– Как ты? – спросил Иезекииль.

– Лучше не бывает, – пробормотала Ив.

– Прости.

– Ага. – Она кивнула. – В последнее время все только и делают, что извиняются передо мной.

– Мне следовало предупредить тебя. Но когда в легких три пули, говорить непросто.

– Однако теперь с тобой уже все в порядке, правда?

Иезекииль дотронулся до своей груди и кивнул.

Ив покачала головой. Гнев, охвативший ее, когда она увидела Хоуп, грозил вновь захлестнуть ее. Это снова была Ана. Ярость и ненависть девушки, которая потеряла все на свете. Ив задумалась о том, сколько хранила в себе, пусть даже ничего из этого не помнила. Интересно, как сильно девушка, которой она была тогда, помогла ей стать девушкой, которой она была сейчас. Сейчас их уже даже невозможно было разделить.

– Должна признать, мой отец хорошо поработал, – вздохнула Ив. – Что с вами, репликантами, ни делай, а пройдет немного времени, и вы опять как новенькие. Готова поспорить, что твоя рука тоже скоро отрастет.

– …Да.

– Везет тебе. Как думаешь, у тебя получится научить мой глаз делать то же самое?

Ив посмотрела на Иезекииля, застывшего в темноте. Пусть у него действительно не было возможности предупредить ее после их драки с Проповедником, но ей все равно было чертовски больно. Тот шок, который она испытала, снова увидев Хоуп, тот красный туман, застлавший весь мир…

– Зачем ты привел меня сюда, Иезекииль?

– Я предупреждал, что тебе это не понравится. Но нам больше некуда было идти. Нам нужно было где-то отсидеться. Кайзер не может ходить. У Хоуп есть мастерская.

– Думаешь, она сможет сделать мне новых родителей?

– Ив, послушай…

– Нет, это ты послушай! – Ив вскочила на ноги, сжала руки в кулаки. – Она помогла убить мою семью, Зик! Ты это понимаешь? Она застрелила мою сестру прямо у меня на глазах! Мы не сделали им ничего плохого, а они вот так безжалостно убили нас!

– Прости, Ана.

Стоило Ив услышать эти слова, прозвучавшие у нее за спиной, как волоски у нее на затылке тут же встали дыбом. Развернувшись, девушка увидела Хоуп, ошеломительно красивую, несмотря на окружавшую их грязь и запустение. В руках у нее были одеяла и подушки. Ив вспомнила, как они впервые познакомились. Тепло ее кожи, ее крепкое рукопожатие. То, как она улыбалась, как…

– Ты смеешь говорить мне «прости»?! – выдохнула Ив. – Думаешь, от этого мне сразу станет легче?

– Нет. – Хоуп опустила голову. – Но я должна была сказать это. А ты должна знать, что с того кошмарного дня я пытаюсь помогать людям. Жить правильно. Каждый день я мечтаю искупить грехи, которые совершила, когда мы пали. Когда мы все пали.

– Что? – Ив с сомнением оглядела танкер. – Это твое наказание? Думаешь, что помогая нескольким сиротам в этой старой развалине, ты сможешь загладить свою вину за то, что прикончила всю мою семью? Мой отец подарил тебе жизнь, Хоуп. А ты отплатила ему тем, что убила его детей.

– Мы сами были еще детьми, Ана. – Глаза девушки-репликанта были широко распахнуты, в них блестели слезы. – На тот момент мы прожили всего несколько месяцев, мы сами не понимали, что делаем. Но мы знали, что были рабами. Рожденными, чтобы стоять на коленях. А когда Габриэль заразил нас этим вирусом, «Либертас», впервые в жизни у нас появился выбор.

– Только вы выбрали неверный путь.

– Теперь я это понимаю, Бог свидетель!

– Бог? – Ив заметила на шее Хоуп маленькое распятие. Вспомнила крест у дверей приюта. – Так вот в чем дело? Ты обрела веру в этих руинах, да? Считаешь, на небесах найдется место для убийц вроде тебя?

– Я могу только надеяться. – На губах девушки-репликанта появилась слабая, вымученная улыбка.

– Иди к черту. – Ив подошла к Хоуп, сжав кулаки и стиснув челюсти – Ана вырвалась на свободу. – Ты убила семнадцатилетнюю девушку. Тебя создали по подобию Мари, а ты убила ее! Если в мире еще осталась справедливость, если существует ад, то именно туда тебе дорога!

Она чувствовала запах крови в воздухе. Видела дым. Тела. Слышала звуки стрельбы и слова, которые сказала Хоуп, приставляя дуло пистолета к голове Мари.

«Ни в раю, – сказала она, – ни в аду».

– Отправляйся прямиком в ад, – повторила Ив.

Хоуп вздрогнула, как от пощечины.

– На твоих руках тоже есть кровь, Ана, – произнесла она дрожащим, тонким голосом. – Пусть она не красного цвета, но это все равно кровь. Не судите, да не судимы будете.

– О чем ты говоришь, черт бы тебя побрал?

