Глава 13

…«Разумное решение, – мысленно пробормотал фон Тиссен, глядя в стереотрубу на развернувшихся неровной цепью и быстро приближающихся красноармейцев. – Они выскочили из-под артиллерийского обстрела, и скоро настолько сократят дистанцию, что наши минометы будут так же бесполезны. Впрочем, подавляющее большинство мин и в настоящий момент падает с перелетом. Конечно, это все равно хоть чуточку, но щекочет нервы врагу, однако толку совсем мало, а корректировать огонь уже поздно, да и времени, похоже, нет. Сейчас необходимо быстренько отдать соответствующие распоряжения командирам рот, ведь, перемещаясь такими темпами, русские пехотинцы окажутся здесь через пару-тройку минут…»

Подозвав энергичным жестом перекуривавшего неподалеку унтер-офицера, Эрих повернул голову и произнес:

– Фридрих, у меня для вас два срочных поручения. Во-первых, скажите связистам в блиндаже, чтобы немедленно передали на фланги мой приказ: если противник, заняв вторую траншею, не остановится и продолжит наступление, то без команды сразу открывать огонь! А затем пулей летите по окопам, найдите лейтенанта Хагена и слово в слово сообщите то же самое ему! Выполняйте!

– Есть, господин обер-лейтенант! – обозначил строевую стойку Фридрих и через секунду скрылся у командира батальона за спиной.

– Чувствую, развязка уже близко, – пробурчал себе под нос фон Тиссен, сдвинув брови и наморщив лоб. – Чем все закончится, конечно, неизвестно, но одно я знаю точно – в рукопашной, если она случится, нам русских не победить…

…Поборов сильнейшее искушение скатиться кубарем вниз и укрыться, Набойченко преодолел широким прыжком пустую траншею и, призывно махнув рукой следовавшим за ним бойцам, продолжил свой бег. Впереди в каких-нибудь двухстах пятидесяти метрах темнели над бруствером каски немецких солдат, и капитан хорошо понимал, что через несколько кратких мгновений по наступающим красноармейцам прицельно ударят вражеские винтовки и пулеметы. Но он также четко осознавал, что и в этих покинутых гитлеровцами окопах задерживаться не имеет смысла, поскольку фашисты наверняка снова накроют батальон минометным огнем.

«Только бы суметь в расположение фрицев ворваться, а там мы наделаем из них паровых котлет! – в такт учащенному биению сердца звенела в мозгу у Геннадия неотступная мысль. – Только бы суметь! Только бы суметь!..»

Длинная пулеметная очередь вырвала куски дерна практически из-под ног, и Набойченко, инстинктивно шарахнувшись в сторону, потерял равновесие и едва не упал. Несуразно взмахнув руками, он все-таки устоял и побежал дальше, теперь уже пригибаясь и вжав голову в плечи, потому что гитлеровцы почти одновременно открыли огонь из десятков стволов, обрушив на советских бойцов разящий свинцовый град.

Пули свистели над землей, разрывая гимнастерки и проникая в человеческую плоть. Люди падали, некоторые молча, кто-то с болезненным стоном, а кто и отчаянно матерясь. Но батальон, несмотря на потери, продолжал наступление, огрызаясь беглым, в большинстве своем неприцельным, винтовочным и автоматным огнем. Очень немногим в такой ситуации удавалось сохранить хладнокровие. И старшина Овечкин относился к их числу.

Двигаясь вместе со всеми, Андрей не палил абы куда. На ходу выбрав для себя цель, он останавливался на секунды, приседал на колено и, поймав в оптический прицел СВТ-40 видневшуюся над бруствером голову или же верхнюю часть груди фашиста, нажимал на курок. Своего напарника Позднякова Овечкин потерял из виду практически с самого начала атаки, но после того, как во вражеской траншее замолчал сначала один, а потом и второй пулемет, старшина догадался, что его юный товарищ, образно выражаясь, тоже не бьет баклуши…

…Немцы яростно сопротивлялись, но остановить красноармейцев они не смогли. Миновав открытое простреливаемое пространство, наши бойцы на всем фронте атаки с громовым и протяжным криком «Ура-а-а-а!!!» ворвались в неприятельские окопы. И завязалась жестокая рукопашная схватка, в которой в ход пошло все, чем можно сокрушить врага.

