Часть VII
Рыба без воды

Нелегко быть рыбой, особенно в эпоху людей. Люди ловили рыб с незапамятных времен. За целые эпохи до того, как домашний скот оказался в загонах, обнесенных оградами, рыб ловили на крючок и сетями. Самый старый из когда-либо найденных на данный момент рыболовных крючков был изготовлен 16 000–23 000 лет назад. Самая древняя известная рыболовная сеть была обнаружена в 1913 году финским фермером во время рытья канавы на болотистом лугу; сеть, сделанная из волокна ивы, около 30 метров длиной и 1,5 метра шириной, была датирована при помощи радиоуглеродного метода 8300 годом до н. э..

Я сомневаюсь, что первые рыбаки, забрасывающие свои крючки или сети в мелких водах, беспокоились о том, что могут выловить всю рыбу в том месте, которое, должно быть, казалось им бесконечным океаном, простирающимся за горизонт. И им не было нужды этого делать. Туземные рыбацкие общины жили в гармонии с дикими рыбами на протяжении всей известной истории. Долгосрочное выживание требует поддержания устойчивого равновесия между потребностями рыбаков и самих рыб. Совсем иначе обстоят дела в современном мире, где рыболовство служит не только для добычи пропитания, но и для извлечения прибыли.

В XX веке повсеместно полагали, что воды всего мира содержат неограниченный «запас» рыбы. Несколько лет назад я спас из кучи придорожного хлама старую книгу – «Животные мира» (Animal Life of the World), изданную в 1934 году, в год рождения моей матери. Автор, Г. Дж. Шепстоун, пишет: «Хотя рыбу ежегодно вылавливают в море миллионами тонн, все равно нет никаких признаков того, что этот склад когда-либо опустеет».

Почти так же говорили и о странствующем голубе. Но мы знаем, чем это обернулось. Господин Шепстоун не смог принять во внимание две тенденции, которые были уже достаточно очевидны в его время. Первая – стабильный рост численности людей на Земле. При прочих равных условиях этот рост выливается в больший объем потребления. Даже если бы потребление рыбы на душу населения осталось неизменным, в наши дни съедалось бы примерно втрое больше рыбы просто потому, что человеческое население Земли со времен издания книги утроилось.

Сегодня потребление рыбы резко выросло у двух самых многочисленных наций. Среднестатистический гражданин Китая ест в пять раз больше рыбы, чем в 1961 году, а среднестатистический индиец – вдвое больше. За полвека численность этих наций также возросла более чем вдвое. По данным Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН, в среднем один человек в 2009 году потреблял 18,4 килограмма рыбы, почти вдвое больше, чем в 1960-е годы. В Соединенных Штатах Америки потребление рыбы на душу населения осталось довольно постоянным, но все равно стоит говорить о значительном приросте, потому что стало больше самих американцев. Также мы скармливаем больше рыбы другим животным, которых едим сами.

Любое представление о том, что это увеличение потребления могло бы отражать рост численности популяций рыб – это иллюзия. Истинное положение дел прямо противоположно ей. Численность рыб во всем мире снижается, и количество исчерпанных рыболовецких угодий устойчиво росло с 1950 года.

Это ли не парадокс? Как люди могут есть все больше и больше рыбы, когда популяции рыб сокращаются? «Любой, кто думает, что возможен безграничный рост в статичной, ограниченной среде обитания [вроде океанов], – либо безумец, либо экономист», – язвительно замечает британский биолог и телеведущий сэр Дэвид Аттенборо. И здесь мы подходим ко второй тенденции, отсутствующей в расчетах Шепстоуна, – к устойчивому прогрессу технологий. Он полностью преобразовал коммерческое рыболовство. Сегодняшние суда могут отслеживать косяки рыбы с помощью сонара, спутниковой навигации (или GPS), датчиков глубины и подробных карт океанского дна. Некоторые задействуют наблюдательные самолеты, другие используют вертолеты. В море забрасываются сети из прочных и легких синтетических волокон, длиной в несколько километров. Кошельковые неводы длиной в 16 километров и глубиной 230 метров окружают косяки сардин, сельдей и тунцов у поверхности воды. Затем сеть стягивается в нижней части (образуя кошелек), чтобы ее можно было поднять на борт. При ярусном лове рыбы ярусы с 2500 или больше наживленными вручную крючками (некоторые из них тянутся более чем на 100 километров) взвешены в толще воды на разной глубине под поверхностью или могут быть снабжены грузилами и лежать на дне на глубине 0,8 километра. Огромные лебедки вытягивают улов на палубу.

Самый разрушительный и неразборчивый изо всех методов ловли рыбы – донное траление. Траулер напоминает газонокосилку, снабженную большой сетью с грузами, чтобы захватывать все, что она срезала. Эти сети, оснащенные тяжелыми металлическими роликами, волочатся по морскому дну на глубинах 0,8–1,6 километра, сгребая все на своем пути без разбора. Насчитывающие сотню лет кораллы, в том числе горгонарии, а также губки, создающие жизненно важную среду для нереста рыб, получают серьезные повреждения или разрушаются за один проход трала. Рыбы всех возрастов и размеров, а вдобавок к ним водоросли, анемоны, морские звезды и крабы, оказываются пойманными или гибнут. Знаменитый американский океанограф и лауреат премии TED Prize Сильвия Эрл уподобила траление «использованию бульдозера для ловли колибри».

