Глава 3: Неназываемая. Братья. Афоргомон
Планета была упрямой.
Она неизменно сопротивлялась любым попыткам дать ей имя. Некоторые окрестили ее Миром Девяти Солнц, однако мерцающие светила, кружась в небе, то исчезали, то разделялись надвое, своенравно опровергая подобный титул. Другие предлагали названия на мертвых языках, но такие варианты быстро забывались.
Немногочисленные третьи, следуя примеру звездочетов старины, пытались соотнести изменчивую суть планеты с характерами богов из древних мифов и легенд. Всякий раз, когда они находили имя, отвечающее тому или иному аспекту многоликого мира, небесное тело стремительно преобразовывалось, и номен оказывался бессмысленным.
В итоге осталось единственное подходящее название. Раньше Люций насмехался над его грубым буквализмом, но даже мечнику пришлось согласиться, что оно вполне уместно.
Планета Чернокнижников.
Среди переливчатых грозовых туч дрейфовала колоссальная пирамида из покрытых бронзой механизмов — позолоченный собор в океане цветов, который не существовал прежде и никогда не появится снова.
По скрежещущим шестерням на гранях исполина скользили, переплетаясь между собой, блистающие разряды эфирных молний. В кильватере громады возникали пси-вихри, которыми насыщались призрачные исчадия варпа.
К пирамиде слетались многотысячные стаи тварей с острыми, как бритва, крыльями; их привлекало отраженное сияние далеких светил. Создания, похожие на украшенных самоцветами морских дьяволов, порхали над боками титанического здания и нежились в испускаемых им ярких лучах, напевая мотивы незабываемой красоты.
Наблюдая за варп-мантами с широкого балкона, Амон изыскивал мистические смыслы в их спиральных траекториях. Разумные зефиры, залетавшие в алхимическую мастерскую легионера, неумолчно болтали, изучая ее тайные уголки, и несли с собой резкий запах, как перед бурей или сразу после нее.
— Все в этом мире противоречиво, — сказал легионер, всматриваясь в облака. — Его душа еще не сформировалась.
Небо не ответило ему, однако серокожие големы за спиной воина заплакали: злобные ветры, пройдя сквозь их тела, на мгновение распахнули двери тюрьмы воспоминаний.
— Он рождается заново с каждым вдохом, — продолжил Амон, повернув к себе ладони, залитые красной артериальной влагой. Душа жертвы улетучилась в варп, как струйка дыма. — Вероятно, проблема таится здесь.
Очередное гадание завершилось ничем.
Очередное окно в будущее раскололось.
Легионер гадал на астрологических часах, насыщенных эфиром флектах, больных печенках, сожженных сердцах, неочищенных глазах, но грядущее оставалось неуловимым. Корвиды ослепли, их дар невиданно ослабел, а безмозглые Пирриды меж тем упивались мощью в лучах величия примарха.
Скрупулезно вычерченные Амоном звездные карты оказались совершенно бесполезными: небеса говорили загадками, к которым воин не мог подобрать ключа.
На руинах Тизки, где рыскали демоны, он ценой ужасных потерь собрал песок для несравненных провидческих линз, но стоило настроить их на Терру, как стекло разлетелось в мелкое крошево, а легионер почти окривел. Менее притязательный ученый счел бы случившееся добрым знамением, однако Амона не интересовало ничего, кроме истины.
Любые его усилия завершались ничем. Светила тонули в блеске с востока, где воссиял новорожденный бог в смертном теле. По крайней мере, так утверждали огненные образы, но даже глупцы знали, что пламени нельзя доверять.
Корвид мысленно поднялся в третье Исчисление, ища ясности и понимая, что не обретет ее. Только не здесь и не сейчас.
Только не в одиночку.
Легионер искал ответы, необходимые для выживания Тысячи Сынов. Ответы, которые его господин мог найти за один удар сердца, но не хотел. Азека выводило из себя бездействие Магнуса, но Амон и после гибели Просперо считал, что примарх разбирается в происходящем лучше, чем его отпрыски.
Даже в сравнении с Ариманом.
Особенно в сравнении с Ариманом.
Алый Король недавно упомянул об успехе главного библиария за гранью реального мира. Известие о скором возвращении Азека не обрадовало Амона: советник и без прорицания видел, что они ступают по разным дорогам, которые неизбежно приведут к кровопролитию.
Над балконом промчалась стайка переливающихся демонических скатов. На бледном брюхе каждой варп-манты шевелились влажные нарывы; раскрываясь, они превращались то в пучки глаз, то в невнятно бормочущие рты. Песня созданий дразнила восприятие легионера — казалось, если правильно вслушаться в нее, тебе откроются великие и ужасные тайны.
Далеко внизу под летающей пирамидой расстилалась изломанная поверхность планеты, уходящая к бесконечно далеким горизонтам. Амон еще не видел двух одинаковых участков ландшафта, и, насколько он понимал, пейзажи в этом мире вообще не повторялись. На мощных ясновидческих приборах советника возникали неистовые алмазные океаны, что обрушивались сверкающими приливами на громадные острова из окостеневших тел божеств; извилистые лабиринты, которые с головокружительной стремительностью убегали вниз, к самому ядру; водопады из визжащих лиц, извергающиеся в небеса.
Движением мысли легионер повел свою исполинскую обитель вниз. Громада пробила облачный слой, и Амон узрел безумный рельеф планеты, на которую их перенес примарх.
В небо, расчерченное эфирными штормами, били молнии, исторгаемые непрерывно меняющимся миром. Каждый его вдох сулил новые свершения, любой выдох казался актом могучей силы. Воин видел черные горы, железные пустыни, металлические руки и невнятно лопочущие леса, где тени рассказывали валунам истории о стародавних богах.
Ландшафт испещряли рифленые башни из серебра и золота, хрусталя и камня, стали и стекла — гигантские шпили, воздвигнутые псионическими умениями и волей их хозяев. Тот, кто мог запомнить расположение и внешний вид твердынь, вскоре обнаруживал, что они находятся в других местах и выглядят немного иначе.
Одни башни уходили в кору планеты так же глубоко, как высоко вздымались к небесам. Другие парили на гребнях световых волн или держались на иных невероятных конструкциях, возможных только в измерении, где законы природы значили меньше, чем ничего.
Амон смотрел на колдовские шпили своих братьев — последних воинов когда-то славного XV легиона, уцелевших после нападения Волчьего Короля.
«Но не самых последних…»
Под пепельными тучами на пустошах, где скрывались ожившие кошмары и ужасные жертвы перерождения плоти, избежавшие очистительного пламени фанатиков-павонидов, искрились развалины Тизки. Там же высились пирамиды Пяти Братств, вернее, их ржавые каркасы, груды изъеденной стали и битого стекла. По выжженным дотла зданиям плясали зловещие разряды молний, отражаясь в миллиардах зеркальных осколков, разбросанных среди руин.
В сердце воина жарко вспыхнул привычный гнев.
— Вы заплатите за то, что сделали с нами, — произнес Амон, переведя взгляд на единственный неизменный объект этого мира.
На фоне измученного неба четко вырисовывался грозный силуэт лишенной окон цитадели из обсидиана. Самой высокой в Галактике.
Приливы эмпиреев разгладили ее поверхность касаниями невидимого света.
Башня Циклопа.
Обитель Магнуса Красного.
Слово «библиотека» не передавало всего великолепия Галереи Пергама.
Ее освещенные стены тянулись вширь и вдоль, не подчиняясь топологии реального мира. Отделанные серебром и золотом книжные шкафы ломились от гриму-аров, кристаллических пластин, блоков деревянных гравюр, резных костей и перетянутых шнурками рукописных свитков.
Сияние множества солнц ртутью изливалось на отполированные полы, блистая на исполинских статуях богинь с медными манускриптами и радужно сверкающими перьями в руках.
Если бы существовал рай на земле, там построили бы именно такую библиотеку. И создать ее могли бы как раз те два непостижимых великана, что шагали сейчас по изукрашенным залам галереи.
Они беседовали, как старые друзья при случайной встрече, но их появление здесь не имело ничего общего с совпадениями. Обоих окутывали коронные разряды — исполины присутствовали тут не во плоти. Их тела состояли из света, мглы и огня, ставших вместилищами душ. Форму им придавала несравненная воля, подкрепленная общим стремлением.
Магнус Красный сбросил материальную оболочку еще на Просперо и, согласно всем применимым определениям, стал самотворящим божеством. Облаченный в иллюзорные одеяния бледно-голубого оттенка, он все же сохранил ярко-красный цвет лица, алые волосы и знакомый образ одноглазого гиганта.
Во всех иных аспектах он претерпел обновление.
Примарх-воин исчез, остался лишь Магнус-ученый.
Лоргар Аврелиан, напротив, выглядел как боевой король. Его багряный доспех с золотыми строчками текста переливался в лучах многочисленных солнц. В руке он держал булаву на длинной рукояти: эта палица уже вкусила крови его братьев и жаждала еще. Несущий Слово держался подобно воину, но при виде бездонных запасов мудрости в Галерее Пергама его глаза светились искренним восторгом.
— Сложно поверить, что ты спас столь многое… — сказал Лоргар.
