Хома неловко двинулся и случайно подтолкнул характерника.

– Не рыпаться! – рявкнул приказчик, сердито хмуря черные брови, отчего его шрам через все лицо показался еще более зловещим. Ясногор с силой давил ружьем в грудь старика.– Пуля запросто берет двоих. Будет из вас праздничная похлебка! – ему приходилось держать ружье опущенным, в противном случае оно бы уперлось старику в голову из-за высокого роста приказчика.

Хома, стараясь не дышать, стоял на одной ноге и неловко прижимался к характернику. Страшнее всего ему было опрокинуть щуплого старика и тем самым подставить под пулю. Приказчик с легкостью выбил из онемевших Хоминых рук кистень, и он упал в грязь.

– Сейчас мы все вместе медленно пойдем к воротам,– скомандовал Ясногор, мягко переступая с ноги на ногу.– Не дергайся, старик,– он снисходительно улыбнулся вздрогнувшему характернику: – Все равно не успеешь отскочить.

– Где Вера? – дрожа от страха и напряжения, спросил бурсак.– Что ты с нею сделал?!

– Не твое дело! – глянув на него сверху, приказчик сердито сжал зубы.– Вера – моя невеста. А ты всего лишь корм! Как и все несчастные на этом хуторе,– с отвращением прибавил Ясногор.

Чувствуя, как под напором ружья напряглась грудь характерника, Хома замолчал.

– Говори, трогал ее?! – глаза Ясногора вспыхнули яростью. Он склонился, чтобы разглядеть в темноте Хомино лицо за спиною характерника, и его богатая свитка колыхнулась.

– Нет,– Хома в ужасе закачал головой.

– Врешь,– приказчик недоверчиво прищурился. – Паскудная твоя душонка,– пробормотал он.– Мне с самого начала все это не нравилось… Ну, ничего. Сегодня ночью я все исправлю. Я слишком долго ждал…

Парень заметил, что у приказчика дрожали руки. Покрепче обхватив ружье, Ясногор решительно потянулся к курку.

«Сейчас я умру»,– пронеслось в голове у бурсака, и он зажмурился. Разрывая барабанные перепонки, неправдоподобно громко в тишине ночи прозвучал выстрел.

Сжавшись, Хома покачнулся, отметив про себя, что услышал выстрел как будто бы издалека. Никакой боли бурсак не почувствовал. Он вообще не почувствовал ничего, кроме неудержимого желания обмочиться.

Осторожно открыв глаза, Хома увидел, как Ясногор удивленно смотрит на них. Лицо приказчика исказилось в смешной глупой гримасе, словно он вот-вот расплачется как малый ребенок. По дорогой свитке слева под грудью у него расплывалось алое пятно крови. Выронив ружье, приказчик рухнул всей массой на характерника, подмяв под себя старика. Старик был сильным, но Ясногор был гораздо выше и крупнее.

Ничего не понимая, на секунду Хома решил, что всемогущий характерник изловчился и каким-то образом убил приказчика.

«Но из чего же он стрелял?!» – ахнул Хома, помогая старику подняться. В его руках не было ружья.

Вдруг, с силой уронив его на землю, характерник прикрылся телом Ясногора и выкрикнул:

– Скорее пригнись! Чего застыл как баран?!

Только тогда Хома осознал, что стрелял кто-то другой. В панике оглядев темноту, он застыл на месте, увидев в самом конце закоулка неясный женский силуэт. Приглядевшись, парень с изумлением понял, что это была Оксана. Запыхавшаяся, ошеломленная, оглушенная собственным выстрелом.

Дивчина бессильно уронила старую пищаль на землю и, завернув руки в подол, заговорила.

– Как жаль! Как жаль, что промазала! – она с ненавистью глянула на окровавленную спину Ясногора, лежащего на характернике в странной позе.– Я хотела в самое сердце! – с жаром выпалила Оксана и рассмеялась как сумасшедшая: – Что дрожишь?! – она прищурилась в темноте.– Жив ли ты там, пан философ?

Хома осторожно выглянул из-за характерника и кивнул. Крякнув, старик бросил на землю тяжелое тело приказчика и, не опасаясь, выпрямился во весь рост.

