Глава 16

…Размеренно двигавшаяся по главной сельской улице маленькая колонна армейской техники, состоявшая из полугусеничного бронетранспортера с антенной и пары мотоциклов «BMW R75», выглядела совершенно естественно на фоне приткнувшихся возле покосившихся деревянных заборов нескольких «Ганомагов», двухосных «Хорьхов» и сиротливо стоявшего под могучей березой легкого танка T-II. Местных жителей не было видно, а попадавшиеся навстречу военнослужащие вермахта, спешившие по служебным делам, на привычные и давно всем порядком приевшиеся очертания мотоциклов и бронемашины практически никакого внимания не обращали. А если кто и хотел перекинуться словами с проезжавшими мимо мотоциклистами, то, взглянув на их хмурые, неприветливые и, без преувеличения можно даже сказать, злые физиономии, сразу терял к предстоящему разговору какой-либо интерес…

…Миновав продолговатое здание, в котором размещался штаб немецкого полка, «кортеж» через полторы сотни метров свернул с дороги направо и, оказавшись на территории, где до войны располагались зернохранилища, остановился между складскими постройками, укрывшись от посторонних глаз за стенами одной из них. Показавшийся над бортом «Ганомага» майор танковых войск вермахта настороженно осмотрелся вокруг, затем распахнул двустворчатую дверцу, находившуюся в корме машины, пружинисто спрыгнул на землю и принялся тихо беседовать с подошедшими к нему мотоциклистами. Следом за офицером наружу выбрались двое солдат-артиллеристов – один совсем еще юноша, а другой уже взрослый мужчина лет приблизительно тридцати с отчетливым и легко запоминающимся шрамом на лбу. Молча переглянувшись, они присоединились к шушукающимся «коллегам». Механик-водитель бронетранспортера в звании унтер-офицера также покинул свое место, но остался внутри корпуса «Ганомага», устроившись на скамье, смонтированной вдоль борта, и зачем-то положив возле себя «МР-40» и пару гранат…

…При всей, на первый взгляд, обычности происходящего у стороннего наблюдателя, окажись он неподалеку, неминуемо возникло бы сразу несколько вопросов. Во-первых, зачем мотоциклисты и экипаж «Ганомага» в прямом смысле спрятали вверенную им технику среди пустующих складов? Во-вторых, с какой стати у солдат со знаками различия артиллеристов на вооружении оказались снайперские винтовки советского производства? И в-третьих, самое главное, – почему все эти люди, облаченные в немецкую военную форму, разговаривали между собой, пусть и достаточно приглушенно, однако на очень хорошем, правда, далеко не всегда литературном, русском языке?

Впрочем, даже малейшего намека на соглядатаев или зевак, шатающихся где-то поблизости, не было. Ответ же на заданные чуть выше вопросы был таковым: и майор-танкист, и приехавшие вместе с ним «вояки-арийцы» к вермахту никакого отношения не имели, поскольку являлись военнослужащими РККА, которые проводили чрезвычайно опасную и рискованную боевую операцию в расположении неприятельских частей…

…Исполняющий обязанности командира батальона Гюнтер Хаген в новой, с иголочки, форме с погонами обер-лейтенанта сидел на лавочке, спрятавшейся под сенью густо разросшихся около западного торца здания штаба кустов сирени. Недавно закончилось очередное совещание у начальства, проходившее в душной, тесной и насквозь прокуренной комнате. Присутствовавшие на нем офицеры из-за сложившейся на фронте ситуации заметно нервничали, спорили по каждому незначительному поводу, перебивая друг друга, и постоянно ругались между собой, переходя на личности. Все это не добавляло конструктивизма, а, наоборот, создавало тревожную атмосферу и мешало принятию свежих решений. И, как ни старался угомонить своих подчиненных оберст-лейтенант Вернер, руководивший совещанием вместо командира полка Шредберга, убывшего в штаб дивизии, однако снизить градус напряженности ему так и не удалось. В итоге оберст-лейтенант, решительно врезав кулаком по столу, прекратил бесполезные «прения», сухо зачитал перечень распоряжений, который составил Шредберг перед отъездом, а затем попросту выгнал всех вон. И теперь Хаген, никуда особо не торопившийся, поскольку его люди со вчерашнего вечера были расквартированы для отдыха в сельских домах, блаженно вытянув ноги и прикрыв глаза, наслаждался одиночеством и тишиной, витая очень далеко от окружающей его суровой действительности.