— А, это? — отозвался Алый Король, борясь с печалью, что грозила поглотить его. — Тут около шестидесяти миллионов воссозданных по памяти томов, малая доля каталога средней тизканской библиотеки. Из-за Волков мы лишились знаний в объемах, которые на множество порядков превосходят собранные здесь.
— Но у вас есть что-то еще? Другие книгохранилища?
— Надеюсь, они появятся.
— «Надеешься»?
— Я немало выведал об этой планете, но еще не раскрыл всех ее секретов, — пояснил Магнус.
Аврелиан застыл, пораженный его словами.
— Кажется, я никогда прежде не слышал от тебя чего-то подобного.
— А именно?
— Того, что тебе известно не всё.
Печально улыбнувшись, Алый Король зашагал дальше.
— Времена изменились, брат. Изменился и я.
Лоргар последовал за ним, и Магнус ощутил, что родич осторожно изучает его. Повелитель XVII легиона тоже переродился, хотя Циклоп и не вполне понимал, насколько серьезно. В нем еще сохранились черты самодовольного фанатика, с которым Алый Король разговаривал на борту «Фиделитас лекс», но потери смягчили характер Аврелиана, а победы возвысили его.
Несущий Слово вновь остановился и взял какой-то роман с золотой полки.
— «Янтарный регент». Не слышал о нем.
— Осторожно, брат, — предупредил Магнус. — Это проклятая история внутри другой истории. Легенды гласят, что первая же ее строчка сведет читателя с ума.
— Правда?
— Кто знает? Я даже не открывал эту книгу.
— Тогда зачем хранишь ее?
— Потому что могу и потому что должен, — ответил Алый Король с задумчивыми, менторскими нотками в голосе. — Брат, накопление знаний — непрерывный процесс, и я обязан поддерживать его ради тех, кто придет после меня.
— Грандиозно мыслишь. Но для чего возиться с романом, который нельзя прочесть? — спросил Аврелиан, возвращая томик на место.
Циклоп сокрушенно вздохнул.
— Боюсь, общение с Заветом убило в тебе радость познания. Жрецы всегда страшились книг как источников новых радикальных идей и неисчислимых возможностей. Видя такую опасность, священники пытались запрещать литературу, скрывать ее от населения. Я смотрю на вещи иначе. Для меня каждое произведение — хранилище мудрости, существованием которого нужно восхищаться. Владение любой книгой само по себе награда, а достойная история способна облагородить ее читателя.
— Все так же наставляешь меня, — отозвался Лоргар, но Магнус понял, что родич не уловил сути урока.
Отвернувшись, Алый Король пошел между стеллажей. Касаясь переплетов кончиками сияющих пальцев, он на ходу впитывал содержимое томов. Изящная поэзия Галлаброса, вопросы небесной механики «Sidereus Nuncius», работы великих драматургов Альбиона, повествования о давно сгинувших краях, родословные царей и императоров… Все новые знания вливались в Магнуса, и его черты разглаживались. Но стоило Циклопу задержаться у сборника трудов несравненного трагика и уловить отрывок внутреннего монолога Безумной Королевы, как лицо примарха вновь омрачилось. Строчки, шепотом слетевшие с его губ, казались написанными только что:
Я сплел силки: умелым толкованием
Снов, вздорных слухов, лживой болтовни
Я ненависть смертельную разжег
Меж королем и моим братом…
— О чем ты? — не понял Аврелиан.
— Это цитата. Из пьесы, которую я видел много лет назад.
— Ты как будто не вполне уверен.
— Отнюдь. — Алый Король опустил руку. — Я все помню. Подмостки возвели у пирамиды Фотепа. Дневной свет угасал, и сцену озарял единственный прожектор. Роль самой Безумной Королевы исполняла Коралин Асеник, играла она исключительно талантливо.
Хорошее воспоминание из лучших времен.
«Почему же мне кажется, что я узнал о том событии, а не пережил его?»
— Жаль, что ее направили во флот Фениксийца, — пробормотал Лоргар. — Его воины дурно обошлись со смертными.
— А твои — нет? — бросил Магнус, избавляясь от странного ощущения.
— Ты действительно изменился, — с ухмылкой произнес Аврелиан, игнорируя вопрос брата. — Твоя внешность всегда была непостоянной, зависела не только от тебя, но и от наблюдателя, однако сейчас ты выглядишь каким-то… незавершенным.
Циклоп кивнул. Как легко он забыл, что пылкий и ревностный в вере Лоргар, непрерывно изрекающий апокалиптические пророчества, зорко подмечает сокрытую суть вещей. Впрочем, сейчас Магнусу не хотелось рассуждать о своей мгновенной слабости.
— После гибели Просперо я больше не желаю постоянно пересоздавать себя, — сказал он вместо объяснений.
— Твою логику можно назвать порочной.
— Почему?
— Поступая так, ты отвергаешь свою истинную природу. Ты живешь на планете безграничного потенциала, но цепляешься за единственную ипостась, отрицая законы своего существования.
— Очередная проповедь, брат?
— Нет. Просто напоминание о том, что ты знаешь и сам.
Лоргар помолчал, собирая все те же избитые аргументы для речи, которую уже не раз произносил в Обсидиановой Башне.
— Пантеон может помочь тебе, — начал он. — Изначальный Уничтожитель всемогущ, его триумф неизбежен. Уж ты-то должен это понимать? Я странствовал дальше, чем кто-либо из царства смертных. Я узрел правду о Вселенной, что едва не стоило мне жизни. Брат, я знаю, что ты тоже видел истину. Так зачем же хранишь верность бренному миру, если мир потусторонний предлагает тебе гораздо больше возможностей? Магнус, мы с тобой вестники нерожденных владык. Мы — грядущие божества.
Алый Король продолжал идти. Он неоднократно слышал эти доводы и их вариации, но не собирался спорить, чтобы не спровоцировать фанатика на новую вспышку прозелитизма.
Осознав, что Аврелиан остался позади, Циклоп обернулся. Несущий Слово стоял в потоке серебряного света, его броня влажно блестела в сиянии ложных звезд. Перед собой Лоргар держал Иллюминариум; по скипетру-булаве, сработанному Феррусом Манусом, бежали разряды энергии.
— Хорус переродился! — провозгласил Аврелиан, словно с кафедры. — Луперкаль вошел в царствие богов, и они возвысили его. Твой родич вознесся, и ты можешь последовать за ним. Я вижу трещины в твоей душе и знаю, что сочится из них. Русс нанес тебе могучий удар, брат. Никто не понимает, насколько глубока твоя рана — никто, кроме меня.
Вернувшись, Циклоп встал перед Лоргаром. Единственный глаз примарха заволокло эфирное свечение.
— Ты видишь то, что я позволяю тебе видеть, — произнес Магнус, устремив на Аврелиана сияющий взор. — Да, я ощутил перерождение Хоруса. Эта планета пропела о вновь обретенных силах Луперкаля, и небеса раскололись от радости, когда он вернулся из края бессмертных. Но никто из нас никогда не узнает, чем Хорус заплатил за подобную мощь, и не изведает ужаса от потери того, что он так легко отдал за бесценок.
Отвернувшись от Лоргара, он зашагал к только что возникшей хрустальной арке, сквозь которую виднелось еще больше ярко светящихся дугообразных стеллажей. Брат последовал за Циклопом и, проходя под сводом, повесил булаву за плечо.
Алый Король услышал, как другой примарх затаил дыхание, лихорадочно пытаясь осознать масштабы этого колоссального помещения. Невозможно было поверить, что столь громадное сводчатое хранилище находится внутри башни. Его внешние стены терялись в дымке на невообразимом расстоянии, а изящно выгнутый купол крыши напоминал звездную карту, светящуюся огоньками далеких галактик.
Встав на колени, Аврелиан прижал ладони к зеркальному полу и замер, будто боялся выпустить его. Магнус положил руку на спину родичу, немного подержал и отнял. За дланью Циклопа потянулся извилистый шнур яркого серебряного света, похожий на волокнистую прядь.
— Что ты видишь? — спросил Алый Король, продолжая вытягивать сияющую нить из фантомного тела Несущего Слово.
— Так много звезд… — произнес тот, задыхаясь от волнения в бездонных глубинах небесного зала. — Кажется, что если я разожму руки, то буду падать вечно.
— Возможно, я дам тебе упасть, — промолвил Магнус, туго натянув серебристый шнур. — Еще не решил.
Лоргар вскрикнул, и Циклоп насладился отчаянием родича, который лишь теперь понял, что вытаскивают из него. Аврелиан попытался втащить свою душу обратно в непредставимо далекое реальное тело, однако Алый Король покачал головой и поднял кулак, обмотанный серебряной нитью.
— Нет, брат, ты не сбежишь из моих владений, пока не выслушаешь — и очень внимательно — то, что я намерен сказать.
— Брат, что ты творишь? — прошептал Лоргар, не отрывая взгляд от непрерывно расширяющегося небосвода.
Обойдя Аврелиана по часовой стрелке, Магнус вытянул из его духовного обличья еще несколько пядей серебристого шнура и выложил на полу вокруг родича clavis argentum. Из наставника Циклоп превратился в магистра, который бранит нерадивого ученика.
— А ты побледнел, Лоргар. Уже не такой «Золотой».
— Магнус, ты совершаешь ошибку.
