Хома тревожно спал. Сон его был неприятным, сновидение – отрывочным. Ему снилось, что все тело вдруг покрывается темной шерстью, а сам он растет и растет, пока не становится выше людей, выше хат, выше самых высоких деревьев. Загребая огромными волосатыми лапищами лошадей, людей и незнакомых существ, с разными мордами, харями и цветом шерсти, он с жадностью забрасывал их в свою распахнутую пасть и глотал, не жуя. Уткнувшись макушкой в белые облака, Хома сожрал уже, должно быть, целый город людей, целый лес зверей и целую пещеру странных зеленых существ, но никак не мог насытиться.

Помимо чудовищного неутоляемого голода, он чувствовал еще и пронзительный холод. Словно ледяная стужа сковала его огромное тело.

Поглядев на облака, разлетающиеся вокруг его головы нежнейшей россыпью, Хома решил, что в том, что он замерз, нет ничего удивительного, ведь он находится так высоко, и здесь, несомненно, должно быть холодно.

Вдруг колючий, неприятный ветер с силой ударил ему в лицо, и он почувствовал, как постепенно стынет его сердце. Желая спасти сердце, Хома одним быстрым движением вырвал его из груди и зажал в волосатой лапище. Несмотря на это, сердце становилось все холоднее, все тверже, превращаясь в камень изо льда, до тех пор пока не засветилось ровным, почему-то пугающим голубым светом.

В ужасе вскрикнув, парень открыл глаза. Стояла студеная ночь. Он лежал, спрятавшись от пронизывающего настырного ветра за бричкой, которая когда-то принадлежала ему, на земле между двух деревьев, накрывшись грубой холстиной, как всегда, в стороне от чумаков. Засыпая, бурсак был так изможден, что даже не подстелил ничего себе под голову, так что не было ничего удивительного в том, что он так сильно продрог. Конечно, всегда можно было заночевать возле чумачьего костра, но Хоме не нравилось засыпать рядом с этими людьми. Уходя подальше, он предпочел бы, чтобы его задрал случайно забредший в их лагерь дикий зверь, чем прирезал грязным кривым ножом один из этих разбойников.

Вот и сейчас Хома лежал между деревьями, в отдалении, укрывшись от возможных недружелюбных взглядов, ожидая, что, если кто-то из козаков все же решит к нему подобраться, он услышит и проснется.

Положив руку на живот, бурсак почувствовал, что его зипун почему-то распахнут, хотя он точно помнил, что застегивал его, перед тем как уснуть. Вглядевшись в темноту, Хома увидел, что возле него на корточках сидит атаман и перебирает страницы тетради характерника.

Дернувшись и выругавшись про себя, парень схватился за грудь: «Как же это?!»

– Ты слишком крепко спишь,– криво ухмыльнулся Братислав, задумчиво пытаясь что-то разобрать в записях в полумраке. Атаман был полностью одет, как всегда при оружии, глухо застегнут на все пуговицы, будто и не спал этой ночью.– Так можно и вовсе не проснуться, ты знаешь.

Вынув из-за пазухи мешочек с червонцами (который, Хома готов был поклясться, лежал в кармане его шаровар, когда он засыпал), атаман взвесил его на ладони и бросил бурсаку.

Уставившись на мешочек, парень непонимающе замотал головою: «Зачем Братислав отнял его и отдал обратно?»

Приглядевшись повнимательнее, Хома заметил, что атаман быстро дышал, словно запыхался, и был необычно оживлен. В траве неподалеку от них блестело густое пятно крови, из-под куста выглядывали чьи-то стоптанные сапоги.

– Это тебе не семинария,– вполголоса насмешливо промолвил Братислав и, отцепив от пояса Хомину саблю, поднялся и передал ее бурсаку.– Здесь нельзя беззаботно спать. Здесь нужно зарабатывать серебро и червонцы.– Губы атамана озарила кровожадная ухмылка, от задумчивости не осталось и следа.

Крепко сжимая рукоять сабли, заляпанной в чьей-то крови, Хома в ужасе оглядел ее. И тут до него дошло. Он понял, что, пока спал, кто-то пытался его обокрасть и, возможно, даже убить. Только этому кому-то вдруг помешал Братислав.

Не зная, что ответить, бурсак взволнованно поглядел на тетрадь в руках атамана.

– Любопытная вещица,– поймав его взгляд, Братислав захлопнул пухлую тетрадь и убрал за пазуху.– Я бы с радостью оставил ее себе насовсем, но не могу, ты спас мне жизнь,– равнодушно поглядев на куст, атаман прибавил: – Только знай: я тебе больше ничего не должен. С этой минуты ты сам.

Бурсак понимающе кивнул, и атаман поднялся с земли, легко зашагав в предрассветных сумерках. – Да.– Неожиданно Братислав обернулся.– С завтрашнего дня ты свободен.

