Общение с Одноглазым вновь обещало оказаться бесполезным.

– Хватит мне яйца крутить, – заявил он, когда я поинтересовался, как бы мне справиться с проклятыми снами.

– Твою мамашу! Костоправ сказал, что ты знаешь ответ. Если и дальше будешь вести себя таким манером, я твои яйца вообще оторву. И в уши запихаю.

– Эй, Щенок, полегче. Каким таким манером?

– Дураком прикидываться, вот каким.

– Эх, Щенок, Щенок. Молод ты еще, чтобы быть таким циником. С чего ты взял, что я могу все исправить с такой же простотой, как это делает сноходец?

– Да с того, что один ленивый старый пердун сказал мне это секунд двадцать назад.

– Что за хрень. – Коротышка сердито затопал вокруг меня. – Дерьмо! Старик и правда послал тебя ко мне с этим?

– Правда.

– А ты все мне рассказал, без утайки? Не упустил, скажем, в угоду своему самолюбию какой-нибудь мелкий нюанс, который цапнет меня за задницу, когда я начну работать?

– Все рассказал без утайки. – Было непросто, но я это сделал.

– Очень уж много сумбура. Мне нужно с этим разобраться. – Одноглазый бросил на меня самый грозный взгляд. – Уверен, что Старик послал тебя ко мне? Может, голоса слышатся?

– Уверен.

Я смотрел на его дурацкую шляпу и гадал, надолго ли хватит моего терпения.

– Никто не любит хитрозадых, Щенок.

– Даже у тебя есть друзья, Одноглазый.

Коротышка надулся и снова принялся расхаживать.

– Костоправ небось сам не понял, что сказал. Неохота мне этим заниматься. Да и с какой стати?

Я не сообразил, что он говорит сам с собой, а потому ответил:

– Да с такой, что я брат и мне нужна помощь.

– Ладно. Но потом не говори, что ты об этом не просил. Пошли в фургон.

Меня охватила дрожь – дрожь предчувствия. Она была так сильна, что это заметили и Одноглазый, и Тай Дэй.

Коротышка буркнул что-то под нос и на ходу бросил Тай Дэю:

– Ты тоже полезай.

Сказал он это, по всей вероятности, из-за матушки Готы.

– Что, объявилась наконец? – спросил я.

Наверное, прозвучало это без малейшего восторга. По мне, так присутствие матушки Готы ничуть не лучше присутствия чирья на заднице.

– Сидела у дороги с горемычным видом, позабыта-позаброшена.

Я понимал, что вопросы пропадут впустую, но все же спросил старуху:

– Где же ты пропадала? И где дядюшка Дой?

Услышала она меня, нет ли, но ответа не последовало. Вместо этого Гота вцепилась в Тай Дэя. По ее мнению, он перестал следить за собой: шевелюру не стрижет, бороду не выщипывает. Было бы желание, а к чему придраться, она всегда найдет.

– Щенок, – сказал мне Одноглазый, – пока они там лаются, полезай-ка в фургон да прогуляйся с духом. Давай, парень, не ерепенься. Если Старик захотел, чтобы я занялся твоими снами, тому может быть только одна причина. – Через плечо он бросил весьма суровый взгляд на мамашу и сыночка. – Кое-что, чем он советовал мне заняться еще до того, как все вы отправились искать приключений на задницу.

– Думаешь, сможешь добраться до сути? – Я ухватился обеими руками за задний борт.

– Там будет видно. Полезай, умник. Цепляйся к Копченому и отправляйся назад во времени, в ту ночь, когда погибла твоя жена. Посмотри, как это произошло.

– К черту!

– Заткнись, Щенок. Кончай ныть да жаловаться на судьбу. Мне это обрыдло, да и Старику небось тоже. Если хочешь разобраться со своими снами, вернись в прошлое и постарайся узнать, что сделало тебя таким, каков ты сейчас. Просмотри каждую секунду; если потребуется, то и трижды. Когда вернешься, потолкуем.

Я попытался возразить.

– Захлопни пасть и делай, что говорю. Или проваливай, если тебе охота провести остаток жизни, путаясь в собственных бреднях.

С этими словами он презрительно повернулся ко мне задом. Так и подмывало отвесить ему хорошего пинка, но по ряду соображений я этого не сделал. Вся моя ярость ушла в усилие, с которым я запрыгнул в фургон.

