Часть первая: Взвешивание сердца
Глава 1: «Торкветум». Темелуха. Выбирай с умом
С горизонтом что-то не так, — сообщил Хатхор Маат, и Ариман ощутил давление пси-силы адепта Павонидов. Тот изменил биологические процессы в своем организме, чтобы лучше приспособиться к дезориентирующим видам на изумительной орбитальной станции.
— О чем ты? — уточнил Азек.
— О том, что его тут нет.
Хатхор лишь немного покривил душой: горизонт здесь имелся, но его не сразу удавалось найти.
«Торкветум» представлял собой открытую решетчатую сферу из девяти сцепленных, непрерывно движущихся колец диаметром от тридцати шести до пятидесяти четырех километров. Ранее, при наблюдении через окулюс на мостике «Кемета», объект показался невероятно хрупким, однако по размерам он не уступал орбитальным верфям Калта.
Сейчас шестеро легионеров стояли на краю мерцающего леса варп-лопастей, что тянулся по внутренней поверхности экваториального кольца. Сюда их доставила «Грозовая птица» с ястребиными крыльями, пилот которой удачно выбрал вектор подхода и выровнял скорости.
Отсюда воинам казалось, что ореол, дугой уходя ввысь, утончается над ними и, достигнув высшей точки, начинает утолщаться на спуске. Все кольца имели совершенные пропорции, а в центре медленно вращающихся концентрических кругов находилась бронзовая сфера, скрепленная с ними стержнем, который проходил через ее полюса.
Теоретически пост-людям в силовых доспехах не грозило головокружение, но невозможная структура орбитальной базы испытывала этот тезис на прочность. Даже Люций из Детей Императора и атенеец Санахт, оба превосходные мечники, двигались с осторожностью.
Толбек, адепт Пирридов, напоминал сжатую пружину; его растущая мощь стремилась вырваться наружу. Собек, корвид-практик Аримана, держался рядом с господином, стараясь скрыть свои затруднения с ориентацией в пространстве.
Похоже, трудностей не испытывал только Менкаура: почтенный боевой провидец наслаждался пребыванием в столь беспокойной обстановке.
— Восхитительный объект, — заявил он, когда на километровой высоте бесшумно проскользнула конструкция из хрусталя и бронзы — линзы-окулюсы, покрытые слоем пси-резонаторов.
Кивнув, Азек прочел мантру Корвидов и направил свое сознание в нижние Исчисления. Неприятные ощущения в животе ослабли, но не сильно.
— Верно, — согласился он, подняв взгляд к исполинскому круговороту варп-энергии посреди межзвездной пустоты, на фоне которого неподвижно висела сетчатая громада «Торкветума». — Однако его хозяева выбрали для наблюдения исключительно опасный феномен.
— Око Ужаса, — прошептал Менкаура, и его слова отдались в шлеме Аримана подобно проклятию.
— Удивительно знакомое название, хотя я точно уверен, что не слышал его до сих пор.
— Именно так, — отозвался провидец. — Как будто данная область космоса всегда носила такое имя, но решила объявить его лишь теперь.
— Интересная теория, — сказал Ариман. — Думаю, лучше обсудить ее после завершения миссии.
Казалось, что кольца «Торкветума» открыты пустоте. На деле же их окружало сдерживающее поле невиданных для Азека размеров, которое не позволяло улетучиться воздушной оболочке станции и в какой-то мере укрывало ее от воздействия Ока. На каждой поверхности сверкали эфирные призраки — мерцающие образы, различимые только боковым зрением. Они исчезали, как только воины замечали их.
— Саму структуру назвали неправильно, — произнес Собек, в омедненном визоре которого отражался тошнотворный варп-свет. Багряный доспех легионера напомнил Ариману о бликах заката на пирамидах Тизки — настоящих, а не тех каркасах-скелетах, разбросанных по истерзанным молниями пустыням их нового убежища.
— То есть? — спросил Толбек. Опустившись на одно колено, он приложил ладонь к металлической обшивке. Вокруг черной латной перчатки вспыхнуло голубое пламя, и его языки поползли вперед, словно змеи в поисках добычи.
Собек взмахнул посохом-хекой из слоновой кости с резным навершием в виде множества глаз.
— Она больше похожа не на торкветум, а на колоссальную армиллярную сферу. Примитивную гелиоцентрическую модель небосвода из нескольких колец, служащую для расчета звездной долготы и широты.
Азек обошел своего практика и встал на колени у пятиметрового фокального отверстия в экваториальном кольце. Несмотря на километровую ширину и стометровую толщину, оно выглядело безумно хрупким при стремительном движении в пустоте.
Проем со вставленными в него линзами идеально точно обрамлял бронзовый шар в далеком центре «Торкветума». Вокруг сферы, имевшей ровно пятнадцать километров в диаметре, грациозно вращались геоцентрические кольца станции.
Ариман видел, что шар находится под ним, но желудок воину скручивало так, словно он падал вверх.
— Если это наблюдательный пункт, где же наблюдатели? — Толбек погасил огонь на латной перчатке. — Мы в условленном месте, но нам нельзя долго оставаться в открытом космосе, где псы Русса могут почуять наш след. Защититься от них мы не сумеем.
Искусство Пирридов было самым неизящным из всех пси-дисциплин легиона, однако неизбежные перемены в Великом Океане возвышали этот орден. Пока пророческий дар Корвидов слабел, повелители пламени набирали силу.
Но, при всей бесцеремонности Толбека, Азек мысленно соглашался с ним. Ранее станция ответила на приветствие «Кемета» только двоичным сигналом, без вокс-передачи или пикт-канала.
Им передали набор координат и точное время встречи.
Испытав резкое предощущение, Ариман выпрямился. Тут же в изгибе кольца открылась панель, до сих пор сливавшаяся с обшивкой, а за ней стала видна идущая под странным наклоном лестница из полночно-темного мрамора с сапфировыми прожилками. Санахт выхватил клинки из ножен; Шакал и Сокол блеснули черным и белым. Люций обнажил меч на долю секунды быстрее, и его омерзительный кнут рассек воздух, извиваясь подобно змею.
— Может, это они? — спросил Собек.
Моргнув, Азек преодолел иллюзию того, что ступени в проеме каким-то образом вогнуты. Из отверстия меж тем появилась группа созданий, сверкающих хромом и черным глянцем. Их яйцевидные керамические головы не имели отличительных черт, кроме печатей-клейм по центру, отливающих ярким ртутным блеском. Знаки не повторялись, и Ариман заметил в их композиции примитивные готические нотки.