— Нет, брат, это ты ошибаешься. Насчет всего. Один раз совершил наугад паломничество за пелену и сразу решил, что только ты способен познать варп во всей его бесконечной сложности? Мельком заметив темное сердце Вселенной, ты наивно поименовал его Изначальным Разрушителем, но эти слова и отдаленно не передают поистине космической злобы Хаоса.
— Я пришел к тебе как брат. Как друг.
— Ты пришел, чтобы переманить меня под знамя Хоруса.
— Да, и за этим тоже. Что, напрасно? — огрызнулся Аврелиан. — Император предал тебя, приставил тебе к горлу клинок Своего палача, сжег твой мир. Почему ты вообще сомневаешься? Ты мог бы воссесть по правую руку Хоруса как принц Пантеона.
Циклоп рассмеялся.
— Предлагаешь мне стать принцем? Я ведь уже король.
— Король чего? — выкрикнул Несущий Слово. — Мира, где твоя душа медленно умирает, где все твои знания обратятся в прозе, и ты последуешь за ними? Пантеон в силах восстановить тебя, превратить в божество! Развеять проклятие, что губит твоих сынов, и вытащить твой легион из пропасти бесславного угасания!
— Ты торгуешь чужим товаром, братец, так что слушай и запоминай, — сказал в ответ Магнус. — Твоя душа еще здесь только потому, что я терплю ее присутствие. С твоим плотским телом в невообразимой дали она связана лишь тончайшей нитью. Ты возишься с пси-дарами, едва понимая их, как ребенок с новой игрушкой. Неужели тебя не волнует, что ты выпустил свой окровавленный дух в океан, полный хищников? Ты — добыча для созданий столь яростных и голодных, что даже Красный Ангел задрожит перед их мощью.
Посмотрев вверх, Алый Король увидел, что его словам отозвались призраки с колышущимися силуэтами и неутолимым аппетитом. Они продавливались в галерею — сгустки нечеловеческой сути, слепые твари, разевающие клыкастые пасти на мордах, схожих с кусками сырого мяса. Заливавший библиотеку свет бежал от них, и безупречно чистый глянцевый мрамор обратился в изъеденные от древности развалины города мертвой расы, что утонула в собственной крови.
Глядя, как собравшиеся на пир монстры спускаются с высоты, Аврелиан беспомощно слушал Циклопа. Тот поднял серебряную нить, связующую дух с плотью, наклонился и прошептал на ухо брату:
— Если я рассеку прядь, они разорвут твою душу на куски.
— Нет, Магнус. Не надо.
— Я пощажу тебя, Лоргар, но отныне не появляйся на моей планете. — Посмотрев на созвездия, мерцающие за силуэтами кровожадных монстров, Алый Король увидел «сыновнее схождение». — Мое любимое дитя возвращается ко мне, и я не желаю больше терять время с посланцем магистра войны.
Циклоп выпустил нить, и серебряный круг расплелся быстрее мысли. Духовное воплощение Аврелиана развеялось, уносясь сквозь время и пространство к физическому телу примарха. Хищные призраки заголосили, лишенные несравненного пира.
— Возвращайся к Хорусу, — произнес Магнус. — Хотя он и зовет себя богом, я в него не верю.
Планета Чернокнижников приветствовала вернувшийся «Кемет» бурей. Присев на краю посадочной палубы правого борта, Ариман смотрел на пылающий горизонт вокруг Обсидиановой Башни. Изумрудный огонь пожирал тысячи блистающих варп-мант, их пепел осыпался каскадами высвобожденной энергии, похожей на северное сияние. Вскоре скаты воскреснут в каком-нибудь ином обличии.
В этом мире царил непрерывный цикл смертей и воссозданий.
— Завершаясь, одна жизнь порождает другую, — проговорил Азек.
Алый Король учил его, что вымирания не следует бояться — оно просто освободит место для чего-то нового.
Слабое утешение для гибнущего легиона.
На пусковых рельсах за спиной Аримана сидел «Громовой ястреб» с носом-клювом и загнутыми крыльями хищной птицы. Изначально десантный корабль выглядел иначе, но на Планете Чернокнижников имена обладали силой, и даже машины не могли сопротивляться трансформации.
Люций и Санахт уже покинули звездолет, прыгнув с посадочной палубы на спины поющих варп-мант. Мечники отправились в увенчанную пламенем башню атенейца, чтобы отточить фехтовальные навыки для будущего смертельного поединка.
Как только легионеры скрылись в облаках, на палубу вышел Хатхор Маат. Он хорошо переносил воздействие этого мира. Даже чересчур хорошо.
Павонид вырос, стал могущественнее… и опаснее.
За Хатхором следовал десяток сервиторов, которые тащили стеклянные стазис-контейнеры с неподвижными телами Собека и Менкауры.
Встав рядом с Азеком на краю палубы, Маат, разумеется, посмотрел на цитадель примарха.
— Ты уверен, что хочешь идти один? — спросил павонид.
Он старался показать, что беспокоится за Аримана, но тот без груда понял, что собрата сжигает желание оказаться рядом с Магнусом, окунуться в ореол великолепия и мощи их прародителя.
— Уверен, — ответил Азек. — Доставь Собека и Менкауру ко мне в башню. Пошли за Пентху — он позаботится о корвиде. Практика держи в стазисе.
— Еще что-нибудь? Мне нужно… все подготовить?
— Нет. Начнем, когда я вернусь от Алого Короля.
Кивнув, Хатхор изобразил пальцами символ Тутмоса и направил разум в четвертое Исчисление.
— Ты веришь в то, что сказал Менкауре? На самом деле считаешь, что тебе удастся спасти Собека?
Услышав в голосе Маата нотки личной заинтересованности, Ариман с большой неохотой признал, что испытывает то же чувство. С тех пор как перерождение плоти поглотило Ормузда на глазах у Азека, лежащее на Тысяче Сынов проклятие страшило его сильнее смерти.
— Точно я не знаю, но обязан попробовать.
— Невзирая на прямой запрет отца?
Ариман вспомнил о предупреждении Темелухи, данном во время подъема к Железному Окулюсу. Что, если непокорность приказу генетического отца — первый шаг по дороге с единственным возможным концом?
— Да ведь если не я, то кто же?
Хатхор Маат кивнул, и в его ауре возникло почти ощутимое облегчение.
— Полетишь на поверхность со мной? — уточнил Азек.
— Нет, у меня свои средства передвижения. — Хатхор усилием воли потянулся вовне, к ближайшему косяку демонических скатов, привлеченных блеском пустотных двигателей «Кемета».
Мотив их песни тут же изменился, нематериальные кости захрустели, а переливчатая плоть смялась, как глина в пальцах безумного скульптора. За считанные секунды несколько десятков существ обратились в первичную материю, словно некий зловредный бог в приступе досады решил пересоздать свои творения.
Чары Маата сплели вещество облаков с составляющими элементами варп-скатов, породив гигантский разукрашенный паланкин из плоти и костей. Выглядел он претенциозно и комически вычурно, но для павонидов такое было обычным делом.
— Помнишь, что я сказал тебе на Сорокопуте? — поинтересовался Ариман.
— Нет.
— Лжешь.
— Конечно, помню, — вздохнул Хатхор Маат. — «В первую очередь мы Астартес, а потом уже — Псайкеры».
— Забывать об этом опасно, — добавил корвид.
— Ты все еще советуешь сдерживаться, Азек?
— На этой планете и после всего, что случилось с нами? Больше, чем когда-либо. Не позволяй здешним искусам ослепить тебя. Да, потенциал Мира Девяти Солнц почти безграничен, но он может обратиться против тебя, как Волки обратились против нас. Ты же видел, как наши братья тут превращаются в живые кошмары порченой плоти, и нам приходится уничтожать их. Неужели ты хочешь, чтобы с тобой случилось то же самое?
— Нет, брат, но я уверен, что ты исцелишь всех нас, — отозвался Хатхор Маат, поднимаясь в живой паланкин вслед за сервиторами, занесшими туда стеклянные контейнеры. Когда громадный транспорт начал снижение, легионер кивнул в сторону «Громового ястреба».
— Ты цепляешься за старые привычки, Азек, — бросил павонид, — но прошлое мертво.
«Прошлое мертво…»
Хатхор Маат обожал язвить, и Ариман уже привык к его утомительным дерзостям, но эта небрежная издевка глубоко засела в душе.
Он прошел в десантный корабль, где находились трофеи с «Торкветума»; раньше пассажирский отсек заполняли бы боевые братья, но в последнее время такое происходило редко. Внутреннюю поверхность фюзеляжа, согласно давнему обычаю легиона, покрывали вырезанные острием ножа строчки — тысячи заклинаний, которые воины копировали из личных гримуаров во время перелетов к полям битв.
По центру отсека вертикально стоял Железный Окулюс, закрепленный в сети проволочных растяжек. Ближе к носу в бронированных ковшеобразных креслах неподвижно сидели три ёкая и дюжина сервиторов с позолоченной кожей. Киборги слепо таращились в переборку напротив, автоматоны не смотрели ни на что. У каждого из них голова свесилась на грудь, сигилы призыва безжизненно потускнели.