– Добре,– хохотала Оксана, стоя на небольшом холме. Лунный свет освещал ее перепуганное лицо. Ветер раздувал спутанные косы, трепал подол юбки, наспех надетой на голое тело. От холода соски на ее пышной груди встали, она показалась парню невероятно привлекательной и такой беззащитной, несмотря на то что только что совершила убийство.– Студено…– покачнувшись и обхватив себя руками, дивчина поежилась. Хома хотел шагнуть ей навстречу, но характерник жестом остановил его и к чему-то прислушался.

– Красота-то какая! – поглядев на звездное небо, прошептала Оксана, закинув руки за голову, и вдохнула воздух полной грудью.– Э-эх, и хорошо на хуторе ночью! – вдруг крикнула она, не таясь, и, хохоча, с любовью поглядела на Хому. Ее зубы стучали.– Вот только нельзя нам задерживаться, паныч,– голос ее зазвучал тревожно.– Бешеный зверь рыскает по хутору, схорониться нам нужно!

– Так ты все знаешь?! – сдерживаемый характерником, Хома не поверил ушам.

– Знаю ли я?! – снова расхохоталась Оксана.– Да весь хутор давно бы разбежался, если бы отсюда возможно было выбраться! – она утерла мокрый от пота лоб рукавом.– И как только сотник убедил козаков… всех до одного! Боятся они его! – с горечью процедила Оксана.– Делают все, что он скажет. Да и выродка этого боялись… – Оксана с отвращением глянула на белеющий во мраке труп Ясногора.– Вон, нарядился! А все зря! Ох, и надоели они мне пуще горькой редьки! – прибавила она.– Никакой жизни на хуторе нету! А я – баба молодая, мне ласка нужна, понимаешь? – она с тоскою поглядела на парня.

Растерявшись, Хома попробовал освободиться от характерника, который все еще крепко сжимал его руку. Озираясь, старик неожиданно вздрогнул и присел.

Раздался глухой выстрел из-за угла хаты. Широко раскрыв глаза, Оксана стала медленно оседать на землю. Во лбу у нее чернела уродливая дыра от прошедшей насквозь пули. Она молча повалилась на землю лицом вниз.

– Не-ет! – выкрикнул Хома и хотел броситься к ней, но характерник цепко схватил его за грудки, удержав на месте:

– Стой! Стой, говорю!

– Помоги ей! – отталкивая старика и плача, взмолился парень.– Ты же можешь… ты же можешь помочь!

Продолжая с легкостью держать вырывающегося Хому, характерник сосредоточенно прислушивался, глядя туда, откуда послышался выстрел.

– Нас еще не видели, скорее! – схватив копье, старик зажал Хоме рот и потащил его, рыдающего, в сторону.

Едва они схоронились за мясной лавкой, медленно ступая, из-за угла хаты вышел Сивуха в рубахе явно с чужого плеча. Лицо козака было бесстрастным, неузнаваемым. На нем не было ни следа от привычного разгильдяйства. Козак глядел перед собой немигающими глазами и, скованно двигаясь, крепко сжимал заряженное ружье.

Затаившись в своем укрытии, Хома почувствовал, как мороз прокатился по всему телу. Таким козака он никогда не видел.

Оглядев труп приказчика и Оксаны как бывалый убийца, Сивуха равнодушно побрел дальше, неосторожно задев в темноте стену хаты тощим плечом, но не обратив на это никакого внимания, словно он сам был выкован из железа.

– Ты видел? – прошептал характерник, когда козак отошел на безопасное расстояние.

Хома удрученно кивнул и, разогнувшись, медленно побрел к телу Оксаны. Осторожно перевернув дивчину, бурсак вгляделся в ее изуродованное лицо, в широко распахнутые глаза и удивленно открытый рот, в густые, заляпанные кровью брови.

– Нам нужно идти,– прихватив с собою ружье и патроны Ясногора и спрятав кистень обратно в кадку, характерник положил руку Хоме на плечо.– Еще ничего не закончилось. Самое страшное – впереди.

– Я никуда не пойду, пока не разыщу Веру,– опустив Оксану, холодно отрезал парень.

– Сдается мне, я уже знаю, где она,– мрачно кивнул характерник, и Хома беспрекословно последовал за ним.

Вокруг куреня сотника было безлюдно. Встреченные по пути группы козаков, вооруженные до зубов и выискивающие жертву в темноте, снова потянулись к центру хутора.