«Возможно, это имена, взятые у семидесяти двух демонов из Свитка Бафомета?»
— Ну, конечно же, — произнес Менкаура, обернувшись к Санахту. — Теперь понятно, почему твоим Атенейцам не удалось прочесть мысли тех, кто отправил сигнал.
— Роботы? — Хатхор Маат окинул взглядом автоматонов с фарфоровыми черепами. — Они прислали роботов?
Издевка в его тоне Азеку была знакома даже слишком хорошо: после сожжения Просперо она, казалось, стала неотъемлемой частью этого голоса.
Машины направились к легионерам; плавность движений автоматонов указывала, что создавали их с любовью и мастерством. Абсолютная целеустремленность роботов напомнила Ариману о поединке Люция с Санахтом — о мгновении перед решающим ударом покрытого шрамами мечника.
Внутри существ пылал черный огонь, открытый для пророческого взора Азека.
Он покачал головой:
— Это не роботы.
«Ёкай».
В одном из символов Ариман распознал термин, который в языке давно сгинувшей империи Старой Земли обозначал какое-то мифическое создание, но глубинное значение сигила ускользало от воина.
Атхарва подсказал бы ему. Противоречивый брат-корвид всегда живо интересовался легендами Драконьих Народов. Он поведал бы товарищам все, что касалось ёкаев: этимологический анализ слова, народные предания и разнообразные любопытные мелочи, известные лишь посвященным.
Но Атхарва покинул легион десятки лет назад, чтобы присоединиться к Крестоносному Воинству, и сейчас почти наверняка сидел в каком-нибудь каземате на Терре. Возможно, ему еще повезло — он избежал унизительного урока, преподанного Волками. Остальные бойцы Тысячи Сынов носили позор поражения, будто саван, и Алый Король пока не приказывал им снять траур.
«Да и прикажет ли вообще?»
Понятно было, почему Хатхор Маат презрительно окрестил девятерых ёкаев «роботами». Творец придал им идеальный человеческий облик, но тела, каким позавидовал бы мифический царь мирмидонян, все же оставались механическими, выполненными из вороненой стали. Помимо эфирных энергий, что пылали в черепах созданий, Азек видел неудержимую силу, сокрытую в их изящных руках и стройных ногах.
— Если они не роботы, то кто же? — поинтересовался Люций, неспособный разглядеть мощь варпа внутри ёкаев.
— Может, нечто вроде гойлемов Шести Разделов? — предположил Собек.
— Они не примитивные и не бесформенные, — возразил Ариман.
— Нечто гораздо большее, чем роботы, — добавил Санахт. В полированном серебре его маски-черепа отражался потусторонний огонь автоматонов. — Скорее похожи на тутелариев, которых поместили в совершенные тела-сосуды.
— Тутелариев? — злобно переспросил Толбек, крепче сжав рукоять меча, обтянутую змеиной чешуей. Линзы его шлема полыхнули нематериальным пламенем.
— Что такое «тутеларий»? — поинтересовался Люций. Его кнут подергивался в предвкушении скорой расправы.
Амон не советовал брать сына Фениксийца на нынешнее задание. Последнее время Азек редко поддерживал приближенного Магнуса, но в этом случае поначалу согласился с ним. Лишь затем, наблюдая, как чудовищный мечник прорубается через хрустальный лес к башне Санахта, Ариман понял, как тесно судьба Люция связана с уделом Тысячи Сынов.
«Любая деталь имеет значение».
— Варп-сущности, — пояснил Менкаура. — Доброжелательные спутники, по крайней мере, таковыми мы их считали, призванные из Великого Океана, чтобы усилить наши способности, помочь в прозрении будущего или разгадке тайн.
— Дай угадаю: они обернулись против вас?
Адепт Корвидов кивнул.
— Совершенно верно. Как ты узнал?
— Пес сидит на привязи, пока не вспомнит, что он волк, — сказал Люций, сжав пальцы на рукояти клинка. — Нам ждать неприятностей?
— Не думаю, — ответил Азек, изучив формулу-инвокатус, вытравленную вокруг ярких символов. — Наши тутеларии могли появляться и уходить по своей воле, а эти духи принуждены к подчинению.
— Значит, наблюдатели с «Торкветума» намного осторожнее нас прежних, — заметил Менкаура.
Когда ёкай остановились перед гостями, Ариман подавил желание подняться в одно из более воинственных Исчислений: после событий на Просперо его природное любопытство сменилось подозрительностью. Азек ждал приветствия в той или иной форме. Системы доспеха могли переводить двоичный язык достаточно быстро для нормального общения, но, пока легионер готовил фразу на машинной речи Механикума, из проема в кольце появилось еще одно существо.
Невысокая женщина обладала точностью движений, недоступной даже Санахту. Носила она простую храмовую рясу шафранного цвета, перетянутую черным кушаком. Черты открытого андрогинного лица выдавали в ней схимницу; с затылка выбритой наголо головы спускались три заплетенные пряди, достигавшие колен.
Один глаз незнакомки закрывало бельмо, в другом кружилось разноцветье, схожее с топливной пленкой на воде. Выходит, женщина практиковала искусства — она владела могучим даром, но потусторонние энергии все равно изменили ее тело.
Ёкай расступились, и отшельница низко поклонилась.
— Приветствую, странники, — произнесла она. — Я — Темелуха, госпожа тартарухов.
Командир легионеров вернул поклон.
— А я — Азек Ариман… — Он едва не добавил «достойный сын Магнуса Красного», но удовольствовался другим вариантом: —…воин Алого Короля.
Женщина улыбнулась, сделав вид, что не обратила внимания на запинку.
— Моему ордену ведомо о тебе и Магнусе Красном. Имя твоего владыки разносится по Великому Океану.
Насторожившись, Азек постарался скрыть удивление.
— Тебе известно, зачем мы прибыли сюда?
Темелуха вновь поклонилась и указала на оставшийся открытым проход.
— По той же причине, что и все путники, которых интересует «Торкветум». — Ее глаз под пеленой варпа сверкнул колдовским огнем. — Вы ищете ответов у Железного Окулюса.