Сами по себе рыболовецкие суда – уже не столько суда, сколько морские фабрики, оснащенные холодильным оборудованием и консервными линиями для сохранения улова. Когда количество груза достигает предела, они могут передавать улов приемно-транспортным судам, избегая бесполезной траты времени на возвращение в порт. Они остаются в море несколько недель или даже месяцев подряд. И великое множество этих судов-фабрик – более 23 000, весом по 100 тонн или больше – бороздит воды океанов мира.

Коммерческий лов рыбы в современную эпоху напоминает ловлю яблок в тазу с водой, только уже руками, а не ртом. У рыб нет шансов. Сегодня то, сколько мы берем, уже ограничивается не тем, сколько мы можем взять сейчас, а тем, сколько останется, чтобы взять потом.

Альтернатива лову диких рыб в море – выращивание их в неволе. Создание рыбных ферм (разновидность аквакультуры, включающей такие виды деятельности, как выращивание крокодилов ради кожи, культивирование двустворчатых моллюсков ради жемчуга и выращивание морских водорослей) – самая быстрорастущая в мире отрасль по производству пищи животного происхождения, прошедшая путь от 5 % общемирового производства рыбы в 1970 году до примерно половины от общего объема производства в наши дни. Аквакультура работает по тому же самому принципу, что и промышленное разведение наземных животных. Рыбы обычно содержатся в крайне скученном состоянии, получают богатый питательными веществами рацион, составленный для достижения максимально быстрого роста; за этим следуют забой и обработка для потребления людьми. Вместо клеток и клеточных батарей рыбы на фермах сидят в сетчатых садках в морской и пресной воде или же в расположенных на суше резервуарах или водоемах. На форелевых фермах плотность посадки может достигать двадцати семи рыб длиной по 30 сантиметров на объем воды, наполняющий одну ванну.

На первый взгляд аквакультура может показаться спасением для рыб в дикой природе. В реальности все гораздо сложнее. Как ни парадоксально, производство рыбы на промышленных фермах не уменьшает давления на дикие популяции рыб. Это происходит из-за того, что основная пища, скармливаемая рыбам на фермах… ну да, это рыба. Люди за обедом отдают предпочтение плотоядной рыбе, чей естественный рацион – рыба помельче. Большая часть мелкой, в том числе непромысловой рыбы, пойманной в морях (вспомните об анчоусах или сельди), поедается не людьми, а рыбами на фермах и промышленно разводимыми свиньями и курами. Более половины производимого во всем мире рыбьего жира скармливается разводимым на фермах лососям, и 87 % используется в аквакультуре. Сколько же рыб нужно для того, чтобы вырастить других рыб до товарного размера? Здесь бывает по-разному. Согласно одному анализу от 2000 года, требуется от 0,9 до 2,5 килограмма «кормовой рыбы», чтобы вырастить на ферме 450 граммов плотоядной рыбы вроде лосося, лаврака или обыкновенного тунца. Учитывая меньший размер кормовой рыбы, множество особей этих рыб должно использоваться для поддержания жизни разводимых на фермах видов.

Самая известная из неприметных кормовых рыб – вид, который вы, вероятнее всего, никогда не видели, не слышали о нем и почти наверняка не ели. Менхэден (это название фактически объединяет 2 рода, включающие в себя 7 видов семейства сельдевых) – это неброско выглядящая рыба, населяющая Атлантический и Тихий океаны. Эти рыбы, длиной около 30 сантиметров, с классической формой тела, вильчатым хвостом и блестящей серебристой чешуей, питающиеся планктоном, были бы подходящим типажом для статьи «Рыба» в иллюстрированном словаре. Люди ловят так много менхэдена, что историк культуры Х. Брюс Фрэнклин окрестил его «самой важной рыбой в море» в одноименной книге (The Most Important Fish in the Sea). Лимит на вылов атлантического менхэдена, наложенный в декабре 2012 года Комиссией по морскому рыболовству атлантических штатов США, уменьшил годовой улов 2013 года на 25 %, то есть на 300 миллионов особей. Об этом говорит предшествующий годовой улов по региону – 1,2 миллиарда особей менхэдена.

Как и треть мирового улова рыбы, менхэдены – не пища для людей. Название «менхэден» происходит от слова коренных американцев, обозначающего удобрение. Их коммерческое использование сведено к получению жира и кормовой муки. Жир менхэдена, выжатый из высушенных рыб, используется в косметике, производстве линолеума, добавок к здоровому питанию, смазок, маргарина, мыла, инсектицидов и красок. Большая часть муки из менхэдена – продукт помола высушенных рыбьих тел – скармливается промышленно разводимой домашней птице и свиньям; некоторая часть также идет на производство кормов для домашних животных и для кормления рыб на рыбных фермах. Только одна из компаний, Omega Protein, по состоянию на 2010 год использовала шестьдесят одно судно, тридцать два разведывательных самолета и пять производственных объектов – и все это исключительно для переработки менхэдена в деньги.