При этих словах Хома чуть было не запрыгал от счастья, но сдержанно ответил:

– Спасибо.

– Жаль с тобой расставаться,– грустно улыбнувшись, прибавил атаман.– Везучий ты. Мне такие очень нужны в отряде. Ты точно хочешь уйти? – в его голосе послышалась слабая надежда.

Не раздумывая парень кивнул.

– Ну, как знаешь,– прибавил Братислав.– Только до северного шляха советую тебе идти вместе с нами. До него по местности пролегает много чумацких троп, сам понимаешь…– многозначительно прибавил он. – Дальше путь свободен. Это всего сутки пути, а твоя тетрадь пусть пока побудет у меня,– атаман похлопал по кольчуге.– Так сохраннее.

Подумав, бурсак снова кивнул, опасаясь разгневать атамана и заставить его передумать. И, поднявшись, поспешно перелег на новое место, подальше от трупа.

Братислав ушел. До самого утра Хома так и не сомкнул глаз, бесконечно ворочаясь и вздыхая. Ему никак не удавалось нагреть под собою промерзшую почву. А еще он тревожился о том, что же скажут чумаки, когда обнаружат одного из своих товарищей мертвым.

Наутро, когда выяснилось, что пропал один из чумаков, и его застывший за ночь труп, разумеется, вскоре нашли неподалеку от того места, где накануне засыпал Хома, разгорелась жуткая брань. Мгновенно усмирив всех обещанием, что каждый, кто не заткнется, окажется рядом с трупом, Братислав позволил чумакам наспех похоронить своего, и они, кидая на Хому злобные угрожающие взгляды, двинулись в путь.

Поначалу отряд скакал молча. С трудом поспевая на своей серой кобыле за черным жеребцом атамана, бурсак по-прежнему на всякий случай держался возле него. Постепенно приноровившись сидеть в седле подолгу, Хома, несмотря ни на что, чувствовал себя странно счастливым, мечтая, как наконец расстанется с чумаками и вернется в гимназию. Он отлично понимал, что Братислав намеренно не вернул ему тетрадь, зная, что она ему нужна. Это была еще одна попытка атамана удержать его. Тем не менее, преисполненный надежд на скорое освобождение, Хома даже перестал испуганно озираться на чумаков и ловить их недобрые взоры.

«Ежели они не убили меня сегодня утром, то теперь навряд ли убьют»,– размышлял парень. Братислав угрюмо скакал вперед, уставившись на пыльный шлях перед собою в поисках каких-то ориентиров на местности, известных только ему. Примерно на полпути, подъезжая к тому месту, где Хоме разрешено было покинуть отряд, атаман неожиданно для всех, не сказав ни слова, свернул со шляха на заросшую тропу.

Чумаки направили лошадей за ним. Но догнать его было не так-то просто: оставив тропу, черный жеребец атамана с легкостью скакал по холмистой местности, преодолевая кусты и овраги, и несся так быстро, что остальные лошади едва поспевали за ним, не говоря уже об обозе, который и вовсе почти не двигался с места.

Хома на своей неуклюжей серой кобыле безнадежно отстал. Подгоняя лошадей, Язва и Демьян все же настигли атамана и, замахав руками, чтобы он сбавил скорость, потребовали объяснений. Сердито поджав губы, Братислав лишь коротко стрельнул в них черными глазами и что-то прорычал. Ветер донес до Хомы обрывки фраз: «…если… не доверяете… можете немедленно убираться прочь…»

Чумаки упрямо вскинули подбородки, став еще мрачнее, но с этого момента молча следовали за атаманом.

К счастью, холмистая местность вскоре закончилась, и отряд выехал к большому селу. Отослав двоих чумаков за отставшим обозом, Братислав решил отправиться на разведку.

Типичное для этих земель многонаселенное село. Но одно существенное отличие у него все же было, и очень скоро Хома его увидел.

На холме, прячась за сизым полотном тумана, возвышался удивительной красоты изящный замок в европейском стиле. Вокруг замка был выкопан ров и раскинулась густая зеленая роща, наверняка искусственно высаженная для красоты и благоустройства. Выглядел замок впечатляюще: остроконечные башни, тонкие и невесомые, изящные черные стены, ярко блестевшие на солнце, но при этом прочные и надежные. Замок производил впечатление какого-то мистического сооружения, словно он только что сошел со страниц сказок или народных преданий.

Отряд черных чумаков под предводительством Братислава, как рассудил бурсак, никогда не ездил раньше этой дорогой, так как обычно в это время был обременен большими гружеными обозами с трофеями. И сейчас весь отряд без исключения пораженно застыл с открытыми ртами.