Шагнув за ведьмой и автоматонами в проем, Ариман испытал мучительное чувство смещения — всплеск желчи в животе, как при резком выходе звездолета из Великого Океана. Авточувства брони завизжали помехами: доспех пытался вывести на визор хоть какое-то изображение. Восприятие Азека исказилось в каждом аспекте.
Охваченный неистовым головокружением, легионер крепче вцепился в посох-хеку. К глотке подступил рвотный спазм; разомкнув крепления шлема, Ариман сорвал его с горжета и судорожно втянул воздух.
— Восстанови равновесие своих элементов, и ощущение уйдет, — сказала Темелуха.
Азек просто кивнул, опасаясь брякнуть какую-нибудь глупость: его мысли рассыпались, будто брошенные кости для гадания. Легионер направил разум в упорядоченные формы нижних Исчислений и только затем открыл глаза.
У него сразу же перехватило дыхание. Он стоял в центре стеклянной платформы, что висела внутри бесконечно развертывающегося тессеракта хрустальных лестниц. Ступени поднимались, спускались или пересекались под немыслимыми углами, нарушая все законы перспективы, как на мифических картинах Нидерлантийского Рыцаря.
Где-то вдали по лестницам нескончаемо взбирались усталые люди, но Азек быстро потерял их из виду, запутавшись в искаженных ракурсах и головокружительных отражениях. Картина вызвала у Аримана неясную меланхолию; стряхнув ее, воин огляделся.
На каждой из девяти сторон прозрачной площадки возвышался ёкай. Такое их расположение создавало символ Тутмоса — действенный оберег от пси-прозревания, прикрывающий тех, кто находится внутри.
Азека окружали его спутники. Все они, кроме Люция, так же тяжело перенесли внезапную смену обстановки. Собек стоял на коленях, широко распахнув глаза и закаменев всем телом. Шлем он стянул.
+Собек?+ мысленно окликнул его Ариман.
Практик кивнул и поднялся на ноги, помогая себе посохом с резным навершием. Лицо воина перекосилось и оплыло, кожа побледнела.
+Собек?+ повторил Азек. +Ты готов к бою?+
+Да,+ подтвердил легионер, нагибаясь за шлемом.
Ариман отвернулся от него, услышав в сознании вкрадчивый, неуловимый пси-шепот Санахта.
+Видишь письмена у нас под ногами?+
Азек опустил взгляд. В толще стекла вились золотые строчки, дрожащие, словно под водой.
+3аклинания?+ предположил Ариман. +Я не знаю таких.+
+Посмотри внимательнее,+ не отступал мечник.
Усилием воли Азек попытался удержать внимание и изучить формулы, плавающие под стеклом, но они не поддались прямой интерпретации. Медленно выдохнув, он поднялся в третье Исчисление и вновь обрел ясность, мысленным взором различая знакомые фрагменты.
+Начертания атенейцев?+
+Применяя вариации подобных чар, мы создаем иллюзии в сознании врагов,+ с почти незаметным кивком ответил Санахт. +В настолько невероятном месте нам не следует принимать за чистую монету даже то, что кажется неоспоримо реальным.+
+Хороший совет.+
Подняв глаза, Ариман увидел за краем платформы колоссальные парадные лестницы, каждая ступень которых возникала именно в то мгновение, когда на нее падал взгляд.
В отличие от перекрывающихся соседок, они тянулись прямо, как стрела, на несколько сотен метров вперед и сходились к восхитительному зданию — пышно расписанному храму с многоярусной башней, уровни которой разделялись перевернутыми карнизами. По центру главного фасада, монолитного, серебристо-нефритового, украшенного колоннами, находились черные ворота из лакированной древесины. На всех этажах в каждом углу крыши несли стражу каменные драконы, и при виде их Азек еще раз пожалел, что не разделял энтузиазма Атхарвы в отношении культур Старой Земли.
— Что это? — спросил Ариман.
— Перед тобой Киаунг, Серебряный Шатер, где пребывает Железный Окулюс, — пояснила Темелуха. — Вы здесь ради него.
Женщина сама не подозревала, насколько она права, но Азек предпочел не раскрывать ей, зачем именно направил сюда своих воинов Алый Король.
Легионер кивнул ей.
— Мы готовы.
Взбираясь по ступеням рядом с Темелухой, он пытался развеять чары, наведенные письменами в площадке внизу, но по-прежнему видел только бесчисленные изменчивые лестницы и нависающий над ними храм. Для создания подобной фантасмагории требовалась великая мощь, и Ариман внимательнее пригляделся к предполагаемому творцу иллюзий.
Кожа схимницы давно не видела солнца. Ее загадочный глаз служил доказательством превосходного контроля над псионическим даром: чтобы сохранить человеческий облик и рассудок после такой мутации и ее неизбежных последствий, требовалась неописуемая сила воли.
Вслед за Азеком поднимались двумя колоннами его бойцы. Слева шли Собек, Хатхор Маат и Санахт, справа — Менкаура, Толбек и Люций. С боков их окружали ёкай; варп-сущности, скованные с механическими телами, трепетали подобно пламени в присыпанном горниле. Несмотря на ужасающее предательство тутелариев, разрушившее оборону Тысячи Сынов в битве за Просперо, Ариман до сих пор скучал по утешительным касаниям Аэтпио.
— Можно задать вопрос?
— Конечно, — отозвалась женщина, — но все нужные тебе истины хранит Железный Окулюс. Боюсь, я не способна заменить его.
— Честный ответ, — с кратким поклоном отозвался Азек, — однако я не готов его принять.
Темелуха улыбнулась.
— Спрашивай, и я постараюсь тебе угодить.
— Ты назвалась «госпожой тартарухов», — произнес Ариман, указывая на здание вверху. — Такое имя указывает на то, что ты играешь роль стража.
— Значит, магистр Азек, ты читал «Ахмимский завет Ездры», — сказала женщина.
— В сириакском переводе, много лет назад, — пояснил легионер, осознав, что собеседница говорит утвердительно. — Жаль, но эта копия погибла.
— Когда Волки принесли огонь?
Ариман кивнул.
Падение Просперо оставалось кровоточащей раной в его сердце, однако боль Азеку причинял не сам факт разрушения планеты, а понимание кошмарной величины утраты. Бездонные хранилища жизненного опыта и сведений, добытых тяжким трудом, обратились в пепел так же, как бесценные тексты Персеполя. Тысячелетия накопленной мудрости исчезли, вырванные из бытия умышленным актом интеллектуального вандализма.