Пока дикие рыбы скармливаются рыбам на фермах, последние попадают в меню кое у кого другого: у морских вшей. «Морские вши» – это собирательное название для многих видов паразитических рачков, которые прикрепляются к телам рыб и других морских существ и питаются их живыми тканями. В дикой природе морские вши обычно не представляют значительной угрозы. Но в искусственных условиях высокой скученности, где другая рыба-хозяин находится на расстоянии меньше десятка сантиметров, морские вши процветают. Поскольку они грызут слизь, плоть и глаза рыб, неспособных избежать встречи с ними, рай для морских вшей становится адом для рыб на фермах. Общий показатель смертности в пределах от 10 до 30 % при разведении рыбы на фермах считается приемлемым.

Сети, которые удерживают рыб в их морских садках, не препятствуют перемещениям грозных паразитов. В течение своей семимесячной жизни самка морской вши откладывает примерно 22 000 яиц, и они облаками расплываются на километры в окружающих водах, нанося ущерб и диким рыбам, которые оказываются в окрестностях ферм. Вшей считают причиной массовой гибели 80 % дикой горбуши на Тихоокеанском побережье Канады. Каскадный эффект оказал воздействие на все виды дикой природы, зависящие от лососей: на медведей, орлов и косаток. Скученность рыбы на фермах порождает и другие проблемы. Среди них вирусные и бактериальные болезни вроде инфекционного некроза поджелудочной железы (ИНПЖ), вирусной геморрагической септицемии (ВГС) и инфекционного некроза гемопоэтической ткани (ИНГТ), а также ядовитые химические соединения, используемые для их лечения, и концентрированные отходы жизнедеятельности рыб. Все они загрязняют окружающие воды, оказывая воздействие на аборигенных рыб и среду их обитания. Всего лишь одна ферма на озере Никарагуа, где выращивается тиляпия – самая популярная в Соединенных Штатах Америки, разводимая на фермах пресноводная рыба, – по воздействию на природу равна 3,7 миллиона кур, испражняющихся в воду. Множество рыб удирает с ферм через поврежденные тюленями или штормами сети, смешиваясь с рыбами из дикой природы.

Выращенные в неволе рыбы не только менее жизнеспособны – они еще и менее сообразительны, чем их дикие родичи. Мозгами, как и мускулами, нужно пользоваться, чтобы они развивались. Свободно живущие рыбы должны учиться искать добычу, распознавать ее и управляться с ней. Но лишенная стимулов жизнь в неволе ухудшает развитие и работу мозга. Когда выращенных на станции разведения рыб повторно отлавливают после выпуска в дикую природу, их живот зачастую пуст или заполнен неживыми объектами вроде плавающего мусора или камешков, похожих на гранулы, на которых они были выращены. Это неудивительно: молодые рыбы не имели ни единого шанса учиться тому, как жить в дикой природе. Есть определенный потенциал в том, чтобы применить к ним продуманный режим обучения в неволе. Зная о способностях рыб учиться путем наблюдения, специалисты по поведению рыб Кулум Браун и Кевин Лэланд использовали видеозапись другой рыбы, поедающей живую пищу, чтобы научить выращенных на станции разведения необученных лососей искать новые, живые кормовые объекты. Но весьма сомнительно, что обучение большого количества рыб, живущих в тесноте в неволе, окажется экономически или логистически осуществимой задачей.

Чтобы получить из первых рук некоторое представление о разведении рыбы на фермах, я посетил Институт пресных вод (Freshwater Institute, FI) – небольшое предприятие, занятое исследованием аквакультуры, затерянное в лесах Потомакского водораздела близ Шефердстауна в Западной Вирджинии. Меня принял Крис Гуд, высокий, приятный мужчина средних лет. Он был принят на работу в Институт пресных вод, завершив обучение по специальности ветеринара и получив степень доктора наук в Ветеринарном колледже Онтарио Гуэлфского университета в Канаде, где специализировался на эпидемиологии рыб.

Цель работы FI состоит в рационализации аквакультуры, в том числе в улучшении условий содержания выращиваемых на фермах рыб. Объемы работы института – значительно меньше, чем на типичной коммерческой рыбной ферме. Крис показал мне основное помещение, где находилось с дюжину цилиндрических резервуаров, напоминающих чаны пивоваренного завода. Шум машин и насосов был настолько громким, что мы должны были кричать, чтобы расслышать друг друга. В самом большом резервуаре – 9 метров в поперечнике и 2,6 метра глубиной – находилось примерно 4000–5000 молодых лососей в возрасте где-то четырнадцати месяцев, длиной примерно по 30 сантиметров. В смотровое окошко были видны массы зеленовато-бурых рыб, легко скользящих в вечном круговом движении. В тусклом свете поблескивали серебристые чешуйки.