Здоровый от рождения ефрейтор Носков орудовал как палицей своей винтовкой. Обхватив «Мосинку» ручищами за ствольную накладку и цевье, гигант с неимоверной силой опускал приклад на головы фашистов. А когда тот с треском отломился, Владимир, отшвырнув винтовку, смахнул с бруствера «бесхозный» пулемет, мгновенно сложил сошки и, не обращая внимания на болтающуюся ленту, продолжил выбивать дух из оказавшихся на его пути «истинных арийцев». И делал это в прямом и переносном смысле так ударно, что перемещавшемуся за ним следом по траншее сержанту Кулику только и оставалось, что перешагивать через безжизненные, похожие на сломанные куклы, тела немецких оккупантов…

Без лишних слов понятно, что позволить себе такую роскошь, как использование снайперской винтовки в качестве дубины, Овечкин с Поздняковым, конечно, не могли. Поэтому Андрей Вениаминович предусмотрительно закинул СВТ за спину и применял в ближнем бою надежный и проверенный наган. Сергей поступил также, с той лишь небольшой разницей, что вспотевшей от волнения ладонью юноша сжимал не револьвер, а самозарядный пистолет ТТ.

Особо отличился ефрейтор Вася Фомичев. Набросившись на одиноко стоявшего возле стереотрубы и только расстрелявшего обойму своего вальтера обер-лейтенанта, он расчетливым ударом в челюсть сбил офицера Вермахта с ног и, камнем рухнув на поверженного гитлеровца, врезал тому еще пару раз по холеной физиономии. Затем рывком перевернул полубесчувственного противника на живот и стянул немцу руки за спиной собственным ремнем.

– Покарауль этого субчика! Похоже, он достаточно большая шишка! – крикнул Василий показавшемуся из-за поворота траншеи Каменеву, чье густо измазанное кровью и копотью лицо, обычно спокойное и невозмутимое, и сейчас ровным счетом ничего не выражало.

– Хорошо! – лаконично откликнулся сибиряк и, посмотрев куда-то мимо ефрейтора, в следующую секунду метким выстрелом навскидку срезал неожиданно выскочившего позади товарища гитлеровского солдата.

– Ювелир, твою мать! Чуть брюхо мне не продырявил! – запоздало отшатнувшись и мигом ранее ощутив горячее дыхание пули, выпущенной сослуживцем и просвистевшей в нескольких сантиметрах возле его правого бока, воскликнул Фомичев.

– Повезло, – не выказывая эмоций, неопределенно пожал плечами Каменев.

Снова выругавшись, на этот раз сквозь зубы, Вася устремился к находившемуся рядом блиндажу и едва не столкнулся с двумя выбежавшими оттуда фашистами. Прошив обоих врагов длинной очередью из ППШ, он опрометью влетел внутрь, прицелился в сидевшего за колченогим столом с прижатой к уху телефонной трубкой молодого худощавого немца-связиста и, свирепо вращая глазами, истошно заорал:

– Хенде хох, ущербный, лом тебе в грызло!

Моментально побледнев и выронив трубку, фашист, словно ужаленный, вскочил и вытянул длинные руки к бревенчатому потолку.

– Гитлер капут, – белыми от страха губами пробормотал он.

– Это само собой! – раздался за спиной Фомичева уверенный, чуть насмешливый голос, принадлежавший капитану Набойченко.

Одобрительно потрепав по плечу обернувшегося ефрейтора, командир роты подошел вплотную к трясущемуся, как осиновый лист, связисту и по-немецки спросил:

– Можете соединиться по телефону со своим вышестоящим командованием?

– Так точно, – заикаясь, пролепетал гитлеровец.

– С кем именно?

– С оберстом Шредбергом, командиром полка! – уже четче ответил солдат, очевидно, почувствовав, что убивать его не собираются.

– Хорошо, свяжитесь с оберстом и скажите, что атака противника успешно отбита, враг понес большие потери и отступил! Подкрепление и огневая поддержка не требуются! – произнес Геннадий, пристально глядя пленному прямо в глаза. – И, если хотите остаться в живых, не забывайте, что я понимаю все, о чем идет речь!