— Гибель Просперо — потеря не только для Тысячи Сынов, но и для всего человечества, — заявил воин, и мучительная скорбь едва не разбила ему сердца во второй раз.
— Железный Окулюс учит нас, что знание не исчезает бесследно, — не сбиваясь с шага, отозвалась Темелуха. — Порой оно тускнеет, как давние предания, утонувшие в трясине памяти и забытые всеми, кроме редких виршеплётов, но затем нужда в нем возвращается, и знание вновь воспаряет в грезах людей.
— Весьма поэтично, однако ты не ответила на мой вопрос.
— Ты ни о чем не спрашивал, — заметила женщина.
— Ладно, — признал Ариман. — Так что же, Железный Окулюс — твой пленник?
Темелуха улыбнулась.
— Ездра в своих писаниях утверждает, что тартарухами когда-то называли ангелов, которых мстительный бог расставил у врат адской тюрьмы, чтобы запертый там могучий дьявол не вернулся на землю.
Сказав это, женщина взглянула на Азека с видом исследователя, который прочел слишком много приукрашенных историй, и преувеличения древних его уже не впечатляют.
— И снова ты уходишь от ответа.
По лицу Темелухи промелькнула тень раздражения: очевидно, схимница не привыкла к гостям, въедливо изучающим каждое ее слово. Судя по всему, легионеры-ученые Тысячи Сынов сюда еще не заглядывали.
— Да, Железный Окулюс прикован к «Торкветуму», но не нашими руками.
— Выходит, кто-то заточил его здесь?
— Возможно, однако Железный Окулюс никогда не рассказывает о себе.
— А вы спрашивали?
— Зачем нам это?
— Чтобы узнать, — произнес Ариман. — Превратить неведомое в известное. Мне кажется немного неосторожным доверять речам настолько могучего узника, не имея представления о том, почему его посадили в темницу.
— Мы верим, что наше дело правое, — возразила Темелуха.
— «Верите»? — переспросил Азек, не скрывая яда, что копился в нем со дня гибели Просперо. — Да любая религия твердит, что добродетель состоит в отказе от вопросов, слепом принятии догм и признании чего-либо священным лишь потому, что так решили в прежнюю эпоху более просвещенные души!
— Ты не веришь, что обретешь ответы на свои вопросы? Тогда что привело тебя сюда?
— Дело не в вере.
— Тогда в чем же?
— Я здесь по воле Алого Короля, — бросил Ариман в тот момент, как они добрались до верха лестницы, приблизившись к величественному Серебряному Шатру.
Вымощенную булыжником площадь перед храмом покрывал иней, откуда-то летели шквалы блестящего снега. Оседая на броне Азека, белые хлопья сверкали еще одно неуловимое мгновение и таяли, слезами стекая по керамиту.
Гостей ждали еще восемь тартарухов, адептов в просторных темно-синих рясах с вышитыми над сердцем знаками. Ни один сигил не повторялся. По обнаженным рукам жрецов вились татуировки: смешения фрактальных спиралей, числовых последовательностей и рекурсивных лабиринтов.
Их, как и Темелуху, коснулся варп. Каждый из тартарухов ослеп на один глаз, но другое око стало всевидящим. Уловив символизм такой мутации, Ариман спросил себя, известно ли адептам о том, какое значение ей придавали на Просперо. За первой мыслью мгновенно пришла вторая: «Не появлялся ли тут Магнус Красный?»
Слева и справа от легионеров, выстроенные, будто на плацу, стояли четкими рядами сотни ёкаев. Автоматоны не двигались, лишь пылало эфирное пламя внутри их корпусов. Темелуха зашагала между шеренг механических тел-носителей, и другие жрецы присоединились к ней.
Представляться никто не стал, что нисколько не разочаровало Азека.
Черные лакированные ворота распахнулись перед женщиной. За порогом, в колонном зале из порфира и нефрита, плясали отраженные блики холодного света.
Последовав за госпожой тартарухов, Ариман увидел, что внутри Серебряного Шатра расположено множество хрустальных витрин; обстановка напоминала выставку трофеев в музее завоеваний. Легионеры разошлись по чертогу, с научным интересом изучая образцы. Порой им попадалось искусно сработанное оружие или артефакты нечеловеческого происхождения, по основу коллекции составляли уродливые скелеты.
Пробираясь между стендов, Азек поражался непредставимому разнообразию экспонатов. Интуитивно он понимал, что в зале находится лишь малая доля объектов, собранных на станции.
Ариман углубился в храм, переводя взгляд с одной удивительной редкости на другую. Вот поблескивает эндоскелет, увенчанный серебряным шлемом-черепом со светящимися зеленью глазами и руной из геометрических фигур на лбу. А вон там расставлены несколько членистоногих созданий с биомеханическими конечностями-ходулями. Здесь, в инкрустированных самоцветами вакуумных сосудах, мерцает сияющая дымка. Чем дальше проходил воин, тем очевиднее ему становилось, что внутренние пропорции Шатра чуточку неправильны.
Словно сады Кериады из камней и выбеленного песка, созданные по точным указаниям из «Сакутэйки», выставка показывала или скрывала части себя в зависимости от позиции наблюдателя. То, что Азек замечал с одной точки, он не видел с другой, но там перед ним представали совершенно новые экспонаты.
Возможно, здесь все-таки располагалась полная коллекция Киаунга. Требовалось лишь найти нужное место в мультипространственном зале, чтобы разглядеть ее целиком.
Ариман задержался перед стендом с изысканными латами бело-костяного цвета. Судя по гладкости очертаний доспеха, его изготовили эльдары; легионер чувствовал безмолвную, нестареющую ярость, запертую внутри брони. Кроваво-красный плюмаж шлема, сделанного в виде морды воющего призрака, свивался на одном из наплечников, как приготовившаяся к броску змея.
За другим плечом создания висело длинное трепещущее копье, а в окровавленной латной перчатке оно сжимало трехклинковое метательное оружие. Даже не прибегая к провидческому зрению, Азек догадался бы, что для связанного с доспехом существа нет ничего страшнее неподвижности.
— Что это за место?
— Напоминание о том, что не всем искателям знания суждено его найти, — ответила Темелуха.
Постучав по хрустальной панели посохом-хекой, Ариман ощутил, как сильно жаждет его смерти остервенелый дух внутри.
— У вас тут эльдар.