Сначала Гюнтер вспомнил родителей, раньше улыбчивых и энергичных и резко вдруг сдавших с началом войны, потом брата, с которым в детстве частенько удирал на рыбалку и изредка ссорился по пустякам. Затем перед мысленным взором обер-лейтенанта возник дом, где он родился и вырос, с чистыми опрятными комнатками, обставленными довольно простой, но со вкусом подобранной мебелью, создававшей непередаваемое ощущение умиротворенности и уюта. И, конечно, всплыло в памяти широкое светлое окно в гостиной, утопавшее каждое лето в ярких соцветиях замечательных роз, росших в расставленных на подоконнике глиняных массивных горшках. Волшебно благоухающие цветы являлись предметом искренней гордости его матери и быстро ставших в семье нарицательными многочисленных шуток отца, с завидным постоянством предлагавшего заменить кактусами эти прекрасные розы и аргументировавшего свои доводы тем, что колючки присутствуют и у тех, и у других…

Картины той мирной жизни, где не было крови, страданий, войны, зато присутствовали родные, до боли знакомые лица, а также залитые солнечными лучами аккуратные черепичные крыши и узкие мощеные улочки средневекового городка, проплывали в сознании офицера, словно в немом добром кино, успокаивая душу и сердце, и погружая Гюнтера в приятные мечты…

– Итак, орлы, еще раз напоминаю: сохраняем хладнокровие и не суетимся, каждый просто выполняет свою работу, причем без излишней бравады и показухи, – проникновенным голосом сказал Кочергин и обвел пристальным взглядом сосредоточенные лица ребят. – Если всем все понятно, тогда, пожалуй, приступим-с…

Поправив на голове фуражку, Артем кивнул Буренкову и целеустремленно направился мимо разнообразных построек в сторону настежь раскрытых ржавых ворот, которые в сочетании с глухим забором, сколоченным из толстых досок и опоясывавшим территорию по периметру, предназначались, видимо, для того, чтобы воспрепятствовать проникновению на склады посторонних. Лейтенант, непонятно чему хитро ухмыльнувшись, двинулся следом. Пятеро остальных диверсантов, разбившись на две группы, потянулись за ними, соблюдая некоторый интервал. Лишь переодетый унтер-офицером боец Николай Семенюкин остался в «Ганомаге», внимательно осматривая окружавший его унылый пейзаж, прислушиваясь к различным подозрительным звукам и ласково поглаживая музыкальными пальцами деревянную рукоятку гранаты…

…Оказавшись на центральной улице села, Кочергин пошел медленнее, надменно выпятив нижнюю челюсть вперед и уверенно впечатывая подошвы сапог в покрытую пылью землю. Важно шествовавший рядом с ним Буренков искоса поглядывал на командира и периодически смахивал предательски наползавшую на физиономию улыбку. Лейтенанта так и раздирало задать Артему один чрезвычайно интересовавший его вопрос, и Кочергин, похоже, это почувствовал.

– Давай уже, спрашивай, жук аглицкий, – не поворачивая головы, произнес он, благо что никого поблизости не было.

– Вы прямо мысли читаете, товарищ майор, – Буренков восхищенно тряхнул чубом, – точно провидец какой, не иначе…

– Ты же отлично знаешь, я чувствую иногда, – пожал плечами Артем, – потому прочь льстивые речи и переходи ближе к делу. Что хочешь выяснить?

– Да бумажка та у меня из башки не выходит, которой вы на посту перед фельдфебелем трясли.

С мотоцикла мне особо не было видно, но я берусь утверждать, что вы Гансу показывали…

– Немецкую агитационную листовку, – перебив подчиненного, закончил за него Кочергин, – ты ведь это хотел сказать, верно?

– Ну да, – кивнул лейтенант.