– Слушаюсь, господин офицер! – щелкнул каблуками связист, что вкупе с его поднятыми над головой руками выглядело очень даже комично.

– Тогда опустите руки и приступайте, – тщетно пытаясь скрыть расползающуюся по лицу улыбку, кивнул на телефон капитан.

И, наблюдая за тем, как пленный немец, которого продолжал бить озноб, заторможено устраивается около своего аппарата, уже по-русски прошептал:

– Как ни крути, а ребятам нужна передышка…

…Рукопашная схватка завершилась. Уцелевшие в ней гитлеровцы бежали или сдались в плен. А стрелковый батальон РККА прочно закрепился на достигнутом рубеже. Вражеская артиллерия, наконец, умолкла, и над ареной боевых действий воцарилось затишье.

Пока бойцы перевязывали раны и собирали трофеи, капитан Набойченко отправил вперед разведывательный отряд, обнаруживший в близлежащем длинном и извилистом овраге прекрасно оборудованные минометные позиции. Шесть 81-миллиметровых минометов располагались на определенном удалении друг от друга, возле каждого были аккуратно сложены ящики с боеприпасами. Фашисты, видимо, отходили в спешке и не вывели из строя грозное оружие, ранее принесшее много бед красноармейцам.

Распорядившись перетащить все это «хозяйство» в траншею, Геннадий озаботился было установлением связи с КНП, но тут увидел приближающуюся с востока к окопам группу, состоящую из четырех человек: связиста Кости Синицына, разматывающего телефонный провод, бредущего рядом с ним майора Деменева, заметно припадающего на левую ногу, и двоих санитаров, плетущихся в арьергарде.

– Ох, Иваныч, я всегда знал – по врачам ходить ты не любишь, – пробормотал Набойченко, усмехнувшись. – Как говорится, горбатого только… впрочем, не будем о грустных вещах!

Отыскав взглядом среди бойцов двадцатилетнего лейтенанта Юрия Казусева, Геннадий подозвал молодого человека к себе и приказал готовить раненых красноармейцев и захваченных в плен гитлеровцев к отправке в тыл. Затем командир роты сноровисто взобрался на бруствер, отточенным до автоматизма движением руки поправил на голове фуражку и пошел встречать комбата.

…От сиротливо тлеющей в начищенной до блеска пепельнице сигареты изящно тянулась к потолку извилистая струйка сизого табачного дыма. Однако оберст Шредберг, расположившийся за массивным письменным столом, на котором и стояла пепельница, видимо, уже позабыл, с какой целью совсем недавно он чиркал спичкой по измятому коробку. Все внимание командира полка в настоящий момент было обращено на лейтенанта Хагена, вошедшего в комнату минуту назад и устроившегося на табурете гигантских размеров возле окрашенной светло-зеленой краской стены.

Вид у Гюнтера был далеко не парадный. Перепачканные землей брюки и разорванный в нескольких местах измятый китель, вдобавок лишившийся доброй половины пуговиц, скорее, напоминали лохмотья, нежели форму немецкого офицера. А серые от покрывавшего их толстого слоя пыли сапоги и отсутствие головного убора лишь дополняли эту весьма непривлекательную картину.

Впрочем, то, как выглядит его подчиненный, интересовало сейчас Шредберга меньше всего. Приоткрыв рот и не перебивая, он сосредоточенно слушал доклад лейтенанта, машинально покачивая крупной седой головой. Когда Хаген закончил, командир полка вермахта выбрался из-за стола, жестом остановив Гюнтера, приподнявшегося со своего места, и, сложив руки за спиной, принялся расхаживать взад-вперед по комнате. Прорезавшие выпуклый лоб Шредберга морщины и выражение его лица красноречиво свидетельствовали о напряженной работе мысли. Наконец, очевидно, что-то для себя решив, он прекратил мерить деревянный пол шагами, повернулся к продолжавшему сидеть на табурете лейтенанту и негромким голосом произнес:

