Глава 48

Херцфельд снова оказался на озере.

Только на этот раз не Ингольф, а он сам барахтался в проруби, уйдя в воду с головой и отчаянно борясь за свою жизнь. Профессор хотел поднять руку, чтобы ухватиться за кромку льда, но для этого у него не хватало сил. Пауль не чувствовал ни холода, ни самой воды, зато отчетливо ощущал парализующий волю свинцовый груз, тянувший его вниз. Туда, в темноту, где от давления воды могли лопнуть его легкие. Он понимал, что если вдохнет, то бронхи наполнятся водой.

Однако как же тогда противостоять непреодолимому желанию глотнуть воздуха? Он больше не мог контролировать дыхательный рефлекс, и в конце концов ему стало безразлично, утонет ли он с водой в легких или без нее. Херцфельд с трудом разлепил веки и увидел разрыв во льду прямо над собой. Ледяная кромка оказалась настолько близко, что до нее можно было дотронуться языком.

Внезапно, словно обидевшись на то, что профессор показал ей язык, замерзшая водная поверхность отдалилась. Херцфельд стал погружаться в пучину, и, когда давление воды стало настолько сильным, что начало угрожать раздавить его тело, надежда на спасение оставила Пауля. Он в последний раз подумал о Ханне и открыл рот. Ему по-прежнему не хватало воздуха, но из его груди вырвался такой громкий крик, что Херцфельд очнулся.

«Слава богу!» – была его первая мысль.

С облегчением осознав, что это был всего лишь кошмарный сон, профессор стал прислушиваться к собственному едва различимому бормотанию, которое свидетельствовало, что он еще жив.

В реальности окружавшее его пространство оказалось еще темнее, чем во сне, и в первый момент Херцфельд даже не понял, открыл ли он вообще глаза. Тут он почувствовал, как с его носа скатилось несколько капель, и ощутил прилипшую к груди рубашку. Однако источником влаги была не водная гладь озера, а выступивший от страха пот. Когда же профессор захотел вытереть лоб, то испытал состояние дежавю.

Пауля опять не слушались руки, но на этот раз потому, что они были связаны у него за спиной.

«Что со мной происходит?» – растерянно подумал он и принялся ворочать головой.

Однако ничего, кроме кромешной темноты, не увидел. Он непроизвольно сделал глотательное движение и почувствовал во рту привкус крови. Затем дали себя знать приступы острой боли в голове и особенно в затылке.

Пауль несколько раз моргнул, и его глаза стали постепенно привыкать к мраку. Чуть приподняв голову, он увидел лучик света, источником которого был красный огонек крошечного светодиода всего в нескольких шагах от него. Огонек светил слабо, но постоянно, и чем больше Херцфельд вглядывался в ту сторону, тем четче проступали очертания видеокамеры, которая и испускала этот лучик света.

Некоторое время ему казалось, что камера плавает в воздухе, поддерживаемая рукой некоего призрака, но потом Херцфельд разглядел треногу, к которой этот аппарат был прикреплен. Объектив видеокамеры смотрел точно на профессора.

«Где я, черт возьми?» – подумал Пауль.

Тут ему вспомнились видео, на которых демонстрировались террористы, отрезавшие перед объективом камеры головы своим заложникам, и он спросил себя, не висит ли за его спиной полотнище, испещренное арабскими письменами? Херцфельд попытался развернуться, но из-за боли сделать это ему не удалось. Его взгляд упал на сводчатую жестяную крышу помещения, стены которого были обиты деревом, и до Пауля наконец дошло, где его держали в качестве пленника.

«Я в строительном вагончике», – догадался он.

С пониманием этого пришли и воспоминания о последних минутах перед тем, как он потерял сознание и погрузился в кошмарный сон. Дым из печной трубы вагончика, спрятавшегося за кучей бревен, пропавший Ингольф и влажная тряпка на его лице.

Херцфельд вновь хотел было поднять руку, чтобы помассировать пульсировавшие виски, но, естественно, не смог. Стул, на котором он сидел, вместо спинки имел металлическую подпорку и был прочно привинчен к дощатому полу. Руки же профессора оказались связанными грубой веревкой, опутавшей их в несколько витков. Тогда он попытался избавиться от оков, хотя и понимал, что движениями сильно поранит себе кожу на запястьях. Но осуществить это ему было не суждено, так как дверь в вагончик внезапно открылась, и с потоками настоящего сибирского морозного воздуха в помещение вошел Свен Мартинек.

