Глава 10
…Капитан Набойченко стоял около блиндажа, вдыхал наполненный ароматами полевых трав воздух и разглядывал мерцающие на темном небе загадочные и такие недостижимые звезды. Ему нравилось на них смотреть, ощущая себя одновременно и крошечной песчинкой мироздания, и частью бескрайней Вселенной. Будучи человеком весьма далеким от астрономии, Набойченко, однако, знал и легко находил в небе множество разных созвездий, а самым любимым для него было созвездие Кассиопеи, чьи ярчайшие звезды, соединенные между собой воображаемыми прямыми линиями, образовывали фигуру, напоминающую латинскую букву «W».
Геннадию всегда казалось, что он может просто стоять и неотрывно созерцать Кассиопею часами. Впрочем, проверить это за годы своей жизни, как бы неправдоподобно сие ни звучало, Набойченко ни разу так и не удалось – постоянно что-то, да отвлекало. Вот и сейчас, устремив взор на объект своих предпочтений и наслаждаясь покоем и тишиной, он внутренне был абсолютно готов к тому, что долго такое счастливое времяпрепровождение, пусть и к его огромному сожалению, не продлится. И когда чуткий слух капитана уловил еще слабые из-за определенного расстояния звуки приближающихся шагов, то отнесся к этому очень спокойно, лишь философски покачав головой и задумчиво прошептав:
– Все как обычно, Анатольевич, все как обычно…
Тем не менее, подобный, если можно так выразиться, фатализм не помешал ему на всякий случай благоразумно отойти в тень и отработанным годами движением расстегнуть кобуру, в которой, как легко догадаться, находился пистолет. Совершив эти нехитрые действия, Набойченко глубоко и протяжно зевнул, скрестил на груди руки и застыл в ожидании припозднившихся визитеров. На уровне подсознания он был уверен, что «гости» направляются, что называется, по его душу, хотя и не представлял, кто бы это мог быть.
«Для начальства уже поздновато, – размышлял капитан, – да и не стал бы Деменев сюда переться в такое время. Мои ребята все спят, конечно, за исключением караульных. Но часовым категорически запрещено покидать свой пост. Если бы что-то случилось, то боец, отправленный ко мне с неким известием, бежал бы бегом или же быстро шел, а эти полуночники движутся размеренно и не спеша. Снова не то! Остаются еще, правда, немцы, но подобное маловероятно – уж слишком открыто идут. Ладно, чего зря ломать голову, скоро и так все узнаю!»
Геннадий поскреб ногтем внезапно зачесавшийся нос и, достав из кобуры самозарядный ТТ, направил оружие в сторону подошедших достаточно близко, если судить по издаваемым ими шорохам и звукам, неизвестных. Однако эта предосторожность оказалась излишней, потому что раздавшийся в ночи голос с неподражаемой интонацией, свойственной только одному человеку на свете, вкрадчиво произнес:
– Анатольевич, не стреляй!
– Вениаминович, лунатик ты этакий! – радостно воскликнул командир роты, опуская пистолет. – А про тебя-то я и забыл!
– И совершенно напрасно! – с улыбкой сказал Овечкин, появляясь из темноты. – Хочу сообщить, что задание выполнено, а кроме того, мы вернулись назад не с пустыми руками!
Он кивнул через плечо, и Набойченко, проследив взглядом за движением его головы, только сейчас обратил внимание на подошедшего сзади к Андрею сержанта Позднякова и еще одного человека, облаченного во вражескую военную форму, на шее которого висело несколько «МР-40», а руки были туго связаны за спиной.
– Этот с автоматами немец? – поприветствовав жестом Сергея, спросил у Овечкина капитан, хотя ответ и так находился у него в прямом смысле перед глазами.
– Он самый, – усмехнулся Андрей. – Извини, Анатольевич, но итальянцев в наших лесах, кажется, нет!
– Ничего, как-нибудь и без них обойдемся, – поддержал шутку Набойченко. – Будем довольствоваться тем, что есть! Где вы его раздобыли?
