Тогда

В дверь спальни Нэнси и Джорджии раздался стук, и как раз в тот момент, когда Лила открыла рот, собираясь произнести: «Проваливай!», дверь открылась. В «Фэрбридж-Холле» входить в комнату, не дожидаясь разрешения, считалось одним из самых страшных грехов. Вероятно, причина этого состояла в том, что учащиеся вместе просыпались, вместе ходили на уроки, вместе ели и свободные вечера проводили вместе в общей комнате. Уединение или хотя бы некоторое его подобие было единственным, что делало жизнь терпимой. Без него существование становилось невыносимым.

Найт знала, что все три головы повернулись к входу, словно они были марионетками на одной веревочке.

В спальню шагнула Брандон, и у Лилы отчаянно застучало сердце. От визита новой учительницы не приходилось ждать ничего хорошего. Она уже испортила расселение по комнатам и отменила вечеринку. Что она намерена сделать теперь?

– Телефоны, пожалуйста, леди, – весело сказала она.

В руке Фиби держала широкую плоскую коробку, заполненную плотными конвертами.

Девушки молчали.

– Леди?

Она говорила фальшивым оживленным голосом, явно желая, чтобы они хорошо о ней думали, а еще стремясь показать, что не происходит ничего особенного. Но Лила видела, как ее пальцы сжимают коробку. Брандон было легко быть смелой, когда они находились в классе или рядом с другими учителями. Но сейчас она оказалась на чужой территории. И на этот раз не стала переодеваться в «домашнюю» одежду – видимо, хотела сохранить доспехи. Найт оглядела ее с головы до ног, оценивая детали: розовые туфли-балетки, постыдно похожие на те, что носила Нэнси, плотные брюки и кремовая блузка. Под ними у нее имелось тело – среди прочего, высокая красивая грудь и, хотя одежда почти все скрывала, тонкая талия. Она была молодой. И это казалось в ней самым странным. Кто-то нашел ее в Гугле и выяснил, что ей не больше двадцати шести или двадцати семи лет.

Как могла женщина двадцати шести лет быть такой мерзкой, да еще согласиться жить и работать в «Фэрбридж-Холле», вместо того чтобы поселиться в Лондоне, встречаться с друзьями и ходить на вечеринки? В двадцать шесть надо спать с мужиками, которые могут тебя рассмешить. В двадцать шесть тебе не следует рыскать по женской школе, делая вид, что тебя посещают озарения, а на самом деле издеваясь над подростками, потому что ты росла, не имея привилегий, которые есть у них.

– Шестой класс не сдает телефоны, – спокойно сказала Нэнси.

Они знали, что сейчас будет, но хотели услышать от нее, хотели, чтобы Брандон произнесла эти слова и они смогли поверить, что кошмар происходит на самом деле.

– Мы пересмотрели правила, – сказала Фиби все тем же чудовищно счастливым голосом. – Когда их принимали, по телефону можно было только звонить и отправлять текстовые сообщения. Теперь появились новые аппараты, использующие высокие технологии, они позволяют вам развлекаться и посещать многочисленные социальные сети. Мы решили, что будет лучше забирать их на ночь, чтобы вы могли спокойно спать. Мы лишь хотим вас защитить.

Девушки молчали.

– Многочисленные исследования показали, что свет экранов мешает безмятежному сну, – добавила Брандон.

Лила посмотрела на Джорджию, которая теребила край одеяла, явно не собираясь поднимать глаз.

– Булочка говорила, что мы будем достаточно взрослыми, чтобы принимать разумные решения, когда перейдем в шестой класс, – сказала Лила. – Предполагалось, что это будет одной из наших привилегий.

Брандон прислонилась спиной к стене, опустила коробку и улыбнулась. Казалось, она участвует в постановке бездарной любительской пьесы.

– Переход на верхний этаж школы не означает, что у вас появляются привилегии. – Она снова улыбнулась. – Речь идет об ответственности.

– Несомненно, речь может идти и о том и о другом, – сказала Нэнси, поднимаясь во весь рост – пять футов и десять дюймов. – Ответственность должна сочетаться с бонусами, разве не так?

Теперь новая учительница выглядела возмущенной.

– Сейчас не самое подходящее время для проведения дебатов на данную тему, – заявила она.

– В таком случае почему бы нам не устроить дебаты завтра вечером? – все так же спокойно сказала Грейдон. – Разве изменение политики по отношению к нашим телефонам не заслуживает широкого обсуждения?

Джорджия выглядела встревоженной, и на лице у нее застыло такое выражение, будто она сейчас заплачет или ее стошнит. Лила почти чувствовала, как подругу охватывает паника, что спор может каким-то образом привести к усугублению наказания и она вновь будет вынуждена остаться в пансионе на следующие выходные. Грин не любила упускать интересные возможности, но отказывалась гостить на уик-эндах в доме Нэнси, в Лондоне, чтобы провести время с матерью.