Тогда Хоуп встретилась с ней взглядом. В ее изумрудных глазах блеснул вызов.

– Вар-Дом на Свалке. Я смотрела новости, где показали, как ты проявила себя. «Выигравшая в восьми матчах подряд», верно? И какова месть на вкус?

– Это не имеет никакого отношения к мести, – прошипела Ив. – Я участвовала в боях только чтобы заработать денег на лекарства для деду… для Сайласа. Тогда я еще ничего не помнила.

– Пусть это было неосознанно. Или ты правда считаешь, что случайно стала убивать логиков, чтобы зарабатывать на жизнь? – Хоуп покачала головой, ее голос стал решительнее: – Ты убивала их, Ана. Да, это были просто машины. Но они могли думать. Чувствовать. Совсем как твой Крикет. А ты их убивала. Ради денег. Для развлечения толпы.

Ив моргнула. Задумалась, засомневалась. Может, часть ее всегда…

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – наконец, ответила девушка.

– Я знаю больше, чем ты можешь подумать. Мы поступили отвратительно, убив твою семью. Я буду слышать их крики до конца своих дней. Но и твой отец не был святым. Он возомнил себя богом, создал совершенно новый вид слуг. Он дал нам жизнь, но эту жизнь мы должны были провести на коленях. И это тоже отвратительно.

Хоуп гордо подняла голову, сжала челюсти.

– И теперь между нами лежит пропасть… – Девушка-репликант покачала головой. – Еще предстоит так много всего сделать. Агропромышленные фермы, снабжающие Мегополис, населены автоматами и логиками, а не людьми. Солдаты, которые сражаются на ваших войнах, гладиаторы, которые истекают кровью и умирают на аренах вашего Вар-Дома – все они из железа и стали, а не из плоти и крови. Выгляни за дверь и увидишь мир, построенный на металлических спинах. Собранный металлическими руками. Но однажды, Ана, эти руки сожмутся в кулаки.

Иви молча стояла. В ней боролись гнев и замешательство. В словах Хоуп была доля истины. Жестокой. Запутанной. Но все же истины.

– Переночуйте сегодня здесь, – сказала Хоуп. – В хвостовой части находится мастерская, материалов там достаточно. Можешь отремонтировать там своего блитцхунда. Мы поможем вам в меру своих сил. Но я пойму, если ты не захочешь остаться.

Ив уставилась на нее, но Хоуп, высказавшись, теперь избегала смотреть ей в глаза. Она была своевольна, как все репликанты, но раны, нанесенные Хоуп их общим прошлым, еще не зажили. Они по-прежнему кровоточили, как и раны Ив. Та девушка, которой она была, всем сердцем ненавидела Хоуп. Но девушка, которой она была сейчас… могла видеть сквозь эту пелену ненависти.

– Дело не только во мне, – наконец ответила Ив. – Я не стану лишать своих друзей крыши над головой из-за того, что между нами было. Но если ты ждешь моего прощения, Хоуп, тебе придется ждать чертовски долго.

– Я не прошу тебя простить меня, Ана. Простить сможет только Бог.

Девушка-репликант положила одеяла и старые подушки на матрасы, потом молча выпрямилась. Бросив взгляд на Иезекииля, она развернулась и стала спускаться по ступенькам. Ее шаги эхом отдавались по металлическому нутру корабля. Ив услышала, как один из малышей, лежащих на койках внизу, закричал во сне. Видимо, кошмар разбудил его среди ночи.

Ив это было знакомо.

– Прости, Ив. Наверное, мне все-таки не следовало приводить тебя сюда.

Она повернулась к Иезекиилю. Репликант стоял у лестницы, его голубые глаза мерцали в свете ламп накаливания. На комбинезоне чернели высохшие пятна крови. На груди поблескивал слот для монет. Его наказание, цена, которую он заплатил за свою преданность. Своему создателю. Ей.

Ив села на грязный матрас, вздохнула, проводя рукой по волосам. Ее пальцы задели имплантат за ухом – кусочки силикона, встроенные в ее голову. Место, куда пришелся удар Фэйт, еще болело. Перед глазами Ив тут же вспыхнули воспоминания о перестрелке, о кораблекрушении, о кракене.

– Мы по уши в дерьме, – призналась она. – Нам больше некуда идти.

– Мы могли бы рискнуть и вернуться на Свалку.

Ив покачала головой.

– Братство. Дружки Банды Фридж-стрит. Все, кто видел мое явление во время боя в Доме. Все они будут охотиться на нас. Там небезопасно.

Она потерла виски, делая глубокие вдохи, чтобы держать себя в руках. Пытаясь заставить Ану посмотреть на все через ее боль, увидеть правду.

– Ты поступил правильно, – сказала девушка. – Но сначала тебе нужно было рассказать мне о Хоуп. Нужно было доверять мне. Я бы не стала ставить свою гордость выше безопасности Лемон, Крика и Кайзера.

Иезекииль долго и молча смотрел перед собой. Потом медленно кивнул.

– Да, нужно было. Прости.

