Когда Хома наконец перестал вглядываться в мрачные тени на потолке под залихватский храп атамана и чумаков, он наконец заснул тяжелым, мучительным сном. Снилась ему непроглядная чернота, озаряемая яркими внезапными вспышками, и стены, залитые густой бурой кровью. Ворочаясь во сне, бурсак ощущал странное тяжелое прикосновение, словно кто-то незримый и большой сжимал его горло, вдавливая в пол. Когда ощущение стало невыносимым, Хома проснулся.

В ужасе открыв глаза, он вначале не увидел совсем ничего. Испугавшись, что ослеп, Хома попробовал встать, но тело не слушалось его. Часто моргая, он пробовал глубоко дышать, но легкие словно полыхали огнем, кислорода не хватало, перед глазами плыли яркие круги. Противная слабость разлилась по всему его телу. Вдруг, разрезав ночную тишину спальни, из коридора раздался отчаянный вопль.

Невероятным усилием парень медленно встал на ноги. Голова закружилась, и он схватился за стену, чтобы не упасть. Стена пульсировала под его рукой и была горячей, будто раскалилась от солнца.

«Какого еще солнца?!» – подумал он и в страхе отдернул руку, наконец различив в темноте силуэт кровати. Кровать была пуста. Атамана на ней не было. Приглядевшись, Хома понял, что он в спальне один.

Ужасный крик повторился, превращаясь в протяжное, жуткое завывание. В коридоре послышался топот ног, лязг металла. Через распахнутую дверь промелькнули темные силуэты. Они были чернее, чем сама темнота. Поведя руками, он стал на ощупь выбираться из спальни. Неожиданно в коридоре раздался выстрел. Вскрикнув, кто-то рухнул перед дверью, преградив Хоме выход. Приглядевшись, он опознал одного из чумаков. Глаза чумака глубоко ввалились. Он был мертв. Отпрянув от него, бурсак стал вглядываться во тьму широкого коридора.

Что-то невообразимо страшное творилось вокруг. Словно обезумевшие, между колонн бегали чумаки, размахивая саблями, рубя перед собою воздух и прицеливая ружья в кого-то.

Кто-то раненый лежал на полу, слабо шевелясь и тихо постанывая.

Ударившись о дверь перед Хомой, рядом с ним, пронесся Свирид. Вместо глаз у чумака зияли окровавленные пустые глазницы. В руках он держал расплывшиеся белки глаз.

«Он вырвал себе глаза,– пронеслось у Хомы в голове.– Пресвятая Богородица! Он ВЫРВАЛ СЕБЕ ГЛАЗА!»

Оставаться на месте становилось все опаснее. Уже не раз кто-то грубо толкал Хому или поднимал на него ружье по ошибке, но бурсак чудом успевал отскочить во мрак спальни. Самое ужасное было то, что он никак не мог понять или разглядеть, с кем же сражались чумаки, но буквально кожей ощущал витающее в воздухе зло. Казалось, даже черные стены замка гудели, осуждая, ненавидя тех, кто вторгся в него.

Выставив вперед руки, чтобы случайно не столкнуться с кем-то в темноте, парень сделал рывок и нырнул за круглую колонну.

В темноте все так же слышались крики, стоны, топот и шум сражения. Не понимая, что делать дальше, Хома глубоко вдохнул и осознанно погрузился в бесконечное нечто. Его тело стало проваливаться и…

Сухой ветер обвивал его лицо, стало светло. Откуда именно лился этот ровный, холодный свет, понять было невозможно. Казалось, он проникал отовсюду и ниоткуда одновременно. Звуки и запахи враз пропали. Тело налилось силой и энергией. Он ощутил внутри себя жгучую ненависть и желание убивать. Руки как будто бы стали мощнее и покрылись густой темной шерстью. Испытав это знакомое уже, приятное чувство, Хома кровожадно улыбнулся и огляделся по сторонам.

Вокруг него простирался все тот же замок. Только стены его теперь были не густо-черными, а серыми, как и все вокруг. Они непрерывно шевелились, изменяясь. Из стен то и дело выглядывали мерзкие существа, похожие на бестелесные безглазые тени с огромным ртом, напоминавшим глубокую воронку. Протягивая из стен руки с длинными кривыми пальцами, существа приближали к нему плоские головы, жадно всасывая воздух. Неожиданно закачавшись, Хома почувствовал, как от него словно оторвалась небольшая часть души, залетев в ближайшую воронку. Он бессильно упал на колени. Тогда одно из существ ликующе склонилось над ним. Оно иссушало его каким-то неведомым образом. Силы его уходили, кровь покидала тело.

