Шел снег, но, несмотря на это, сгрудившиеся вокруг костров солдаты пели. Боевой дух армии был высок. Нам удавалось добывать достаточно провианта и даже обеспечивать войскам более или менее приличный кров. Противник нас почти не тревожил. Наши передовые части широким полукольцом рассредоточились вокруг Кьяулуна в ожидании завершающей фазы кампании. Парни посиживали у огонька да поигрывали в тонк, но кому-то следовало позаботиться о том, чтобы все шло как надо. И этим кем-то оказался я. Старик запустил руку в свой мешок с сюрпризами и вытащил бумажку с моим именем.

Думаю, он это подстроил.

Мне было велено отправиться с разъездом на север, навстречу квартирмейстерскому отряду. Этим парням поручили найти места для лагерных стоянок, прежде чем мы всерьез возьмемся за осаду Вершины. Им удалось взять пленных, которые, по мнению Госпожи, могли рассказать Капитану кое-что интересное.

Трижды в разведке мы схватывались с партизанами. И понимали, что это только начало. Росло напряжение. Я здорово устал. Тай Дэй тоже вымотался, хоть и меньше, чем он уверял.

– Весточка от твоей милашки. – Я бросил Старику пакет, в котором, судя по весу, вполне могла прятаться пара кирпичей. – К нам пришли Клетус и его братья, поговаривают о строительстве пандуса – будто бы по нему можно подняться на стены Вершины.

– Держи карман шире. Ты-то как? В порядке?

– Устал до смерти! Мы снова наткнулись на партизан. Могаба меняет тактику.

Старик окинул меня суровым взглядом, но сказал спокойно:

– Отдохни чуток. Парни нашли одно местечко, и я хочу, чтобы завтра ты на него взглянул. Может, тебе удастся отловить Клета и узнать, сколько там потребуется работы.

Я хмыкнул. У меня имелось собственное недурное местечко, вырытое в склоне холма. Вход в мое логово загораживало одеяло – самое настоящее. Оно защищало от ветра и удерживало тепло моего костра. Нашего костра – свояк укрывался там вместе со мной. В свободное время эта нора превращалась в настоящий дом. Во всяком случае, если сравнивать с тем, где мы живали после ухода из Дежагора. Нам даже хватало сил поворчать друг на друга из-за какой-нибудь черствой корки, прежде чем развести костер и рухнуть на кучу тряпья, добытого на развалинах Кьяулуна.

Засыпая, я думал о том, сколько неприятностей может нам доставить партизанская война. Сейчас, зимой, это еще не так страшно: у нас есть шанс уморить их голодом. Но к весне, если они до нее дотянут, у них появится преимущество. Ведь нам нужно будет обзавестись посевами, защитить их и снять урожай.

Обо всем этом я размышлял недолго: вскоре меня одолел сон, в котором поджидали сновидения.

В этот раз все началось с заваленной трупами и костями пустыни, которая теперь выглядела несколько иначе. Трупы казались нарисованными: бледные и почти не окровавленные. Не было никаких признаков разложения, неизбежного, если покойник проваляется несколько дней на солнце. Не было ни мух, ни червей, ни муравьев, ни расклевывающих тела стервятников.

Зато, когда я проходил мимо, покойнички открывали глаза. Иные мертвецы смутно напоминали тех, кого я знал в давние времена. Тут была моя бабушка. Дядя, которого я очень любил. Друзья детства и несколько солдат, с которыми я сдружился, когда пришел в Отряд – все они давно погибли. А теперь, кажется, приветствовали меня улыбками.

А потом я увидел лицо… Не следовало бы мне удивляться его появлению, учитывая, что все эти картины предназначались для воздействия на мое сознание. И тем не менее я был застигнут врасплох:

– Сари?

– Мурген…

Ее ответ был не более чем дуновением ветерка, ну или шепотом призрака. Так решил бы ты на моем месте. Я и сам бы так решил, будь я понаивнее. Но мне был ясен намек. Кина предлагает вернуть дорогих мне людей. Отдать тех, кого забрала. Конечно, она потребует выкуп. Но сейчас мне все равно.

Я могу вернуть мою Сари.

