Я полагал, что Костоправ захочет поскорее догнать Госпожу – они не виделись довольно долго. Но ему, похоже, нравилось бездельничать в Дежагоре, все чаще и чаще беседуя с черными пернатыми гонцами. Вороны беспокоили тех ребят из Старой Команды, которые, в силу своих обязанностей, были привязаны к Дежагору, о чем и заявили пришедшие ко мне Свечка и Хрипатый.

– Он командир, – сказал я, – а у начальства свои причуды. Если он любит ворон, то это его личное дело, а в личные дела нос совать не следует.

Я присматривался к Хрипатому и дивился: почему недуг до сих пор его не прикончил? Бедолага теперь кашлял почти беспрерывно.

– А вот местные считают иначе, – возразил Свечка. – По их мнению, вороны предвещают дурное – всем, кроме душил.

– А мне сдается, что они предвещают дурное только тем, кто попусту мелет языком. Скажи-ка лучше, Хрипатый, у тебя здесь есть постоянные обязанности?

Он прокашлял что-то, означающее положительный ответ.

– Вот и хорошо. Не думаю, что полевая жизнь в такое время года пойдет тебе на пользу.

– А какой прок оставлять меня здесь? Я просто подохну в одиночку.

– Ты еще меня переживешь, упрямая старая задница.

– В эту историю я влип по самые уши. Капитан и летописец без конца рассказывали нам о нашем прошлом, но только сейчас появилась возможность найти то место, где все началось. И эту возможность я упустить не собираюсь.

Я кивнул, признавая его право, и невольно задумался о том, насколько Черный Отряд отличается от других наемных войск. Среди наших солдат почти не встречалось злобных буянов, склонных к грабежу и насилию. В Отряде нет места сволочи, которой нравится причинять людям страдания. Конечно, попадали к нам и такие людишки, но они не задерживались.

Интерес к истории и традициям, представления об отрядном братстве прививались довольно быстро, а в душах тех, кто прослужил достаточно долго, укоренялись накрепко.

Костоправ, разумеется, являлся ревностным приверженцем традиций Отряда. В этом ему не было равных – кроме Могабы. Что же до Могабы, то его главная проблема во взаимоотношениях с Отрядом заключалась в том, что он не был нашим командиром.

В сущности, все эти соображения не имели отношения к делу. Просто я лишний раз вспомнил о том, что мы не какая-нибудь банда головорезов, а братья по оружию, которые заботятся друг о друге. По крайней мере, большую часть времени.

Тут появился Одноглазый и с ходу влез в разговор. На Хрипатого он даже не обратил внимания, хотя чахоточный ветеран вроде доводился ему земляком.

– Слышь, Щенок, я только что видел бабушку Тролль. Она ковыляет по улице Блистающих Рос. Ты точно знаешь, где Гоблин. Было бы не худо свести их вместе.

Бабушкой Тролль матушку Готу называли ее же соплеменники, разумеется за спиной. Кое-кому из них она нравилась не больше, чем чужеземцы. У тех, по крайней мере, было оправдание – ведь они не родились нюень бао.

– Говорят, – отозвался я, – можно неплохо провести время, любуясь ее походкой.

Поскольку ноги у моей тещи были мало того что колесом, но еще и как будто лишены суставов, ее походка производит неизгладимое впечатление. Матушка Гота переваливается с боку на бок, точно перегруженная баржа в сильную качку.

Черномазый коротышка покосился в сторону Тай Дэя, который всегда ошивался поблизости, если ему не было велено держаться в стороне.

Кажется, в этот раз обычная бесстрастность изменила ему. Однако Одноглазый надеялся, что Тай Дэй не настолько обижен, чтобы потерять контроль над собой.

– Он и сам иногда называет ее Троллихой, но тебе советую поостеречься, – шепнул я Одноглазому, после чего громко и отчетливо спросил: – Что слышно о дядюшке Дое?

– Я его не видел.

– Тай Дэй, тебе стоит поискать твою мать. Дядюшка Дой непременно нас разыщет, когда сочтет нужным.

Тай Дэй удалился, окинув всех подозрительным взглядом. Когда он скрылся из виду и уже явно не мог ничего услышать, я пробормотал:

– Не скажу, чтобы я хоть чуточку по ней соскучился. Хочется верить, что Тай Дэй найдет какой-нибудь способ продлить мое счастье и оттянуть момент встречи.

Одноглазый злорадно хихикнул.

– Если хочешь знать, – проговорил я, – эта баба подошла бы тебе лучше, чем Гоблину.

– Прикуси язык, Щенок.

– Я серьезно.

– Паршиво у тебя с чувством юмора. Недаром Старик тобой недоволен.