Ариман сам не до конца понимал, зачем привез ёкаев с «Торкветума». Без движущей силы эфирных сущностей от автоматонов остались только почти бесполезные доспехи-оболочки.
Преодолев тревогу, вызванную видом саркофага, Азек прошел в кабину пилотов. Турбины запустились быстро — машина жаждала вознестись на ветрах эмпиреев. Заработали пусковые рельсы, поднимая ее корму с соплами двигателей и опуская нос к проему в борту космолета.
Легионер толкнул рычаг управления, и «Громовой ястреб» ринулся в пустоту. Резко бросив его вниз, Ариман совершил разворот на 180 градусов, чтобы не столкнуться с выступающими варп-лопастями и блоками пассивных ауспиков. То, как головокружительно перевернулся горизонт планеты, напомнило Азеку о вызывающих дурноту видах «Торкветума».
Удалившись от борта, Ариман решил немного развлечься и направил машину по траектории, совпадающей с вектором движения «Кемета».
Фрегат типа «Нова», украшенный золотом и слоновой костью, обладал чертами, характерными для кораблей с верфей Сатурна: отклоненной назад верхней частью корпуса и более узким профилем, чем у других легионных звездолетов. Между рогами раздвоенного носа, изогнутыми подобно мечу-хопешу, выступал прикрытый лучевыми щитами ствол лэнс-орудия. Очень немногие корабли легиона могли сравниться с обтекаемым «Кеметом» в изяществе.
Раньше на его палубах располагались полдюжины специализированных библиотек с незаменимыми текстами, но сейчас книгохранилища пустовали — их содержимое перевезли в запасники Обсидиановой Башни. Азека печалила мысль о том, что его корабль утратил накопленную мудрость.
Ариман отвалил в сторону от фрегата, который взял курс на причалы в нижних слоях атмосферы. Там стояла на якоре флотилия Тысячи Сынов — жалкие остатки прежней армады. Слегка отклонив ручку управления вниз, воин повел «Громового ястреба» через облака и направил восприятие вовне.
Кто знает, как поменялся рельеф планеты за время его отсутствия?
Дополнительную опасность при снижении представлял тот факт, что границы владений чернокнижников непрерывно сдвигались. Братства всегда подчеркивали различия между собой, но после того как Магнус уединился в своей цитадели, начали открыто и свирепо бороться за территорию. Так, после усиления огненных течений Великого Океана адепты Пирридов перебрались ближе к твердыне примарха и агрессивно защищали недавно обретенные позиции.
Машинный дух «Громового ястреба» потянул ручку управления, настойчиво предлагая Азеку дать полную тягу и устремиться ввысь. Десантный корабль хотел полететь прямо к Алому Королю, будто сокол, возвращающийся на руку хозяина, но Ариман твердо вел машину прежним курсом.
Обсидиановая Башня господствовала над пейзажем, но определить расстояние до цели не удавалось — земля и небо вокруг нее жили по законам снов. Иногда, подняв взгляд от приборной панели, легионер видел, что черный шпиль заполняет весь фонарь кабины. В другие моменты о цитадели напоминала только черная трещинка на мерцающем горизонте. Как обычно, пристанище Магнуса само выбирало, когда позволить посетителю войти.
Под десантным кораблем тянулся беспокойный ландшафт. Отвесные ущелья и скалистые регионы кишели новыми обитателями, которых, словно обломки кораблекрушения, выбросили сюда псионические ударные волны, до сих пор терзающие Просперо. Впрочем, уцелевшие жители сожженного мира были не единственными смертными, что поселились на Планете Чернокнижников.
Присутствие Циклопа влекло сюда изгоев Галактики: обездоленных, преданных, брошенных, заблудших и проклятых. Каждый день здесь появлялись беженцы из неведомых мест и эпох.
На горизонте вышагивала стая громоздких охряных исполинов — титанических богомашин с атомными сердцами, которым удалось отомкнуть замки на своих душах и ожить. Скорбному реву их боевых горнов, что разносился над пустошами, отвечали прямоходящие звери.
Эти покрытые мехом клыкастые чудовища обитали в исторгнутом из недр мира гигантском городе мегалитов, напоминавшем развалины Рамессеума. Твари в броне из кусков металлолома били себя в грудь когтистыми кулаками: они салютовали богомашинам, подражая угрюмым безымянным легионерам из базальтового оплота, расположенного высоко над примитивным поселением мутантов.
Никто не знал, кто такие эти воины или откуда они взялись. Однажды сотни их выступили из шторма ужасающей силы и возвели на иссеченном молниями нагорье черную крепость. Провидцы распознали в пришельцах космодесантников, но всевозможные символы на рваных знаменах и поврежденных в боях наплечниках незваных гостей не были известны Тысяче Сынов.
Заметив, что из фрактального тумана выплывает башня Амона, Ариман совершил крутой разворот влево. Честно говоря, слово «башня» здесь не подходило, так как советник примарха создал для себя колоссальную механическую пирамиду, увенчанную кристаллическими лопастями, комплексами искрящих линз-окулюсов и замысловатыми хронометрами.
Амон, как и Азек, принадлежал к ордену Корвидов. Раздосадованный тем, что их провидческий дар слабеет, помощник Магнуса изучал все более хитроумные способы предсказания будущего.
ТЫ ДОЛЖЕН ПОНИМАТЬ, ЧТО ОН ЗРЯ ТРАТИТ ВРЕМЯ.
На протяжении обратного перелета с «Торкветума» захваченный оракул безмолвствовал, но Ариман почувствовал, что теперь их беседы возобновятся.
— Амон редко применяет свою силу напрасно, — возразил легионер. Хотя они с советником все чаще расходились во мнениях, Азеку не понравился насмешливый тон Железного Окулюса.
АМОН? ТЫ ХОТЕЛ СКАЗАТЬ, НАУМ?
— Нет, — бросил воин, уже сожалея, что поименовал брата.
Из саркофага донесся скрипучий смех.
МАРКИЗ АДА… Я ЗНАЮ ЕГО ИМЯ, ДАЖЕ ЕСЛИ ТЕБЕ ОНО НЕВЕДОМО.
Ариман ничего не ответил. Летающая пирамида меж тем скрылась из виду, и пестрые облака разошлись, открыв взору громадное вулканическое плато. Под его растрескавшейся поверхностью колыхался зловещий оранжевый свет, схожий с подземным океаном магмы.
Из центра плоской возвышенности росла Обсидиановая Башня — стройный пик, в равной мере восхитительный и монструозный, по которому влажно извивались ручейки огненно-жидкого сияния. Потянув ручку на себя, Азек набрал высоту и облетел цитадель своего владыки. Точек входа при первом осмотре не обнаружилось, поэтому Ариман кружил над цитаделью, дожидаясь, когда грандиозный разум внутри разрешит посадку. Твердыня казалась ему неоконченной, будто кусок кремня для наконечника копья, отколотый от камня со дна реки.
ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЗАЧЕМ ПРИВЕЗ МЕНЯ К НЕМУ?
— Конечно.
СКАЖИ МНЕ.
— Ради знания.
И КАКИМИ ЖЕ ЗНАНИЯМИ, ПО-ТВОЕМУ, Я НАДЕЛЕН?
— Это должен выяснить примарх. Знание суть единственное благо, и единственное зло есть невежество.
ТЫ ГОВОРИШЬ ИСКРЕННЕ?
— Да.
ЗНАЧИТ, ТЫ ТАК ЖЕ СЛЕП, КАК И ТВОЙ ГОСПОДИН, ИБО НЕ ВСЕ ЗНАНИЯ БЛАГОТВОРНЫ. РАСКРЫВ ПРЕДАТЕЛЬСТВО, ТЫ ИСПЫТЫВАЕШЬ БОЛЬ. ИЗОБРЕТАЯ БОЛЕЕ ЭФФЕКТИВНЫЕ СПОСОБЫ ПЫТОК, ТЫ СЛУЖИШЬ ЗЛУ. СОЗДАВАЯ НОВОЕ ОРУЖИЕ, ТЫ ПОМОГАЕШЬ УБИВАТЬ. КТО ЖЕ СОЧТЕТ ПОДОБНЫЕ ДОСТИЖЕНИЯ БЛАГОМ?
— Знание суть орудие и сила, — сказал воин. — Сила, способная причинять вред или исцелять. Зло таится лишь в том, кто применяет ее в эгоистичных целях.
ТЫ ВЕДЕШЬ СЕБЯ КАК ЗАНОСЧИВОЕ ДИТЯ, АЗЕК АРИМАН. СУЩЕСТВУЮТ СКВЕРНЫЕ ЗНАНИЯ, И ОНИ НЕ ЗАБЫВАЮТСЯ, ЕСЛИ ПОЗНАТЬ ИХ ОДНАЖДЫ. ВСПОМНИ ЭТО, КОГДА ОТКРОЮТСЯ ХРАНИМЫЕ МНОЮ ТАЙНЫ.
— Все твои секреты скоро достанутся Магнусу. Он опустошит тебя и затем, познав все, что возможно, вышвырнет твою суть обратно в варп.
ТОЧНО ТАК ЖЕ ОН ИЗБАВИТСЯ ОТ СВОИХ СЫНОВ, КОГДА НАДОБНОСТЬ В ВАС ИСЧЕЗНЕТ.
Азек рассмеялся.