Автоматизированные кормушки распределяли по резервуарам кормовые гранулы каждые час или два, в зависимости от установленного режима кормления. Мешки корма для рыб были сложены у стены помещения. Я взглянул на длинный список компонентов, который включал жир домашней птицы, рыбий жир, растительное масло и пшеничную клейковину. В нем не упоминалось никаких названий видов рыбы, но там почти наверняка был менхэден. Крис открыл мешок, так что я смог увидеть маленькие темно-бордовые шарики по полсантиметра диаметром, которые показались мне похожими на сухой кошачий корм. Я попробовал один из них. Консистенцией он напоминал твердый крекер из цельнозерновой муки. Вкус был слегка маслянистым и солоноватым, но все равно приятным.

Мы осмотрели маленькие чаны с сотнями пестряток, длиной от 2,5 до 5 сантиметров каждая. Мы обсуждали уродства челюстей, вспышки желудочно-кишечных расстройств, протоколы исследований и иерархию доминирования (у рыб, а не у работников). Наша экскурсия закончилась в конце здания, где рыб забивали. В FI убою предшествуют семь дней без пищи. Это нужно для очистки рыб от «привкуса», который может накапливаться в мускульной ткани рыб при некоторых системах выращивания и снижает их вкусовые качества для потребителей. Крис рассказал мне, что некоторых рыб-производителей, используемых для получения икры, морят голодом в течение семи или восьми месяцев, полагая, что это улучшает качество их икры. Он считает это отвратительным с точки зрения их здоровья.

Крис показал мне и резервуар-накопитель, в который рыбы помещаются непосредственно перед тем, как встретят свой конец. Это сооружение из нержавеющей стали примерно 2,5 метра в длину, прямоугольное с глубокого конца; его средняя часть сужается в воронку на рабочем конце. На воронку установлено пневматическое устройство, которое наносит оглушающий удар по голове рыбы, когда та вынуждена проплывать через воронку; одновременно с обеих сторон выскакивают острые лезвия, которые прорезают жабры для стока крови. Крис рассказал мне, что это устройство очень эффективно; в случаях, когда рыба не убита (например, когда она попадает в воронку не тем концом или кверху брюхом), рабочий у водостока за оглушающим устройством добивает ее ручной дубинкой по голове. Однако он признался, что медленный темп умерщвления на его устройстве помогает поддерживать равномерный темп забоя и что на крупных промышленных установках все может быть совсем по-другому.

Промышленные установки для убоя рыб – это нечто вроде искусства в убийстве. Большинство из тех огромных масс рыб, убитых ради нашего потребления, умирает совсем иначе. В открытом море один только улов кошелькового невода может содержать полмиллиона рыб, если это сельдь, а если это более крупный вид вроде перуанской ставриды (Trachurus murphyi), то сеть может содержать сотню тысяч рыб. Рыбы, пойманные таким образом, раздавливаются весом тысяч других особей, когда сеть затягивается и выбирается к поверхности воды, перед тем, как быть поднятой на борт. Иногда в кошельковый трал опускают погружной рыбонасос, чтобы засасывать рыбу, словно пылесосом, затем перемещать ее в водоотделители и далее в хранилища под палубу. Любая рыба, которая переживет эти события, с наибольшей вероятностью умрет от кислородного голодания, пока ее бесполезно раскрывающиеся жабры будут пытаться извлечь кислород из воздуха.

Если вы – рыба, попавшаяся на крючок яруса, то вы будете томиться наколотой часы, а иногда и дни, пока вас будут тянуть полтора километра или больше к палубе судна. Там, если вы еще не мертвы, вы, скорее всего, погибнете от удушья. Вам также придется выдержать укусы хищников, от которых, разумеется, вы не сможете спастись.

Рыбы, живущие глубже, сталкиваются с другой опасностью: с декомпрессией. Декомпрессия наносит ущерб рыбам в том числе потому, что их наполненные газом плавательные пузыри, призванные управлять плавучестью, расширяются, когда рыбу поднимают на поверхность. Когда плавательный пузырь раздувается, он давит на окружающие органы, что может вызвать нарушение их работы. Больше дюжины исследований, опубликованных между 1964 и 2011 годами, зафиксировали смертельные или сублетальные повреждения из-за декомпрессии у рыб, добытых в ходе промышленного лова или спортивной рыбалки. Вот этот омерзительный список: выворот пищевода (пищевод выпячивается наружу и вываливается через рот), экзофтальмия (выпирание глаз из орбит), артериальная эмболия (внезапная остановка кровотока из-за закупорки газовыми пузырями), эмболия почек, кровоизлияния, скручивание внутренних органов, повреждения или смещение органов, окружающих плавательный пузырь, и клоакальный пролапс – рыбий вариант геморроя.

Рыбам, выращенным в неволе, не приходится умирать от декомпрессии, раздавливания или попадания на крючок, но им от этого точно не легче. Сделанный в 2002 году обзор исследований убоя рыб показал, что степень страдания рыб является «очень сильной», когда они обескровливаются (обычно путем разрезания жабр острым ножом), обезглавливаются, помещаются в солевую или аммиачную ванну (с 1999 года запрещена в Германии как негуманный способ умерщвления угрей) или оглушаются электрическим током. Асфиксия, удушье на холоде, наркоз углекислым газом и бескислородные водные ванны классифицировалось как порождающие меньшие, но тем не менее «сильные» страдания. Некоторые из этих методов могут вызвать обездвижение, предшествующее потере чувствительности, что вызывает иллюзию, будто страдание прекратилось, когда оно еще продолжается. Смерть на льду не считается щадящей, потому что продлевает процесс удушения. При комнатной температуре взрослому лососю нужно около двух с половиной минут, чтобы потерять сознание, и одиннадцать минут, прежде чем прекратятся все движения, тогда как при температуре, близкой к точке замерзания, это продолжается гораздо дольше: больше девяти минут и более трех часов соответственно.