В руке он держал электрический фонарь, напоминавший те, которыми обычно освещают места проведения дорожных работ. Мартинек направил фонарь в сторону Херцфельда и кивнул Паулю так, как обычно приветствуют соседа, случайно встретившегося во дворе во время выноса мусора на помойку. Свен закрыл дверь и запер ее на толстый деревянный засов, прежде чем расположиться напротив Херцфельда.

«Совсем больной, – была первая мысль, пришедшая профессору в голову, когда впервые за долгое время он снова увидел своего бывшего коллегу. – Мартинек выглядит абсолютно больным человеком».

Это, несмотря на желтоватые блики от фонаря, сразу же бросалось в глаза.

«Боже мой, Свен. Что же с тобой стало?» – подумал Пауль.

Внешний облик Мартинека полностью соответствовал состоянию его исковерканной души. Он был полностью разрушен как морально, так и физически. Чувствовалось, что его одежда уже несколько недель не приводилась в порядок – от нее исходил запах пота и грязи. В общем, от Свена по-настоящему воняло псиной.

Сапоги с оторванными на мысах подошвами были покрыты такими же пятнами, как и его заросшее щетиной лицо. Свен похудел минимум на десять килограммов, и теперь все, что он носил, оказалось ему явно велико. Волосы на голове, как и ногти на руках, давно не знали ножниц.

«Ты разлагаешься, словно труп», – подумал Херцфельд. Пауль не знал, что ему следует сказать человеку, который некогда так внимательно следил за своим внешним видом, а теперь ничем не отличался от самого последнего опустившегося бомжа. Мартинек повесил фонарь на крючок на стене рядом с занавешенным окном справа от Херцфельда и сам нарушил молчание.

– Наконец-то! – произнес он, посмотрев на свои наручные часы. – Ты долго не приходил в себя, и мне подумалось, что тебе вовсе не хочется просыпаться.

С этими словами Мартинек подошел к неуклюжей грубой мебели в углу вагончика и открыл ящик, стоявший под скамейкой.

– Но я рад, что ты у меня, – заявил Свен, повернувшись к Херцфельду спиной.

Это дало профессору еще несколько секунд для попытки освободить запястья от оков.

– Я говорю вполне серьезно, – продолжил Мартинек и вновь повернулся к Херцфельду лицом, держа в руке бутылку с водой. – Я рад, что ты нашел меня.

Голос Свена звучал печально и был таким же грустным, как и его глаза. Он подошел поближе к Херцфельду, в котором с каждым мгновением разгоралась неуемная ярость.

– Где Ханна? – воскликнул Пауль с такой силой, какой сам от себя не ожидал. Для него теперь существовал только один вопрос, а до остальных ему не было уже никакого дела. – Она еще жива? – крикнул он.

В ответ Мартинек нахмурил лоб и устало спросил:

– За кого ты меня принимаешь?

Он сделал глоток из бутылки, затем поставил ее на пол и вытащил из кармана пиджака полуавтоматический пистолет.

– Неужели ты думаешь, что я затратил столько усилий, пристраивая свои знаковые записки, только для того, чтобы в конце просто поговорить с тобой и ответить на твои вопросы?

С этими словами Мартинек постучал дулом пистолета себе по лбу, как бы показывая, что Херцфельд сошел с ума. Тогда Пауль прикрыл на мгновение глаза и усилием воли заставил себя говорить спокойно:

– Знаковые записки? Ты убиваешь людей и играешь с жизнью моей дочери, Свен. Ханна больна и без медикаментов умрет. Ведь у нее астма, и мы это знаем.