— Верно, — согласилась женщина. — Неупокоенный мститель, пожиратель душ из ранней эпохи Грехопадения. Эльдарские колдуны, хозяева этого существа, направили его сюда с приказом уничтожить Железный Окулюс. Они потерпели неудачу.
— Вы убили их?
— То, что живет в сем доспехе, никогда не сгинет по-настоящему.
Азек достаточно хорошо изучил мифологические циклы эльдаров и знал, что их боги-воины неизменно возвращаются в час нужды.
Наклонившись к прозрачной камере, он произнес:
— Твои сородичи вымирают, и тебе не спасти их.
Дух брони забился в оковах, но варп-чары тартарухов усмирили его неистовство.
В сопровождении Темелухи легионер направился по спирали к центру Серебряного Шатра. Одним глазом он приглядывал за товарищами, которые также двигались в глубь помещения.
С каждым его шагом обстановка вокруг менялась. Одни артефакты пропадали из виду, на их месте возникали другие.
Добравшись до центра храма, Ариман задержался перед закостенелыми останками орка с чудовищно раздутым черепом гидроцефала.
— Откуда у вас такие экспонаты?
Женщина переплела пальцы рук, держа их перед собой.
— Все тайны Серебряного Шатра неведомы даже нам. Моя предшественница считала, что Киаунг показывает нам объекты, извлеченные из тех областей Великого Океана, где прошлое сталкивается с грядущим. По ее словам, каждый посетитель увидит здесь что-то уникальное.
Легионер уловил ложь в ее словах, но времени на расспросы не осталось — они уже вошли в сердце храма.
Над ними возвышалась башня, которую Ариман рассматривал со ступеней. Из восьмиугольной шахты в ее центре струились дрожащие потоки радужного света. Ввысь уходила пара винтовых лестниц, переплетенных двойной спиралью: одна их прозрачного хрусталя, другая из обсидиана.
— Железный Окулюс ждет на вершине, — пояснила Темелуха. — Но по сдвоенным ступеням взойдем только ты и я.
— Мы пойдем одни?
— Так поступают все гости.
Азек оглянулся на собратьев по легиону, ёкаев и адептов-тартарухов в рясах. Воины знали, что делать, и Ариман не нашел причин возражать против того, чтобы в одиночку подняться к плененному оракулу.
Он кивнул Менкауре и Собеку. Практик ответил тем же; его мышцы чуть ли не гудели от едва сдерживаемого напряжения.
Подойдя к винтовым лестницам, Азек понял, что на них выгравированы золотые письмена. Но если начертания на платформе внизу ему почти не удалось разобрать, то этот текст сиял ярко, как люминофор, и читался с легкостью.
«Еще один отголосок Просперо».
На сей раз — напоминание о проспекте, что вел к Дворцу Мудрости в сердце погибшей Тизки. На мраморных плитах той улицы были вырезаны афоризмы самых прославленных участников Великого крестового похода.
Первая хрустальная ступень гласила: «Чем выше мы стоим, тем скромнее должны ходить».
Прочтя надпись на ее обсидиановой соседке, легионер невесело усмехнулся.
«Учась на ошибках других, мудрец исправляет собственные промахи».
— Выбери свой путь, Азек Ариман, — сказала Темелуха. — Но выбирай с умом.
Воин посмотрел вверх, на водопады разноцветного сияния.
И пошел по черной лестнице.
На каждой ступени его ждали новые глубокомысленные изречения. После четвертого шага Азек перестал изучать их — здесь для него не было ничего нового. В какой-то момент музей внизу скрылся из виду, но Ариман этого и ждал — он сразу заподозрил, что его ждет восхождение не только в буквальном, но и в переносном смысле.
Вокруг развернулось уходящее в бесконечность пространство, наполненное углами, неведомыми геометрам, и изгибами, формулу которых не определил бы ни один расчетчик. Азек стал центром обращения для триллиона галактик — горсточек алмазной пыли, растертых по бархату. Мимо них текли реки из света, рожденного на заре самого бытия.
Ариману открылась сокрытая суть Вселенной, тайный лик Творения. Некоторые называли его обителью богов, но Тысяча Сынов именовала это царство «эфиром». Оно было огромным и пустым, однако воин ощущал, что из-за пелены звезд его с рептильной холодностью оглядывают исполинские злобные разумы. Какой-нибудь язычник счел бы, что к нему обратилось божественное око, но не Азек. Уже нет.
Теперь его связывала с материальным миром только лестница, которая спускалась в невообразимые бездны и возносилась к головокружительным высотам. Ступени тоже не были настоящими в привычном понимании слова, но всё, что возможно постичь разумом, следовало относить к миру реального, несмотря на любые возражения со стороны законов физики.
Темелуха поднималась по хрустальной лестнице, и они с Азеком огибали друг друга, как танцоры, отзывающиеся первым нотам аккомпанемента.
«Или гладиаторы в самом начале боя насмерть».
Второй образ вспыхнул очень ярко — хотя варп сейчас благоволил Пирридам, Ариман не полностью утратил провидческий дар. Спрятав эту мысль, псайкер рискнул взглянуть на женщину. Заметила ли она проблеск его предвидения? Похоже, нет.
Продолжая подъем, легионер наблюдал за круговоротом звезд, их жизнью от рождения в гравитационных колыбелях до взрывной смерти. Он видел искорки светлячков — космических цивилизаций, владения которых расширялись и сжимались в мгновение ока; эти расы гибли и забывались еще до того, как Ариман отводил глаза. Древние боги и их бессмертные противники вели по всей Галактике жестокие войны, после которых на ткани пространства-времени оставались кровоточащие рубцы. До того как уплотнилось облако частиц, давшее начало Солнечной системе, возвысилась и рухнула тысяча империй.
— Всё — прах, — почти прошептала Темелуха.
— Это то, о чем я думаю? — спросил Азек, указав на полотно звезд, воплощение красоты природы. — Урок об энтропийной сути бытия? О том, что все в мире гниет и распадается?
— Слишком банально, — с ноткой искреннего упрека ответила женщина.
— Тогда что же?
— Можно сказать, эхо из будущего. Отголосок предупреждения, которому не внимут.
Ариман похлопал себя по наплечнику, где резную голову ворона окружало кольцо со змеевидными отростками — герб Тысячи Сынов.
— Согласно Первому принципу Корвидов, прошлое высечено в камне, а будущее — бесконечно разветвляющаяся река.