Ручаюсь, на самом деле никто не знает самого себя до конца. Я действительно считал, что справился со своей бедой, пока Кина не стала искушать меня возможностью возвращения умерших. После этого боль нахлынула с новой силой.

Мне до смерти не хотелось становиться свидетелем кончины Сари, однако что-то влекло меня вперед, убеждая, что другого выхода нет. Я ощутил запах мертвечины и счел это признаком присутствия Кины в мире духов.

Не меня ли она ищет?

Я разыскал Радишу Дра. С моего последнего посещения во дворце ничего не изменилось, за исключением того, что туда добралась весть о победе на Чарандапраше. Споры стали еще более ожесточенными, поскольку Радише пришлось занять непопулярную позицию и напомнить своим сотоварищам-заговорщикам, что эта неожиданная победа не есть окончательный разгром Длиннотени. Конец спорам положила Радиша, приказав Корди Мэзеру с отрядом разведчиков выехать на юг и собрать более достоверные сведения. Бюрократическое решение, которое лишь отсрочивает неизбежный момент предательства.

Преодолевая сильнейшее внутреннее сопротивление, я направил Копченого в мои бывшие покои. Помещение оставалось незанятым. Все вещи собирали пыль, лежа на своих местах. Я направил Копченого в прошлое, усугубляя бдительность по мере приближения к роковой точке. Почему-то я был уверен в необходимости избежать встречи с самим собой. Случись это, я оказался бы в плену минувшего, и мне пришлось бы пережить все заново, так же как уже было, когда я погружался во тьму Дежагора.

А вдруг удастся предупредить Сари? Та женщина на болоте в какой-то миг ощутила мое присутствие. Возможно, кто-то, знавший меня так же хорошо, как Сари, и желавший изменить ход событий так же страстно, как и я, смог послать предупреждение сквозь барьер времени.

Не исключено, что мои путешествия в Дежагор кое-что изменили, хотя уверенности в этом нет.

Ага, вот и оно.

Стражники и все, кто только мог, суматошно метались по дворцу. Некоторые гнались за душилами, некоторые устремились в мои покои. Это происходило уже после моего прибытия. Стало быть, необходимо переместиться еще на полчаса.

Так я и сделал, одновременно спустившись ко входу, которым воспользовались обманники. Это я уже видел раньше, поскольку мне интересно было узнать, каким образом им удалось захватить врасплох бдительную стражу. Первая пара обманников явилась к воротам, вырядившись храмовыми блудницами, идущими на соитие во славу богини. Караульным даже в голову не пришло воспрепятствовать этим особам: такое являлось бы святотатством.

Все произошло прежде, чем в ход событий оказался вовлечен и я. Метнувшись вверх по лестнице, я очутился в помещении, где Сари и моя теща хлопотали по хозяйству, заканчивали дневные дела. Дядюшка Дой и То Тан уже спали. Тай Дэй бодрствовал, не иначе как дожидаясь моего возвращения. Он закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на доносившееся через две комнаты брюзжание матери.

Уж не знаю, как терпела ее Сари. Особенно когда объектом обвинительной речи становился я.

В этот раз матушка Гота верещала даже злее, чем обычно. Она хотела знать, когда наконец Сари выбросит дурь из своей упрямой башки – тысяча проклятий на голову Хонь Трэй! – и вернется в дельту, где она родилась и где ее истинное место. У нее еще есть возможность выйти замуж, хотя, конечно же, не слишком удачно, принимая во внимание, что она не так уж молода и осквернила себя сожительством с чужеземцем.

Сари воспринимала все это с привычным спокойствием – я знал, что она способна не давать воли чувствам, – и хлопотала по дому так, словно и не слышала ругани Готы. Закончив дела, Сари направилась в мою комнату, даже не пожелав матери спокойной ночи, отчего та осатанела вконец.

Я всегда знал, что матушка Гота меня не жалует, и подозревал, что она нелестно отзывается обо мне в мое отсутствие, но такой озлобленности, признаться, не ожидал. Судя по услышанному, матушка Гота прибыла в Таглиос с единственным намерением – вернуть дочь домой.

