практически все местные финикийцы турдетанским владеют.

– Сейчас наш язык уже не так важен для ведения торговых дел, как когда-то, – самокритично признал Арунтий. – Но со временем и он тоже пригодится тебе – в качестве тайного языка, когда надо передать своим то, что не для чужих ушей. Я позабочусь, чтобы позже тебя научили и языку расенов, а пока изучай греческий. В Карфагене много греков, да и вне его мы ведем с греками немало дел…

– А как скоро, досточтимый, нам ожидать переезда?

– Сейчас вы пока еще нужны моему отцу здесь. Поэтому я заберу с собой пока только семью, а когда вернусь в Карфаген – пошлю корабли за вами. Думаю, что через месяц они прибудут сюда. Этого хватит моему отцу, чтобы уладить в Гадесе все дела с Митонидами и подготовить подкрепление для меня.

Поговорив между собой, мы пришли к выводу, что надо соглашаться. Велия права, Карфаген – это Карфаген. Настоящий мегаполис, по местным-то меркам, и жизнь там всяко легче и интереснее, чем в любой захолустной дыре. И дороже, конечно же, не без того, но мы ведь не грузчиками туда наниматься едем, а теми «крутыми ребятами», чьи кошельки никогда не пустуют. Судя по недавнему гадесскому опыту – наемными вояками, гангстерами и политическими убийцами. Эдаким частным спецназом одного «простого карфагенского олигарха». А кем еще, спрашивается, работать «арбалетчикам князя Всеслава»?

Судя по единодушию в этом вопросе трезвых и вполне вменяемых Васкеса и Володи, не приходилось сомневаться и в аналогичном мнении Сереги, когда он проспится и протрезвеет. Что же до Юльки с Наташкой, то и их мнение тут легко предсказуемо – мегаполис есть мегаполис. Юлька, конечно, не упустит случая подколоть меня тем, что это «из-за моей малолетки» они все вынуждены терпеть неудобства переезда. Но и хрен с ней, пусть подкалывает. Скажу ей тогда, что может и не переезжать, если не хочет, гы-гы!