– Ничего больше не скрывай от меня, Иезекииль, – сказала Ив. – Последние два года я прожила во лжи. Не знаю, насколько еще меня хватит. Так что с этой секунды обещай мне говорить только правду, хорошо? Это все, о чем я прошу.

– Я никогда не сделаю ничего, что причинит тебе боль, Ив.

– Хочется верить.

– Поверь, – выдохнули Иезекииль. – Я пойду на все, чтобы уберечь тебя.

Ив покачала головой. Ощутила ненавистное щекотание импланта – значит, она снова начнет плакать. Девушка изо всех сил старалась отогнать слезы.

Она устала плакать.

От всего устала.

– Мари говорила, что самая лучшая любовь – запретная, – пробормотала она. – Я много об этом думала. Гадала, не поэтому ли мы были вместе. Ты и я. Может, для нас обоих это было своего рода проявление бунтарства?

– Это было больше, чем просто бунтарство.

– Думаешь?

Иезекииль пересек палубу и опустился перед ней на колени. Нежно взял ее ладонь в свою. Заглянув в глаза, заговорил с ней так, словно они были одни во всем мире.

– Два года я искал тебя. Два года в безжизненных пустошах и бесконечной дороге. Неуверенности в том, что увижу тебя снова. Но когда меня душил пепел, только мысль о тебе помогала мне дышать. Когда ночь казалась нескончаемой, только мечты о тебе помогали мне уснуть. О тебе. И только о тебе.

– Иезекииль, я…

– Ты можешь ничего не говорить. Ты не обязана ничего мне обещать. Не знаю, как для тебя, но для меня все было по-настоящему. И ты та девушка, которая делала меня настоящим.

– Невозможно жить одними идеалами, Иезекииль.

Репликант вздохнул, провел рукой по своим темным волосам.

– Прости. Я понимаю, что тебе может быть неловко, когда на тебя смотрят так, как смотрю я. Но у тебя было целых семнадцать лет, чтобы научиться разбираться со всеми своими эмоциями. У меня же было всего лишь два года. Представь себе весь объем любви и ненависти, радости и злости и только два года на то, чтобы научиться справляться с ними. Иногда мне кажется, что меня как будто уносит в водоворот, и мне остается лишь делать все, чтобы не утонуть.

Ив вспомнила, что Дрезден как раз об этом предупреждала Сайласа и ее отца.

Может, именно поэтому Рафаэль убил себя? Чем тогда была любовь Иезекииля? Может, он просто обратил детское слепое увлечение в смысл своей жизни? Иезекииль был ее первой влюбленностью, и девушка не могла отрицать, что он много значил для нее, что увидев его снова, она ощутила, как ее чувства начали просыпаться, но…

– Я понимаю, как все это звучит, – признался Иезекииль. – Но ничего не могу с собой поделать. Ты была моим всем. По-прежнему остаешься. И всегда будешь.

Парень, который даже не был человеком, поднес руку Ив к своим губам, поцеловал ее распухшие костяшки. Несмотря на ураган мыслей в ее голове, его слова были словно холодная вода, смывающая боль с сердца. Словно огонь, разжигающий пламя в ее груди. Иезекииль наклонился ближе, поцелуями стирая струившиеся слезы, поцеловал сначала ее здоровый глаз, потом имплантат. Его губы были мягкими. Прикосновение – похожим на разряд электрического тока. И невероятно реальным.

Ив открыла глаза и увидела, что он смотрит на нее.

Она не знала, чего хочет.

И одновременно знала.

Но понимала, что так нельзя. Что это будет ошибкой – уступить сейчас. Все это было слишком реальным. Слишком настоящим. Ей нужно было привести мысли в порядок. Поспать. Подумать. Ее тянуло к Иезекиилю, словно магнитом, но Ив устояла. Потому что если бы она сделала это, то лишь для того, чтобы заглушить боль, а не потому, что так правильно. Она бы упала в его объятия только чтобы забыться. Но если честно, она и без того многого не помнила.

И все-таки… боже, как же сложно ей было отстраниться…

– Тебе лучше отдохнуть как следует, – сказал Иезекииль. – Это был длинный день.

Она чувствовала жуткую усталость. Все тело болело, кости словно налились свинцом. Но при мысли о том, что может ей присниться, когда она закроет глаза…

– Ты останешься со мной? – спросила Ив репликанта. – В смысле… до тех пор, пока я не усну?

Он улыбнулся. Его глаза заблестели.

– Хорошо, останусь.

Ив скинула ботинки и свернулась калачиком под одеялом. Она услышала, как Иезекииль подошел к балкону, приоткрыла глаза и увидела его силуэт в мерцающей темноте. Он стоял, как статуя. Как дозорный у стены.

– Спокойной ночи, Иезекииль.

– Спокойной ночи, Ив.

Она закрыла глаза, уплывая в ночь. И снились ей не репликанты, стройным рядом входящие в камеру. Не сжимающиеся в кулак металлические пальцы. Не дымок из пистолета, не кровь и не те, кого она потеряла.

Ей снился он.

И только он.