Я догадывался, что, явившись ко мне, она нарушила какие-то племенные табу, но недооценивал всю глубину неприязни нюень бао к иноплеменникам.

В покоях установилась относительная тишина. То Тан и дядюшка Дой мирно похрапывали. Сари почти сразу заснула. Правда, матушка Гота продолжала браниться. Похоже, она не нуждалась в слушателях.

Дверь отворилась, и внутрь проскользнул первый душила с черным румелом – многоопытный, загубивший немало жизней убийца. За ним, по одному, прокрались остальные – целый отряд. Душилы полагали, что им предстоит напасть на Костоправа. По последним, надежным сведениям, полученным из дворца, Освободитель проживал именно в этих покоях. Он действительно уступил их мне меньше недели назад. Результат оказался плачевным для всех, кроме Старика.

В следующее мгновение душилы поняли, что в покоях, кроме них, находится не один человек. Они зашептались так тихо, что ничего нельзя было расслышать, а потом разделились на четыре группы.

Три группы по три человека разошлись по комнатам, а еще полдюжины душил остались ждать в передней.

Ближе всех к ним находились То Тан, Тай Дэй и дядюшка Дой. Первый – То Тан. Следующий – Дой. Затем Тай Дэй.

У То Тана не было ни малейшего шанса. Он так и не проснулся. Но Тай Дэй спал не крепко, а у дядюшки Доя, видимо, имелся ангел-хранитель. Напавшая на него группа состояла из двух рукохватов, чьей задачей было лишить жертву возможности сопротивляться, и мастера, который должен был затянуть на ее шее смертоносный шарф.

Но в этот раз рукохваты оказались недостаточно сильными и умелыми. Мгновенно вскочив на ноги, Дой отбросил их, а мастера свалил сокрушительным ударом локтя. Прежде чем рукохваты снова набросились на него, дядюшка успел дотянуться до Бледного Жезла.

Тай Дэй вскочил, когда отворилась дверь в его комнату. Он метнулся к своему оружию, и, хотя рукохваты поймали его и швырнули на стену, короткий меч уже был в его руке. С грозным криком Тай Дэй кинулся в бой.

Душилы, выжидавшие в передней, поспешили на помощь своим товарищам, но матушка Гота уже была на ногах и размахивала мечом, а Сари, не имевшая никакого оружия, как и возможности покинуть комнату, пыталась как-то перекрыть вход.

Я внимательно – секунда за секундой – просмотрел все, что случилось в следующие две минуты. В течение этих двух минут полегла дюжина душил. У Тай Дэя была сломана рука. Дядюшка Дой погнал уцелевших по коридору.

Все происходило если и не совсем так, как мне рассказывали, то достаточно близко – до этого самого момента. А вот дальше пошло совсем по-иному.

Второго нападения не случилось. Никто больше не вламывался к Сари и не убивал ее. Она чувствовала себя не лучшим образом, но была жива. Когда Дой вернулся, Гота предложила дать Сари что-нибудь успокоительное. Дядюшка согласился. Так они и сделали. Сари отвели в ее комнату и уложили в постель, где мне вскоре предстояло ее увидеть.

Пришлось ненадолго отлучиться – на то время, пока тот, тогдашний я, входил, принимал от Доя какое-то питье и засыпал рядом с любимой. А потом я вернулся и увидел, что дядюшка Дой, Тай Дэй и их соплеменники вынесли То Тана и Сари – как скажет мне матушка Гота, когда я проснусь, – для того чтобы подобающим образом похоронить их на родине.

Даже в этом притупляющем чувства мире мой гнев не знал предела. Я последовал за отрядом нюень бао в их страну. Там были и другие тела. Душилы убили несколько паломников из числа наших телохранителей.

Сари пришла в себя, когда отряд еще не покинул город. И повела себя так же, как я, когда проснулся и не увидел ее рядом.

– Что случилось?! – воскликнула она. – Почему мы здесь? – Она обращалась к дядюшке Дою, но тот отмахнулся, указав на Тай Дэя, который казался ничего не соображающим от боли в руке.

– Мы везем тебя домой, Сари, – промямлил наконец Тай Дэй. – Тебе больше незачем оставаться в этом злом городе.

– Что? Это невозможно! Отвезите меня назад, к Мургену.