– Гм?.. С чего бы это?

– Как я уразумел из его слов, ты уже пару дней тянешь с докладом.

– Вот оно что… – Это было довольно близко к истине. – Ладно, займусь прямо сейчас.

– Браслетку-то носишь?

– Само собой.

Кое-что стало понятно.

– Вот и хорошо. Она тебе понадобится.

Свечка и Хрипатый не могли взять в толк, о чем мы толкуем. Что не помешало Свечке при расставании дать мне неплохой совет:

– Поосторожней с воронами.

Похоже, с некоторых пор вороны проявляют ко мне повышенный интерес. Это не радует, но и не кажется бессмысленным: учитывая мою близость к Костоправу, у Душелов есть прямой резон не спускать с меня глаз.

Ну что ж, здесь уместно вспомнить старую мудрую поговорку: «Предупрежден – значит вооружен».

Надо было проследить за событиями с того момента, когда я в последний раз имел дело с Копченым. Мне было поручено осмотреть береговую линию, а не выяснять, чем занимается Гоблин. Про Гоблина Костоправ мне ничего не говорил. Чем бы ни занимался этот мелкий поганец, его поручение считалось таким секретным, что никому о нем не полагалось знать.

Веревочка на запястье позволяла мне приближаться к фургону Одноглазого, не сбиваясь с пути под воздействием охранительных чар; так же было и в дворцовом лабиринте. А вот следовавшие за мной вороны начали путаться, когда до фургона оставалось еще четверть мили. В конце концов они меня потеряли.

Но так ли уж это хорошо? Мое исчезновение может вызвать любопытство у Душелов – конечно, если у нее, вечно плетущей интриги, находится время для слежки за мной.

Вспомнив о Душелов, я невольно задумался: будет ли Копченый и здесь относиться к ней так же, как и во дворце. Там его дух наотрез отказывался сотрудничать всякий раз, когда я пытался пошпионить за безумной сестрицей Госпожи.

Забравшись в фургон, я устроился поудобнее. Было у меня подозрение, что Одноглазый и сам погуливает с духом. Он основательно запасся едой и питьем, – помнится, мне после долгих путешествий приходилось отъедаться и отпиваться. Блуждание с духом быстро вытягивает из тебя жидкость и энергию.

Мир, где витает душа Копченого, настолько уютен, что запросто можно угодить в его сети. Просто-напросто забываешь о том, что время от времени надо возвращаться и восстанавливать силы. Если не соблюдать осторожность, можно закончить точно так же, как Копченый.

Вволю напившись и съев плюшку, я улегся на вонючую циновку, закрыл глаза и дотянулся до Копченого. Похоже, в этот раз он ощущал смутное беспокойство. Прежде я всегда попадал в блаженную пустоту.

Чем вызвано неудовольствие? Я не обнаружил причину. Может, Одноглазый плохо заботился о его теле? Надо будет выяснить, когда вернусь.

Слившись с духом Копченого, я понаблюдал, как таглиосцы то здесь, то там прорывают слабую оборону тенеземцев. Южане еще толком не оправились от землетрясения. Бедствие обрушилось на них столь неожиданно и разрушения были столь велики, что у них не было возможности собраться с силами.

Однако засевший на Чарандапраше Могаба уже получал сумбурные донесения и передавал их Длиннотени. Тот не верил, что зимой мы пойдем в наступление, и все перемещения наших войск считал отвлекающим маневром, очередной уловкой Костоправа.

Донесения Длиннотень получал, минуя Ревуна, без всякого его участия. Похоже, уродливый колдун получил отпуск. Во всяком случае, обнаружить его я не смог.

Нарайян Сингх и Дщерь Ночи находились в стане душил, на Чарандапраше, возле основных сил Могабы. Уж не знаю чем, но девчонка заинтересовала меня не на шутку. Я носился во времени взад и вперед, присматривался к ней – и обнаружил-таки нечто тревожное. То, о чем следует знать Старику.

Его дочь умела видеть будущее. Правда, видела она лишь отдаленные события, не то что Копченый. Пока еще никто, даже Сингх, не придавал этому значения. Но рано или поздно Нарайян обязательно заметит, что все ее предсказания, даже самые туманные, попадают в точку.

Похоже, прорицая, она непременно впадала в транс. Хотелось изучить феномен получше, но Копченый воспротивился, и вряд ли можно было его винить. У ребенка была такая аура, что меня бросало в дрожь, воображение рисовало гробы и тому подобные вещи, которые лучше бы оставить погребенными. И это в безмятежном, свободном от эмоций пространстве, где путешествовала душа Копченого.