Зато в самом курене свет горел во всех окнах, словно насмехаясь над остальными хуторянами, вынужденными проводить ночи в тишине и темноте.

Держа наготове копье, характерник тенью скользнул по двору, жестом указав Хоме обождать в саду поблизости, возле поломанного дерева. Но парень не хотел ждать. Ему не терпелось скорее отыскать Веру.

– Я сказал – стой! – обернувшись, сердито шикнул на него характерник и повернул назад, чтобы вразумить нетерпеливого бурсака: – Ружье лучше заряди!

Хома послушно выполнил приказ старика.

– И не спеши умирать,– глянув ему в глаза, шепнул характерник.– Оно пустое,– старик помолчал.– Я понимаю, что ты волнуешься за Веру, но неизвестно, что ждет нас внутри,– он с тревогой указал на курень.– Поверь мне, нас точно не ожидает добрый и ласковый пан. Надо подготовиться.

Не успел Хома что-то возразить, как вдруг отчетливо услышал Верин плач.

– Гаврило, молю тебя, послушай! – вскрикнула баба. Вслед за этим раздались приглушенные голоса и грохот.

Сорвавшись с места, бурсак помчался к куреню, ничего не замечая на своем пути. Старик едва нагнал его на крыльце и, осторожно оттолкнув в сторону, открыл тяжелую дверь, первым юркнув в сени.

Понимая, что нужно действовать тихо, Хома попытался унять бешеное дыхание. В ушах у него звучали оглушающие удары сердца.

В темных сенях стоял противный затхлый запах, которого парень не примечал днем, приходя обучать парубков. Наступив на что-то мягкое, бурсак не сдержался и охнул. Приглядевшись, он с ужасом заметил, что наступил на высушенную до состояния мумии кошку. Испытав приступ тошноты, Хома мгновенно припомнил, что не видал на хуторе до этого момента ни одного кота.

Характерник наклонился к кошке, внимательно изучая ее со всех сторон. Подняв иссушенное тельце за хвост, он закрыл глаза и принюхался.

Хоме не терпелось войти. Медлительность старика раздражала его невыносимо. Парню казалось, что в том, чтобы таиться, больше не было никакой необходимости. В столовой звучала такая громкая перепалка, такой грохот и звон, что вряд ли находящиеся внутри могли расслышать скрип половиц или неосторожное дыхание.

Вера плакала и молила кого-то. От ее рыданий душа Хомы разрывалась на части.

Вдруг она замолчала. Хриплый смех, леденящий душу, больше походивший на воронье карканье, разрезал внезапную тишину.

– Добрая ты! – громыхал голос.– Добрая, да?! За все заплатишь!

– Не можно так, пан Гаврило! – отчаянно вскрикнула Вера, и сердце Хомы бешено застучало.– Не будет по-вашему!

– А-а-а-а,– послышался страшный рев и грохот бьющейся посуды.

Вздрогнув, парень выставил вперед ружье и, обойдя размышляющего о чем-то характерника, с размаху пнул дверь ногою. Со скрипом она отворилась. Почувствовав, что не рассчитал силы и ушибся, бурсак как очумелый влетел в ярко освещенную свечами гостиную.

Вокруг был хаос: разбитая посуда, перевернутые лавки и стол. Посреди хаоса в противостоянии застыли двое. Маленькая дрожащая Вера в одной рубахе беззащитно закрыла лицо руками. Она была боса. Ее расплетенные и спутанные волосы разметались по плечам. Над нею, занеся кулак, возвышался жуткий упырь в панских истрепанных нарядах и высоких сапогах.

Упырь обернулся на вошедшего Хому, и его лицо исказилось яростью.

Сотник выглядел таким ужасным, что парень на мгновение опешил. У него был острый длинный нос, свисавший аж до груди, мясистые уши с болтающимися мочками. Все его тело и лицо было покрыто жуткими уродливыми бородавками. Кожа была бледного землистого цвета, изо рта торчали острые клыки.

Замерев всего на секунду, упырь ринулся на незваного гостя.

Не думая, Хома выстрелил. Пуля мягко вошла в левое плечо сотника. Он взвыл и рассердился еще сильнее.

Потеряв равновесие от выстрела, Хома покатился назад, плюхнувшись на ничего не успевшего предпринять характерника, и сбил старика с ног.

Упырь бросился на бурсака.