– И ты не ошибся, так и есть. Их две недели назад «Рама» сбросила в изрядном количестве на бывшие наши позиции, помнишь, наверное, а Павел Иванович, народный умелец, некоторую часть данной макулатуры собрал, чтобы в случае крайней необходимости было что хлопцам на самокрутки пустить. Видишь, и нам сие «творчество» пригодилось…

– А что вы фрицу так долго «рассказывали»? Он аж подпрыгнул потом!..

– Да сообщил ему, что у нас информация безумно важная есть для начальства. Фольклора ихнего добавил немного, так, для красоты. И в завершение пообещал этому сыну косого енота, что если он будет слишком туго и долго соображать, то я привяжу его за уши к «Ганомагу» и заставлю бежать следом до самого штаба!..

Артем глухо откашлялся и, нахмурившись, добавил:

– А вообще, Сергей Викторович, проскочили мы через кордон фашистский, как говорится, на дурачка, сам понимаешь. И боюсь я, как бы на этом наше везение не закончилось…

– Так не впервой вроде, товарищ майор, – произнес Буренков бесшабашно, а затем саркастически улыбнулся. – К тому же пара пехотных снайперов в помощь Алику – это еще дополнительно два метких ствола. Раньше мы сами справлялись неплохо, а с ними так точно будет невероятный успех!..

– Ты сейчас шутишь или на полном серьезе? – слегка удивленно спросил Кочергин.

– Думайте, как хотите, – внезапно насупившись, пробормотал лейтенант.

– Ни хрена себе, выкрутасы, – изумился Артем – Ты, братец, не ревнуешь ли часом, что я ребят Деменева к операции этой привлек?

– Еще не хватало! Просто переживаю за результат! А данных стрелков, – Буренков кивнул себе за спину, – мы видим впервые! И я лично не знаю, чего от них ждать!

– Ну, ежели дело лишь в этом, то можешь не заморачиваться! Который со шрамом – старшина Андрюха Овечкин. Я и раньше о нем слышал, а сегодня воочию узрел. Так вот – он настрелял кучу фрицев, в десятках заварух побывал и до сих пор жив, что многое значит! Плюс ко всему обладает отменным чутьем, а нервы, как стальные канаты! В общем, настоящий матерый боец, и я уверен – Андрей нас не подведет!

– Ну, положим, – пробубнил Буренков неохотно. – А молодой с ним сержант желторотый – тоже легенда советских вооруженных сил?

– Что-то, Серега, с тобой явно случилось в дороге, – не ответив на вопрос лейтенанта, покачал головой Кочергин. – Может, ветром в мотоцикле продуло или скушал чего? Прицепился к парням, как репей…

Майор оглянулся украдкой и толкнул Буренкова в плечо:

– Снайперы, между прочим, топают бодро за нами, как и условились, на дистанции в тридцать шагов, причем так естественно и спокойно, будто по Арбату гуляют, а не у гитлеровцев в тылу! А потому выбрось любые сомнения в мусорный ящик и сделай понаглее лицо! Момент, когда ты начнешь озорничать и шалить, уже не за горами!..

Подобным образом беседуя, Кочергин с Буренковым вскоре оказались напротив здания, где, по данным разведки, должен был находиться вражеский штаб, на что косвенно указывал висевший на стене около входной двери флаг. Продолжая идти в том же темпе, переодетые немцами диверсанты свернули направо, под скучающими взглядами лениво прохаживавшихся по разные стороны от крыльца часовых преодолели последние метры пути, затем уверенно поднялись по ступенькам и друг за дружкой исчезли в темном дверном проеме…

…Следуя полученным от Кочергина указаниям, Овечкин и Поздняков не стали подходить к штабу, а разделились и принялись, если можно так выразиться, околачиваться неподалеку, страхуя майора и лейтенанта. Сергей опустился на травку под густо усыпанной зелеными незрелыми плодами старой яблоней, всем своим видом показывая, что очень устал и решил немного передохнуть. Заряженную винтовку юноша положил рядом с таким расчетом, чтобы в случае необходимости ею можно было воспользоваться максимум по истечении двух секунд. Андрей же с СВТ-40 за спиной прислонился левым плечом к телеграфному столбу, достал из кармана губную гармошку и самозабвенно начал ее протирать носовым платком явно не первой свежести. Форма артиллеристов вермахта на обоих снайперах сидела очень даже неплохо, поведение ребят со стороны тоже выглядело весьма натуральным, соответственно, внимания к своим скромным персонам они особо не привлекали. Впрочем, за исключением маячивших около штаба вышеупомянутых часовых, показавшегося вдалеке солдата на велосипеде, да еще выбравшихся наружу из T-II нескольких полусонных танкистов, других гитлеровцев в округе в настоящее время не наблюдалось.