– Вы правильно сделали, Хаген, что приняли своевременное решение отступить под натиском русских. Параллельно с атакой на центральном направлении неприятель превосходящими силами смял наши фланги. Располагавшиеся на них подразделения, чтобы избежать полного окружения и разгрома, устремились, а называя вещи своими именами, попросту удрали с поля боя сюда на запасные позиции, правда, сообщив предварительно об этом мне. В данной ситуации штаб полка тоже был вынужден через некоторое время эвакуироваться. Таким образом, еще немного – и ваш батальон, оставшийся наедине с врагом, оказался бы в тисках, в котле со всеми вытекающими последствиями, а так удалось сохранить значительную часть людей. Меня смущает другое – почему Вальтер Зоммер, связист, за минуту до того, как я покинул командный пункт, от имени обер-лейтенанта фон Тиссена доложил, что противник на вашем участке разбит и отброшен? Можете это как-нибудь объяснить?

– Извините, господин оберет, – пожал Гюнтер плечами, – меня рядом с ними не было. Но перед тем как окончательно покинуть окопы, я попытался с горсткой бойцов, несмотря на возникающих отовсюду советских солдат, пробиться к Эриху, в смысле фон Тиссену, однако не смог…

– Почему же? – пристально взглянул в опустошенные глаза лейтенанта Шредберг.

– Я же вам говорил, господин оберет, – мы дрались врукопашную, и нас нещадно теснили. И возле того места, где должен был находиться Эрих, вся траншея к этому времени уже буквально кишела русскими. В общем, я потерял четырех человек за считанные секунды и приказал остальным уходить… – Хаген, прикрыв на мгновение веки, судорожно глотнул. – Что касается судьбы фон Тиссена, то боюсь, что Эрих убит или же взят в плен, а Зоммер разговаривал с вами, сто процентов находясь под прицелом…

– Наверное, вы правы, – задумчиво проговорил Шредберг, растирая пальцами виски. – Наверное, вы правы…

Вернувшись к столу, командир полка раскрыл лежащую на нем коричневую папку, неторопливо просмотрел ее содержимое и, видимо, не обнаружив то, что искал, как-то слишком уж по-стариковски вздохнул.

– Хотел ознакомить вас с приказом, Хаген, – пробормотал он, – но в этой суматохе документ куда-то подевался. Хотя, не важно. Моих слов будет достаточно.

И, поймав на себе вопросительный взгляд подчиненного, пояснил:

– Вам присвоено звание обер-лейтенанта вермахта. Поэтому идите и получите новые погоны.

Только не забудьте обновить в придачу и свой гардероб! Жду вас здесь же через два часа, замените фон Тиссена на совещании! Ступайте, молодой человек, ступайте!

– Есть! – поднявшись с табурета, принял строевую стойку Гюнтер.

Развернувшись через левое плечо, «свежеиспеченный» обер-лейтенант вышел из комнаты. Следуя по пустому длинному коридору здания, в котором, судя по висевшему на стене и чудом сохранившемуся плакату, располагалось до войны правление советского колхоза, и вслушиваясь в гулкое эхо своих шагов, Хаген пытался упорядочить вертевшиеся в голове мысли и найти ответы на некоторые вопросы.

«Что произошло с Эрихом, жив ли он? С какой стати Шредберг в разговоре со мной изображал усталого пожилого человека, каковым на самом деле не является? Зачем командир полка очень спокойно сообщил мне о том, что он и его штаб тоже фактически удрали, передислоцировавшись на шесть с лишним километра западнее? При этом Шредберг ни словом не обмолвился о самом главном: почему, хотя связь работала, он перед своим бегством не предупредил фон Тиссена о фланговом прорыве русских и тем самым оставил батальон на произвол судьбы?» – хмуря брови, спрашивал себя Гюнтер.

Однако на ум ничего толкового не шло, и Хаген, оказавшись на улице, вдруг ясно осознал, что его мозг нуждается в покое. Подставив осунувшееся лицо крупным каплям внезапно начавшегося теплого июльского дождя, Гюнтер простоял так несколько минут. Затем, будто прогоняя негатив, резко тряхнул пару раз головой и, почувствовав определенное облегчение, довольно бодрой походкой направился в ту сторону, где расположились на отдых его измотанные недавней кровопролитной схваткой бойцы…