Госпожу я обнаружил дальше к югу от Дежагора. Она упорно продвигалась вперед, не давая передышки ни себе, ни своим войскам. Несмотря на крайнюю усталость, выглядела она для своего возраста совсем неплохо, ведь в сравнении с ней даже Одноглазого можно считать молокососом. Ее сопровождали Плетеный Лебедь с княжеской гвардией и Прабриндра Дра, утверждавший, что должен находиться рядом и согласовывать с ней свои действия. Но сдается, обманывал он этим только себя.

Госпожа пребывала в скверном расположении духа и спуску не давала никому. Лебедь был обеспокоен, князь озадачен. Правда, ничего вразумительного ни тот ни другой сказать не могли: своей тревогой и болью Госпожа ни с кем не делилась.

Наверное, ей, прожившей столь долгую и нелегкую жизнь и даже побывавшей когда-то замужем за Властелином, представлялась нелепой сама мысль о том, чтобы обратиться за помощью к простым смертным. Пусть даже судьба низвергла ее с небес к нам, жалким червям, – это ничего не меняло, Госпожа осталась Госпожой.

Вопреки всему, что утверждали как дилетанты, так и знатоки, ее утраченные способности постепенно восстанавливались. Конечно, ей еще далеко до той владычицы, что правила некогда великой северной империей, а Десять Взятых, в том числе Ревуна, держала на своре, точно борзых. Но уже сейчас она набрала достаточно сил, чтобы это страшило и Ревуна, и Длиннотень, и, не сомневаюсь, ее сестру Душелов.

Между ней и Костоправом судьба вбила клин. Старик не доверял Госпоже – той ее части, которая тяготела ко Тьме. Слишком долго эта женщина была близка с самим воплощением мрака. Костоправ боялся потерять ее и, как мне думается, держал на расстоянии именно потому, что не слишком хорошо справлялся со своим страхом.

Я убедился, что любые попытки оказать Госпоже сопротивление для ее недругов заканчивались плачевно. Ее наступление выглядело катастрофой похуже любого землетрясения.

Всюду, где действовали таглиосские отряды, во главе их стояли братья нашего Отряда. Они находились в самой гуще событий, и их телохранители из числа нюень бао тоже не сидели сложа руки. Конечно, годы преследований со стороны Костоправа и Госпожи изрядно ослабили обманников, но они не зря получили свое прозвание. В живых сумели остаться самые изворотливые и хитрые, самые опасные – и ни один из них не упустил бы возможности нанести удар во славу своей богини.

Хотя Могаба двинул на север несколько тысяч всадников, они еще не втянулись в бои. Из всех тенеземских войск на затопленных землях лишь отряд Ножа не был застигнут врасплох. Но и Нож, даже после пары вполне удачных для него стычек с таглиосскими полками, не попытался удержать за собой какой-нибудь плацдарм. Он отступил к равнине Чарандапраш достаточно быстро, чтобы за ним не успел увязаться противник.

На том направлении с нашей стороны действовали исключительно отряды, набранные и возглавленные религиозными лидерами. Костоправ предоставил им разбираться с Ножом фактически независимо от остальных войск. Нож ненавидел жрецов и никогда этого не скрывал. Служба у Хозяина Теней позволила ему дать этой ненависти выход. Жрецы, в свою очередь, были решительно настроены расправиться с ним. Что же до Старика, то он, похоже, с немалым удовольствием позволял поднаторевшему в интригах и привыкшему вмешиваться в мирские дела духовенству тратить энергию, деньги и самых фанатичных приверженцев в попытках уничтожить человека, которого он сам глубоко презирал.

Отступая, Нож тащил за собой жреческие войска. Преследуя его, они вроде бы побеждали, но постоянно несли потери. Для генерала-самоучки он действовал безупречно, используя каждую промашку противника.

Через все южные земли двигались армии обеих сторон, направляясь к равнине Чарандапраш. Cледовало ожидать, что именно там все окончательно решится, и наверняка до исхода зимы.

Я вновь и вновь блуждал с Копченым. Время шло, но почти ничего не прояснилось. Старик снова повел нас в поход, а я едва это заметил. Костоправу не нравилось, что я без конца торчу в фургоне, но он вынужден был мириться с этим: в самых разных местах случились важные события, и он нуждался в информации. Правда, его настроение было переменчиво, как морской ветер.

Некоторое время я притворялся, будто хвораю, – подсказка для ворон и моих свойственников, почему я днюю и ночую в фургоне. Вороны – птицы дурные, они соображают туго. А вот дядюшка Дой, как мне показалось, еще до того, как мы прошли через южные ворота Дежагора, смекнул: что-то затевается.