Она очень трепетно относилась к своей семье, даже в тех случаях, когда ее брат никуда не уезжал. Однако дома у нее не было ничего хорошего. Скорее он производил депрессивное впечатление, как считала Лила. Ковры, фаянсовая посуда, младшие братья, которые жили в общей спальне и каждое утро пользовались одной ванной комнатой. Когда они гостили в доме Джорджии, ее родители были такими заботливыми, постоянно спрашивали, как у них дела и каковы успехи в учебе. Потребовался целый год, чтобы они попросили Нэнси и Лилу не называть их мистер и миссис Грин. Грейдон сказала, это из-за того, что родители Джорджии – слишком простые люди.

– Политика в отношении телефонов – не повод для обсуждения, – заявила Брандон. – Но если у вас есть другие мысли о том, как лучше вести дела в пансионе, вы знаете, где находится ящик для предложений.

– Значит, теперь у нас диктатура? – спросила Лила.

– Нет, это школа. А в школах существуют правила.

Найт открыла рот, чтобы сообщить Брандон, что они изучили ее биографию и выяснили, что она не посещала настоящую школу или соответствующий университет и ничего не может знать о правилах, но ее опередила Джорджия.

– Вот, возьмите, – сказала она мрачно.

Она держала в руке телефон «Нокия 3310», и Лила постаралась не улыбнуться. Как она могла забыть? В те годы, когда их заставляли сдавать телефоны, в младших классах, у всех имелся запасной телефон. Привозишь из дома и отдаешь. Булочка была слишком старой, чтобы понимать разницу. Однажды Джорджия вручила ей калькулятор, и она ничего не заметила. Тогда они чуть не обмочились от смеха. Нэнси наклонилась к свой тумбочке и вытащила такой же кирпич.

– И мой, – сказала она, поджав губы.

Брандон положила каждый телефон в отдельный конверт и надписала на них имена. Лила старалась сохранять серьезность. Какая идиотка! Может быть, она жила среди людей, которые пользуются древними мобильными телефонами?

– А теперь ваши настоящие мобильные телефоны, – с улыбкой заявила учительница.

– То есть? – вопросила Нэнси.

– Вижу, мы еще не успели как следует узнать друг друга, девочки, но я не глупа. Я видела вас и ваши телефоны в течение прошедших четырех недель. И хочу, чтобы вы мне их отдали.

Первой это сделала Джорджия, молча протянувшая «Моторолу Рэйзор». Нэнси последовала ее примеру и положила в конверт айфон.

– Он очень хрупкий, – сказала она. – И теперь вы за него отвечаете.

Лила не смогла ничего сказать, она лишь бросила свой телефон в коробку.

– Я полагаю, мы сможем получить их обратно за завтраком, как в те времени, когда нам было тринадцать? – спросила Нэнси.

– При обычных обстоятельствах – да, – ответила Брандон. – Однако вы пытались меня обмануть, поэтому я конфискую ваши телефоны на двадцать четыре часа.

Джорджия тихонько застонала, а у Грейдон покраснела шея. Лила смотрела на них, отчаянно надеясь, что подруги придумают, как заставить эту суку отступить.

– Кстати, Лила, – прервала ее размышления Фиби.

– Да? – повернулась к ней Найт.

– Разве тебе не следует отправиться наверх, ведь наступает время тишины?

Лила посмотрела на висевшие на стене часы.

– У меня есть четыре минуты.

Брандон одарила ее сияющей улыбкой.

– Ну в таком случае уйдешь немного раньше. Идем. Прогуляемся вместе.

Преподавательница взяла конверт с именем Джорджии на нем.

– Если хотите, могу добавить еще неделю конфискации.

Грин вновь тихонько застонала. Лила встала и молча пошла к двери. Она слышала голос Брандон у себя за спиной, когда они поднимались по лестнице, но не сводила глаз с перил и смотрела вниз, в пролет. Какая здесь высота? Она где-то читала, что при падении с высоты больше чем в один этаж почти невозможно уцелеть.

– Камилла, я бы хотела, чтобы в будущем во время сбора телефонов ты находилась в своей спальне. Соседки хотят проводить с тобой время, ты же знаешь, – заявила Фиби.

Лила ничего не ответила.

– Я знаю, что Хейди очень ценит твою поддержку, – продолжала Брандон, но теперь ее голос звучал приглушенно. – Сейчас она нуждается в своих друзьях.

Ученица ускорила шаг. Теперь она перешагивала сразу через две ступеньки. Оказавшись около своей спальни, она сразу вошла, захлопнула за собой дверь, вытащила из-под подушки пижаму и повернулась к Хейди.

– Я буду переодеваться в ванной комнате. А ты прекрати вести разговоры обо мне с этой сукой у меня за спиной. Поняла?

И она скрылась в ванной комнате, прежде чем Хейди, сидевшая на своей кровати и что-то рисовавшая, успела ответить.

– Лила?

Она проигнорировала жалобный голосок Хейди.

– Лила?

Найт стащила одеяло с головы и села. Маленькая металлическая кровать тихонько застонала, сетка, на которой лежал матрас, скрипнула.

– Чего тебе?

– Я собираюсь сегодня выключить свет пораньше. Ты не против? – продолжала соседка по комнате. – Я подумала, что ты сможешь слушать музыку в темноте.