– Так я же сказал – в лесу!
– Что он там делал, узнали?
– Нет, молчит, как рыба, фашист!
– Ладно, Деменев разберется! Это его головная боль! Кстати, а сколько всего было фрицев?
– К огромному сожалению, только пятеро, – с напускной скромностью произнес Овечкин и лукаво посмотрел на командира.
– Из твоих слов, а особенно взгляда, я делаю вывод, что четверо отправились к праотцам! – ухмыльнулся Набойченко. – Верно?
– Так точно, товарищ капитан! Иначе говоря, дружно откинули копыта на лоне вечерней природы! А этого циркача-Геркулеса мы вместе с Серегой связали и доставили, так сказать, пред ваши ясные очи!
– Чего это ты гитлеровца так мудрено назвал, Андрюша?
– Да кувыркается классно, я раньше такого не видел! И очень уж сильный, не вру! Мне шею едва не сломал, зверюга!
– То-то я думаю, откуда на горле у тебя синяки, – протянул Набойченко. – Теперь все понятно. Значит, решил-таки поиграть в героя…
– Ну, что-то типа, – немного смутившись, согласился Андрей. – Хорошо, Сережка ворон не ловил! Вовремя подоспел и успокоил немца прикладом!
– А ты хоть сказал парню спасибо?
– Раз десять, не меньше! – вступил в разговор Поздняков, не проронивший пока ни единого слова.
– Ой, ли? – недоверчиво прищурился капитан.
– Тогда восемь, – улыбнулся юноша простодушно. – Всю дорогу благодарил, не умолкая! Честное пионерское!
– Ты еще добавь «без булды», как наш штатный хохмач выражается, – кивнул Набойченко на стоящего рядом с довольным лицом Андрея.
– Ну, что-то типа, – повторил слово в слово произнесенную Овечкиным фразу Сергей.
– Ладно, все это лирика, хлопцы, вернемся к нашим баранам! – комроты ткнул указательным пальцем в грудь пленного немца. – Вы обыскать его не забыли?
– Анатольевич, обижаешь! – синхронно вскинул брови и вытаращил глаза старшина. – Сразу, как только связали! И остальных затем тоже. Документов и карт при них не было. Вообще ничего, даже спичек и сигарет. Только оружие, боеприпасы и индивидуальные перевязочные пакеты.
Кстати, как ты сам видишь, погоны на форме отсутствуют, и определить звание диверсанта нельзя. Но видится мне, что этот фрукт – офицер.
– Хваленое предчувствие Овечкина, которое никогда не подводит? – абсолютно серьезно спросил капитан.
– Оно, родимое, – утвердительно качнул головой Андрей.
– Ясненько, – задумчиво произнес Набойченко и потер лоб. – А в каком часу вы столкнулись с фрицами?
– Точно не помню, – пожал плечами старшина, – уже смеркалось, но видимость была еще вполне приличной.
– Странно, в последнее время гитлеровцы переходили линию фронта, как правило, под покровом ночи.
– Так, может, они заболели? – невинным голосом сказал Овечкин. – Или направление перепутали, когда за грибами пошли?
– Ага, решили собрать опят в начале лета! И пожарить с картошкой и лучком! И все это на ужин под шнапс употребить! – фыркнул капитан.
– Всякое бывает, – Андрей хитро подмигнул пытавшемуся скрыть улыбку Позднякову, – мы же не знаем, как у них там, в Рейхе, заведено…
– Вот сейчас и выясним, – скорчил гримасу уголком рта Набойченко. – Послушаем, что циркач ваш германский напоет!
– Ты же говорил, Анатольевич, что допрашивать его будут у комбата, нам-то этот геморрой ночной зачем? Он же молчит, лишенец!
– А я передумал и решил сам его маленько потрясти, – Геннадий недобро посмотрел на явно прислушивающегося к разговору фашиста. – И птичка мне на ушко прошептала, что состоится конструктивный диалог!