Если убивать выращенных в неволе рыб – это чуть лучше, чем убивать диких, то фермеры-рыбоводы как минимум знают, кого ловят. В дикой природе рыбаки не ловят исключительно то, что планируют поймать; сетям и крючкам все равно, кого они ловят. Нежелательные рыбы и другие животные, случайно пойманные в ходе погони за целевым видом промысла, называются «прилов». В коммерческом рыболовстве в прилов попадают все шесть видов морских черепах, множество морских птиц, в том числе альбатросы, олуши, водорезы, гагарки и буревестники, практически все виды дельфинов и китов, бесчисленные беспозвоночные, живые кораллы и конечно же огромный спектр видов рыб. Поскольку они – нецелевые, их обычно выбрасывают.

Прилов – это обычное, совсем обычное дело. Оценки того, сколько морских существ мы выбрасываем обратно в море как нежелательные отходы, сильно разнятся, но в любом случае ошеломляют. Просто попытайтесь представить себе весящую 90 000 тонн кучу морских существ, в большинстве своем мертвых. И это – ежедневный прилов, который мы выбрасываем за ненадобностью.

По данным Департамента рыбного хозяйства и аквакультуры Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (ФАО), ежегодные мировые показатели прилова упали с примерно 29 миллионов тонн в 1980-е до 7 миллионов тонн к 2001 году. Некоторую роль в этом могли сыграть более избирательные методы и усовершенствованные правила рыболовства, направленные на снижение прилова. Но это обманчивая тенденция. Оценки от 1994 и 2005 годов, которые, казалось бы, демонстрируют снижение, нельзя сравнить с достаточной степенью надежности, потому что они были рассчитаны совершенно по-разному. Кроме того, поскольку снизилась численность целевых видов, рыбаки просто сохраняли больше того, что раньше выбрасывалось за борт. Существ с более низкой ценностью, ранее выбрасывавшихся как мусор, сохраняют для питания людям или животным. Именно по этой причине квартет аналитиков дикой природы, главным образом из Всемирного фонда дикой природы, предложил расширить определение прилова, чтобы включить в него «неконтролируемый» прилов – нецелевые виды, которые, несмотря на это, сохраняются, но для которых не существует плана рационального использования. Согласно этому определению, прилов в настоящее время составляет 40 % от общемирового объема вылова рыбы.

Некоторые виды морского промысла более расточительны, чем другие. Печальнее всего знаменит своим количеством прилова промысел креветок. Поскольку креветки живут возле дна, их лов включает использование тралов, с которыми мы уже встречались раньше. Соотношения веса нежелательной рыбы и креветок составляет в среднем от 1:1 до 3:1 для промысла креветок на юго-востоке США. В целом в прилове на траулерах-креветколовах США было зарегистрировано 105 видов рыб.

У прилова есть коварные родичи – сети-призраки. Рыбацкие флотилии выбрасывают или теряют бесчисленное множество километров дрифтерных сетей из синтетических волокон и донных жаберных сетей ежегодно – в общей сложности примерно 640 000 тонн брошенных орудий лова, согласно недавнему анализу Всемирного фонда дикой природы. Эта призрачная угроза свободно дрейфует и продолжает ловить животных.

Основные жертвы – дельфины, тюлени, морские птицы и морские черепахи – становятся приманкой для других морских обитателей; некоторые из них также попадаются в ловушку, пока наконец под общим весом всех трупов сеть не погружается на морское дно.

Делается ли хоть что-нибудь, чтобы справиться с проблемами прилова и сетей-призраков? Да, и в этом удалось добиться некоторого прогресса. Принятие Акта по защите морских млекопитающих в 1972 году помогло сократить ежегодную смертность дельфинов в ходе промысла тунца в США с приблизительно полумиллиона до 20 000 голов. Дальнейшие меры в итоге привели к снижению смертности дельфинов примерно до 3000 в год к середине 1990-х годов. Но популяции дельфинов не восстановились, и речь только о промысле в одной стране. Во всем мире каждый год около 300 000 дельфинов и других мелких китов все еще гибнет, запутываясь в рыболовных сетях, и они остаются главным убийцей мелких китообразных.

Похожая ситуация сложилась с морскими птицами. Наживленные ярусы и тросы (ваеры, как их называют на траулерах) убивают около 100 000 альбатросов и буревестников в год. Затем в 2008 году британская некоммерческая организация «Рабочая группа по спасению альбатросов» (Albatross Task Force) в ходе экспериментальной проверки у берегов Южной Африки показала, что простая тактика привязывания розовых полос многоразового использования, которые, развеваясь, создают пугающий эффект, на ярусы и кабели (при затратах около двадцати двух долларов на судно) может сократить потери на 85 %. В соответствии с многосторонним соглашением по защите морских птиц открытого океана, такие простые устройства для отпугивания птиц в настоящее время рекомендуются для широкого применения во всей отрасли. Но альбатросы все равно остаются в беде: семнадцать из двадцати двух видов считаются уязвимыми, находящимися под угрозой уничтожения или на грани такового, а остальные пять классифицируются Международным союзом охраны природы как «близкие к уязвимому положению».

