– Разлеталось воронье, а? – задумчиво пробормотал Костоправ. – Интересно. Ну что ж, это меня не удивляет.

– Ее птички?

Вороны вились и вокруг нас. Что естественно. Старик не позволил бы Госпоже отогнать их.

– Вероятно.

– Наши недруги теперь заодно?

– Будем считать, что это так, – избежим неприятных сюрпризов. Расскажи-ка мне о Длиннотени.

Последняя фраза не была произнесена вслух. Костоправ воспользовался пальцевой речью, которой Отряд научился у глухонемой Душечки, более известной как Белая Роза. Мы прибегали к этому языку нечасто, и мне не приходило в голову, что с его помощью можно обманывать ворон. Пусть вороны все видят – пальцев у них нет, и воспроизвести эти знаки перед своей хозяйкой они не смогут.

Никто из нас не верит, что эти птицы разумны. Они способны лишь точно повторять звуки.

Мои пальцы утратили былую ловкость. Втолковать Костоправу, что Длиннотень совершенно переменился и обрел здравомыслие вкупе с решимостью, оказалось непростой задачей.

– Интересно, – пробормотал он, вглядываясь в перевал, где шедшие в авангарде войска князя нарвались на тенеземскую засаду.

Основная колонна смялась. Дело принимало серьезный оборот.

Окинув взглядом вздымавшиеся по обе стороны прохода хребты, я подумал, что, будь у Могабы там, наверху, побольше людей, он задал бы нам перцу.

– Нет, не сможет, – пробормотал Костоправ, словно прочитав мои мысли.

– Ох и жутко же ты выглядишь.

Он был облачен в причудливые доспехи Вдоводела, с которыми в последнее время почти не расставался. Так же как и с воронами – редко случалось, чтобы у него на плече не сидела одна. Костоправ всегда имел при себе лакомства для пернатых любимцев и вроде уже научился их различать.

– Когда приходится играть роль, я стараюсь в нее вжиться. – Он снова перешел на язык глухонемых. – Хочу, чтобы ты нашел Гоблина. Это очень важно.

– Что-что?

Костоправ вздохнул.

– Я бы и сам этим занялся, да времени нет. – Затем он произнес вслух: – Этот перевал слишком узок, и всякое наше промедление работает на Могабу.

Костоправ повернулся и зашагал к голове застопорившейся колонны. Сейчас Прабриндра Дра получит выволочку, как желторотый рекрут.

Вдруг Старик оглянулся и спросил:

– Где твои свойственники, Мурген?

– А?

– Где они? Что затевают?

Он воспользовался разговорным таглиосским, давая понять, что ему наплевать, слышит ли Тай Дэй. Или даже специально это сделал, чтобы тот понял.

– Не знаю. Давно их не видел. – Я глянул на Тай Дэя, но он только покачал головой. – Может, решили домой вернуться?

– Не думаю. За ними тогда увязались бы все остальные, разве не так?

Я не был в этом уверен и не видел смысла, но спорить с Костоправом не имело смысла. Рядом с нюень бао ему всегда будет неуютно. Пообещав ему сообщить, если что-нибудь выясню, я пошел к фургону Одноглазого и наткнулся на Дрему:

– Привет, приятель. Как дела?

Я не видел Дрему с той ночи в Таглиосе, когда дал ему поручение. Он работал в паре с Бадьей, помогал готовить особые отряды. Вымотался бедняга изрядно, но все же еще не повзрослел настолько, чтобы считаться заправским солдатом.

– Я устал и проголодался и уже спрашиваю себя, стоило ли дерьмовую жизнь у моих дядьев менять на эту хренову службу.

Любой, кто пережил то же, что и Дрема, и сохранил при этом чувство юмора, в моих глазах парень что надо. Интересно, вернется ли страдалец на родину, чтобы прикончить обидчиков? Мне это представлялось сомнительным. Но для этой диковинной южной культуры такое в порядке вещей.

– Ты еще не разговаривал с Капитаном? – спросил Дрема.

– Я с ним часто разговариваю. Летописцу положено.

– Я насчет должности знаменосца. Помнится, ты намекал…

Нетерпение паренька меня потешало. Но знаменосцем назначают того, кто, по мнению начальства, способен принести Отряду большую пользу. И нередко знаменосец становится летописцем. Летописцу, поскольку он вечно отирается около начальства и в курсе всего происходящего, – прямая дорога в Лейтенанты. А Лейтенант почти всегда становится Капитаном, если открывается вакансия.

Случай с Костоправом был аномалией эпических масштабов. Его избрали Капитаном, когда в Отряде оставалось всего семеро братьев и никто другой не обладал достаточными познаниями, да и просто не взялся бы за эту работенку.

– Я подкинул ему эту идею, и он не сказал ему «нет». Скорее всего, предоставит решать мне. А это значит, что счастье придет не так скоро, как тебе хочется. Вся армия нынче вкалывает по двадцать часов в сутки, совершенно некогда тебя натаскивать.

– Да мы же почти ничего не делаем, – запротестовал Дрема. – Я могу просто отираться возле тебя и приглядываться…

Наш разговор был прерван: зычным голосом Бадья велел Дреме шевелить задницей и не отлынивать от работы.

– Желаю удачи, малыш, – сказал я. – И не торопись ты так. Бери пример с меня. Помнишь, как было с Анналами? Дождись, когда мы осадим Вершину. Вот уж когда времени будет вдоволь. Хватит и на то, чтобы выучиться читать и писать.

– А я и так учусь. Хочешь верь, хочешь нет, но я уже знаю пятьдесят три просторечные буквы. Почти все могу прочитать.

Письменный таглиосский весьма сложен. Мало того что в просторечном алфавите больше ста букв, так есть еще и высокий таглиосский; в нем сорок две буквы, и пользуются им только гуннитские жрецы. Многие буквы обозначают одно и то же, но разница понятна лишь особым кастам. Эти гунниты помешались на кастовой иерархии.

– Вот и продолжай, – напутствовал я Дрему. – С таким усердием непременно добьешься своего.

– Спасибо, Мурген.

Паренек устремился вверх по склону, проскальзывая в толпе, словно был обмазан салом.

– Вот уж не за что, – пробормотал я под нос.

Большинству знаменосцев повезло куда меньше, чем мне. Не та работенка, что продлевает жизнь.

Приметив Госпожу, как всегда окруженную ее обожателями и теми из наров, кто не изменил Отряду, я направился в ее сторону.