С этими словами Набойченко с внезапно перекосившимся от гнева лицом резким движением приставил пистолет, который продолжал держать в руке, ко лбу вражеского диверсанта и отрывисто закричал по-немецки:
– Назовите вашу фамилию, имя, звание и должность! Быстро! Считаю до трех, потом стреляю! Раз!..
– Лейтенант Франц Кун! Командир стрелкового взвода! – скороговоркой выпалил пленный, очевидно, решив не испытывать судьбу, и вытянулся в струнку, насколько это позволяли связанные руки и навьюченные на него автоматы.
– Какова была цель вашего задания?
– Организовать засаду на лесной дороге и захватить «языка»!
– Сколько человек входило в группу?
– Пятеро, включая меня!
– Почему выдвинулись до захода солнца?
– Таков был приказ командира батальона майора Виккеля!
– Вы утверждаете, что командуете стрелковым взводом! Разве это ваше дело – бегать по лесам на территории противника и устраивать засады?
– Таков был приказ майора Виккеля! – повторил лейтенант Кун. – Я человек военный и ослушаться не мог! К тому же в батальоне некомплект личного состава…
…Сейчас в голосе немца при упоминании командира отчетливо позвучали неприязненные нотки, показавшиеся Геннадию не совсем искренними и даже наигранными, но капитан об этом почему-то сразу же забыл…
– Вот и чудненько, – уже нормальным спокойным голосом произнес он по-русски, правда, даже ему было не совсем понятно, к чему конкретно относятся эти сказанные, скорее, по давно устоявшейся привычке слова…
Убрав ТТ в кобуру, Набойченко повернулся к переминавшемуся с ноги на ногу старшине и похлопал его по плечу:
– Ты и впрямь провидец, Андрюха, лейтенантом оказался ваш «клиент»!
– Это-то я понял, Анатольевич, хоть и не полиглот! Но он так быстро тараторил, что мой гигантский ум всего не уловил! Расскажи вкратце, что он тебе поведал…
– Не очень много: что их было пятеро, шли за «языком» по приказу своего комбата, который, как я начинаю мыслить, весьма редкостный кретин и самодур!
– Вы так полагаете, товарищ капитан, потому что он к нам группу засветло отправил, не дождавшись темноты? – спросил Поздняков.
– Как раз нет, Сережа, ведь линию фронта фашисты пересекли благополучно и следовали своим маршрутом, пока не нарвались на вас. Хотя элемент случайности здесь, надо признать, был чрезвычайно велик. Я подразумевал другое: разве адекватный командир пехотного батальона когда пошлет самолично без крайней необходимости и наобум своего взводного командира в район, давно контролируемый врагом, рискуя в случае очень возможного провала операции обезглавить целый стрелковый взвод? Не иначе, как этот Виккель перед вышестоящим руководством выслужиться решил! С другой стороны, насколько мне известно, подобная самодеятельность в вермахте, мягко говоря, не поощряется…
– Инициатива наказуема! – важно произнес Овечкин.
– Вот именно, – резко нахмурившись, будто вспомнив нечто существенное и стремясь зацепить ускользающую мысль, задумчиво пробормотал Геннадий. – Короче, что-то здесь не сходится, а что конкретно, не соображу…
– А если пленный наврал все, лапшу на уши навешал? – осененный внезапной догадкой, неожиданно воскликнул Сергей.
– Под прижатым ко лбу дулом пистолета? – усмехнулся Набойченко. – Это вряд ли!
– Зря так считаете, товарищ капитан! – не на шутку разошелся Поздняков. – Пока вы «беседовали», я за ним наблюдал, несмотря на темень, и ни капельки страха в глазах не засек! Мне это еще тогда показалось странным, но фриц убедительно заливался соловьем, и я решил, что ошибся! А теперь снова в мозгу те события прокрутил и понял – не боится нас немец! Я больше скажу – он с нами играет!..
