Очнулся я в отгороженной занавеской части комнаты, где прежде держали Копченого. Было темно. Я не слышал ни звука и понятия не имел о времени, но сразу понял, что совещание закончено. А попытавшись встать, почувствовал, насколько ослаб: ноги подломились – и я вывалился за занавеску в нишу. Там возникла какая-то мышиная возня, но скудного света хватило, чтобы обнаружить грызуна. Это был Тай Дэй, и он копался в бумагах. Телохранитель тут же вернул их на место и напустил на себя невинный вид. Впрочем, его любопытство и впрямь могло быть совершенно невинным: читать он не умел.

– Наконец-то, – сказал Тай Дэй, помогая мне встать. – Я уже беспокоился. Что случилось?

Мои колени превратились в воду.

– Приступ. Вроде тех, что бывали у меня в Дежагоре и Таглиосе. А где все?

– Ушли несколько часов назад. Даже охрану сняли.

– Когда это случилось? Совещание началось рано утром.

– За час до заката.

– Твою же мать! Это что же, я целый день провалялся?

Я озаботился поисками съестного. После прогулок с Копченым еда помогала, но сейчас дело обстояло иначе. Во всяком случае, жесткая, холодная переваренная баранина не привела меня в норму. А ничего другого не нашлось.

Больше всего хотелось глотнуть чего-нибудь хмельного. С исчезновением Одноглазого мы не остались без самогонщиков: Корди Мэзер с Плетеным Лебедем продолжили его бессмертное дело. Эти парни предпочли не возвращаться в Таглиос. Похоже, Корди больше не тянуло в постель к Радише. Но их зелье было не лучшего качества, да и добывать его приходилось через посредников: все мы делали вид, будто неукоснительно соблюдаем дисциплину.

Совсем недавно у меня зародилась догадка насчет того, где мог припрятать свой агрегат Одноглазый. В моей прежней землянке имелось особое помещение с плетеными стенами – я там хранил Анналы и кое-какие личные вещи. Эта конура не развалилась. А строить ее помогала матушка Гота.

Шатаясь и цепляясь за что попало, лишь бы не грохнуться, я вылез из берлоги Костоправа.

– Ну почему он не хочет перебраться в хренову крепость? – пробормотал я, озираясь. – И где, черт побери, все?

Вокруг – ни единой рожи. Я вообще не увидел людей ближе, чем в развалинах Кьяулуна, и маленько струхнул. Действительно ли мне удалось вернуться в реальный мир? Может, и это какой-то фокус Душелов?

– Все ушли, – повторил Тай Дэй таким тоном, словно говорил с непонятливым дитятей. – Даже часовые. Иначе, я не смог бы попасть в жилище Освободителя.

С некоторых пор Старика все чаще именовали так.

– Я правильно понял: дядюшка Дой отправился приглядеть за ними?

Тай Дэй оставил мой вопрос без ответа. Я побрел к своему бывшему жилищу. По сравнению с той норой, из которой я перебрался сюда, оно вполне могло сойти за дворец.

Госпожа со Стариком превратили мой дворец в тюрьму. Боковой лаз, прорытый в склоне холма специально для дядюшки Доя и матушки, выходил на площадку для упражнений с мечом. Теперь здесь был загон, обнесенный забором из трофейных копий. За оградой, тоскливо положив морду на лапы, лежала явно смирившаяся со своей участью Лиза Бовок. Неподалеку – но, разумеется, вне пределов досягаемости форвалаки – расхаживал Прабриндра Дра. Всем своим видом князь давал понять, что считает происходящее с ним лишь временным досадным недоразумением. Ни Длиннотени, ни Ревуна, ни Нарайяна Сингха я не увидел. Душиле, наверное, и не хотелось вылезать из-под земли: разумно было не напоминать лишний раз о своем существовании. Но вот Длиннотени, панически боявшемуся темноты, точнее, того, что могло в ней таиться, приходилось несладко.

Бывший Хозяин Теней вконец утратил былое самомнение и теперь почти непрестанно хныкал и дрожал. Он терял вес, во что трудно было поверить.

Вонища стояла жуткая: пленники содержались хуже, чем звери в самом убогом зверинце. Правда, отношение к ним было различным. Больше всех, разумеется, досталось Длиннотени и бывшему святому обманников. Ревун, хотя и числился среди врагов Госпожи, не вызывал у нее особого гнева. Его кормили объедками, а в остальном почти не удостаивали вниманием. Как и форвалаку, если она вела себя прилично.

Куда лучше обращались с Копченым и Прабриндра Дра. Положение последнего даже можно было назвать привилегированным.