Она так и не сняла школьную форму.

Неужели она собирается переодеваться в темноте?

– А ты не хочешь сначала надеть пижаму? – спросила Найт.

Хейди отступила к своей кровати.

Что она пытается скрыть?

– Боишься, что Дженни будет к тебе приставать? – улыбнулась Лила.

Дженни лежала в своей постели с надетыми наушниками.

– Заткнись! – ответила Барт. – Она не такая. И она узнает, что ты о ней сказала.

– Меня это не беспокоит. Всем известно, какая она. Дженни сама себя трахнет, когда представит нас голыми в темноте.

Хейди ничего не ответила, но по ее губам скользнула быстрая улыбка. Значит, она до сих пор относится к ней, Лиле, лучше, чем к Дженни.

– Ты не можешь переодеваться в темноте весь семестр. Ты должна с этим справиться, – сказала Найт.

Барт покопалась немного в шкафу, который стоял в ногах у ее кровати. Там было слишком мало места, чтобы разложить достаточное количество одежды. Жуткое сосновое дерево, крошечное зеркало – все говорили, что оно такое маленькое, чтобы девушки не могли постоянно думать о своей внешности. Но главным преступлением, с чем соглашались все, являлось отсутствие полки для обуви.

Лила сделала вид, что смотрит на свой плеер, но краем глаза наблюдала за Хейди, которая повернулась спиной к комнате и совершала какие-то сложные действия, стараясь скрыть свое тело. Впрочем, у нее не получилось. Яркий красный шрам, выделявшийся на фоне белой кожи, было невозможно не увидеть. С таким ужасным уродством на теле у Хейди не оставалось никаких шансов.

Через пару минут она выключила свет.

«Интересно, что делают Нэнси и Джорджия внизу?» – подумала Лила. За пятнадцать минут до выключения света запрещалось переходить с одного этажа на другой. И еще сорок пять минут после того, как он погашен, разрешалось разговаривать. В прошлом году, когда все трое находились на одном этаже, они по полчаса занимались йогой, чтобы к каникулам укрепить руки. Потом вместе отправлялись в ванную комнату и чистили зубы возле тройной раковины. Иногда им удавалось занять одну из ванных комнат наверху, где все еще стояла старая выщербленная белая ванна. Они наполняли ее самой горячей водой, садились вокруг, обнажившись по пояс, и говорили, как это классно. В новом семестре будут новые трюки и игры. Трюки и игры, в которых Найт не будет участвовать.

– Камми?

С начала семестра Лила и Хейди не обменялись ни единым словом после того, как тушили свет, с того самого момента, как Найт заняла лучшую кровать в комнате, бросив свои вещи в шкаф и старательно игнорируя соседок. Лила знала: Барт известно, что Дженни ей рассказала о том, как они оказались в одной комнате.

– Что? – спросила Найт.

– Я сожалею.

– О чем?

– О первом дне. И о ссоре.

– Ты про что? – Лила не помнила, чтобы она разговаривала с Хейди с первого дня семестра, не говоря уже о каких-то ссорах.

– О Нэнси и Джорджии. И о списке распределения по комнатам, и о мисс Брандон. Я не хотела доставить тебе неприятности.

– У меня нет никаких неприятностей. Не будь дурой.

В темноте спальни повисло молчание. Между двумя занавесками пробивался оранжевый луч света, падавший на ковер. В этих коврах было нечто неколебимо школьное. Суровое и неумолимое. Однажды, еще в первый год, Лила упала на таком ковре и содрала верхний слой кожи на колене. Когда она возвращалась домой в середине каждого семестра, она дожидалась момента, когда останется одна в своей спальне, ставила босые ноги на ковер и наслаждалась вещью, которая сделана для комфорта, а не для долгой службы. Было забавно думать, что некоторые люди – обычные подростки, посещавшие обычные школы, – возвращались к такому комфорту каждую ночь.

– Извини, – повторила Хейди.

– У меня нет проблем, – заверила ее Лила. – Они мои друзья. А с друзьями проблем не бывает.

Это было неправдой. Конечно, проблемы с друзьями возникают. Они должны говорить тебе, если ты становишься плохим другом или начинаешь их злить.

– Я не хотела сделать ничего плохого. Просто я знаю, что не нравлюсь им, и они недовольны тобой, если ты хочешь с кем-то поговорить… – Барт замолчала и громко сглотнула. – Я имела в виду, что теперь мы живем в одной комнате и раньше были друзьями, после того как твоя мама… и все такое – мы раньше…

– Благодарю, – холодно ответила Лила. – Но все в порядке.

И тут она услышала всхлипывания. Неужели Хейди плачет? Боже ты мой! Лила спустила ноги с кровати, встала, подошла к бывшей подруге и встала над ней.

– Ты плачешь?

Барт не ответила, но ее дыхание оставалось неровным.

– Пожалуйста, не плачь, – попросила соседка.

Никакой реакции. Лила села на самый краешек кровати и положила руку на спину Хейди поверх пухового одеяла.

– Я возвращаюсь в свою кровать. Не реви, ладно? Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – последовал тихий ответ из-под одеяла.