– Мы? Кто мы? С кем ты работаешь? – скривил в усмешке губы Мартинек. – Так дело не пойдет, Пауль. То, что происходит, – это не исповедь убийцы в криминальном романе, который из чистой бравады разъясняет мотивы своих действий, давая герою время освободиться. – Свен на мгновение умолк, а затем продолжал: – Но кое-что я тебе все же расскажу. Пока ты приходил в себя, на твой телефон пришло СМС-сообщение. Разве я не запрещал тебе привлекать Федеральное ведомство уголовной полиции? Да к тому же Лейтнера! Мне казалось, что вы терпеть друг друга не можете! Так вот. Он пишет тебе, что, согласно последним сводкам погоды, небольшое затишье урагана предполагается раньше, чем считалось прежде. Оно делает при определенных обстоятельствах двадцатиминутный полет на Гельголанд возможным. Поэтому он уже подготовил для этих целей пилота, который ожидает тебя на спортивном аэродроме недалеко от города Куксхафен. Этот пилот, по словам Лейтнера, цитирую: «оказался достаточно больным на голову, чтобы взять на себя риск». – Мартинек помолчал немного, цинично улыбнулся, а затем продолжил: – Наш коллега все рассчитал правильно. Однако погода улучшится только на короткое время, и произойдет это в ближайшие полчаса. Так что усилия Лейтнера тебе не помогут. Поэтому, прежде чем разбить телефон и закопать его в лесу, я взял на себя смелость в ответном СМС-сообщении с благодарностью отменить полет.

«И тем самым ты уничтожил не только мой мобильник, но и единственный шанс добраться до острова», – с яростью подумал Херцфельд.

– Впрочем, ты должен быть непогоде благодарен, – заметил Мартинек.

– Почему?

– Потому что Гельголанд не находится в твоей юрисдикции, Пауль. А благодаря непогоде тебе удалось добраться до информации, по которой ты меня нашел. Мне пока неизвестно, как ты это сделал, однако смею предположить и побиться об заклад, что на острове у тебя есть помощник. Я прав?

В ответ Херцфельд неосознанно кивнул в знак согласия. – Полагаю, что это небезызвестный комендант. Однако сейчас это не имеет значения. Повторяю, если бы не ураган, то ты никого не смог бы заставить сделать всю грязную работу за тебя. Суди сам. Если бы персонал островной клиники не эвакуировали, вскрытие найденного трупа было бы официально инициировано прокурором. А как только обнаружилась бы связь между трупом и Ханной, тебя бы немедленно отстранили от всех дальнейших расследований. Тебе не кажется такая ситуация знакомой?

«Значит, таков был твой план», – подумал Херцфельд.

Он хорошо знал, что после гибели Лили Мартинека лишили права проводить вскрытие тела собственной дочери. Теперь же в соответствии с замыслом Свена испить такую же горькую чашу предстояло и ему. В этом случае Херцфельду для спасения Ханны пришлось бы использовать незаконные способы, чтобы получить доступ к результатам расследования.

– Ураган позволил тебе действовать на свой страх и риск. Без него ты никогда бы в своем расследовании так быстро не продвинулся, – продолжал гнуть свою линию Мартинек.

В этот момент Херцфельд затаил дыхание и на время прекратил попытки освободиться от оков – еще немного и его руки оказались бы на свободе, ведь его бывший коллега не приложил большого усилия, когда затягивал узлы, связывая своего пленника. Ему явно не хватало соответствующего опыта.

«Наверняка всю грязную работу Свен поручает своему подельнику. Тому самому, который на видео помог ему утопить тело в озере. Этому неизвестному, который не имеет навыков в вязании настоящих узлов. А это свидетельствует о том, что данный человек никогда не занимался захватом заложников и не является хладнокровным серийным убийцей», – мысленно рассуждал Херцфельд, моля Бога, чтобы его догадки оказались чистой правдой.

– Я тебя не понимаю, Свен. Ты же не убийца, – оторвавшись от своих мыслей, сказал Пауль и попытался взглянуть стоявшему рядом с камерой Мартинеку прямо в глаза.

– Ты уверен?

– Да, в этом я уверен. Возможно, именно ты подготовил подсказки и там, где это было возможно, препарировал трупы. Этого я не исключаю, но у меня есть серьезные сомнения в том, что план принадлежит тебе целиком и полностью. Ведь насаживание судьи на кол является проявлением чисто полового преступления.

– Я так и знал, что ты обо всем догадаешься. – Мартинек печально улыбнулся.

– Не совсем так. Возможно, мне удалось расшифровать твои знаки, но я не понял, Свен, зачем ты все это делаешь?

«Зачем ты все это направляешь против меня?»