— Примешивай к своей лжи хоть щепотку правды, демон. Магнус едва не погиб, спасая легион от кровожадных отродий Волчьего Короля, а ты утверждаешь, что он бросит нас?
ЕДВА НЕ ПОГИБ?.. ТЫ ВЕСЬМА ВЫСОКО СТАВИШЬ СВОЙ ИНТЕЛЛЕКТ, НО НА САМОМ ДЕЛЕ ПОСТИГАЕШЬ ОЧЕНЬ МАЛО.
— Я знаю моего отца.
НИ ОДИН СЫН НЕ ЗНАЕТ СВОЕГО ОТЦА ПО-НАСТОЯЩЕМУ. ХОРУС ТЕБЕ ПОДТВЕРДИТ.
— Мне надоели твои речи, — заявил Ариман. — Сущности вроде тебя — воплощения фальши и злобы, что с наслаждением плетут обольстительные вымыслы ради лжи и интриг. Если избавить от вас Галактику, всем будет лучше.
ГАЛАКТИКУ НИКОГДА НЕ ИЗБАВЯТ ОТ МЕНЯ.
Легионер вновь усмехнулся.
— Ну и кто здесь «заносчивый»?
МЫ СВЯЗАНЫ С ТОБОЙ. ТЫ ОБЕЩАЛ МНЕ ДУШУ, И ДУШУ Я ПОЛУЧУ.
Отвечать Азеку не пришлось: из шишковатого выроста на боку цитадели выдвинулись блоки черного базальта, образовавшие кривую лестницу. Заложив вираж, воин подвел десантный корабль к башне и выключил тяговые двигатели; машина зависла над последней ступенью.
— Мы на месте, — произнес Ариман. — Теперь всё, что составляет тебя, принадлежит Алому Королю.
Глава 4: Зал Амун-Ре. Один-один. Возмущения
Постоянным в Обсидиановой Башне было только непостоянство. Азек много раз посещал чертоги отца, и обстановка в них никогда не повторялась. Сейчас, шагнув в треугольный разлом на внешней стене из вулканического стекла, воин почувствовал, как меняется геомантическая структура мира.
Ариман мгновенно перенесся в другое место.
Планета Чернокнижников исчезла.
Азек стоял в развалинах огромного притвора из оранжевого камня. Крыша и стены, поверженные временем и войнами, по большей части обрушились. По обеим сторонам от легионера высились расколотые обелиски и гигантские известняковые колонны, основания которых утопали в наметенном ветрами песке. Между ними виднелась тянущаяся до горизонта пустыня; ее барханы озаряло экваториальное солнце, безжалостно сияющее с голубого неба.
Уцелевшие остатки стен представляли собой исполинские каменные блоки палевого цвета. Вырезанные на них полустертые иероглифы повествовали о деяниях государей. Рядом на нефритовых и мраморных пьедесталах стояли эбеновые статуи божков с шакальими головами и андрогинных царей-небожителей в замысловатых дешретах.
— Аль-Уксур, — проговорил Ариман, узнав великий гипостильный зал в районе Амун-Ре.
Меж изваяний шептали жаркие ветра, ведающие о секретах заброшенного в глубине пустыни города колонн. Маленькие песчаные вихри царапали броню Азека.
Оглянувшись, он убедился, что позолоченные Сервиторы никуда не исчезли. Киборги держали на плечах недвижную громаду Железного Окулюса, будто готовились нести павшего воина к месту упокоения. Эфир, что струился из сварных швов саркофага, льнул к металлу тускло светящейся дымкой.
Ариман повернулся и зашагал ко входу в зал. Пылевые смерчи следовали за легионером, бормоча о хранимых ими грандиозных тайнах. Азек игнорировал их бредни — это «знание» было чушью, золотом дураков.
Сервиторы не отставали от хозяина, и в беспощадном сиянии солнца их кожа таинственно поблескивала. Сняв шлем, Ариман вдохнул горячий воздух. Здесь пахло специями, экзотическими мясными блюдами, подгоревшим хлебом и заиленной водой из плодородной дельты.
Продолжая идти, Азек миновал множество дверей как из сбитых воедино досок, так и из стали-серебрянки, неуместной в ту эпоху. Двери распахивались, стоило воину подойти к ним, а изнутри доносились расчетливые призывы, проникающие Ариману в самое сердце.
Его звал Магнус Красный.
Поначалу воплощения примарха льстиво упрашивали его войти, но ласковые уговоры быстро сменились властными требованиями. Другие ипостаси молили Азе-ка не проходить мимо, обещая показать ему нечестивые чудеса или алхимические формулы, но, как и в случае с песчаными вихрями, эти посулы ничего не стоили. Третьи бранили Аримана за неповиновение, требуя исполнять приказы господина.
Некоторые просто плакали.
Легионер понимал, что настоящего Магнуса среди них нет. К нему обращались или отголоски необъятной сущности Циклопа, заполнявшей башню, или обычные эфирные призраки с опытом мимикрии. Впрочем, даже не внимая их мольбам, Азек невольно заглядывал в каждую дверь.
За одной из них бурлил завывающий круговорот обреченных звезд, и Ариман разом ощутил ужас всех созданий, что населяли бесконечно далекую гибнущую Галактику. Вторая вела в рушащуюся библиотеку, которую завоеватели с факелами спалили дотла. С расколотых полок валились сожженные тома, переплеты из выделанной кожи и сусального золота обращались в пепел на глазах у Азека.
Следующая дверь открылась в безлюдное книгохранилище, где бушевала метель из пустых страниц. Над ними вился дым улетучивающихся чернил, и слова выкрикивали сами себя. За предпоследним порогом обнаружились покои Магнуса в пирамиде Фотепа — окровавленный пол покрывали осколки стекла, в каждом из которых отражался немигающий глаз.
Последние двери перед началом гипостильного зала, выкованные из темного адамантия, были стянуты цепями, скреплены замками из заклятой стали и ограждены символами, вырезанными из живой копии «Arbatel de Magia Veterum».
В их створки бились создания чудовищные и безумные, но Ариман не представлял, что именно заперто внутри.
Он в кои-то веки обрадовался тому, что тайна останется нераскрытой.
С боков от входа в зал Амун-Ре возвышались две одинаковые статуи, черные, как смоль, изображавшие бога с крокодильей головой. По бронзовым доспехам изваяний ползли пятна ярь-медянки, из трещин в резном камне сыпалась темная пыль. Как только Азек осознал, насколько уместны здесь эти скульптуры, по спине у него пробежали мурашки.
Ощутив всплеск накапливаемой энергии, Ариман вскинул хеку. Из теней между идолами-близнецами выступил легионер.
— Брат Азек, — произнес он.
— Амон, — отозвался Ариман, узнав другого корвида по сиянию в ауре, отвращающему беду. Облаченный в багряную броню советник примарха стоял неподвижно как истукан, выставив перед собой серебряный посох, увенчанный солнцем с извивающимися лучами. Казалось, он перекрывает Азеку проход.
Амон выделялся патрицианскими чертами лица, не исказившимися даже во время тяжкого перерождения в Астартес, а также ястребиным носом, темными, как нефть, глазами и коротко стрижеными волосами серо-стального цвета. Настоящий царственный претор или консул.
Он был — и оставался — помощником Магнуса, хотя Ариман, раньше занимавший пост главного библиария, формально превосходил его в чине. Пока что воины не пытались серьезно проверить, остался ли у прежних званий какой-либо вес.
— Я принес трофей для примарха, — сказал Азек, видя, что Амон не собирается пропускать его в зал Амун-Ре.
— Да, вижу, — кивнул другой корвид. Пройдя мимо Аримана, он осмотрел саркофаг оракула, затем слегка стукнул посохом по металлу. Раздалось чересчур громкое эхо, которое не утихало слишком долго.
— И что там? Еще один раздутый от эфира труп? Очередные книги?
— Провидец, — ответил Азек. — Разве ты не знал?
Обернувшись, советник вперил в него взгляд глубоководного хищника.
— Твои глаза… — промолвил Ариман.
— Мои глаза? Что с ними?
— Они всегда были такими темными? Не могу вспомнить.
— Такие же, как обычно.
— Нет. — Азек подошел вплотную к нему. — Когда-то твои глаза видели дальше, чем позволяло зрение любого другого адепта Корвидов. Их взор пронизывал завесы судеб и случайностей, непреодолимые даже для меня. Как же сильно, должно быть, тебя уязвляет то, что Пирриды возвысились, а твое предвидение сейчас не лучше, чем у незрячего смертного, чьи глаза залеплены грязью.
— Ты такой же слепец! — огрызнулся Амон.
Улыбнувшись, Ариман отступил.
— Вовсе нет, брат. Я вижу очень многое. Например, то, как ты цепляешься за фалды Магнуса, будто вернувшийся блудный сын, и боишься покинуть его.
— Страх тут ни при чем, — возразил советник. — Примарх нуждается во мне.
— Тогда ответь мне, братец, почему с тех пор, как мы оказались здесь, ты ни разу не странствовал по Великому Океану в тонком теле? Опасаешься того, что тебе откроется?
Пришел черед Амону улыбаться.
— Ты весьма высоко ставишь свой интеллект, Азек, но на самом деле постигаешь очень мало. Ослепленный гордыней, ты не замечаешь того, что у тебя под носом.