Схватив Хому за грудки, он без усилий поднял его и швырнул об стену, так что тот задохнулся и выронил ружье с патронами.

Вдруг, пролетев со свистом, в широкую шею упыря вонзилось копье характерника. Выхватив саблю из ремня на поясе, старик неглубоко, как сумел дотянуться, рубанул замершего сотника по ноге. Взвыв, упырь пошатнулся, но неожиданно сделал выпад, схватив саблю за острие. Вырвав ее из рук характерника так легко, словно тот был ребенком, упырь яростно сдавил оружие, отчего его кожа зашипела при соприкосновении с серебром.

Сотник изумленно уставился на свои руки, не понимая, что происходит. Замахнувшись, он испуганно отбросил саблю в дальний угол столовой. Звякнув, она закатилась под стол.

Оставшись без оружия, один на один с пышущим яростью сотником, из шеи которого все еще торчало длинное древко копья, характерник ловко вскочил на ноги и, согнувшись, выставил вперед тонкие руки.

Тяжело дыша, не обращая на копье ни малейшего внимания, словно это была заноза в пальце, сотник неуклюже подступил к старику.

Парень не заметил, кто набросился первым. Сцепившись, характерник и сотник покатились, снося все на своем пути, окропляя столовую брызгами крови. Различить, чья это кровь, было невозможно. Казалось, упырь был менее выносливым, хотя и гораздо крупнее характерника. Он неистово брыкался и царапался, стремясь вонзить острые клыки в шею старика. Уворачиваясь и отбивая удары одною рукою, характерник вцепился в древко копья, с силой вонзая его еще глубже.

Упырь жалобно взвыл. Побеждая, старик повалил его на спину. Глаза сотника стали закрываться, руки и ноги бессильно повисли.

Вдруг характерник вздрогнул, дернулся и обмяк, упав прямо на уродливую морду упыря. Из его спины торчал изогнутый кинжал с темной ручкой. Отпустив копье, характерник сделал несколько неловких слабых попыток завести руки за спину и вытащить кинжал.

Открыв глаза, упырь брезгливо отбросил старика, и тот бессильно рухнул лицом кверху. Острие кинжала вошло глубже в мягкую плоть. Из уголка сухого рта выбежала тоненькая струйка крови и потекла по седой бороде. Сглотнув, старик попытался поднять голову. Не сумев, он прошептал:

– Да она ведьма. Как же я… – широко раскрытые черные с оранжевой радужкой глаза подернулись пеленою, сделавшись бессмысленными. Вздохнув в последний раз, характерник замер.

– Не-е-ет! – заорал Хома, оттолкнувшись от стены, и поднял испуганные глаза на Веру.

Хищно улыбаясь, она подошла ближе и с презрением поглядела на труп старика.

Упырь осторожно вынул копье из шеи. Отплевываясь от крови и задыхаясь от истерического смеха, он попятился прочь от Веры на четвереньках.

Наступив старику на голову маленькой аккуратной ножкой, Вера задумчиво и зло поглядела на бурсака.

– Ну куда ты полез, глупенький? – грубым, низким, совершенно неузнаваемым голосом спросила она.– Тебе нужно было просто умереть в нужный момент, вот и все. Чего ты не захотел быть как все? Ведуна этого еще притащил…

От ее ужасного, скрипучего голоса парню захотелось закрыть уши руками.

Верино лицо стало искажаться, мертвенно бледнея, становясь старым и дряблым и принимая агрессивные, уродливые черты.

– Все это тебе не поможет! – волосы ведьмы зашевелились сами по себе. Глаза вспыхнули зеленым светом.– Этот хутор мой! Гаврило – мой! Не смей трогать его! – медленно открыв рот, ведьма дыхнула.

Ураган вырвался из ее распахнутого рта, с воем перевернув мебель в столовой, волной ужаса охладив парня. Разом погасли все свечи. Наступил мрак. Только из-под Хоминой рубахи проступал слабый голубой огонек.

Рванув с места, ведьма выставила руку вперед и, подлетев к бурсаку, припечатала его к стене, придушила со страшной силою, подняв за шею высоко над полом. Задыхаясь, Хома бессильно задрыгал ногами.