Мартинек закусил нижнюю губу и принялся перебрасывать пистолет из одной руки в другую. Затем он задал встречный вопрос:

– Ты знал, что судья вынесла Задлеру столь мягкий приговор, возможно, только потому, что ее муж когда-то проходил по делу о сексуальных домогательствах?

Херцфельд только мотнул головой.

– Дело заключалось в том, что ее муж Магнус был дирижером, – продолжил свой рассказ Мартинек. – За нарушение дисциплины он выгнал из оркестра одну молодую виолончелистку. Тогда она решила отомстить ему за это, написав заявление в полицию о домогательствах с его стороны. Потом она сняла все свои обвинения, но репутация дирижера была уже сильно подмочена. Магнуса уволили, и больше на работу его никто не брал. Из-за сильных переживаний он заработал инфаркт и умер.

– Тогда ты понимаешь, куда может завести слепое чувство мести, Свен, – со вздохом проговорил Херцфельд. – Своими мягкими приговорами Тевен мстила той женщине, оболгавшей ее мужа, или скорее даже обществу, в котором возможно что-либо подобное. Но ты разрушаешь мою семью, хотя смерти твоей дочери на моей совести нет.

– Значит, ты так это видишь? – несколько разочарованно спросил Мартинек.

– Да. Потому что я не Задлер. Я не насиловал и не убивал твою дочь.

– Согласен, – кивнул Свен.

Он помолчал некоторое время, задумчиво глядя на оружие в руках, а потом заявил:

– Лили ты не убивал. Ты убил не ее.

«Не ее?» – удивился про себя Херцфельд и спросил:

– Почему ты так сказал?

В ответ Мартинек поднял пистолет, навел его на грудь Херцфельда, как это демонстрируют в американских кинофильмах, и заявил:

– Как я уже говорил, все происходящее не является исповедью киношного героя.

При этом он, не глядя, протянул руку к камере, стоявшей рядом с ним, нажал на кнопку, располагавшуюся сбоку аппарата, и вытащил из его кармашка, открывшегося с протяжным звуковым сигналом, предмет величиной с почтовую марку.

– Что ты собираешься делать? – спросил Херцфельд, почувствовав недоброе.

Однако Мартинек не стал демонстрировать ему предмет, который зажал в кулаке. Свен встал между профессором и камерой и уставился на Херцфельда немигающим взглядом, который с каждой секундой становился все апатичнее и апатичнее.

– Ты прав, Пауль. Я не убийца. Для этого у меня не хватает мужества. – Мартинек тяжело вздохнул и продолжил:

– Однако в данном случае речь идет не только о тебе или твоей дочери. Здесь дело куда более значимое, и это он мне очень хорошо разъяснил.

«Он?» – удивился Херцфельд и спросил:

– Он – это кто?

– Мне кажется, что ты с ним скоро познакомишься. Поверь, он очень хороший человек.

В этот момент Херцфельд с ужасом осознал, что трагедия, приключившаяся с Лили, окончательно лишила Мартинека рассудка – его слова вызывали не меньшую тревогу, чем дела. Свен быстро поднес сжатый кулак ко рту, раскрыл и прижал ладонь к губам. Пауль и глазом моргнуть не успел, как Мартинек проглотил что-то, и только заходивший при этом туда-сюда кадык свидетельствовал о том, что он не ошибся.

– Что ты сделал? – воскликнул Херцфельд, отчаянно пытаясь освободиться от пут.

Еще немного усилий – и его руки будут свободны. В этом профессор был уверен. Однако Мартинек не захотел давать ему необходимое время и снова направил на него пистолет.

– Ты сказал, что рад моему приходу, – заявил Херцфельд, делая последнюю попытку удержать Мартинека от осуществления его намерения. – Почему?

Свен прикрыл глаза, словно серьезно размышляя над этим вопросом, а затем тихо произнес:

– Потому что тогда я не буду заканчивать свою жизнь в одиночестве.

Мартинек посмотрел на Херцфельда повлажневшими от слез глазами, прижал ствол пистолета к своему лбу и сказал:

– Ведь у меня уже больше никого не осталось, кто может меня понять.

С этими словами Свен нажал на спуск.

Сила выстрела была настолько велика, что в лицо Херцфельду брызнула мозговая жидкость и осколки костей черепа.

Мартинек дернулся несколько раз и рухнул на пол вагончика.