По словам, часто приписываемым И. В. Сталину, «смерть одного человека – это смерть, а смерть миллионов – только статистика». Когда перед нами предстают астрономические цифры, отражающие число животных, ставших жертвами нашего разграбления океана, мы боремся за установление эмоциональной связи с ними. Но если нам придется взаимодействовать с любым из тех дельфинов, альбатросов или, если уж на то пошло, с любой из безымянных рыб, которых влекут на смерть, мы должны узнать их как личностей. Они должны стать «кем-то», а не «чем-то».

Есть и другие способы понапрасну изводить морских обитателей. Добро пожаловать в мир охоты за акульими плавниками! Практика включает ловлю акул и отрезание их плавников, чтобы использовать их для супа, ценящегося в Китае и других местах Азии как деликатес.

Отрезание плавников акулам – занятие в равной степени жестокое и выгодное. Поскольку иметь дело с крупными, мускулистыми и острозубыми животными на скользкой палубе судна – опасная работа, убой их добавляет определенную долю риска. Поэтому из соображений скорости и «эффективности» рыбаки обычно отрезают у акулы плавники и бросают все еще живую рыбу (называя ее «бревном») за борт – умирать от потери крови, удушья или давления воды, потому что рыба без плавника медленно погружается в пучину.

Айрис Хо совместно с Международным гуманным обществом, в Вашингтоне, округ Колумбия, входит в постоянно растущее число активистов, борющихся за прекращение торговли акульими плавниками. Выросшая на Tайване, Хо не понаслышке знала о супе из акульих плавников еще до того, как занялась защитой животных. Веками акульи плавники были редкой блажью, доступной в основном императорам, и лишь в 1960-е годы прогресс в технологиях лова сделал их доступными более широкому классу потребителей. К 2011 году ежегодно уничтожалось ради плавников 26–73 миллионов акул.

В эру усиления пропаганды защиты животных и океана, которой способствует быстрое распространение информации через интернет, прекращение добычи акул ради плавников стало резонансным делом. Возглавляемая знаменитостями кампания милосердия WildAid получила поддержку со стороны Джеки Чана, Дэвида Бэкхема и звезды баскетбола Яо Мина. Уважаемый в своем родном Китае, Яо появляется в социальной рекламе, отказываясь от супа из акульих плавников, предлагаемого в ресторане, и убеждает других сделать то же самое. Международное гуманное общество сосредоточило свои усилия на кампаниях по привлечению внимания населения к этой проблеме, и маховик раскрутился. Китайские студенты разработали кампании, призванные повысить общественную осведомленность о проблеме. Один магазин Volmart в крупнейшем городе Китая демонстрировал фильм об акулах на телеэкранах в помещении магазина, а также спонсировал обязательства товарооборота «без акульих плавников». Как часть кампании по противодействию расточительности, китайское правительство сделало программное заявление против подачи блюд из акульих плавников на официальных мероприятиях.

Эти кампании возымели действие. WildAid сообщает, что в течение трех последних лет 85 % опрошенных китайских потребителей отказались от супа из акульих плавников. С конца 2014 года продажи акульих плавников сократились на 82 % в Гуанчжоу, который заменил Гонконг как центр торговли акульими плавниками в Китае; а два года спустя розничные и оптовые цены упали на 47 и 57 % соответственно. Многие коммерческие авиалинии прекратили перевозки акульих плавников, а гостиничные сети высшего класса убрали блюда из акульих плавников из меню.

Нам еще предстоит увидеть, как акулы переживут то, что наверняка можно расценивать как величайшую напасть, от которой когда-либо страдал их род с тех пор, как 450 миллионов лет назад появились их первые предки. Плавники акул – не единственный источник их бед. С 2000 года объем торговли акульим мясом вырос на 42 %, достигнув более чем 117 000 тонн. Несмотря на запрет отрезать плавники акул в море, в 2011 году Соединенные Штаты Америки экспортировали почти 38 килограммов акульих плавников. И горькой иронией выглядит наше восприятие акул как вселяющих ужас убийц, если отношение наших потерь от них к их потерям от нас составляет примерно 1 к 5 миллионам. Неудивительно, что некоторые исследователи акул ведут изыскания, нацеленные на прекращение лова акул.

Коммерческий лов рыбы, аквакультура, прилов, охота за плавниками – все это составляющие ловли рыбы ради денежной выгоды. А какого рода воздействие оказывает на рыб рыболовство как вид развлечения? Служба охраны рыбных ресурсов и диких животных США описывает спортивное рыболовство, в том числе ужение, как один из самых популярных в стране видов активного отдыха, которым в 2011 году занималось 33,1 миллиона лиц старше шестнадцати лет. Более десятой части всех людей на планете регулярно занимается рыболовством ради развлечения. Загляните в любой журнал по спортивному рыболовству – в Соединенных Штатах Америки их сейчас издается не менее тридцати, – и вы сразу увидите, что спортивное рыболовство представляет собой серьезный бизнес. В 2013 году Американская ассоциация спортивной рыбалки оценила в 46 миллиардов долларов суммы, потраченные рыболовами Америки на рыбацкое оборудование, транспорт, жилье и прочие сопутствующие расходы.

