30

На двадцать процентов меньше.

Джонатан не заметил, как удар его все-таки настиг. Изменения в заработке напрямую зависели от суммы его сделок. Меньше наработал – меньше заработал. Нельзя же сразу получить все.

Ну, что поделаешь. О том, чтобы работать как раньше, не могло быть и речи. Такой подход утратил для него смысл. Он испытывал огромное удовлетворение оттого, что чувствовал себя порядочным и полезным людям. Быть стоящим человеком – большая гордость. Невозможно повернуть назад после того, как потерял годы, чтобы понять, казалось бы, очевидную вещь: ощущение счастья и спокойствия приходит изнутри. Внутренний комфорт – вот ключ к проблеме. Надо понять, кто ты есть, и быть самим собой постоянно, отказываясь быть другим.

Да, в деньгах он проигрывал. Но деньги перестали быть для него мотивацией. Как и для всех, кто видит уже конец собственной жизни. Только фараоны тащили с собой на тот свет свое богатство. Ко всем же остальным земным людям приходит понимание, что если виден уже последний день, то все, что занимало нас раньше, теряет всякий смысл и не от кого ждать ни помощи, ни поддержки.

Однако перед Джонатаном стоял вопрос куда более прозаический и до обидного конкретный: надо было платить за квартиру и расплачиваться по счетам. И вот тут он рисковал быть загнанным в угол.

Он задумчиво изучал свой банковский счет и длинный список занесенных в отдельную колонку трат. Несомненно, надо урезать ежедневные расходы, и без того не особенно большие. И надо кончать с анонимными подарками. Все эти чашки кофе, цветы и маффины недешево обходятся. Жалко… Это было так приятно. Ведь все на свете связано, и, делая добро другим, мы сами его получаем…

Значит, надо найти другой способ, другую форму, которая не отягощала бы банковский счет.

– Как вкусно! Это вы отлично придумали, старина, браво!

Гэри уставился на клиента. Лет сорока, хорошо одет. Никогда раньше он этого типа не видел. Это явно не завсегдатай.

– Пожалуйста, три – нет, четыре, – сказал посетитель.

Гэри завернул маффины и молча получил деньги.

– Замечательно, – сказал парень. – Хорошего вечера и еще раз спасибо!

Гэри проводил его взглядом до самого порога.

Да что это с ними сегодня, прямо с самого утра? Что на них нашло? Какие-то они все странные, и это подозрительно. Что-то явно пошло не так. И потом, с чего бы вдруг набежало столько посетителей? Он никогда не видел стольких за день. Никогда. Он даже духовые шкафы не стал выключать.

Он вдруг заметил, что снаружи вопят мальчишки. А до сего момента не замечал – настолько был занят. Наверняка опять что-нибудь натворили. Мальчишки во дворе как маффины в печке: стоит зазеваться на пять минут – и пиши пропало.

– Это вы Гэри?

Он поднял глаза. К нему подходила какая-то незнакомка с откровенно хитрой улыбкой и в такой шляпе, каких Гэри сроду не видел. А этой-то что надо?

– Ваши кексы просто восхитительны!

Гэри с минуту внимательно ее изучал. У нее был высокий, резкий голос, совсем как у оперных певиц, которых он видел по телевизору. Они так верещали, будто их режут.

– Это не кексы, это маффины…

– Пожалуйста, парочку, будьте добры. Они такие красивые, такие мягонькие – вы лучший из кондитеров! Потрясающе, блестяще! О, я обожаю эти кексы!

И так без остановки. Она забрала свой пакет и исчезла, продолжая восхищаться на ходу все тем же резким голосом кинодивы. Ясное дело, такой голос может быть только в кино.

– О, месье, какие у тебя дивные бублики! Сколько стоит такая штука?

Нет, день нынче просто какой-то чудной.

– Это не бублики, это маффины. Простые – доллар, остальные – доллар тридцать пять.

– Я возьму простой, вон тот. Правда, без преувеличения, ты силен. Нет, я тебе вот что скажу: они великолепны.

Гэри насупил брови. Он подумал о своих сорванцах. С ними надо построже, а то вырастут вот такими…

– Еще раз спасибо, месье. Ваши «машины» выше всех похвал!

– Добрый вечер, я очень спешу. Завернете мне две штучки навынос? С шоколадной крошкой.

Он молча завернул маффины.

– У вас так симпатично все получилось. А я обычно проходила мимо и к вам не заглядывала.

Гэри проводил ее глазами.

Занятно, сегодня все ему улыбались, все говорили комплименты. Словно все как один порастеряли бранные слова, чтобы над ним прикалываться.

Однако, когда он укладывался спать в тот вечер, вымотанный трудным днем, на его губах играла еле заметная улыбка – он и сам не знал отчего. Должно быть, все эти чудики его заразили.