За танкистов, велосипедиста и за прочих фрицев, которые потенциально могли появиться на месте проведения операции и спутать нашим диверсантам все карты, отвечали трое оставшихся на противоположной стороне улицы подчиненных майора Кочергина. Сейчас они ненавязчиво как раз и приближались к немецкому легкому танку, контролируя его экипаж и тем самым обеспечивая прикрытие выдвинувшейся вперед четверки. Двое бойцов, шедших бок о бок, были вооружены «МР-40», а их товарищ, чуть отставший по тактическим соображениям, поддерживал за ремень висевшую на плече винтовку.

«Грамотные парни, сектора обстрела друг другу не перекрывают, – подумал Сергей Поздняков, бросив мимолетный взгляд в сторону этой троицы, – видимо, алгоритм действий у них хорошо отработан. Похоже, за тыл можно особо не беспокоиться».

Придя к такому выводу, сержант изобразил на лице довольную гримасу и продолжил из-под полуопущенных век следить за черным прямоугольником входа во вражеский штаб, чуть ранее «поглотившим» Кочергина и Буренкова…

…Оказавшись внутри здания, Артем остановился и закрыл глаза, чтобы они могли немного привыкнуть к царившему здесь полумраку. Едва не налетевший на него Буренков тотчас сообразил, с чем связана небольшая заминка, и последовал примеру майора. Простояв так две-три секунды, Кочергин коснулся лейтенанта рукой, и они, осторожно ступая, пошли по пустому длинному коридору. Услышав доносившийся слева из-за пятой по счету двери приглушенный мужской голос, Артем поднял вверх руку и навострил уши.

– Кажется, наш клиент, – после непродолжительной «немой сцены» прошептал он замершему рядом с ним Буренкову, – по телефону, видимо, разговаривал.

– Так что, начинаем работать? – тихо спросил лейтенант, положив указательный палец на спусковой крючок «МР-40».

– Финку сначала достань, торопыга, может, в комнате есть еще кто-нибудь, – едва слышно произнес Кочергин, извлекая из кобуры стоящий на предохранителе парабеллум.

– Уже приготовил, товарищ майор, – Буренков продемонстрировал командиру зажатый в левой руке нож.

– Хорошо, если что, бей того или тех, кто по званию ниже. Пленный нам нужен только один…

Артем замолчал, напряг мышцы шеи и с усилием сглотнул, подавив неожиданно возникшую в горле щекотку, после чего продолжил:

– И не вздумай палить в помещении из своего автомата, а то останемся здесь навсегда. Помни – кругом немцы…

– Артем Тимофеевич, – укоризненно прошептал лейтенант, – не иначе как обидеть хотите…

– Такого обидишь, – Кочергин скупо улыбнулся краешками губ, но в следующий миг посуровел. – Все, Сергей Викторович, шутить будем позже, а сейчас заходим…

Сделав глубокий вдох, майор взялся за дверную ручку и мысленно сосчитал до трех. Затем плавно выдохнул, мягким движением распахнул дверь, с пистолетом наперевес стремительно вошел в комнату и молниеносно шагнул вправо, освобождая проход тенью проскользнувшему следом за ним Буренкову. Все произошло настолько быстро и тихо, что подтянутый оберст-лейтенант лет пятидесяти, сидевший возле окна за массивным столом и что-то напряженно записывавший в потрепанном толстом журнале, не сразу заметил явившихся без приглашения посетителей. Лишь когда Артем кашлянул пару раз, чтобы привлечь внимание целиком поглощенного «бумагомарательством» офицера вермахта, тот поднял голову и недовольным тоном спросил:

– Кто вы такие?

– Это неважно, господин оберст-лейтенант, – ответил Кочергин по-немецки, – но вам придется отправиться с нами!