Я видел Сари ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы она овладела всеми моими чувствами. А потом провалился в мрачную, холодную бездну – куда, как предполагалось, попадет Сари, если я не вызволю ее.

Не слишком тонкий ход.

Правда, Кина и не нуждалась в ухищрениях. Этот ее трюк разрывал мне сердце. Но…

Воздействие извне обострило не только мои чувства, но и способность мыслить. Я понял, что Кина ведет игру, рассчитанную на восприятие таглиосца.

Она не осознавала того факта, что я воспитан в иных традициях и здешняя мифология мне чужда. Даже проникновение в мои сны не может убедить меня в ее божественной сути. То, что выделывала она, было под силу и Госпоже, когда та находилась на вершине своего могущества. Ее мертвый супруг совершал такое, даже пребывая в могиле. Как ни заманчива была наживка, я не сел на крючок.

Но Кина обнажила мою душу и протащила ее, истерзанную и вопящую, сквозь заросли терновника.

Я пробудился оттого, что Тай Дэй тряс меня изо всей силы.

– Полегче, парень! – рявкнул я. – В чем дело?

– Ты кричал во сне. Разговаривал с Матерью Тьмы.

– Что я говорил?

Тай Дэй покачал головой.

Парень лгал. Он все слышал, все понял, и услышанное его не порадовало.

Приведя в порядок физиономию и мысли, я потащил свою полумертвую задницу к Костоправу.

Что ни говори, а он чудной человек. Я и сам малый непривередливый, но на месте диктатора огромной империи, могущественного военачальника, Капитана Черного Отряда позволил бы себе некоторые удобства. Это тем более нетрудно сделать, когда вокруг полно людей, всегда готовых тебе угодить. Он ютился в глинобитной халупе, занавешенной с одной стороны, – ничуть не лучшем жилище, чем у самого плюгавого коновода. Единственное преимущество его положения сводилось к тому, что эту лачугу он ни с кем не делил.

Ее не охраняли часовые, хотя мы находились в глубине вражеской территории и имели основания подозревать, что в наши ряды внедрилось несколько фанатичных душил.

Возможно, он считал охрану излишней, потому что над его пристанищем высилось старое засохшее дерево, на котором почти всегда красовалась каркающая воронья стая.

– Не слишком ли ты полагаешься на навязчивую идею Душелов, командир? – спросил я с порога.

Правда, у меня появилось ощущение, будто на подходе к хижине за мной пристально наблюдали. Как знать, может быть, уверенность Костоправа не лишена оснований.

Старик уснул, не потушив лампу. Я чуток подкрутил ее и разбудил Костоправа. Ни малейшей радости он по этому поводу не выказал – не так уж часто ему удавалось отоспаться.

– Для тебя будет лучше, если ты принес хорошую новость, Мурген.

– Хороша она, нет ли, но поговорить есть о чем. Постараюсь быть краток.

Я рассказал ему про сон. И про те сны, которые видел раньше.

– Госпожа говорила мне, что ты можешь быть уязвим. Хотя, не зная о Копченом, не понимала, каким образом.

– Уверен, во всем этом есть смысл, – сказал я. – Кажется, я знаю, что пытается сделать Душелов. Только вот никак не могу сообразить для чего.

– Сдается, ты не думал об этом как следует.

– Что?

– На самом деле ты знаешь для чего, но слишком ленив, чтобы это уяснить.

– Чепуха! – воскликнул я, но тут же умерил пыл.

Ибо понял, что сейчас мне предстоит насладиться очередным наставлением Капитана.

– Ты представляешь интерес, Мурген, потому что являешься знаменосцем. Последние несколько лет ты работал с Анналами – моими и Госпожи – и неплохо их изучил. Уж кому-кому, а тебе следовало бы догадаться, что знамя представляет собой нечто особое.

– Копье Страсти?

– Так его называют Хозяева Теней. Нам неизвестно значение этого словосочетания. Возможно, ответ кроется в старых Анналах, тех, которые ты спрятал во дворце. Так или иначе, кое-кому хотелось бы наложить лапы на знамя.

– Включая Кину?

– Ясное дело. Ты ведь изучал мифы о Кине, когда мы сидели в Дежагоре. Разве там не сказано, что штандарты Вольных Отрядов Хатовара – это фаллосы демонов или нечто в этом роде?