Ни боли, ни слабости, ни страха бурсак не почувствовал. Сосредоточившись, он закрыл глаза.

Глубоко вдохнув, Хома огляделся по сторонам. Затхлый противный смрад вперемешку с запахом пороха ударил в нос. Глаза вновь едва различали в темноте черные силуэты. Выстрелы и крики раздавались все реже. На полу уже лежало три тела. Бессильно падая на колени, чумаки роняли сабли и в ужасе хватались за головы, словно сходили с ума. Ощущая чудовищную слабость, Хома вдруг понял, что происходило с остальными. Также он вдруг понял, что на него замок действовал гораздо слабее, чем на них.

Потянув за веревочку, бурсак вытащил наружу амулет и благодарно погладил теплый камень, зажав между пальцами. Яркий голубой свет озарил коридор.

Вскинув головы, чумаки медленно, с болезненными стонами поползи на него. Не ожидая такой реакции, Хома поскорее спрятал амулет и стал пятиться назад, к широкой лестнице на первый этаж, пока в темноте не наткнулся спиною на кого-то или что-то.

Молясь про себя о том, чтобы не умереть мгновенно, парень резко отскочил в сторону.

Сурово глядя на него, на лестнице застыл удивленный Язва с саблей в руках. Пухлое лицо чумака было помятым. Вероятно, он так глубоко спал, что пропустил все происходящее. Тучный Язва был бледным и напуганным, но явно держался лучше остальных.

Пристально оглядев Хому, он хрипло спросил без обычной злобы и неприязни:

– Ты понимаешь, что здесь происходит?

Позади бурсака снова раздался выстрел.

– Что за черт?! – Язва в ужасе пригнулся и вытаращил глаза за спину парню.

Оглянувшись, Хома увидел чумака, сидящего у стены. Точнее то, что от него осталось. Подбородок и часть головы превратились в бесформенное месиво, кровь с мозгами разметались по черным блестящим стенам замка. Тяжелое ружье с грохотом упало на пол подле него.

– Застрелился,– в отчаянии прошептал Хома.

Вглядевшись в блестящую темную стену позади чумака, бурсак увидел, как кровь и мозги стали быстро впитываться, пока не исчезли без следа. Стена снова стала чистой и гладкой.

– Казимир что, застрелился?! – потрясенно прошелестел Язва, хватаясь за голову.– Что здесь происходит?!

– Это замок! – в ужасе выкрикнул парень неожиданно тонким голосом.– Черный камень высасывает из нас кровь и силы! Те, кто не выдерживает, сходят с ума!

– Да как же это… – Язва попятился от него и чуть не упал, скатившись с лестницы.

– Скорее! Нужно уходить! – бурсак ринулся вниз.– Или мы тоже умрем.

– Погоди! – трусливо выкрикнул чумак и полетел через три ступени вниз, опережая Хому.

Бурсак, боясь рухнуть и покатиться по лестнице, более осторожно двигался на ватных, подкашивающихся ногах. Ужас и паника подгоняли его, но бежать быстрее Хома все равно не мог.

Не помня как, парень добрался до двери в темноте. Облокотившись на нее спиною, держа саблю в руках, возле двери сидел изможденный Братислав, худой как щепка. Различив в темноте силуэт Язвы, оторопело уставившегося на него и не знающего, что делать, атаман слабо улыбнулся сухими губами. Его лицо было мертвенно-бледным и осунувшимся, движения медленными и заторможенными.

– Братислав! Как ты? – Язва взволнованно склонился над атаманом, но тот, казалось, не понимал его вопроса.

Дернув дверь, Хома вдруг в ужасе осознал, что она не открывается.

– Заперто… – вяло прошептал он.

– А ну-ка, погоди,– Язва испуганно поглядел на Хому и, отодвинув атамана, как маленького непонятливого ребенка, который к тому же все время норовил повалиться в сторону, ударил плечом по двери. Она не поддалась. В страхе Хома налег на дверь вместе с ним. Она не сдвинулась даже на миллиметр. Осознав, что они в ловушке, так как ужасающий черный камень был повсюду, бурсак в отчаянии бросился к окну. Ощупав крепкие решетки, Хома понял, что у них нет никаких шансов выбраться из замка. Они останутся здесь и умрут вместе с остальными.

Застонав, Язва пошатнулся и опустился на пол возле атамана, который беспомощно свесил голову на грудь, пуская слюни на кафтан. Чувствуя слабость и тошноту, бурсак медленно присел, стараясь не касаться опасной стены.