— Нет, — возразила Темелуха. — Ты неправ.
Азек остановился и посмотрел госпоже тартарухов в глаза.
— И это говорит мне та, кто стережет оракула?
Потянувшись со своей лестницы, женщина положила ладонь на символ ордена прорицателей. Свет Вселенной угас; пропало и ощущение того, что за легионером наблюдают нечеловеческие разумные создания.
Путников окутала жуткая тишина небытия.
— У меня лишь несколько секунд, Азек Ариман, — обратилась к нему Темелуха. Судя по голосу, она только что осознала нечто и преисполнилась страха. — Не стоило тебе появляться здесь. Уходи и никогда не возвращайся.
— Не могу, — сказал воин, удивленный ее настойчивостью. — Я обязан повиноваться воле Алого Короля.
— Так будет не всегда. Однажды он станет твоим врагом.
— Ты видела такой вариант будущего?
— Да, в числе многих, что показал нам Железный Окулюс.
— Это к делу не относится, — проговорил Ариман, теряя терпение. — Подобные «отголоски грядущего» бессмысленны вне контекста. Прекращай спектакль. Отведи меня к вашему оракулу — поглядим, заслуживает ли он такого звания.
— Как угодно, — отступила женщина, и звезды вновь засияли триллионами немигающих глаз.
— Всё — прах, — повторила Темелуха. — Вспомни это, когда у тебя не останется ничего, кроме пепла и отчаяния.
Глава 2: Оракул. Ёкаи. Проклятие
Люций бродил по залу среди колонн, почти не интересуясь удивительными экспонатами, бездумно обшаривая глазами внутреннюю обстановку храма. Иногда он натыкался взглядом на образцы оружия, но даже лучшие из них казались мечнику слишком чужеродными или безвкусными. Тело воина жаждало действия.
Обычно он превосходно ориентировался на местности, но в Серебряном Шатре пространство словно бы растягивалось, не позволяя выстроить в уме точную схему помещения. Будто бы случайно легионер выбирал дорогу между стендами и время от времени останавливался, делая вид, что изучает какой-нибудь артефакт. Менкаура, Толбек и Хатхор Маат занимались тем же, но с искренним интересом. Собек с того момента, как Ариман ушел наверх, стоял неподвижно, однако Люций чувствовал, что тело практика вибрирует, словно туго натянутая струна.
Увидев, что к нему подходит Санахт — воин, которого он стремился убить на Планете Чернокнижников, мечник широко улыбнулся. Из-за шрамов на лице, нанесенных им же самим, ухмылка превратилась в застывший оскал.
— Ты не разбираешься в здешних экспонатах, — сказал Санахт. — Зачем же рассматриваешь их?
Этот воин Тысячи Сынов был безукоризненным фехтовальщиком, таким же убийцей, как Люций, и мечник поднес ладонь к клинку. Заметив его движение, Атенеец наклонил голову и кончиками пальцев коснулся оголовий своих мечей: левой рукой — правого, правой — левого.
— Однажды мы вновь сойдемся в поединке, сын Фулгрима, но не здесь.
— Тебе повезло, — напомнил Люций. — Если бы не Ариман, твоя голова уже слетела бы с плеч.
Отпрыск Магнуса не попался на удочку.
— Здесь нам ничего не угрожает. Я бы заметил.
— Согласен, видимой враждебности нет. — Воин Третьего легиона повел плечами, не желая ослаблять бдительность. — И это настораживает меня еще больше.
Якобы указывая на особенно впечатляющие экземпляры оружия, Атенеец махнул в сторону ёкаев и безмолвных адептов, которые стояли у основания сдвоенной винтовой лестницы.
— Думаешь, тартарухи опасны?
— Не для меня. — Люций кивнул, подыгрывая соратнику. — А вот сотни роботов снаружи — вполне возможно.
— Это не роботы.
— Уже слышал. Так или иначе, я могу разломать все созданное людьми. — Мечник презрительно фыркнул. — Они даже не вооружены.
Яркий свет, как от вспышки сверхновой, потускнел, и Азек понял, что находится в подземной пещере. Кто-то идеально воссоздал здесь обстановку усредненного храма прорицателей, вплоть до серных паров, струящихся из трещин в обсидиановом полу.
Каверну, словно обитель Спящего-в-Н’кай, озарял красным сиянием широкий столп вулканического дыма, который вздымался из центрального отверстия, окруженного рунической резьбой.
По краям проема на фоне адского свечения были видны силуэты коленопреклоненных фигур: тридцать или около того. Алые клубы мешали Ариману точно сосчитать их, но воин видел, что все существа обнажены, если не считать клювастых масок, как у чумных докторов Старой Земли. Ручейки пота стекали по изможденным телам людей — в таком пекле они медленно поджаривались заживо.
— Кто это?
— Писари Ужаса, — ответила Темелуха.
Лишь теперь Азек разглядел, что справа и слева от каждого человека лежали раскрытые книги, в которых жрецы лихорадочно строчили угольными палочками, зажатыми в обеих руках.
— Пси-проводники, через которых Железный Окулюс делится своими видениями, — добавила женщина.
— И где же ваш могучий оракул? — поинтересовался Ариман.
Я ЗДЕСЬ.
Пси-контакт оказался таким внезапным и интенсивным, что легионер рухнул на одно колено. В тот же миг он призвал кин-щит и поднялся в восьмое Исчисление, собирая силы для битвы. Слова оракула прозвучали так, словно их принес царящий вокруг ураган визжащих голосов, безумных от нескончаемого одиночества.
Азек поднял голову. Идущий из колодца дым развеялся, и перед воином предстал Железный Окулюс — громадный саркофаг, висящий над отверстием на нескольких закопченных цепях.
Примитивная домовина состояла из множества кусков листового металла, скрепленных спайками-рубцами и стальными лентами с заклепками. Она больше напоминала не гроб, а орудие пытки из темнейших эпох массовых гонений.
Ариман ощутил, что в железной клетке заключено мерзостное соединение двух родственных душ, словно бы сплавленных в единое чудовищное целое. В черепе легионера раздавались вопли безумцев — вихрь голосов, отчаянно пытавшихся докричаться. Писари Ужаса еще неистовее заскребли угольными стержнями по страницам; будто одержимые, они исступленно переносили на бумагу толкования видений оракула.
Из глубин безысходности он восстает, блудный сын и падший отец!
Двуликий воин, что поведет рыцарей тени!