Хома, никогда еще не видевший ничего прекраснее, никак не мог налюбоваться и поверить, что этот шедевр архитектуры создан не Господом, а руками человека. В восхищении подъехал он ближе к атаману, чтобы как следует разглядеть замок.

– Слыхал я об этом селе,– покручивая черный ус, задумчиво промолвил Братислав, обращаясь ни к кому конкретно и ко всем сразу.– Думаю, мы непременно должны заглянуть в этот замок. Наверняка у хозяев водится серебро, может, даже найдется и работенка для нас.

Чумаки жадно заулыбались, наконец поняв, зачем атаман привел их сюда.

Когда обоз, ведомый усталыми волами, догнал остальных, отряд не спеша въехал в село.

И тут история повторилась – не так давно Хома все это уже видел. С воплями «черные чумаки!» местный люд в ужасе бросился врассыпную. Бросая незаконченную работу, корзины, ведра с водою, бабы испуганно хватали под мышки детей, мужики, за неимением под рукою оружия, незаметно брались кто за вилы, кто за топоры и потихоньку, бочком, отходили к хатам.

Братислав, направив коня прямо в разбегающуюся толпу, не замедлял хода, словно не замечая людей, то и дело останавливал кого-то, грубо хватая и пытаясь выспросить про владельцев замка. Но местный люд лишь таращил глаза и невнятно бормотал что-то вроде «ужасный замок», «проклятое место».

С досадой махая рукой, Братислав сердито отбрасывал очередного несчастного, который вынужден был быстро отбегать, чтобы его не затоптали копытами. Не получая внятного ответа, атаман хмурился и направлял коня дальше. С неприязнью и тревогой наблюдая за этим, Хома недоумевал, зачем Братислав обижал ни в чем не повинных простых людей. И думал о том, что будет, если селяне поймут, что весь их отряд насчитывает лишь полтора десятка чумаков? Не взбунтуются ли они, дав достойный отпор? Или дурная слава, бежавшая впереди черных чумаков, слишком пугала людей, вынуждая их безропотно подчиняться?

Когда отряд двинулся дальше по уже казавшемуся пустым селу, чумаки поравнялись с маленькой деревянной церквушкой, из которой вышел седой плешивый поп, худой как тростина. Старик прикрыл дверь и, не замечая приближающихся чумаков, близоруко щурясь, стал перебирать в руках какие-то свитки. Закончив и убрав их в карман, поп медленно пошел прочь от церкви.

Направив жеребца в его сторону, Братислав со злорадной улыбкой чуть ли не до смерти напугал рассеянного старика. Поп удивленно вскрикнул, когда черный конь атамана едва не налетел на него, и сжался, в страхе закрыв лицо руками.

Склонившись и грубо схватив старика за рукав рясы, атаман как следует встряхнул его, чтобы привести в чувство:

– Скажи-ка мне, старче, что это за замок возвышается на холме? Чай, там живет богатый граф?

Поп, видимо, был глуховат или так сильно испугался, что онемел. Атаману пришлось дважды прокричать свой вопрос ему в самое ухо.

– Вы говорите про пустую крепость? – наконец ответил старик, склоняя плешивую голову и боясь даже поднять глаза на вооруженных чумаков.

– Да, про крепость,– атаман нетерпеливо кивнул.– Хочешь сказать, она пустая?

– Уже много лет, пан,– глуховато отмахнулся старик.– Много лет…

– Да неужто? – не поверив, снова тряхнул его Братислав.– Ты знаешь, кто ее построил? Кто хозяин?!

– Разумеется, знаю,– поп обиженно надулся и, поежившись, постарался вырвать рукав.

Издеваясь, атаман резко отпустил его, и тщедушный старик, вскрикнув, повалился на землю под мощные ноги бешеного черного жеребца, злобно таращившего на него глаза. Из карманов попа повыскальзывали свитки, разлетевшись в разные стороны.

– Рассказывай,– тоном, не терпящим возражений, приказал Братислав, милостиво придерживая жеребца.

– Что вам рассказывать? – старик медленно встал и обиженно отряхнул пыль с рясы.

– Все по порядку,– приказал атаман, угрожающе вынув длинный хлыст из-за пояса и как бы невзначай выставив его под нос старику.– Кто построил этот замок?

– Безумный граф построил, для своего семейства,– поп сердито зыркнул на Братислава и его хлыст.

– Отчего ж он так блестит на солнце? – поинтересовался атаман.– Что это за странная отделка?

– Никто точно не знает,– старик нагнулся, чтобы поднять с земли разлетевшиеся свитки.

Хома с опаской и неприязнью поежился, понимая, что старику не следовало так демонстративно игнорировать Братислава. Больше всего на свете сейчас ему хотелось, чтобы атаман отстал от несчастного старого попа, но парень понимал, что, если он вмешается, будет только хуже.