– Мне с вами?! Куда?! – все еще не осознавая, что происходит, воскликнул гитлеровец изумленно.

– В маленький круиз на восток, – пояснил Артем, указав взглядом на свой парабеллум. – И прошу – не зовите на помощь, а то могут произойти неприятности!

– Так вот оно что, – оберст-лейтенант вскочил на ноги, резко изменившись в лице, – теперь я все понял, вы оба – советские диверсанты!..

– Наконец-то дошло, – скорчив страдальческую гримасу, со вздохом произнес Кочергин на родном языке. – Эх, арийцы, арийцы! Себя называете «высшей расой», а на поверку выходит – бестолковый вы, фрицы, народ…

Майор сделал знак Буренкову, который, понимающе кивнув, быстро пересек комнату и весьма ощутимо ткнул стволом «МР-40» между лопаток немецкого офицера. Оберст-лейтенант судорожно дернулся, словно получив электрический разряд, а в его глазах сверкнули молнии, но в следующую секунду он внезапно поник и на прямых негнущихся ногах побрел в сторону остававшейся все это время открытой двери. Кочергин опустил пистолет и, чтобы не привлекать внимания, убрал его в кобуру, намереваясь выйти впереди пленного гитлеровца и осмотреться, но тут неожиданно в коридоре распахнулась одна из дверей, послышался звук приближающихся торопливых шагов и в комнату, едва не столкнувшись с Артемом, буквально ворвался долговязый унтер-офицер-связист.

– Господин оберст-лейтенант, – прерывающимся взволнованным голосом крикнул он, – из траншей сообщили – русские танки с десантом движутся к нашим позициям! Что прикажете…

Закончить фразу связист не успел – нож, брошенный Буренковым, тускло мелькнул в воздухе и вонзился унтер-офицеру в шею, войдя по самую рукоятку. Долговязый захрипел и начал валиться направо, но стоявший рядом с ним Кочергин успел подхватить разом обмякшее, практически уже мертвое тело, и мягко опустил его на пол. Затем Артем извлек клинок из раны, вытер лезвие о штанину убитого и, распрямившись, вернул нож Буренкову. После чего пристально посмотрел оберст-лейтенанту, который замер посреди комнаты, прямо в глаза и назидательно произнес:

– Жизнь скоротечна! Не забывайте об этом!..

…Появление на крыльце оберст-лейтенанта вермахта, вышедшего из здания в сопровождении Буренкова и Кочергина, не застало старшину Овечкина врасплох. Уловив боковым зрением движение возле входа, Андрей убрал начищенную до блеска губную гармошку вместе с платком обратно в карман и будто бы невзначай сделал так, что ремень снайперской винтовки медленно съехал с его плеча. При этом выражение лица Овечкина оставалось абсолютно спокойным и невозмутимым. Он мягко присел на корточки и, уже сжимая винтовку в руках, прижался спиной к телеграфному столбу, который решил использовать для поддержания равновесия в качестве некой импровизированной точки опоры, когда придется открыть огонь по противнику. А в том, что без стрельбы здесь не обойдется, опытный снайпер был уверен почти на все сто процентов. Научно обосновать свои ощущения Овечкин, естественно, никогда бы не смог, но лично ему этого и не требовалось, поскольку Андрей собственным чувствам за проведенное на войне долгое время привык безоговорочно доверять.

Пока старшина готовился к бою, его юный товарищ Сергей Поздняков тоже не считал в небе ворон. Зацепив взглядом три человеческие фигуры, показавшиеся из дверного проема, сержант тотчас пододвинул «Мосинку» к себе совсем близко и крепко сжал пальцами шейку приклада, наблюдая за тем, как гитлеровский офицер, напряженно глядя под ноги, скованной и ненатуральной походкой вместе с «почетным эскортом» спускается с крыльца. В отличие от Овечкина, Поздняков в данный момент особо не сомневался, что проводимая диверсантами дерзкая операция завершится тихо и гладко, поскольку все пока шло весьма хорошо и ничто не предвещало возникновения сколько-нибудь серьезных проблем. Однако дальнейшие события показали, что Сергей в своих оптимистичных прогнозах ошибся, а причиной тому стал оберст-лейтенант, которого перспектива отправиться в русский плен, видимо, не прельщала…

