Глава 39. Гость в Чарах
За мной пришел полковник из личной охраны Госпожи. Он был почти вежлив. Ее слуги постоянно затруднялись определить мой статус. Бедняги. В их иерархический порядок я никак не вписывался.
– Она требует вас, – сообщил полковник. С ним была дюжина солдат. На почетную гвардию мало похоже. Но и на палачей они не смахивали.
Впрочем, какая разница? Я пойду с ними, иначе им пришлось бы меня тащить.
Выходя из комнаты, я обернулся. Ворон был еще жив. Полковник проводил меня до дверей во внутренней Башне, которая стоит в недрах Башни наружной; не многие бывали здесь, а еще меньше отсюда возвращались.
– Идите, – сказал он. – Я слыхал, вам тут доводилось бывать. Вот и ступайте.
Я шагнул за порог. Обернувшись, я увидел только глухую стену. На мгновение у меня закружилась голова, потом это прошло, и я оказался совсем в другом месте. Ее силуэт вырисовывался на фоне окна, хотя покои Госпожи находятся в самой середине Башни.
– Подойди.
Я повиновался. Госпожа указала в не-окно. Я выглянул, там полыхал город. Над ним парили Взятые, метали тут же гаснущие разряды в фалангу опустошавших город летучих китов. На одном из китов летела Душечка. Пока чудовища оставались в ее безмагии, они были неуязвимы.
– Они еще не победили, – напомнила Госпожа, прочтя мои мысли. – Оружие смертных достигает их. И твоей бандитки. Я тоже. Но это неважно. Я решила приостановить боевые действия.
Я рассмеялся.
– Тогда мы выиграли!
В первый раз мне удалось задеть ее своей болтовней. Большая ошибка – смеяться над Госпожой. Чувства могут заставить ее пересмотреть решение, принятое рассудком.
– Вы не выиграли ничего. Если смена приоритетов производит такое впечатление, я не стану отводить войска. Я изменю направление основного удара.
Чтоб ты сдох, Костоправ. Научишься ты когда-нибудь держать пасть на замке? Да ты любого уговоришь пропустить тебя через мясорубку.
Взяв себя в руки, она повернулась ко мне. Госпожа, в двух шагах от меня.
– Сарказм оставь для своих летописей, если желаешь. Но в разговоре со мной будь готов заплатить цену.
– Я понимаю.
– Так я и думала.
Она снова глянула в не-окно. На далекий город – похоже, на Стужу – рухнул, полыхая, летучий кит, попавший под залп невиданно огромных баллист. В сюрпризы могут играть и двое.
– Как продвигается перевод?
– Что?
– Документы, которые ты нашел в Облачном лесу, отдал моей покойной сестре по прозванию Душелов, отнял у нее, отдал своему приятелю Ворону, а теперь отобрал и у него. Те бумаги, в которых, как ты думаешь, скрыт ключ к вашей победе.
– Ах, те документы. Плохо продвигается. Почти никак.
– И не продвинется. Того, что ты ищешь, там нет.
– Но..
– Ты пошел по ложному следу. Да-да, я знаю: их собрал Боманц, так что в них непременно должно быть мое истинное имя. Так? Но мое имя стерто везде – кроме, возможно, памяти моего супруга. – Она внезапно отдалилась. – Победа при Арче обошлась дорого.
– Он слишком поздно усвоил урок Боманца.
– Так ты заметил? У него достаточно сил, чтобы вырвать сведения из случившегося… Нет, моего имени в бумагах нет. А вот его – есть. Потому-то они так привлекали мою сестру. Она увидела возможность свергнуть нас обоих. Она знала меня. Мы ведь с ней росли вместе. И друг от друга нас охраняла только тщательно сплетенная охранная сеть. Наняв вас в Берилле, она хотела всего лишь подсидеть меня. Но когда ты добыл эти документы…
Она не столько объясняла, сколько размышляла вслух.
Меня озарило.
– Ты не знаешь его имени!
– Этот союз не был браком по любви, лекарь. Всего лишь неустойчивое перемирие. Скажи, как мне получить эти документы?
– Никак.