– Чтобы выветрить такой смрад, нужна хорошая буря, – заметил я, взглянув на небо и не увидев никаких признаков ее приближения.

Тай Дэй лишь хмыкнул в ответ и вдруг насторожился: приподнялся на цыпочки, ноздри раздувались, голова слегка покачивалась. Он прислушивался.

Я замер, зная, что его слуху можно доверять. Через некоторое время и я уловил звуки, доносившиеся из землянки, – казалось, кто-то скребется. Мне так и не удалось понять, почему Длиннотень и Нарайян Сингх оставлены в живых. Возможно, Госпоже и Костоправу еще придется об этом пожалеть.

Госпожа полагала, что эти мерзавцы могут ей сгодиться. Где-нибудь, когда-нибудь. На что-нибудь.

– Надо выяснить, что там, – сказал я без всякого энтузиазма, потому что не ждал ничего, кроме лишних проблем.

И куда запропастился дядюшка Дой? Он со своим мечом сейчас оказался бы весьма кстати – с собой у меня не было оружия, кроме легкого шеста, заряженного тремя шарами.

Тай Дэй подошел к куче дров, принесенных для нужд штаба тенеземскими крестьянами, ухватил сук длиной в ярд, с утолщением на конце. И дал мне знак двигаться вперед.

Скользнув вниз, я рывком распахнул дверь, и мне прямо под ноги вывалился Нарайян Сингх. Бывший святой обманников долго просидел в темноте – от природы смуглая кожа приобрела болезненную бледность. Возможно, Госпожа не просто держала этого типа взаперти, в куче его же собственного дерьма, но и делала с ним еще что-то. Конечно, она бывала мягкосердечной – когда ей хотелось. Но хотелось ей этого нечасто.

Тай Дэй съездил ему по башке, и поделом. Старина Нарайян на своем веку творил отнюдь не добро, он заслужил каждое мгновение боли и страха. Держу пари, его богиня покатывалась со смеху всякий раз, когда удосуживалась о нем вспомнить. И теперь его муки наполовину состояли из ожидания того дня, когда Госпожа решит с ним разобраться – пристрастно и умело, без спешки и снисхождения.

– Будь осторожен, – сказал я Тай Дэю.

Тот в ответ лишь буркнул. Его физиономия была каменной, даже для нюень бао. Он не забыл То Тана.

– И думать не смей, – сказал я, угадав его мысли. – Госпожа тебя живьем зажарит. Кроме того, внутри есть и другие. Они куда хуже Сингха.

Говоря «хуже», я имел в виду, что они способны доставить больше хлопот. И Длиннотень, и Ревун были в оковах, с металлическим кляпом во рту. Вдобавок Длиннотень не ел со дня своего пленения. Я полагал, что голодный колдун – это колдун смирный. Но, видимо, ошибался. Даже голод не укротил гадов окончательно, хотя у обоих едва хватило сил подползти к порогу. Они, должно быть, верили, что дверь открыл Нарайян.

– Надо было понадежней укрепить стенку конуры, – заметил Тай Дэй.

– Похоже, никого это не заботило, – сказал я. – Присмотри за ними, но ничего не трогай. И никого. Я обернусь мигом.

Тай Дэй снова буркнул. Он был очень сильно разочарован.

– Придет еще наш черед, – пообещал я ему.

Копченый тоже находился внутри. Он почти не изменился – хуже выглядеть уже просто некуда. Его одежда превратилась в истлевшие клочья. Он был скован цепями. Одна из них тянулась назад, во тьму.

Остальные пленники тоже должны были сидеть на цепях, однако им каким-то образом удалось освободиться. Интересно, сумей эти гады осуществить свой замысел и смыться, утащили бы они с собой и Копченого? Было бы забавно поглазеть на их возвращение в мир, полностью изменившийся за то время, пока они здесь отлеживали бока.

Переступив через колдуна, я нашарил и зажег маленькую лампу. Если не считать вонищи и грязищи, все сохранилось в том же виде, в каком было оставлено. Рваный платок Готы так и валялся на колченогом стуле, вынесенном в свое время из руин Кьяулуна.

Не было никаких свидетельств того, что пленники проводили время в этой части землянки.

Следуя за цепью Копченого, я добрался до скрытой перегородки, в которой обнаружил дыру. Стенка не устояла перед чьими-то терпеливыми усилиями. По ту сторону воняло еще сильнее. Мне случалось видеть куда менее загаженные свинарники.