…Ступив на твердую почву, гитлеровец исподлобья метнул острый взгляд на караульного, неспешно двигавшегося в его сторону, а затем кулаком с разворота врезал точно в живот оказавшемуся в это время на самой нижней ступеньке Кочергину. Не ожидавший такого «подарка» майор инстинктивно успел-таки напрячь пресс и даже немного податься назад, но удар у фашиста, несмотря на его возраст и отнюдь не богатырское телосложение, все равно получился настолько резким и сильным, что Артем грохнулся навзничь, издав при падении нечленораздельный болезненный вскрик. В следующее мгновение лейтенант Буренков кошкой прыгнул немцу на спину и повалил офицера на землю, чтобы тот не сбежал. Но фриц успел сделать главное – привлечь внимание часовых, которые, фантастически быстро оправившись от удивления, вызванного произошедшей в районе крыльца скоротечной и неожиданной свалкой, синхронно вскинули свои винтовки, безусловно рассчитывая пустить оружие в ход.

И сразу все круто перевернулось. Майор Кочергин, после полученного удара раскорячившийся на ступеньках и испытывавший сейчас сильный болевой шок, с отчетливой ясностью вдруг осознал, что они с Буренковым, который, кстати сказать, забыл о происходящем вокруг и с упоением заламывал пленному гитлеровцу за спиной руки, в один миг из охотников превратились в мишени. Артем попытался достать из кобуры пистолет, чтобы защитить себя и лейтенанта. Но ставшие вмиг непослушными пальцы отказывались ему повиноваться, предательски-подло скользя по всегда такой удобной рукоятке надежного парабеллума. При этом вражеский караульный, тот, что был справа, уже прицелился с расстояния чуть более семи метров Кочергину прямо в лоб. И Артем, глядя, как зачарованный, в расширившееся до невообразимых пределов и одновременно казавшееся ему бездонным черное отверстие винтовочного ствола, вдруг вспомнил собственные слова, которые произнес лишь минуту назад.

«Жизнь скоротечна!» – молнией пронеслось у него в голове.

А потом грохнул выстрел, и Артем моментально весь сжался, скукожился, приготовившись, насколько, конечно, вообще такое возможно, принять пулю, неотвратимо несущую ему смерть. Однако ничего страшного и непоправимого не случилось, и мир в его глазах не померк! Зато фашист, державший Кочергина на прицеле, раскрыл рот в отчаянном немом крике и рухнул в траву. Еще не сообразив, что же случилось, но помня, что часовых было двое, Артем выхватил, наконец, пистолет, однако воспользоваться им не успел – отрывистый громкий хлопок еще одного выстрела и звук падающего тела практически слились воедино, а затем наступила давящая на мозги тишина. Кочергин завертел головой и, мимоходом отметив перезаряжающего винтовку Позднякова, в следующее мгновение встретился взглядом с присевшим возле телеграфного столба старшиной. Лицо Овечкина было невозмутимым, а из ствола СВТ-40, по крайней мере, так показалось Артему, вился слабый дымок.

– Кажется, я обязан этим парням жизнью, – пробормотал майор.

Вытянув в знак благодарности и признательности вверх левую руку и превозмогая пронзающую грудь и лопатки острую боль, Кочергин поднялся со ступенек и, слегка наклонившись, осторожно постучал стволом пистолета, зажатого в правой кисти, по плечу Буренкова, самозабвенно продолжавшего скручивать поверженного фашистского офицера, что называется, «в бараний рог».

– Кто там? – не оборачиваясь, спросил лейтенант.

– Курочка Ряба, – глухо произнес Кочергин. – Серега, прекращай заниматься рукоприкладством, надо отсюда валить!..

Вдвоем они подхватили под мышки изрядно помятого оберст-лейтенанта, рывком поставили его на ноги и под прикрытием снайперов, контролировавших территорию перед зданием немецкого штаба, устремились со своей «добычей» как можно быстрей прочь. Правда, каждое резкое движение и приложенное усилие, как упоминалось чуть выше, отдавались внутри организма Артема чрезвычайно болезненными ощущениями, но майор Кочергин стоически это переносил…