Тихо! Сам Изгнанник стоит пред нами!
Еще не в ссылке; но здесь разветвляется немало дорог.
По какому пути он пойдет?
Мы знаем! Мы знаем! Скажи ему, скажи ему!
Голоса сводили с ума, торопливо и неразборчиво бормотали, перекрывались и надрывались. Они несвязно бредили, как скорбные рассудком, и Азек не уделял им особого внимания.
ДОЛГО Я ЖДАЛ ТВОЕГО ПРИХОДА, АРИМАН.
Ураган голосов стих до шелестящего шепота: главенствующая душа подавила все прочие, смела их, как осенние ветра — охапку листьев.
— Кто ты? — спросил легионер.
Я — ЖЕЛЕЗНЫЙ ОКУЛЮС.
— Так тебя назвали другие создания. Скажи мне свое истинное имя.
ТЫ НАДЕЕШЬСЯ СРАЗУ ЖЕ УЗНАТЬ ТО, ЧТО ТВОЙ ГОСПОДИН УСЛЫШАЛ ИЗ МОИХ УСТ ЛИШЬ ПОСЛЕ ТЫСЯЧЕЛЕТНИХ УСИЛИЙ?
— Алому Королю известно твое имя?
РЕЧЬ НЕ О БАСТАРДЕ, ИЗ ГЕНОВ КОТОРОГО СОТВОРЕНА ГРУБАЯ МАТЕРИЯ ТВОЕЙ ПЛОТИ… НО О ТВОЕМ ИСТИННОМ ГОСПОДИНЕ.
Оскорбляя Азека, существо пыталось вывести его из себя, разъярить и побудить к необдуманным поступкам. Ариман уже много раз выслушивал лесть, угрозы и ложь нерожденных, а потому не попался в столь очевидную ловушку.
— Ты говоришь об Императоре?
ДА, ОБ ИПСИССИМУСЕ, О КЛЯТВОПРЕСТУПНИКЕ.
Еще одна откровенная издевка. Впрочем, даже после Никеи и Просперо, даже после того, как стало понятно, что Владыка Людей скрывал от всех настоящую природу Великого Океана, воина покоробило, что тварь из варпа дурно говорит о повелителе Империума.
ПОКА ЧТО МОЖЕШЬ НАЗЫВАТЬ МЕНЯ… АФОРГОМОН.
Азек дернулся: услышанное как будто ободрало его изнутри. Двое Писарей Ужаса повалились наземь, из-под их клювовидных масок потекла кровь.
— Это не твое истинное имя.
НО СЕЙЧАС Я НОШУ ЕГО, ИБО ОНО ОТВЕЧАЕТ МОЕМУ ЗАМЫСЛУ.
— Я выведаю, как тебя зовут, демон, — пообещал Ариман.
О, КАК ЖЕ МНЕ ПРИЯТНО СЛЫШАТЬ НАШИ СТАРИННЫЕ ПРОЗВАНИЯ, откликнулся Железный Окулюс, и легионер ощутил его удовольствие — оно будто бы ржавыми крючьями впилось в хребет. МЕНЯ РАДУЕТ, ЧТО ТЫ БОЛЬШЕ НЕ МОЖЕШЬ ОТРИЦАТЬ НАШУ ИСТИННУЮ СУТЬ.
— Я прекрасно понимаю, кто ты такой.
Воин снова почувствовал веселье создания.
ОЧЕНЬ СИЛЬНО В ЭТОМ СОМНЕВАЮСЬ. ТЫ ХИТРОУМЕН, АЗЕК, НО ДАЖЕ ТВОИ ЗНАНИЯ НЕ БЕСПРЕДЕЛЬНЫ.
— Мне известно больше, чем ты думаешь.
НУ-НУ, ПРИЗНАВАТЬСЯ В НЕВЕЖЕСТВЕ ВОВСЕ НЕ ПОСТЫДНО. РАЗВЕ ПЕРВЫЙ ПОСТУЛАТ МУДРОСТИ НЕ ГЛАСИТ: "Я ЗНАЮ, ЧТО НИЧЕГО НЕ ЗНАЮ".
— Между полным незнанием и недостаточным знанием огромная разница, — возразил Ариман, насыщая свою плоть энергией имматериума. Наполняясь силами эмпиреев, он испытывал свирепое торжество. — Но я пришел сюда не обсуждать учения мертвеца.
В пещере загремел раскатистый хохот. Дым потянулся из трещин в земле, извиваясь подобно змею-искусителю. Писцы Ужаса разом прекратили царапать стилами и повернули к Азеку птичьи маски с варп-линзами глаз.
МЫ ВЕДАЕМ, ЗАЧЕМ ТЫ ПРИШЕЛ, сказал оракул. А ОНА?
За спиной Аримана полыхнул мощный эфирный разряд. Собственная броня сковала воина, и у его незащищенной глотки возник смертоносный клинок пси-огня.
— Теперь она знает, — произнесла Темелуха.
Менкаура с растущим восхищением разглядывал старинный гримуар, запертый в хрустальной витрине. Тонкие, словно калька, древние страницы скреплял кожаный переплет, распавшийся на куски. Когда-то восхитительный цветной рисунок на обложке необратимо потускнел, однако легионер сразу узнал енохианские имена ангелов, выведенные внутри перекрывающихся геометрических фигур.
— Sigilium Dei Aemaeth, — выговорил Менкаура, подозревая, что изучает последнюю сохранившуюся копию «Tractatus Astrologico Magicus». — Подлинные догмы астролога королевы.
Приложив ладонь к стеклу, воин ощутил слабую дрожь энергетического поля, которое не позволяло книге рассыпаться в прах. Чтобы прочесть трактат, не погубив его, потребовались бы самые искусные чары опытнейших адептов Рапторы и Павонидов.
— Ах, Фозис Т’Кар, мне бы пригодились твои умения, — пробормотал легионер, вспомнив, каким был капитан Второго братства до того, как перерождение плоти сотворило из него монстра.
Хотя Менкаура обучался кин-ремеслу Рапторы, как и любой, кто прошел испытание Доминус Лиминус, по призванию он был корвидом и не обладал даром, необходимым для столь деликатной работы.
После гибели Просперо таких мастеров вообще осталось немного.