– Тогда проиграем мы все. Это правда, Костоправ. Пока мы тут спорим, пока наши с тобой сторонники режут друг другу глотки, общий наш враг стряхивает цепи. Все смерти, что ты видишь, будут напрасны, если Властелин вырвется на свободу.
– Уничтожь его.
– Это невозможно.
– В городке, где я родился, ходит народная сказка о человеке столь могучем, что он осмелился потешаться над богами. Но в конце его мощь оказалась всего лишь гордыней, ибо есть сила, перед которой склоняются даже боги.
– Так в чем суть?
– Смерть побеждает всех, если переиначить старинную поговорку. Даже Властелин не может каждый раз побеждать в борьбе со смертью.
– Есть способы, – признала Госпожа. – Но не без этих бумаг. А сейчас возвращайся к себе и поразмысли. Мы еще поговорим.
Как-то внезапно меня выставили. Госпожа повернулась к горящему городу, и я вдруг понял, где тут выход. Непреодолимая сила погнала меня к двери. Секунда головокружения, и я снаружи.
Припыхтел полковник, провел меня в камеру.
Я плюхнулся на койку и, как мне было приказано, стал размышлять.
Властелин шевелится, тому свидетельств достаточно, но… Слишком потрясло меня, что бумаги не содержат того рычага, на который мы так надеялись. Эту новость я должен был либо проглотить, либо отвергнуть, и мой выбор будет иметь серьезные последствия.
Госпожа пользовалась мной в своих целях. Конечно. Мне представилось несколько возможностей – все малоприятные, и все вполне осмысленные…
Она сама сказала: если Властелин вырвется – нам всем конец, что хорошим ребятам, что плохим.
Я заснул. И видел сны, но не запомнил. Проснувшись, я обнаружил еще горячий обед на столике, которого прежде не было. А еще на столике имелся полный набор письменных принадлежностей.
Она ожидала, что я продолжу свои Анналы.
Я умял половину обеда, прежде чем заметил отсутствие Ворона. Беспокойство впилось в меня с новой силой. Куда его унесли? Зачем? Для чего он мог понадобиться Госпоже? Как рычаг?
Странно течет время в Башне.
Когда я покончил с обедом, явился давешний полковник. Все с теми же солдатами.
– Она требует вас снова, – объявил он.
– Опять? Я же только что оттуда.
– Четыре дня назад.
Я потрогал щеку. В последнее время я носил только небольшую бородку. А теперь весь зарос. Вот так. Заснул, называется.
– Бритву никак нельзя достать?
Полковник чуть заметно улыбнулся.
– А как вы думаете? Можно позвать цирюльника. Идете?
Можно подумать, у меня есть выбор. Лучше идти самому, пока не потащили.
Процедура та же. Госпожа вновь стояла у окна. Теперь там виднелись осажденные укрепления Шепот в каком-то углу равнины. Тяжелых баллист там не было. Летучий кит держал гарнизон в укрытиях, в то время как бродячие деревья разбирали внешнюю стену простейшим способом – прорастая в нее до полного ее разрушения. Так джунгли разрушают покинутый город, только этот лес рушил камень в десять тысяч раз быстрее обычного.
– Вся пустыня поднялась против меня, – сказала она. – Атаки на форпосты Шепот до неприятного разнообразны.
– Подозреваю, что твое присутствие вызывает там неприязнь. Я думал, ты собираешься выйти из боя.
– Я пыталась. Твоя глухая крестьянка не пытается мне помочь. Подумал?
– Я спал, а не думал. Как тебе превосходно известно.
– Да-да. У меня были неотложные дела. Теперь я могу посвятить внимание этой проблеме.
Ее взгляд вызывал желание бежать подальше… Она махнула рукой. Я застыл. Она приказала мне отойти и сесть в кресло. Я подчинился, неспособный стряхнуть чары, хотя знал, что последует за этим.
Госпожа встала передо мной, закрыв один глаз. Открытый становился все больше и больше, надвинулся, поглотил меня…
Кажется, я завизжал.