Вспомнив, что оракул говорил ему буквально то же самое, Ариман вздрогнул. Амон меж тем отошел в сторону.
— Входи, — пригласил он. — Примарх ждет тебя.
Лишенный крыши громадный зал Амун-Ре, в прошлом игравший роль читальни, больше напоминал открытую плазу. Его пол из красного мрамора поблек до розового, выжженный непрерывно блистающим светилом. На сотнях широких столов, в случайном порядке расставленных в чертоге, лежали стопки пергаментов. Сидевшие за конторками писцы в капюшонах лихорадочно скрипели перьями, выводя строчку за строчкой.
Когда Азек с Амоном вошли в зал, никто из служителей не поднял головы.
В центре лектория пребывало величественное существо, окруженное сферой из тысячи парящих томов. Текст на их пустых страницах появлялся с быстротой, недостижимой для обычных переписчиков.
Но Магнус Красный и не был смертным мастером слова.
Алый Король, облаченный в развевающиеся одеяния бледно-голубого цвета с золотым шитьем, не только купался в лучах солнца, но и испускал собственное сияние.
Пышные волосы Циклопа охватывал бронзовый венец. Раскинув руки, примарх жестикулировал, словно дирижер в разгаре грандиозного концерта. Как только Магнус заполнял очередную книгу, та исчезала, и на ее месте возникала новая заготовка.
— Мой господин, — обратился к нему Ариман.
Циклоп поднял глаз, и в зале мгновенно наступила тишина. Летающие книги, рванувшись во все стороны, пропали в яркой магниевой вспышке. При виде этого легионер на мгновение ощутил боль утраты.
Амон занял место сбоку от господина.
— Азек, сын мой, — сказал примарх. — Ты вернулся к нам с победой.
Кивнув, Ариман понял, что утратил дар речи. Он довольно долго пробыл в материальном измерении, и теперь его пьянило само присутствие Магнуса.
— Это так, — наконец выговорил Азек, жестом приказывая сервиторам пройти вперед. Опустив несимметричный саркофаг на каменные плиты, киборги поставили вместилище оракула вертикально. По металлической оболочке потекли ручейки черной влаги, но создание внутри молчало, усмиренное феноменальной мощью Алого Короля.
Примарх подошел к трофею, захваченному у тартарухов.
— Это и есть Железный Окулюс? — спросил он, обходя домовину по кругу и осматривая ее, будто ланиста, изучающий мышцы гладиатора. — О нем упоминается в «Аркане Скёйена»?
— Верно.
Магнус ухмыльнулся.
— В описании Скёйена он выглядел более внушительно, не гак ли?
— Да, — согласился Ариман. — Но его сила велика. Циклоп заинтересованно взглянул на легионера.
— И как ты это узнал?
— Обитатели «Торкветума» не захотели отдавать своего провидца без боя. Они сражались, применяя силы эфира, и перебили бы нас, если бы Собек не призвал войдов Дрех’йе.
— Сложное заклинание для обычного практика, — заметил Амон.
— На той станции очень крепка связь с Великим Океаном, — ответил Ариман, обращаясь к примарху. — Собек… поддался искушению.
— Но какое отношение его чары имеют к твоим словам о могуществе Железного Окулюса? — уточнил Магнус.
— Собек потерял контроль над заклятием, мой господин, и войды обратились против него. Демон внутри саркофага отправил духов обратно в варп, усилив сотворенный мною Сигил Аматэрасу, — объяснил Азек.
— Демон помог тебе? — вмешался Амон. — Почему?
— Не знаю, — без запинки солгал Ариман. Он говорил кратко, опасаясь невзначай проболтаться о сделке, заключенной в пещере оракула.
— Любопытно. — Наклонившись, Циклоп прижался к саркофагу щекой. — И неожиданно.
Примарх закрыл глаз и начал водить руками по кованому металлу, медленно расплываясь в улыбке. Азек почувствовал, как тварь внутри сжимается, будто побитая шавка, ощутившая на себе длань нового всевластного хозяина.
— Афоргомон? — прошептал Магнус, иронично усмехнувшись. — Что ж, на первых порах это имя тебе подойдет.
Отступив от Железного Окулюса, он снова повернулся к Ариману.
— Войды — безжалостные изверги, — сказал Алый Король. — Собек уцелел?
— Он выжил, мой господин, но, как и Менкаура, тяжко пострадал в бою.
— Где они сейчас?
Азек помедлил с ответом.
— Хатхор Маат сейчас везет обоих в мою башню.
Циклоп наклонил голову, и Ариман почувствовал, что его господин охватывает неводом своего разума весь мир. Освобожденное сознание прокатилось по континентам Планеты Чернокнижников.
— Перерождение плоти настигло Собека, — произнес Магнус. Кожа примарха потемнела, одеяния ученого мужа превратились в багряный доспех, отделанный по краям слоновой костью и серебром. Туловище великана охватила украшенная рогами кираса с гравировкой в виде извивающихся змей, которые окружали неколебимое пламя; к броне крепился килт из полос вываренной кожи. На поясе ручной работы повисли золотой хопеш и скованный цепью гримуар древних заклинаний.
— Да, мой господин, — признал воин, с трудом оторвав взгляд от «Книги Магнуса».
— И что ты задумал для несчастного практика?
Соврать Ариман просто не мог, поэтому сказал правду:
— Я попробую спасти его.
Алый Король разочарованно вздохнул.
— Ты не забыл, что я повелел тебе, Азек? Помнишь, как на вершине этой самой цитадели я предупредил, что твое неповиновение вызовет у меня великое неудовольствие?
Легионер ощутил, как пси-мощь его генетического прародителя возрастает, нависая над Ариманом, как подошва над насекомым. Он проявил детскую наивность, решив, что сумеет утаить случившееся с Собеком.
— Помню, мой господин.
— Видно, не слишком хорошо, — бросил советник.
По-отечески взяв Азека за плечо, Циклоп повел его к рядам столов, занятых безмолвными писцами. Амон следовал за примархом на расстоянии пяти шагов.
— Сын мой, — начал Магнус, — ты нарушаешь мой эдикт, считая его ошибочным и думая, что тебе по силам исцелить Собека. Тебе кажется, что ты способен излечить всех падших, но это не так. Ты обречешь их на удел более жуткий, чем нынешнее проклятие.
— Я не могу просто махнуть рукой на моих братьев, — возразил Ариман.
— Поверь мне, Азек, выстрел в голову будет милостью для твоего практика. Когда-то давно я едва не разрушил себя, стараясь исправить заложенный в нас изъян, но любое лекарство оказывалось хуже болезни. Даже то, что я счел избавлением, в действительности было погибелью, целую вечность ждавшей своего часа.
— Но ведь здесь мы, несомненно, отыщем способ снять проклятие. — Азек обернулся к Железному Окулюсу. — Разве не ради этого вы прочесываете Галактику, отправляете нас за артефактами, безумцами и прорицателями? Разве не ради этого мы собираем сведения?
Алый Король с грустью покачал головой.
— Нет, сын мой. У ваших поисков иная цель.
— Какая же? — требовательно спросил воин.
— Следи за своим тоном, Ариман, — предупредил Амон, взявшись за рукоять хопеша.
Магнус вскинул ладонь, призывая советника успокоиться.
— Я предполагал, что ты уже понял, — сказал Циклоп. Переписчики в капюшонах возобновили работу, и по залу Амун-Ре разнесся скрип перьев. — Вы трудитесь на благо самого знания. Ради сохранения накопленной мудрости я собираю здесь всевозможные истины, ибо то, что я изведал однажды, не должно забыться никогда. Мы обязаны сберечь информацию для грядущих поколений, ибо в ней кроется надежда на светлое будущее для всего человечества.
Примарх вел Азека все дальше по лабиринту столов, дотрагиваясь до лежащих на них пергаментов. Там, где его пальцы касались чистых листов, растекались строчки воплощенного знания и просвещения. Но никто из писцов не поднимал глаз от своей работы, что неожиданно и глубоко обрадовало Аримана.
— Будущее? — переспросил он. — Наш легион на краю гибели. Если вы не поможете мне спасти Тысячу Сынов, мы не увидим грядущего!
Вскипев от раздражения, он смахнул с ближайшего стола кипу пергаментов. Страницы рассыпались по мраморному полу.
— С ведением хроник можно подождать до окончания войны между Императором и Хорусом! Тогда у всех остальных будет достаточно времени, чтобы отстроить разрушенное и заново изучить утраченное!
— Остальных, говоришь? — Магнус щелкнул пальцами, и разлетевшиеся листы вернулись на место. — И кому же среди моих братьев или граждан Империума ты доверишь столь судьбоносный труд? Льву? Да, в душе он ученый, но слишком любит тайны. Он начнет делиться знанием выборочно, оставляя важнейшие сведения в секрете от простых людей. Робаут? Слишком консервативен, чтобы признать пользу неограниченной свободы познания. Ни Рогал, ни Джагатай, ни Корвус не разделяют моих идей. Вулкан слишком прочно врос в землю и камень, чтобы поднять взор к звездам. Прежде я дал бы шанс Сангвинию, однако ныне он ступает по дороге, что ведет к кровопролитию и безумию.