Засим последовал обмен скабрезными предположениями насчет того, зачем наше знамя могло понабиться Кине. Отсмеявшись, Капитан сказал:

– Ты правильно сделал, что пришел ко мне. Все мы предпочитаем держать такого рода вещи в секрете, свыкаемся с ними. Вот что, поболтайся там. Но будь начеку. Завтра-послезавтра прибудет Одноглазый. Поговори с ним и сделай все в точности, как он скажет. Уразумел?

– А с этим как быть?

– Выкинь из головы.

– Выкинуть? Понятно.

– По пути в свою берлогу взгляни на Кьяулун и спроси себя, первый ли ты малый на свете, которому довелось потерять возлюбленную?

М-да… Похоже, Старика раздражает мое упорное нежелание смириться с потерей.

– Ладно. Спокойной ночи.

Я пожелал того же и себе. Но ночка оказалась адской. Проваливаясь в сон, я попадал прямиком в долину смерти. Не раз оказывался и в пещере старцев. Как только становилось по-настоящему худо, я просыпался – по большей части самостоятельно, но дважды с помощью Тай Дэя.

Бедняга. Нагляделся же он на меня за эти четыре года.

В конце концов Кина, по-видимому озадаченная моей невосприимчивостью, оставила меня – напоминая о себе лишь сквознячком раздражения и угрозы. И когда это кончилось, я уже не был вполне уверен в том, что не имел дело с каким-то чудовищным порождением собственного разума.

Я заснул по-настоящему. Потом проснулся. Выбрался из своего логова, которое, пользуясь своим привилегированным положением, мог ни с кем не делить. А будучи летописцем, я имел допуск в небольшой шатер для совещаний – настоящий полотняный дворец, – где работал с бумагами.

Знамя стояло снаружи. Штуковина эта едва ли могла возбудить зависть у оружейника, не говоря уже о державных владыках. Всего-навсего старый ржавый наконечник, насаженный на длинное древко. В пяти футах от навершия к древку крепилась поперечина длиной в четыре фута, к которой был подвешен флаг: черное полотнище с эмблемой, которой мы обзавелись на севере, – серебряным черепом с исходящими из пасти золотистыми язычками пламени. Такой была когда-то личная печать Душелов. Череп – не человеческий, зубы вроде собачьих, но слишком большие; нижняя челюсть отсутствует; одна глазница алеет: на некоторых изображениях – левая, на других – правая. Меня уверяли, будто это имеет значение, но никто не мог объяснить какое. Возможно, тут содержался намек на изменчивую природу Душелов.

Каждый член Отряда носил серебряный значок с этим черепом. Мы заказывали их где могли, а порой снимали с наших павших товарищей. Некоторые солдаты носили по три-четыре зараз. Это было связано с намерением Костоправа вернуться в Хатовар. У Масла с Крутым, как я подозревал, было по нескольку десятков значков, привезенных с севера.

Сам по себе череп был не так уж страшен. Пугало то, что стояло за этим символом.

В здешних краях решительно все боялись Отряда – или делали вид, что боятся, – памятуя о зверствах, совершенных, когда он проходил здесь в прошлый раз. Однако трудно поверить, что насилие способно внушать страх на протяжении четырех веков. Нет и не может быть ничего столь ужасного, чтобы об этом помнили по прошествии многих поколений.

Доля ответственности, по-видимому, лежала на Кине. В течение столетий она манипулировала людьми, насылая свои сны. Четыре века – достаточный срок, чтобы внушить что угодно.

В сущности, многое из того, что могло бы показаться бессмысленным, видится в ином свете, если предположить, что за этим стоит великая черная богиня. Это даже объясняет, почему в историю оказалось замешано столько чокнутых – из числа как малых, так и великих мира сего. Означает ли это, что выход Кины из игры может вызвать взрыв здравомыслия на всех уровнях?

Но как избавиться от богини? Существует ли хоть одна религия, содержащая наставления по этому вопросу? Как сбросить со своей шеи божество, ставшее вконец несносным? Нет. Лучшее, на что ты можешь рассчитывать, – это совет, как дать этому божеству взятку, чтобы оно оставило тебя в покое хотя бы на несколько минут.