Это стало неизбежностью с того момента, как меня схватили, пусть я и тешил себя надеждами. Теперь она выпьет мой разум, как паук высасывает муху…
Очнулся я в своей камере, чувствуя себя так, точно побывал в аду. Голова раскалывалась. Чтобы встать и проковылять к медицинской сумке (которую мне вернули, изъяв предварительно ядовитые препараты), потребовались героические усилия. Я приготовил себе настой ивовой коры – это заняло небольшую вечность, огня-то у меня не было.
Когда я, матерясь, посасывал слабый горький настой, пришел какой-то тип. Незнакомый. Тип, кажется, удивился, что я уже встал.
– Добрый день, – сказал тип. – Быстро вы оправились.
– А ты кто такой, твою мать?
– Лекарь. Обязан вас проверять ежечасно. Мы ожидали, что вы еще долго не очнетесь. Голова болит?
– Охрененно.
– Злитесь. Это хорошо – Он поставил свой мешок рядом с моей сумкой, куда не преминул заглянуть. – Что принимали?
Я объяснил и поинтересовался:
– Почему хорошо-то?
– Иногда наступает полное безразличие. Так и угасают.
– Да-а? – А не вышибить ли мне из него дух, просто развлечения ради? Сплин разогнать. А толку? Обязательно влетит громила-стражник, и мне станет еще больнее. Да и труд это слишком тяжелый.
– Вы тут на особом положении?
– Мне кажется, что да.
Слабая улыбка.
– Выпейте. Это получше настоя из коры.
Я выхлебал предложенную микстуру.
– Она очень волнуется. Первый раз вижу, чтобы она беспокоилась из-за подвергнутого глубокой проверке.
– Даже так? – Дурное настроение как-то улетучилось. Его микстура действовала быстро и сильно. – Что это за варево? Мне пригодилась бы пара бочек.
– Оно вызывает привыкание. Его получают из сока верхних четырех листьев травы парсифаль.
– Первый раз слышу.
– Редкое растение, – ответил лекарь, продолжая меня осматривать. – Растет в каких-то Полых холмах. Туземцы используют его как наркотик.
Отряд проходил когда-то через эти жуткие места.
– Я и не знал, что там есть туземцы.
– Их еще меньше, чем этой травы. В совете поговаривали, что после войны траву будут выращивать на плантациях. Как лекарство. – Он пощелкал языком, чем очень напомнил мне беззубого старца, у которого я учился лекарскому ремеслу. Странно. Я столько лет не вспоминал о нем. И еще более странно – на поверхность сознания выплывали, как глубинные рыбы на свет, старые воспоминания. Госпожа хорошо взболтала мои мозги.
Я не стал расспрашивать о коммерческом выращивании лекарственных трав, хотя эта идея решительно не соответствовала сложившемуся у меня образу Госпожи. Злодеи обычно не стремятся унимать чужую боль.
– Как вы к ней относитесь?
– К Госпоже? Сейчас – не слишком ласково. А ты?
Он не ответил на вопрос.
– Она желает увидеться с вами, как только вы придете в себя.
– Ожидает – значит, приказывает, – парировал я. – Мне уже кажется, что я не совсем и пленник. Как насчет выпустить меня погулять по крыше? Оттуда я вряд ли убегу.
– Я выясню, разрешено ли это. А пока можете размяться здесь.
Ха-ха. Единственная моя разминка – кувырки извилин. Мне просто хочется выбраться за пределы четырех стен.
– Ну что, я еще жив? – спросил я, когда лекарь завершил осмотр.
– Пока – да. Хотя я очень удивлен, как вы при вашем отношении к делу выжили в таком подразделении, как Черный Отряд.
– Там меня любят. Боготворят. Волоска на моей голове не тронут. – Настроение мое опять ухудшилось, когда он помянул Отряд. – Ты не знаешь, давно ли я тут торчу?
– Нет. Полагаю, не меньше недели. Возможно, дольше.
Так. Подозреваю, не меньше десяти дней. Если наши колдуны, путешествуя налегке, очень поторопятся и если их путь останется неизвестен.., за это время они могли пройти миль четыреста. Один шаг из многих. Дерьмо.
Тянуть время уже бесполезно, госпожа знает все, что знаю я. Интересно, пригодится ли это ей? И удивит ли?
– Как там мой друг? – спросил я во внезапном приступе вины.