Несмотря на то что экономическая нерациональность и жестокость коммерческого рыболовства признается все шире и шире, спортивное рыболовство продолжает считаться безобидным занятием. В качестве остроумного момента сцены рыбалки часто появляются в рекламе лекарственных препаратов, поселков для престарелых и прочих товаров и услуг, не имеющих ничего общего с рыболовством.

Но правда ли ужение рыбы – такое уж милое занятие? Сомневаюсь, что рыбы так думают. Быть подцепленным крючком и насильственно перенесенным в среду, которая вызывает удушье, – это явно не похоже на то, что любой из нас выбрал бы для мирного полуденного отдыха. Если вы когда-нибудь пробовали вынуть стандартный крючок с бородкой изо рта рыбы, то должны знать, что бородка там сделана не просто так и цель ее состоит вовсе не в том, чтобы сделать жизнь для рыбы легче. Эта маленькая шпора может причинять вред тканям головы рыбы, даже когда крючок удаляется аккуратно, а особенно – если его вырвать с силой. Я еще помню тот хруст, что раздавался, когда я вытаскивал их своими неопытными руками во время недолгой рыбацкой карьеры в детстве. Какая часть морды рыбы окажется проколотой, когда рыбак подсекает, почувствовав поклевку, – это главным образом дело случая. Повреждение глаза крючком – на удивление обычное дело, заслужившее упоминания во множестве исследований рыбалки. В ходе изучения лососевых рыб, обитающих в ручьях, из каждых десяти вытащенных на сушу рыб одна получала повреждение глаза, достаточно серьезное, чтобы считать вероятным причинение долговременного или постоянного ущерба зрению.

В настоящее время у рыболовов есть возможность использовать крючки без жала, которые можно либо купить, либо сделать такими при помощи плоскогубцев. Крючки без жала, вероятно, появились в Великобритании, где практика рыболовства «поймать и отпустить» осуществлялась на протяжении века, чтобы сберечь от исчезновения многие виды в интенсивно облавливаемых водах. Извлечение крючка происходит значительно легче, если он без бородки, и зачастую это можно сделать, не вынимая рыбу из воды.

Крючки – это не единственное, что несет смерть и ранения рыбам. Влажный защитный слой слизи, покрывающий чешую несчастного существа, может повреждаться руками, рыболовными сачками и инструментами для извлечения крючка, что делает рыбу более уязвимой к болезням. Рыболовные сачки причиняют повреждения, разнящиеся от значительных ссадин на плавниках до потери чешуи и слизи, что приводит к показателю смертности от 4 до 14 %. Возбудители болезней также поджидают своего часа. В ходе исследования 242 большеротых окуней, пойманных на соревнованиях по рыбной ловле и содержавшихся в погруженных в воду клетках в течение четырех дней наблюдений, у 42 из 76 рыб с поврежденной кожей были обнаружены четыре вида болезнетворных бактерий. Еще 8 % погибли до того, как были взвешены в неволе, и далее еще 25 % – в течение периода содержания в клетках, доведя общий показатель смертности до одной трети, то есть как минимум некоторые из инфекций были смертельными.

Наконец, можно было бы подумать, что спортивное рыболовство не приводит к повреждениям из-за декомпрессии, которым подвергаются рыбы, пойманные в ходе глубоководного коммерческого промысла. Фактически же некоторые из рыб, добытых в ходе спортивной рыбалки, пойманы на глубине, достаточной для причинения повреждений из-за декомпрессии во время принудительного вываживания рыбы на поверхность. Однако рыба обычно выживает, если быстро возвращается на глубину, и существуют приспособления, позволяющие это сделать, например корзина с грузом, которую можно опустить на глубину и открыть при помощи веревки, и промышленно производимые «спускатели для рыбы».

Не важно, был улов добыт в ходе коммерческого промысла или спортивной рыбалки, но, когда мы едим рыбу, мы едим представителя живой природы. Поскольку люди предпочитают вкус крупных хищных рыб вроде тунцов, груперов, меч-рыбы и скумбрии, тенденцией рыбного промысла была охота за этими видами. В течение XX века люди сократили биомассу хищных рыб более чем на две трети, и в значительной степени это тревожное снижение произошло после 1970-х годов. Сильвия Эрл отзывается об этом так: «Думайте обо всем, что есть в продаже на рыбном рынке, как о мясе диких животных. Это орлы, совы, львы, тигры, снежные барсы океана».