— Вы перечислили только наших врагов, — указал Азек. — Тех, кто желает уничтожить нас.
— К сожалению, да. — Циклоп остановился рядом с одним из переписчиков. — Хорус вступил в союз с заблудшими и сломленными братьями. Разве подобных существ интересует познание?
Ариман безмолвно наблюдал за тем, как перо писца мечется по странице, выводя пугающе знакомые фразы. Он сам много лет посвятил изучению этих текстов, что хранила висевшая на поясе Алого Короля книга.
— Кто эти создания? — спросил воин. — Что они пишут?
— Незабытые осколки моей сути, — объяснил Магнус. — Каждая часть меня вспоминает здесь книги и послания, прочтенные мною на Просперо. Все, что я увидел и изучил, по-прежнему остается со мной. Сведения нужно записать до того, как сядет солнце и забудется все, что составляет меня.
— Нет, — буркнул Азек, заметив, что писец поднимает взгляд. — Я не хочу видеть его.
— Ты должен, ибо примириться с нашей бедой для тебя важнее, чем для прочих моих сынов.
Легионер покачал головой:
— Нет.
— Смотри, — приказал Циклоп, и Ариман повиновался.
Откинув капюшон, переписчик открыл свое лицо, во всем схожее с лицом Магнуса Красного, но опустошенное и исхудалое, лишенное жизненных сил. Создание в обличье отца Азека бездумно воззрилось на воина единственным немигающим глазом. С трудом оторвав взгляд от чудовищного призрака-двойника, Ариман увидел, что и остальные существа в зале сбросили маскировку. За столами сидели ипостаси расколотой души Алого Короля.
От картины разбитой на куски сути примарха, когда-то прекрасной и божественной, у Азека разрывались сердца.
— Мне нужно вспомнить все, — произнес Магнус. В его голосе отдавалась усталость, укоренившаяся в глубине души. С каждым вздохом она звучала все громче. — Пока я еще жив.
Тишина.
Обычно атенейцы не испытывали ничего подобного. На любого телепата каждую секунду каждого дня обрушивалась какофония блуждающих мыслей. Величайшим адептам удавалось вычленять из подобного месива значимые отрывки, не сходя при этом с ума — по крайней мере, окончательно.
Тут, в кристаллическом лесу, царило нечто очень близкое к безмолвию. Именно поэтому Санахт возвел здесь свою башню, грациозный шпиль с рифлеными стенами из жемчуга и слоновой кости, похожий на рог нарвала.
На вершине цитадели плясал синий огонь, и среди блистающих деревьев у ее основания резвились тени. Тонкие стволы из лучистого стекла качались на певчих ветрах, мелодично бренчавших прозрачными ветвями. Среди сучков прыгали хихикающие искорки ignis fatuus — безмозглой мелочи, пси-отголоски которой жужжали в сознании атенейца.
— Ты серьезно надеешься спрятаться от меня? — выкрикнул Санахт.
Мечущиеся духи разнесли его слова по лесу, но ответа не последовало. Впрочем, мечник его и не ждал.
Люций был слишком хитер, чтобы попасться на столь очевидную уловку.
— Твои мысли выдают тебя, мечник, — продолжил атенеец. — Я слышу, они ревут в твоем черепе. Как ты выносишь такой шум?
Легко ступая между деревьев, Санахт держал мечи у бедер остриями вниз. За парными клинками, черным и белым, тянулись светящиеся полосы разрядов. Заросли расступались перед воином, облегчая ему путь, тогда как перед его добычей ветви смыкались.
Перемещаясь, атенеец сохранял идеальное равновесие и бдительно выискивал в лесу подозрительные мелочи. Он пристально глядел вперед, но и боковым зрением мог уловить любое движение.
В прошлой дуэли мечников победу одержал Люций. Способность Санахта читать мысли оказалась бесполезной против нечеловеческого проворства его оппонента. Ариман вмешался в поединок, не позволив отпрыску Фулгрима убить атенейца, но спор их клинков остался неразрешенным.
Возможно, он закончится сегодня?
По зарослям прошуршала волна веселья. Раздался злорадный смех. Кто это — Люций или какой-нибудь своенравный дух? Медленно поворачиваясь вокруг своей оси, Санахт неторопливо поднял клинки и направил свое восприятие в глубину леса.
«Вон там. Впереди и слева».
Зазубренный шип стремления отнять жизнь. Сознание, настолько приспособленное к убийствам, что само превратилось в клинок. Люций мастерски истреблял врагов, но при этом излучал колоссальное высокомерие, замешанное на эгоизме, нарциссизме и любви к смерти.
— Попался, — прошептал атенеец.
Он задышал реже, повел плечами и мысленно поднялся в третье Исчисление. Некоторые легионеры выбирали для схваток восьмое, однако Санахт предпочитал ясность, даруемую нижними ментальными уровнями. Окружающий мир тут же стал болезненно контрастным, каждая его деталь — до крайности четкой и реальной.
Атенеец оценил иронию происходящего.
Тонкие, как волос, ветви превратились в смертоносные моноволокна из крошечных твердых фракталов — перекрывающихся геометрических плоскостей. Легионер увидел, что каждый его выдох приводит к бесконечно сложным изменениям в микроклимате этого участка леса. Пылинки, кружащие в лучах света под деревьями, потащили за собой кометные хвосты вытесненных фотонов.
— Я и не прячусь от тебя, — донеслось из зарослей.
Казалось, голос звучит сразу со всех направлений, из ниоткуда. Приняв боевую стойку, Санахт продолжил идти вперед. Разворачиваясь на пятках, он выискивал среди деревьев признаки присутствия мечника — всё, что могло указать ему местоположение Люция.
— Я хочу, чтобы ты нашел меня.
— Тогда покажись, и покончим с этим, — отозвался атенеец.
— Показаться? — Люций рассмеялся. — У меня предложение получше. Ты хотел заглянуть мне в голову, так давай же!
Его кошмарные мысли врезались в разум Санахта, сминая и раздирая его образами раскаленных ножей, острых крючьев и изуродованной плоти. Перед глазами атенейца пронеслась кавалькада извращений, маскирующихся под чувственную страсть. За ней последовали гротескные, ободранные до костей твари — злобные чудища, что уродовали сами себя и наслаждались новым обличьем. Их сопровождали картины адских ужасов, которые прежде считались омерзительными, но теперь виделись приятным разнообразием на фоне унылого бытия.
…женщина со скрытыми шрамами…
…осколок стекла, полосующий лицо мечника…
…освежеванные создания, упивающиеся своими муками…
…изумрудно светящиеся призраки из обреченного мира чужаков…
…воин на крыльях ворона, вонзающий клинки в его тело…
Боль, принесенная последним видением, заставила Санахта рухнуть на колени. Два копья невыносимого жара, миновав ключицы, вошли ему в грудную полость.
— Как ты выжил? — прохрипел атенеец. — Мечи Ворона должны были прикончить тебя!
Поднявшись в Исчислениях, он закрылся от тошнотворных прикосновений искаженного рассудка Люция.
— Я затем и пришел сюда, чтобы разобраться!
Выпрыгнув из яркой дымки за спиной Санахта, отпрыск Фулгрима взмахнул серебристым мечом по дуге. Обезглавливающий удар.
Надменный и претенциозный.
Увернувшись, атенеец вскинул парные клинки, поймал ими, словно лезвиями ножниц, меч неприятеля и крутанул его в сторону. Отскочив вбок, Люций удержал оружие и уклонился от ответного выпада.
— Отлично, — похвалил Санахт. — Ты почти достал меня.
— Тебе понравилось увиденное? — спросил тот, отшатываясь. Соперники закружили среди деревьев.
— Весьма… поучительное зрелище. Что произошло с твоим легионом? Я насмотрелся такого…
— Долгая история. — Испещренное шрамами лицо легионера подергивалось в свете деревьев.
— Ты ведь сам порезал себя, верно?
— Да, — признал Люций, выписывая мечом восьмерки. — В тот момент это показалось мне хорошей идеей.
— Почему?
— Поверишь, если я отвечу, что из-за женщины?
— Той художницы?
— Верно.
— Потом ты убил ее?
— Ты же видел мое прошлое, так что найди ответ сам.
Чужое скверное воспоминание всплыло в сознании Санахта, и он тряхнул головой.
— Тебе не пришлось: она уже готова была покончить с собой.
— Что тут скажешь? Вот так я действую на…
Атенеец не дал ему договорить. Он бросился вперед, направляя Шакала к шее Люция. Тот шагнул в сторону и заблокировал черный кристаллический клинок. Крутнувшись на пятке, Санахт с треском впечатал локоть в скулу противника.
Сын Фулгрима пошатнулся; не давая ему опомниться, атенеец отбил меч соперника вбок и с размаху ударил его в лицо крестовиной своего оружия. Раздался хруст костей.
Отпрыгнув назад, Люций обильно сплюнул кровью и, ухмыльнувшись, облизнул заостренные зубы раздвоенным языком. Но атенеец еще не закончил. Он не собирался обмениваться солдатскими подначками между выпадами — только не сейчас. Развивая успех, Санахт проник в рассудок неприятеля, стер грязь осознанных мыслей и изучил низкоуровневые рефлексы, управляющие телом неприятеля.