Запрокинув лохматую голову, ведьма рассмеялась нечеловеческим голосом, обнажив червивые зубы и протянув к Хоме уродливый зловонный язык. Лизнув его по щеке, она сильнее сжала пальцы. Бурсак почувствовал, как понемногу немеют ноги и руки, как поплыли круги перед глазами, как кружится голова. Безуспешно пытаясь сделать вдох, он безвольно свесил голову на грудь, проваливаясь в обморок.

Неожиданно вокруг стало светло. Распахнув глаза, Хома увидел, что он снова плывет в сером тумане бесконечного нечто, как когда-то давно, но когда именно, он никак не мог припомнить. Его тело, руки и ноги были полны сил. Внутри клокотала яростная злоба, жаждущая крови и чьей-то смерти.

Перед ним, держа его за горло, стояла горбатая беззубая старуха с выплаканными больными глазами и такими редкими волосами, что она была почти лысой.

Не разжимая слабую руку, старуха изумленно уставилась на Хому. Лишенный всяких чувств, кроме гнева, парень безжалостно оттолкнул ее, с удовольствием проследив, как она неловко упала, но вдруг увидел, что они не одни. Справа от старухи стоял уставший человек с громадными кошачьими глазами, в жилетке и штанах. Он с любопытством глядел на Хому, но не на лицо бурсаку, а куда-то на грудь. Проследив за его взглядом, парень увидел, что медальон на его груди светится ярко-красным. И что слабая старуха снова сжимает его шею.

Неподалеку от человека в жилетке пританцовывал от нетерпения и тревоги косматый черный волк. Силуэт настороженного зверя был нечетким. Он все время то исчезал, то появлялся.

Со стороны левого плеча ведьмы выглядывал Горивит в богатой свитке. Шинкарь выглядел бледным и изможденным, пересыпая горсти червонцев из ладони в ладонь, он испуганно вздрогнул, заметив остальных.

Старуха замотала головой, с опаской озираясь за спину, и сильнее сжала пальцы на шее Хомы.

Амулет стал нестерпимо горячим, вспыхнув яркой красной вспышкой.

Разжав руки сама, старуха испуганно отпрянула, словно обожглась.

Картинка перед глазами парня стала искажаться, все завертелось. Чувствуя, что летит, он начал проваливаться в пустоту.

Грохнувшись об пол, Хома ударился грудной клеткой об лавку. Закричав, он жадно вдохнул воздух. Над ним, хищно оскалившись и сложив костлявые руки, в темноте стояла ведьма и со страхом глядела на амулет.

Запаниковав, бурсак вспомнил, что у него есть оружие, и схватился за саблю, висящую на поясе. Неуклюже вытащив ее из ремня, Хома выставил саблю вперед.

Бросив короткий взгляд на амулет и совсем равнодушный на саблю, ведьма нахмурилась, затряслась и вдруг раздвоилась. Через мгновение, скалясь, возникла третья и четвертая взлохмаченная Вера, только старая и уродливая. Ведьмы заходили туда-сюда вокруг парня, жадно облизываясь, хохоча и поглядывая на медальон, который светился теперь ровным голубым светом.

Вдруг они стали двигаться так быстро, что у Хомы закружилась голова. Слившись воедино, ведьма кинулась на него, схватив за ремешок, на котором висел амулет. Разорвав ремешок, с победным лающим смехом она отбросила амулет подальше. Едва коснувшись пола, камень потускнел, стал зеленым и погас. Довольная ведьма опасно изогнулась, приготовившись вонзить ногти бурсаку в лицо. Сабля в Хоминой руке задрожала.

Внезапно, брызнув, половина черепа ведьмы отлетела в сторону, четко разрубленная поперек глазниц. Ее глаза лопнули, как переспелые яблоки на солнце и потекли мерзкой жижей по ее уродливому лицу.

Неуклюже повернувшись, ведьма взвизгнула:

– Кто это?! Кто это сделал?!

– Это я,– с ненавистью наблюдая, как она барахтается, упырь ухмыльнулся, крепко сжимая в руках саблю характерника и не обращая внимания на шипение дымящихся бородавчатых рук.

– Гаврило,– прошептала ведьма окровавленным ртом.– Почему, любимый? – истерично хохотнула она, словно это была просто неудачная шутка.