Возможно, ни одна рыба не иллюстрирует наше потребление диких хищников лучше, чем тунцы. Есть тунца – все равно что есть тигра. Как и тигры, тунцы – это харизматичные хищники высшего порядка. И, как и тигры, тунцы – крупные животные: самые крупные особи обыкновенного тунца превосходят размерами самого крупного тигра, достигая почти трех метров длины и 680 килограммов веса. Мускулистый, мчащийся во весь опор тунец движется с такой же скоростью, как тигр, прыгающий из засады. Находясь на вершине пищевой пирамиды, тунцы требуют много энергии для поддержания роста и жизненных функций тела. Тунец съедает столько же кормовых животных (главным образом рыбы, но также кальмаров и некоторых ракообразных), сколько весит сам, каждые десять дней. Но пирамиды банок консервированного тунца, высящиеся на полках продуктового магазина, – одна из причин того, что многие из видов рыб, ставших объектами коммерческого промысла, находятся в беде. Обыкновенный и тихоокеанский голубой тунцы находятся в особой опасности: по некоторым оценкам, их популяции сократились с 1960 года на 85 и 96 % соответственно.

Одна из причин скорого вымирания – то, что все редкое становится ценнее, а значит, дороже как товар. Сегодня одного обыкновенного тунца можно продать более чем за миллион долларов. В пересчете на свой вес он стоит вдвое дороже серебра, и это огромный стимул для рыбаков, ведущих коммерческий промысел.

Помимо представителей живой природы, вместе с рыбой мы едим и кое-что другое. Плоть рыбы – это один из самых потенциально загрязненных пищевых продуктов. Вода течет из верховий рек в низовья. Загрязнения попадают к живым организмам, находящимся в начале пищевых цепей, а затем концентрируются путем биоаккумуляции по мере продвижения дальше по пищевой цепи и оказываются в итоге в тканях хищников высшего порядка. Из 125 000 новых видов химических соединений, появившихся в ходе промышленной революции, 85 000 были обнаружены в рыбе. Хорошо известно, что некоторым группам населения, в особенности беременным и кормящим женщинам, а также маленьким детям, советуют ограничить потребление рыбы, чтобы избежать риска отравления ртутью и другими вредными химическими веществами. По мнению врача Майкла Грегера, доктора медицины, автора книги «Как не умереть» (How Not to Die) и владельца популярного веб-сайта NutritionFacts.org, потребление рыбы – основной источник ртути, диоксинов, нейротоксинов, мышьяка, ДДТ, путресцина, полихлорированных дифенилов (ПХД), полибромированных дифенилэфиров (ПБДЭ) и рецептурных лекарственных препаратов. Среди нежелательных последствий, которые могут вызывать у нас эти загрязнители, – снижение интеллекта, уменьшение числа сперматозоидов, увеличение количества симптомов депрессии, беспокойства и стресса, а также более раннее наступление половой зрелости^, .

Пока ничто из всего этого не оказало влияния на политику или поведение. Напротив, в течение ряда лет людей в развитых странах призывали увеличить потребление жирной рыбы как минимум вдвое-втрое. Главная проблема этого совета, помимо того факта, что существуют более безопасные источники омега-3 жирных кислот, чем рыба (например, льняное семя и грецкие орехи), – он игнорирует то, что питание людей рыбой не вписывается в концепцию «устойчивого развития» даже при текущем уровне потребления.

Это не только проблема окружающей среды, это – географическая проблема. Общие последствия растущего спроса на рыбу и проблем рыболовства заставляют развитые страны вроде США, Японии и членов Европейского союза увеличивать импорт из стран развивающихся. Дополнительное давление, оказываемое на прибрежные рыболовецкие угодья этих стран, лишает местных жителей важного источника белка ради обитателей развитых стран, среди основных проблем которых – переедание и недостаток физической активности.

Став свидетелем резкого сокращения численности популяций рыб, случившегося в течение ее жизни, Эрл приняла личное решение прекратить их есть. «Спросите себя вот о чем, – говорит она. – Что для вас важнее: потреблять рыбу или считать, что ее роль в нашем мире существенна?» Не важно, ловим мы целенаправленно или случайно, но ущерб, причиняемый нами морским обитателям, огромен. Проведенное в 2015 году совместное исследование Всемирного фонда дикой природы и Лондонского зоологического общества пришло к выводу, что популяции рыбы за период между 1970 и 2012 годами сократились вдвое. Популяции некоторых видов, коммерческая эксплуатация которых была наиболее интенсивной, в том числе группы, включающей тунцов, скумбрию и пеламиду, сократились почти на 75 %.

Легко осуждать жестокость и расточительность, правящие бал в индустрии коммерческого рыболовства. Но потребители должны осознать и свое соучастие в этом деле. В любой экономике спроса и предложения спрос – это топливо, которое заставляет работать машину предложения. Когда мы едим рыбу, мы финансируем ее ловлю. Но есть ли хорошие новости для рыб? Да. На протяжении последней четверти века мы начали проявлять беспрецедентный интерес к животным как к объекту морального отношения и экологического значения, и рыбы наконец заслужили внимание. «Если животное обладает сознанием, то оно должно быть включено в моральный круг», – говорят пять авторов из области ветеринарных, теологических и философских дисциплин в статье 2007 года, посвященной этике выращивания рыбы на фермах. На основании четких свидетельств в пользу того, что рыбы могут ощущать боль, мы можем сделать вывод о том, что имеющиеся сомнения все же лучше толковать в их пользу.