– Стоп, молодой человек, на сегодня хватит! – весьма беспардонно прервал товарища Андрей. – Предлагаю дискуссию перенести на утро, а всей нашей веселой и честной компанией дружно отправиться на боковую!
– А с Гансом что будем делать?! – Поздняков запальчиво рубанул воздух ладонью. – Уложим в кроватку у себя в блиндаже?!
– Ну, зачем же так сразу, Сережа, – переглянувшись с Овечкиным, миролюбиво произнес капитан. – Мы с Андреем сейчас отведем фашиста к майору Деменеву и передадим, так сказать, на хранение.
– Я пойду с вами! – воскликнул Сергей.
– Нет, товарищ сержант, вы отправитесь отдыхать! Это приказ! Выполняйте!
– Слушаюсь, – обиженно пробормотал Поздняков.
Развернувшись через левое плечо, юноша направился в сторону блиндажа, который занимал на пару с Овечкиным.
– Все стали такими ранимыми, куда деваться, – покачал головой Набойченко, проводив взглядом его удаляющуюся фигуру.
– Распустились, не то слово, – состроив плутоватую гримасу, поддакнул командиру Андрей.
– А ты не подхалимничай, массовик-затейник! Знаешь, как говорят: «С кем поведешься, от того и наберешься»!
– Не будем переходить на личности, Анатольевич! – хохотнул старшина. – Давай лучше нашего фрица по-быстрому спихнем комбату и разбежимся, а то спать хочется, сил нет!
– Как скажете, Андрей Вениаминович, – добродушно улыбнулся капитан, – к комбату, так к комбату!
Показав жестом немцу, чтобы тот шел за ним, Набойченко быстрыми уверенными шагами двинулся к дороге, которая, в свою очередь, вела к штабу стрелкового батальона. Увешанный автоматами немец, почти ежесекундно спотыкаясь, торопливо семенил следом. Замыкал процессию Овечкин, что-то тихо напевавший себе под нос и при этом умудрявшийся глубоко и смачно зевать, причем практически без перерыва!..
…Разбуженный часовым Деменев особо восторга, понятно, не испытал, но и ворчал не долго. Выслушав, стоя на крыльце и зябко поеживаясь, доклад Набойченко, сопровождавшийся уточняющими комментариями Андрея, майор выдал парочку нелицеприятных фраз в адрес вермахта вообще и лейтенанта Куна в частности, после чего приказал двум бойцам, неожиданно выросшим, словно из-под земли, запереть вражеского диверсанта в видневшемся неподалеку амбаре (естественно, «изъяв» у него предварительно все «МР-40»!) и сторожить, не смыкая глаз. Затем Дмитрий Иванович выразил от лица командования благодарность старшине Овечкину и отсутствующему по известной причине сержанту Позднякову, крепко пожал руку Геннадию, договорившись с ним встретиться здесь же в половине восьмого утра, чтобы вместе допросить пленного гитлеровца, и отправился почивать дальше…
Но когда ровно в семь тридцать капитан Набойченко в сопровождении увязавшихся за ним обоих снайперов появился около штаба, то командира батальона на месте не застал. Неторопливо прохаживавшийся возле крыльца часовой на вопрос, где майор, вместо ответа лишь молча кивнул в сторону распахнутых настежь амбарных ворот, на которые ни Геннадий, ни его спутники поначалу внимания не обратили. Почуяв неладное, все трое опрометью бросились к деревянной постройке и, заглянув внутрь, увидели Деменева, запрокинувшего голову вверх и сосредоточенно рассматривавшего приличных размеров дыру, зиявшую в крыше пустого зернохранилища, а также топтавшихся за спиной у комбата с виноватым и понурым видом караульных.
Переглянувшись между собой, Овечкин и Поздняков уставились на капитана, который, не зная, что говорить, только вздохнул и огорченно махнул рукой. Впрочем, тут и без слов все было ясно: назвавшийся лейтенантом Куном диверсант сбежал…