Когда они скрестили клинки в прошлый раз, атенеец недооценил соперника. Больше такого не повторится.
Люций отступал — проворство и самоконтроль не помогали ему справиться с отточенным натиском Санахта, который дополнял свое мастерство фехтования псайкерскими навыками. Пока еще сын Фениксийца отражал выпады темного и светлого мечей, но вечно так продолжаться не могло.
Закончилось все очень быстро.
Шакал вонзился Люцию в бок. Тут же Санахт подсек противника ногой под колено, и легионер Третьего рухнул навзничь, не успев сгруппироваться. В следующий миг атенеец навалился на соперника, прижал его правую руку одним наколенником и надавил другим ему на шею.
Санахт поднес клинок к горлу Люция так близко, что силовое поле обожгло кожу.
— Говорил же, что одолею тебя.
— Если ты тоже умрешь, это засчитают как победу? — уточнил отпрыск Фулгрима.
Опустив взгляд, атенеец увидел, что острие серебристого меча упирается ему в самый тонкий участок доспеха, чуть ниже ребер. Стоило Люцию нанести удар, и клинок вышел бы из глотки, пробив по пути сердца и легкие.
— Ну что, Санахт, погибнем вместе? — спросил легионер Детей Императора, давя на рукоять меча. — Однажды я уже умер, но вернулся обратно. Повезет ли тебе так же?
Атенеец выпрямился, прокрутил клинки и убрал их в ножны. Вскочив на ноги, Люций потер опаленную кожу на шее.
— Итак, один-один, — заключил он.
Санахт не ответил. Он смотрел ввысь, где с расколотого неба спускались сквозь облака три исполина, похожие на готические соборы. Их серповидные носы окутывало варп-свечение, а сигилы, вырезанные на бронированных бортах, пылали эфирным огнем.
— «Фотеп», — произнес атенеец, едва осмеливаясь верить своим глазам. — «Анхтауи» и «Киммерия»…
— Знакомцы твои? — поинтересовался Люций.
— «Фотеп» был флагманом Алого Короля, — пояснил Санахт. — Его отослали с Просперо перед нападением Волков.
К трем боевым баржам присоединялись все новые корабли: ударные крейсеры, фрегаты, эсминцы, целые стаи «Грозовых птиц» с красными корпусами и вставками оттенка слоновой кости — геральдическими цветами Тысячи Сынов.
— Потерянные флоты вернулись, — заключил атенеец.
Магнус и Амон наблюдали за снижением легионной армады с балкона мастерской советника у вершины его механической пирамиды. Десятки звездолетов с полнокровными боевыми ротами Пятнадцатого прорывались через грозовые тучи, уверенно держа курс на Обсидиановую Башню.
— Никогда не думал, что увижу нечто столь прекрасное, — сказал Амон.
— Я тоже, друг мой, — отозвался Циклоп. — Я тоже. Советник вопросительно посмотрел на примарха.
— Разве не вы призвали их?
— Нет. Я здесь ни при чем.
— Тогда как они оказались здесь?
Алый Король не ответил. К удивлению Амона, он отвернулся от кораблей и ушел в мастерскую. Немного задержавшись на балконе, советник пересчитал боевые космолеты и прикинул, сколько космодесантников вернулись к собратьям.
Как минимум три тысячи. Возможно, даже пять.
Оторвав глаза от славной картины возрожденного флота легиона, Амон последовал за Магнусом.
Хотя покои советника состояли из эфирного вещества, измененного псионическими силами, все в них было не менее реальным, чем любой объект материального мира. Для каждого чувства здесь имелся стимул, пробуждающий воспоминания: текстура латунных поверхностей, тиканье за отформованными медными панелями, запахи и вкусы алхимических составов.
С наклонных стен свисали чародейские гороскопы, соседствующие с переполненными книжными полками, печатными астрономическими таблицами и противоречивыми схемами наблюдений за девятью солнцами. На верстаках в беспорядке валялись сломанные астролябии, экваториумы и чудовищно сложные астрариумы. На деревянных досках с резными символами прорицания лежали рядами целые уродливые скелеты и отдельные гадальные кости.
Посреди мастерской покоилась плоская овальная глыба, вырезанная из кристаллов Отражающих пещер. Черный участок шпинели в ее центре казался расширенным зрачком.
— Потоки варпа все так же настроены против тебя? — спросил Циклоп.
Стоя на коленях перед сакральным камнем, примарх неотрывно смотрел в его глубины.
— Да, мой господин, Великий Океан по-прежнему благоволит Пирридам, — подтвердил Амон, развернув свиток с чертежами небесных течений, напоминающий карту древних мореходов. — Но силы Корвидов еще вернутся.
— Я тоже ожидаю этого, — согласился Магнус.
Он поднялся и зашагал по мастерской, иногда останавливаясь, чтобы изучить тот или иной разбитый инструмент прозревания. Заметив какой-то хрустальный шар, Алый Король с ухмылкой поднял вещицу, сдул с нее пыль и потер ладонью.
— Мой господин?..
— Что? — Магнус положил прозрачную сферу на место.
— Вернулись только три из отосланных вами флагманов.
— Да, я видел. — Циклоп подошел к скелету существа, порожденного необъяснимой эволюцией. — С ними нет «Наследника Просперо».
— Вы знаете, где он?
— Призраки Тизки утверждают, что больше мы не увидим его. Говорят, что кораблю суждено погибнуть в мире Самовластной Королевы.
— Не слышал о такой планете.
— Я тоже. — Отодвинув костяк, Алый Король поднял проволочную модель планетной системы. — Тебя это удивляет?
— В любой иной ситуации я поразился бы, — признал Амон. — Сейчас, зная, какую тяжкую рану нанес вам Русс, я не удивлен, но напуган тем, что из этого следует.
— Для меня?
— Для всех нас. — Легионер взял с полки из черного ясеня толстую конторскую книгу. — Именно поэтому я просил вас прийти сюда.
Смахнув с ближайшего верстака расколотые линзы и хрустальные лупы, советник положил на него гроссбух. Подойдя к Амону, примарх взглянул на бесконечные столбики цифр и зашифрованных слов.
— Это «Liber Prospero»? — уточнил Магнус.
— Да, указатель всех знаний, спасенных нами с Просперо. И всех сведений, которые, как я верю, нам удастся спасти.
— Зачем ты показываешь мне каталог? — спросил Алый Король.
— Даже если мы вернем каждую мелочь, перечисленную в нем, то обретем лишь толику накопленной нами мудрости. — Воин поднял глаза. — Но вы и так это сознавали, верно?
Вздохнув, примарх закрыл «Liber Prospero».
— Разумеется, сознавал.
Амон вернулся к Алтарю Корвидов и обошел вокруг камня, держа ладонь на включении темной шпинели в его центре. Над поверхностью возникло изображение колоссального строения из переливающегося стекла, хрома и стали, настолько реалистичное, что к нему хотелось прикоснуться.
— Пирамида Фотепа, — сказал Циклоп.
На ее мерцающих скатах играли солнечные лучи, и стекло казалось янтарным, как в часы заката на Просперо. Когда по зеркальным граням скользнули тени облаков, легионер увидел в отражении чудесные здания Тизки из мрамора и золота.
Сейчас та же самая пирамида — ее ржавеющий стальной каркас — оседала и рассыпалась в пустошах, заселенная призраками и грустными воспоминаниями о погибшей родине.
Советника пронзила боль потери, какой он не испытывал с момента прибытия на эту жуткую планету. До сих пор Амон занимался восстановлением библиотек, что помогало ему справляться с горем.
— Я помню, как ее возводили, — сказал воин, и в мастерской зазвучали крики морских птиц, а диаграммы на стенах затрепетали, потревоженные теплым сирокко. — Вы, мой господин, могли бы сотворить пирамиду за одну ночь, но, как обожает говорить Азек, полезно бывает поработать руками.
Магнус обошел мираж по кругу. Фокус изображения сместился к фундаменту, где исполинские наклонные балки из посеребренного адамантия скреплялись огромными болтами и стальными скобами.
Корвид поднял фантомную пирамиду над камнем, поворачивая ее изящными движениями пальцев.
— При постройке любого огромного и сложного объекта тщательнее всего следует вычислять расположение и фиксацию опор в его основании. Допустимый предел погрешности здесь минимален. Любая неточность на данном этапе — например, отверстие, просверленное в паре миллиметров от нужной точки, или угол схождения, определенный с ошибкой в долю градуса, — приведет к серьезнейшим проблемам.
Легионер перенес точку обзора вверх по зданию, туда, где поперечные распорки нивелировали компрессионное воздействие основных элементов конструкции.
— Пятьюстами метрами выше эти незначительные огрехи превратятся в двадцатиметровые расхождения. Порой мы игнорируем или не замечаем крошечные возмущения, считаем мелкие изъяны несущественными… Но все они имеют далеко идущие последствия. «Как вверху, так и внизу».
— С пирамидой Фотепа ничего подобного не произошло, — указал Циклоп. — Она была идеальна.
— Да, была, — согласился Амон. По его жесту изображение сложилось внутрь себя и исчезло.
— Тогда к чему твои рассуждения?
— Я знаю, что с вами происходит, — ответил советник. — Мне известно, что вы умираете.