– Не знаю. Его перевезли на север, потому что связь с его душой готова была порваться. Я уверен, при следующей вашей встрече Госпожа поднимет этот вопрос. Я закончил. Счастливо оставаться.
– Весельчак ублюдочный.
Он вышел, ухмыляясь.
Профессионал.
Через пару минут вошел полковник:
– Мне передали, что вы хотите выйти на крышу.
– Ага.
– Когда надумаете прогуляться, скажите охраннику. – Что-то его еще томило. – В вашем отряде дисциплина какая-нибудь есть? – спросил он после короткой паузы.
Его раздражало, что я не обращаюсь к нему «сударь». Мне пришло в голову несколько хамских ответов, но я подавил желание их высказать. Мой статус не долго может оставаться загадочным.
– Да. Хотя и слабее, чем в прежние времена. После Арчи нас осталось слишком мало, чтобы такой порядок окупался.
Хороший ход, Костоправ. Пусть оправдываются. Напомни им, что в нынешнее жалкое состояние Отряд пришел, сражаясь за Госпожу. И напомни, что первыми сдавались сатрапы империи. Офицеры должны это знать. И думать об этом хоть иногда.
– Жаль, – сказал полковник.
– Вы мой личный сторожевой пес?
– Да. Она почему-то очень вас ценит.
– Я когда-то посвятил ей поэму, – соврал я. – И поставлял кое-какие товары.
Полковник нахмурился, решив, что я над ним издеваюсь.
– Спасибо. – Я предложил оливковую ветвь. – Прежде чем идти на крышу, я поработаю немного.
Здорово я отстал. С тех пор как мы покинули равнину, я набросал лишь несколько заметок в «Синелохе».
Я писал, пока руку не скрутила судорога. Потом поел – стражник принес обед как раз, когда я посыпал песком последний лист. Заглотав еду, я постучал в дверь и сказал охраннику, что готов пойти наверх. Когда дверь открылась, я обнаружил, что ее не запирали.
Даже если я выйду из комнаты, куда мне податься? О побеге и думать глупо.
У меня появилось чувство, что я готов принять пост официального историка. Нравится мне это или нет, но это меньшее из многих зол.
Мне предстояло принять немало тяжелых решений. Я хотел обдумать все как следует. Госпожа понимала – у нее хватит таланта и силы, чтобы обскакать по части предвидения старого лекаря, шесть лет просидевшего в глуши.
Закат. Пламенеет запад, полыхают облака. Небо расцвечено необычайными красками. Холодный и свежий северный ветерок заставляет ежиться. Охранник держался в отдалении, создавая иллюзию свободы. Я подошел к северному парапету.
Следов проходившей тут великой битвы почти не осталось. Там, где прежде стояли и пылали укрепления, колья, осадные машины, где люди гибли десятками тысяч, теперь был парк. Передовую отмечала черная, каменная звезда в пятистах ярдах от Башни.
Мне почудились рев и грохот, я вспомнил орду мятежников, что накатывалась неутомимо, как море, волна за волной, разбиваясь о неподатливые ряды защитников. Я вспомнил Взятых в бою, их жуткие смерти, колдовство безумное, бешеное…
– То была битва битв, не так ли?
Я не обернулся к ней.
– О да. Я никогда не отдавал ей должного.
– О ней еще споют.
Госпожа глянула вверх. В небе начали появляться звезды. В сумерках ее лицо казалось бледным и напряженным. Никогда прежде я не видел на нем ничего, кроме самодовольства.
– Что случилось? – Вот теперь я обернулся. Группка солдат стояла в отдалении, глядя на нас – не то потрясенные, не то очарованные.
– Мне было прозрение. Несколько прозрений, с первого раза я не смогла получить удовлетворительного результата.
– И?
– Возможно, результата нет вовсе.
Я ждал. Не стоит торопить самое могущественное существо в мире. Достаточно поразительно уже то, что она намерена довериться смертному.
– Все течет. Я видела три будущих. Надвигается кризис, исторический миг.
Я глянул на нее почти в упор. Лиловые сумерки пали на ее лицо. Прядка темных волос лежала на щеке – не нарочно; желание прикоснуться, обнять, может, даже утешить затопило меня.
– Три будущих?