– Я знаю, что камень, из которого построен этот замок, очень дорогой,– согнувшись в три погибели, рассеянно бормотал поп, продолжая собирать свитки, словно над ним не возвышался разъяренный Братислав с хлыстом в руке.– Привозили его издалека. Помню, на строительство были истрачены большие деньги, но безумному графу было все мало. Ему все не хватало денег, чтобы закончить то, что он начал. Он жаждал все больше и больше податей от народа, пока не ободрал все села вокруг. Много людей погибло в те годы от голода и травм, работая на строительстве замка в угоду безумному, алчному графу…

Неожиданно атаман рассмеялся, перебив старика, словно услышал что-то крайне смешное:

– Мне это нравится! Это весело!

Глядя на него, поп выпрямился и сердито поджал губы.

– Что набычился, старик? – усмехнулся Братислав.– Граф этот кажется мне весьма разумным человеком, в отличие от тебя! Как ты только смеешь величать его безумным?!

– Безумец он, видит Бог! – в сердцах старик сердито сплюнул на землю и трижды перекрестился.– Недобрый был его замысел. За то, что он дочиста обобрал села, не пожалев никого, Господь и покарал его, а заодно и всю его несчастную семью!

– А, умерли, что ль?! – внезапно заскучав, атаман демонстративно зевнул.– Ну, ничего. Оно случается со всеми. Зато граф наверняка успел прожить достойную жизнь! – Братислав подмигнул чумакам, и они понимающе закивали.– И наверняка что-то оставил после себя!

– Благородный пан,– крепко прижимая свитки, старик осуждающе поглядел на Братислава.– У нас разные понятия о достойной жизни. И все ж вынужден огорчить вас: не успел безумный граф попировать в своем замке. В первую же ночь, как он поселился в нем с семьею и слугами, погибли все до единого.

– Как это?! Не ты ли, старый, подговорил местных поднять бунт? – присвистнув, подозрительно ухмыльнулся атаман. Чумаки дружно загоготали.

– Побойтесь Бога,– поп трижды перекрестился. – Этот человек заслуживал смерти, но его жинка и дети были ни в чем не виноваты. Впрочем, так же, как и слуги.

– Да как же они умерли, старик? – не унимался Братислав.– Не томи, что с ними случилось-то?

– Никто доподлинно не знает,– старик устало пожал плечами.– Наутро нашли только их обескровленные, высушенные тела.– Поп снова трижды перекрестился.– Спасся тогда только один человек – конюх Тарас. Именно он вернулся утром в село, весь израненный, с глазами навыкате. Как ни пытались мы расспросить Тараса о случившемся, он словно язык проглотил. Только махал здоровенными ручищами да чего-то мычал,– старик глубоко погрузился в свои воспоминания.– Я тогда был совсем еще молод, но хорошо помню этот день. Завидев иссушенные тела, местные в страхе бежали из замка, никто не захотел оставаться там ни минуты, даже чтобы вынести и похоронить хозяев. Только спустя время люди разобрались, что несчастный конюх спятил и навсегда утратил способность говорить. Так и прожил Тарас всю жизнь блаженным, помер недавно…

– Да что ты мне все про этого дурачка! – отмахнулся атаман и беспечно хохотнул.– Неужто все такие трусливые, что в замок больше никто не входил?!

– Нет, не все,– пронзительно глядя ему в глаза, старик негодующе повысил голос.– Разумеется, жить в проклятом замке или просто поживиться барским добром находилось много желающих. Но, все едино, кончалось оно всегда одинаково. Все они умирали в первую же ночь, многие из них пропадали безвозвратно, даже среди белого дня. Если вам дорога жизнь, не едьте туда,– без страха взглянув на отряд, прибавил старик.

– Ну и чушь! – атаман громко рассмеялся и толкнул попа в плечо сапогом, как надоедливого дворового пса. Старик беспомощно упал на землю, рассыпав свитки.

– А ну пшел отседова! – замахнувшись кнутом, атаман хлестнул попа по спине.– Кому-то другому расскажи свои сказки! Нашел дурака!

Братислав снова замахнулся, но тут рядом со стариком неожиданно встала серая кобыла Хомы. Придерживая ее за узду, парень притворно закричал на кобылу:

– Куда тебя несет, глупая кляча! А ну стой!

Прищурившись, Братислав сердито зыркнул на бурсака и, свернув хлыст, убрал его за пояс. Ударив черного коня каблуками, атаман поскакал к холму, на котором возвышался мрачный замок. Немедля отряд проследовал за ним, растоптав свитки несчастного старика, который охал и стонал, осыпая их проклятиями.

В хвосте отряда, повесив голову, скакал Хома. Тучный Язва, как бы ненароком, держался за ним.

Не глядя на него, бурсак подгонял серую лошадь, мрачно размышляя о том, что за ужасное новое зло поджидает их в замке.