Пленники не слишком тщательно исследовали свою тюрьму. Моего тайничка они не обнаружили. А вот кто-то другой обнаружил и нашел ему применение. В помещении за дырой был спрятан самогонный аппарат Одноглазого, несколько бутылей с готовым продуктом и груда всякой ерунды, видимо считавшейся «сокровищами из разрушенного города». Во время ночных блужданий матушка Гота собрала немало хлама.

Первым делом я схватил бутыль и выдернул пробку. В ноздри шибануло плохо очищенным спиртом. Я приложился к горлышку, и чуть глаза на лоб не вылезли. Первач Одноглазого – пойло не для слабаков. Однако я сделал еще один обжигающий гортань глоток, а затем поднял лампу повыше, чтобы оглядеться. Покидая это логово, я оставил в тайнике кое-какие вещички – не настолько важные, чтобы тащить их за Врата Теней. В сущности, у меня не было ничего ценного.

За кучей хлама я заметил нечто завернутое в холстину, протянул руку и случайно задел локтем целый штабель уложенных набок глиняных бутылей.

Ага! Стало быть, Одноглазый намерен сюда вернуться. Даже невежда вроде меня знает, что бутылки с пивом не оставляют в горизонтальном положении навечно.

От моего толчка штабель раскатился, несколько посудин разбилось, забрызгав и меня, и все вокруг пеной. Подхватив одну из бутылей, я перелил часть ее содержимого в собственную глотку.

Неплохо, хотя малость перебродило.

– Эй! – откликнулся я на зов остававшегося снаружи Тай Дэя. – Со мной все в порядке. Я нашел сокровище Одноглазого.

Мои слова можно было понимать и в буквальном смысле. Коротышка припрятал не только хмельное. Предмет, завернутый в драную рогожу, оказался не чем иным, как колдовским копьем. Одноглазый смастерил его во время осады Дежагора и позднее лишь доводил до ума. Одна только инкрустация, серебряная и золотая, стоила целое состояние.

Вот лишнее доказательство того, что хренов чародей намерен сюда возвратиться. Он-то думал, я не в курсе, как тщательно он отделывал этот шедевр колдовского мастерства.

– А это что? – произнес я, заметив еще один сверток.

Никак чертов шпендрик занимался не только копьем? Ан нет, найденный мной предмет не был изделием Одноглазого. То был лук, лук со стрелами. Я не сразу узнал это оружие – с тех пор, как видел его в последний раз, прошло столько лет, что и думать страшно. Я считал, что оно давным-давно утрачено.

Этот лук Госпожа подарила Костоправу в те далекие времена, когда она была настоящей Госпожой. У Старика всегда найдется в запасе какая-нибудь тайна. Неужели и исчезновение Одноглазого – его рук дело? Впрочем, Костоправ мог и не знать о луке.

Я прихватил копье, лук и столько глиняных сосудов, сколько уместилось в охапке. Потом можно будет послать за пивком Тай Дэя… Черт, руки заняты, мне не взять лампу. Но в конце-то концов, жил я раньше в этой норе или нет? Неужели не выберусь наружу? Да и через дверной проем проникает слабый свет.

Я уже малость окосел, а потому, перешагивая через Копченого, ехидно заметил:

– Не хотелось бы мне оказаться на твоем месте, брандмейстер хренов.

Копченый открыл глаза.

Такого не случалось лет пять-шесть. Я аж подпрыгнул. Копченый таращился на меня, и вид у него был вовсе не дружелюбный.

Захотелось поскорее выбраться наружу и основательно хлебнуть пива.

Тай Дэй освободил меня от части ноши, и в его руке тоже оказалась откупоренная бутыль. Пленники, за которыми он приглядывал, лежали на прежних местах, хотя у Нарайяна Сингха наверняка прибавилось синяков.

– Куда, черт побери, запропастилась вся наша орда? – снова заворчал я. – У меня появилась работенка, но мы не можем взять да уйти, оставив без пригляду этих типов. От них впору ждать любой гадости.

Длиннотень, Ревун и Нарайян Сингх не желали оставаться в заточении.

Однако тишина беспокоила меня и по другой причине. Она могла означать еще одну – такую же безрезультатную, как и прежние, – попытку надрать задницу Душелов.

Я видел, к чему привел устроенный Госпожой обстрел. Скалы размером с дома были прожжены насквозь, почти все деревья в ущелье превратились в золу. Кое-где утесы оплавились, точно восковые свечи.

Но там не было трупов, кроме вороньих. И никаких свидетельств того, что нам удалось доставить ощутимые неприятности Душелов или ее пленнице.

Живые вороны хохотали среди изувеченных скал.