– Три. И ни в одном из них мне нет места.
Что можно сказать в такой момент? Что это может быть ошибка? Сами говорите Госпоже, что она своего дела не знает.
– В одном будущем победит твое глухое дитя. Но это наименее вероятный исход, и она погибнет ради победы вместе со всеми соратниками. В другом – мой супруг разорвет могильные оковы и восстановит свое Владычество. И тьма опустится на десять тысяч лет. А в третьем он сокрушен навеки. Это самое сильное, самое завораживающее видение.., но цена высока. Скажи, Костоправ, есть ли боги? Я никогда не верила в богов.
– Не знаю. Госпожа. Я еще не встречал осмысленной религии. Они обычно непоследовательны. Боги, судя по описаниям их поклонников, большей частью – психопаты с манией величия и паранойей. Не знаю, как они живут со своим сумасшествием. Возможно, впрочем, что люди просто неспособны правильно интерпретировать действия существа, настолько их превосходящего. Может быть, каждая вера – это искаженный и извращенный осколок истины. Может быть, и есть силы, лепящие наш мир. Но я никогда не мог понять, зачем богу в столь громадном мире волноваться из-за человеческих судеб или молитв.
– Когда я была девочкой.., у нас с сестрами был учитель.
Заметил ли я? Да я весь обратился в слух, от макушки до пят.
– Учитель?
– Да. Он утверждал, что мы и есть боги, что мы творим собственную судьбу. И только мы определяем, что станется с нами. Изъясняясь просто, мы сами загоняем себя в ловушку.
– Интересно...
– Именно. Но есть и бог на свете, Костоправ. Не из сотрясателей тверди, нет. Он – отрицатель. Он завершает все повести. Его глад неутолим, и все вселенная соскользнет когда-нибудь в его пасть.
– Смерть?
– Я не хочу умирать. Костоправ. Все, что есть во мне, вопиет против несправедливости смерти. Все, что я есть, чем была и, наверное, буду, вылеплено стремлением избежать конца. – Она тихонько рассмеялась, сдерживая истерику. – Я построила бы себе мир, где я в безопасности. И краеугольным камнем его стала бы смерть.
Близился конец мечтаний. Я тоже не мог представить себе мир, в котором нет меня. И сердце мое гневалось. Гневается. Очень легко представить, как страх смерти становится манией.
– Я понимаю.
– Может быть. Перед вратами тьмы мы все равны, не так ли? Песок струится для всех. Жизнь – только всплеск, кричащий на зубах вечности. Но как же это все нечестно!
Я вспомнил Праотца-Дерево. Даже он сгинет когда-нибудь. Да, смерть жестока и ненасытна.
– Обдумал ли ты? – спросила Госпожа.
– Наверное, да. Я не некроман. Но я видел пути, которыми идти не желаю.
– Что ж, Костоправ, ты свободен.
Удар. Недоверие пронзило меня до самых пят.
– Что, простите?
– Ты свободен. Ворота Башни открыты. Достаточно выйти из них. Но ты можешь и остаться, занять свое место в борьбе, объединяющей нас всех.
Закат почти погас, только высокие облака еще озарялись снизу солнцем. По индиговому восточному небу плыл на запад эскадрон ярких точек. Направлялись они, кажется, к Башне.
Я пробормотал что-то невнятное.
– Желает она того или нет, Госпожа Чар снова должна сразиться со своим супругом, – произнесла она. – И до тех пор, пока не придет к своему исходу эта борьба, иной не будет. Ты видишь, как возвращаются Взятые. Армии с востока движутся к Курганью. Войска за границами равнины получили приказ отступить на позиции к востоку. Твое глухое дитя в безопасности, если только она не придет к нам с мечом. Наступает перемирие. Возможно, навсегда. – Слабая улыбка. – С кем станет сражаться Белая Роза, если не будет Госпожи?
С этими словами она оставила меня в полном ошеломлении и отошла поприветствовать своих ратоборцев. Ковры опадали из темноты, как осенние листья. Я придвинулся было, но мой личный охранник заметил, что я не настолько близко знаком с Госпожой, чтобы позволить себе ее подслушивать.
Северный ветер становился все холоднее. Не наша ли приходит осень?