Стрельба и лязг металла между тем стихли. В тишине из темноты раздавались лишь жалобные стоны и хрипы, которые с каждой минутой становились все слабее.

Сердце парня бешено стучало от ужаса, но он чувствовал, как оно постепенно замедлялось, словно становилось слабее.

«Еще немного, и амулет не поможет. Я скоро умру» – эта мысль совершенно не тревожила бурсака, но где-то далеко жужжала досада, что смерть оказалась такой нелепой. Все последние дни своей жизни Хома опасался, что его растерзает, разорвет на куски кровожадная страшная нечисть, но вместо этого его медленно убивал проклятый черный камень, от которого нельзя было убежать и с которым невозможно было сражаться.

– Черный камень… черный камень… – вяло повторял парень, и вдруг его осенило.

С трудом поднявшись, Хома прошагал на тяжелых ногах мимо атамана, глаза которого были ужасающе выкачены, а изо рта густо шла пена, и склонился к Язве. Чумак тяжело и часто дышал, в страхе тараща глаза, но в целом пока держал себя в руках.

– Я знаю, что нам делать,– прошептал ему Хома в самое ухо.– Вставай, мы должны идти.

Тучный Язва, поднимаясь, оперся на Хому, и бурсак едва не упал на пол.

– Нам нужно в служебную часть замка,– он махнул рукою туда, где в темноте начинался узкий коридор на половину прислуги.

Язва непонимающе поглядел на него, и тогда Хома поспешил объяснить:

– Ты помнишь, в служебной части нет черного камня, только известняк. Ты же сам говорил.

По-прежнему слабо понимая, Язва хрипло и беспомощно попросил:

– Надо взять с собою Братислава.

Хома кивнул, соглашаясь. Обхватив атамана за тонкие руки, они подняли его с двух сторон. Тело Братислава казалось совершенно невесомым. Длинные ноги волочились по полу. Пробираясь на ощупь в темноте, Хома и Язва внесли атамана в узкий коридор.

Боль крутила им мышцы, жажда иссушала горло, но они из последних сил молча шли. Трясущейся рукою Язва вынул нательный крест и, поцеловав его, оставил поверх рубахи. Дрожа всем телом, бурсак громко, как только мог, запел молитву, знаменуя себя крестом:

– Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его. Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением, и в веселии глаголющих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняяй бесы силою на тебе пропятаго Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшаго и поправшего силу диаволю, и даровавшаго нам тебе Крест Свой Честный на прогнание всякаго супостата. О, Пречестный и Животворящий Кресте Господень! Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицею и со всеми святыми во веки. Аминь.

Ничего не различая перед собою, Хома упрямо переставлял непослушные ноги, слыша лишь тяжелое дыхание, уже не различая, чье оно, чувствуя кислый запах пота и плесени.

Не в силах идти дальше, Язва то и дело останавливался, испуганно таращась по сторонам, и каждый раз Хома убеждал крепкого, тучного чумака сделать новый шаг. И снова пел молитву. Пусть Язву и не защищал амулет, как бурсака, но чумак стойко держался, хотя с каждой минутой становился все бледнее.

Невероятными усилиями они одолели коридор и увидели перед собой множество дверных проемов.

– Туда,– тяжело прохрипел Язва, который был уже совсем плох, указав куда-то в темноту. С тревогой поглядев на него, Хома перевел взгляд на атамана: глаза Братислава были плотно закрыты, голова закинута назад. Из раскрытого рта вывалился сухой белый язык. Сделав еще одно усилие, бурсак упрямо потянул их за собою.

Наконец впереди показалась лестница, ведущая куда-то вниз. Из последних сил Хома ринулся туда, и, развернувшись боком, они, держа атамана под руки, медленно зашли на узкие ступени. Громко захрипев, Язва, который шел первым, вдруг оступился, и они покатились вниз, толкая друг друга, больно ударяясь ребрами о ступеньки.

Когда Хома наконец очутился в самом низу, тело атамана с легкостью тряпичной куклы рухнуло на него. Глубоко вдохнув, Хома раскрыл глаза и увидел, что Братислав мертв. Его бледно-голубое лицо исказила уродливая смертельная судорога.

Рядом с парнем, закатив глаза, лежал здоровенный Язва. Его толстый живот часто вздымался. Крупные руки чумака мелко подрагивали, изо рта шла густая пена.

В отчаянии оглядевшись, бурсак увидел, что они находятся в тесном помещении, заваленном разным хламом и тряпками. Их больше не окружали ужасные черные стены. Сквозь пыль и плесень со стены проглядывал бледно-желтый известняк.