Тай Дэй уставился под ноги, на камни мостовой:

– Мурген мертв, Сари. Туга убили его.

– Нет!

– Прости, Сари, – сказал дядюшка Дой, – многие туга заплатили за это своей жизнью, но они знали, на что идут. Погибло и немало наших, а там, где их не было, полегло множество прочих.

«Прочими» нюень бао называли всех, кто не принадлежал к их племени.

– Не может быть! – вскричала сокрушенная горем Сари. – Он не мог умереть, не увидев свое дитя!

Дядюшка Дой замер, как вол, получивший удар кувалдой по темени. Тай Дэй вытаращился на сестру и принялся что-то скулить. Насколько я мог судить о нравах нюень бао, он расстраивался из-за того, что ему не удастся выгодно пристроить замуж сестрицу, которая ждет ребенка от чужака.

– Я начинаю верить, что ваша мать умнее, чем мы думали, Тай Дэй, – пробормотал дядюшка Дой. – Она возлагала всю вину на Хонь Трэй. Теперь же мне кажется, что ваша бабушка была слишком мудра… и мы ее просто не понимали. Возможно, пророчество затрагивает Мургена лишь косвенно, а напрямую относится к ребенку, которого носит Сари.

Я понял, что дважды виденная мною на болотах женщина действительно была Сари.

– Выходит, – с болью в голосе сказал Тай Дэй, – для Сари теперь нет места у нас, ведь она носит иноплеменного ублюдка…

– Верните меня назад, – потребовала Сари. – Если вы этого не сделаете, я откажусь быть нюень бао. Я уйду к народу моего мужа. Место для меня найдется – в Черном Отряде.

Это было столь немыслимое попрание общественных норм, что Тай Дэй и дядюшка лишились дара речи. Я сомневался, что сам был бы столь же молчалив, если бы находился во плоти рядом с ними в этот момент.

Но я убрался прочь, поскольку узнал достаточно, чтобы все понять и насчет себя, и насчет Сари, и насчет моей верной тени – Тай Дэя. Возможно, Старик в чем-то и ошибался, но не в суждениях о нюень бао.

Я стремительно метнулся вперед во времени, прослеживая события, связанные с Сари. Тай Дэй и дядюшка Дой отвезли ее в тот самый храм, где я видел ее раньше, и сдали на руки двоюродному деду, жрецу. Храм предназначался для сирот, хотя она была взрослой женщиной, дважды побывавшей замужем. При таких заведениях жили нюень бао, оставшиеся без семьи. Храм становился их домом, жрецы и монахи – родней. Предполагалось, что сирота посвятит остаток жизни трудам во славу почитаемых нюень бао богов.

Никто не посвящал меня в тонкости здешних религий, но заведение, куда поместили Сари, могло похвастаться несколькими идолами, выглядевшими очень похожими на разных гуннитских богов. У шадаритов лишь один бог считается достаточно важным, чтобы изображать его в виде идола, а учение веднаитов и вовсе отвергает поклонение изваяниям.

Я полностью сосредоточился на Сари – такой, какая она сегодня. Примерно час наблюдал за ее трудами. Сари помогала поддерживать чистоту в храме, носила воду, занималась стряпней – то же самое она бы делала, если бы вышла замуж за кого-нибудь из соплеменников. Но остальные служители храма сторонились ее. Никто с ней не разговаривал, кроме жреца, с которым она состояла в родстве. Сари осквернила себя – какое может быть с нею общение?

Посещал Сари только пожилой господин по имени Бань До Транг, купец, подружившийся с ней в осажденном Дежагоре. Он был связующим звеном между нами, когда ее родичи пытались нас разлучить, и помог Сари сбежать от них ко мне. Бань понимал ее. В молодости он любил гуннитскую женщину. Будучи купцом, немало времени провел в чужих землях и не считал, что все «прочие» олицетворяют собой зло. Бань был хорошим человеком.

Я выбрал момент, когда она творила полуденную молитву, и, задержавшись на уровне ее глаз, напряг всю свою волю:

– Сари, я здесь. Я люблю тебя. Они солгали.

Сари жалобно всхлипнула. В какой-то миг она, казалось, смотрела мне прямо в глаза. Словно увидела меня. Затем в страхе вскочила и выбежала из кельи.