Хома глядел на нее во все глаза, пораженный, что даже без половины головы ведьма осталась жива и могла разговаривать. Его ноги коснулось нечто липкое и волосатое. Наклонившись, он увидел, как отрубленный скальп ведьмы ползет по полу, стараясь приблизиться к хозяйке. Ощутив приступ тошноты, парень с ужасом отпрыгнул.

Лишенная глаз, ведьма услышала, куда в темноте приземлился Хома, и потянула к нему костлявые руки, которые стали неимоверно длинными.

– Сдохни, ведьма! За все то горе, что ты натворила! – пробасил упырь и, резко обойдя ведьму, размахнувшись, отрубил ей кисть.– За жинку мою погубленную, за детей! – кромсая ведьму, кричал упырь.– За все убийства! Не видать тебе больше хутора!

Разлетаясь в стороны, куски ведьмы скакали по полу, ее отрубленные руки поползли к ней, как уродливые каракатицы.

– Да как же тебя убить! – запыхавшись, взвыл сотник.

Перекатываясь туда-сюда, окровавленная голова страшно расхохоталась:

– Это невозможно! Умру я, умрешь и ты!

С отвращением оттолкнув ногою ее руку, которая начала цепляться за сапог, сотник выкрикнул Хоме:

– Огонь! Ее нужно сжечь!

Хома ошеломленно закивал и, схватив с пола противный липкий скальп ведьмы, зажал его под мышкою. Вытащив из кармана шаровар кремень и кресало, бурсак чиркнул. Волосы ведьмы вспыхнули. Хома с отвращением бросил их туда, где шевелилось по частям ее тело.

С улицы раздался крик. В сенях послышался топот ног. Обернувшись, парень увидел, как через окно в столовую забирался Сивуха, похожий на крадущегося паука на охоте, с бессмысленными, стеклянными глазами. Дверь распахнулась, на пороге возник обезумевший от злости Фитиль с саблей наготове. За ним стояла как минимум дюжина козаков.

Дрожащими руками Хома ринулся поджигать ведьму. Катаясь по полу, ее шевелящиеся останки заражали огнем все вокруг. Сквозь пляшущие языки пламени рот на отрубленной голове ведьмы неистово вопил. Над нею, не обращая внимания на огонь, принявшийся за одежду, крепко сжимая саблю, молча стоял сотник, решительно глядя на приближающихся к Хоме козаков. Усталое лицо вурдалака осунулось еще сильнее и стало совсем бледным. В глубоко посаженных глазах блеснули слезы. Рухнув на колени, Гаврило повалился в огонь, слабо прошептав.

– Конец! Вот он, конец! Спасибо тебе,– огонь поглотил его широкие плечи, разъедая уродливое лицо, но сотник продолжал шептать.– Я знал… знал, что так будет… она не верила. Все думала, я не смогу убить сыновей… но разве ж это жизнь… – последние слова послышались совсем тихо. Хома даже не был уверен, что они не померещились ему. Охваченный пламенем, сотник затих, превращаясь в чернеющую головешку.

Не долетев до Хомы два шага, козаки застыли с оголенными саблями, кашляя, закрывая лица от огня и явно не понимая, как они здесь очутились. Ведьма больше не вопила. Чудовищный жар и едкий дым заполняли гостиную, грозясь уничтожить всех вокруг.

Опомнившись, Хома убрал саблю и бросился к характернику, потащив невесомое тело старика к двери. Рядом он приметил амулет и, подхватив его, поспешно сунул в карман.

Ему на помощь бросились Фитиль и Сивуха, все вместе они подняли старика на руки. Остальные козаки спешно покидали курень, гудящий, охваченный бушующими языками пламени, готовый вот-вот обвалиться на головы и уничтожить всех.

В дверях образовалась давка. Наконец, выскочив наружу, со стариком на руках, Хома вдохнул свежий воздух полной грудью и уронил тело, едва не повалившись бессильно прямо на него.

За горизонтом занималась заря. Козаки бешено метались вокруг куреня, не в силах остановить пожар. Чьи-то грубые, но заботливые руки оттащили бурсака и характерника на безопасное расстояние.

Последнее, что услышал и увидел парень, пока не потерял сознание,– это был крик запыхавшегося Богдана, раскрасневшегося от быстрого бега:

– Да что же это творится?! – упав на колени перед Хомой, козак в отчаянии рвал на себе чуб.– Панские сыновья,– сквозь слезы шептал Богдан.– Они мертвые. Лежат у ворот.