Выбрав другой способ, воин освободил свое тонкое тело из каземата плоти и поднялся в четвертое Исчисление. Записи мага обладали собственным могуществом, и, возможно, их секреты удастся разгадать, не переворачивая страницы. Преодолев хрустальную преграду, сознание легионера вдохнуло силу в отголоски прошлого внутри гримуара, как люди раздувают затухающие угли костра. Над книгой, словно озерной туман, поднялась отпечатавшаяся в ней духовная суть давно умершего волхва.
Менкаура воспринимал присутствие прежнего владельца трактата как память о призраке или нечто, замеченное уголком глаза. Несомненно, этот человек практиковал искусства-, возможно, именно он был автором гримуара. Искатель знаний, воин-мистик, похожий в этом на боевых братьев XV легиона. Странник между мирами, не привязанный к своей эпохе. Прирожденный триумфатор. Высокомерный и всецело уверенный в том, что никогда не падет. Космодесантник покачал головой, удивляясь безрассудству чародея.
Тысяча Сынов лучше кого бы то ни было понимали, что даже величайшие могут пасть — и пасть во прах.
Воин судорожно вздохнул, испытав жаркий укол симпатической боли — далекое эхо минувшего. Опустив глаза, Менкаура на долю секунды увидел, как пламенный кин-клинок, сразивший мага, вырывается из раны в изуродованной груди фантома.
Тогда в сознании убитого чародея неверие боролось с мукой и почти детским возмущением тем, что его лишили чего-то желанного.
Переживая гибель мистика, легионер пошатнулся; его разум, как будто отдернувшись от гримуара, понесся по выставке. На объятого ужасом Менкауру обрушились новые образы смерти. Агония хозяина шестиствольного пистолета, которому отрубили конечности. Ощущение нестерпимого жара, испытанное существом со множеством рук, что сгорело заживо в раскалившейся добела броне.
Меч, зеркало, шлем с орлиным клювом, филигранная шкатулка для украшений… Тьма небытия окутывала каждый экспонат. Неисчислимые богатства храма были вовсе не сокровищами, а трофеями, взятыми с трупов жертв «Торкветума».
— Все они — могильные камни, — произнес воин. — Памятники отнятым жизням.
Тонкое тело Менкауры рывком вернулось в плоть. Легионера охватило привычное чувство клаустрофобии — мерзкое осознание того, что он снова заключен в темницу из мяса, обреченного на распад и разложение. Моргнув, псайкер справился с головокружением и сделал глубокий вдох.
Он ощутил резкие запахи железа, машинной смазки, хрома и нагретой пластмассы.
Рядом с ним стоял ёкай.
Из кулаков автоматона вырвались клинки голубого, нестерпимо горячего пси-пламени. Первый меч пронзил доспех Менкауры, рассек основное сердце, рванулся вниз и разрубил легкие. Второй рванулся по дуге к шее.
Но встретился с другим клинком — из серебристой стали, которую окружало жужжащее фотонное поле. Над ухом воина оглушительно громыхнул болт-пистолет, и голова ёкая взорвалась.
— Вы же вроде как предвидите будущее? — съязвил Люций.
— Ты хочешь забрать у нас Железный Окулюс, — сказала Темелуха.
— Да, — признал Ариман, чувствуя жар эфирного меча у глотки.
— Почему?
— Того требует Алый Король.
Женщина обошла Азека по кругу, направляя на него потрескивающий разрядами огненный меч цвета индиго. Броня не спасла бы легионера от такого оружия.
Ариман ощутил, что стремление прикончить его борется в Темелухе с глубоким непониманием того, почему она до сих пор так не поступила.
— Я же просила тебя уйти, — напомнила жрица. — Давала тебе шанс покинуть храм живым.
— А гостям, личные вещи которых выставлены внизу, ты тоже предлагала такую возможность? — поинтересовался воин. — Может, мои братья и не догадались, что там за экспозиция, но я узнал реликварий-мортис с первого взгляда.
— Все они походили на тебя. — От желания всадить клинок в шею Азека у Темелухи дрожала рука. — Им недостаточно было изведать свое будущее — они хотели изменить его. Как и ты, пытались похитить чужое знание и применить его силу в собственных целях.
Вновь почуяв ложь, Ариман спросил:
— Тогда зачем ты предупредила меня? Не для моего блага же, верно?
— Послушав меня, ты обрел бы иную судьбу.
В многоцветном глазу женщины яростно смешивались оттенки пси-света. А из грубого подвесного саркофага, как осознал Азек, подняв на него взгляд, сочилась мощь демона. Неизвестно, какие обереги сдерживали Железный Окулюс, но, похоже, жрица напрасно на них полагалась.
— Ты хотела поменять не мой удел, — проговорил Ариман, вновь обретая контроль над доспехом, — а свой.
Вскрикнув от облегчения, Темелуха провела выпад в сердце легионера. Резко опустив хеку, Азек парировал удар во вспышке эфирных энергий и, крутанув посох, вытянул руку по направлению к противнице. Огненный клинок погас, будто свеча, задутая ураганом.
Взмыв на бесшумных ветрах, женщина устремилась к воину. По ее конечностям побежали переливчатые разряды варп-мощи, и вокруг Аримана с визгом запылал сам воздух. Моргнув, легионер окружил себя оболочкой из газов с отрицательной температурой; во все стороны от Азека ринулось ревущее облако перегретого пара.
Влетев прямо в него, жрица до костей обварилась жгучей дымкой и жалобно закричала, но, даже падая наземь, подавила боль благодаря контролю над Исчислениями и поднялась. Кожа слезала с нее, обнажая мокнущую плоть под обгорелыми лоскутами окровавленной рясы. Женщина слишком страдала, чтобы применять высшие чары, и с ее пальцев сорвались лишь искристые зигзаги обычных молний.
Ариман взмахнул хекой и, разбив потоки энергии на стеклянистые осколки, хлестнул жрицу ее же отраженной силой. Объятая мукой, Темелуха отшатнулась, крепостные стены ее разума осыпались. Она превратилась в легкую добычу для адепта вроде Азека — умелого, безжалостного, способного растерзать жертву изнутри.
Легионер осыпал женщину градом фантомных видений, заполнил ее мозг бессчетными жуткими образами сожжения Просперо. Все кошмарные деяния, виденные Ариманом, все невообразимые утраты, понесенные им, сплелись в ментальную шпагу, которой воин беспощадно пронзил сердце и душу Темелухи.
Она взвыла от невыносимой телесной боли и духовного ужаса, что соединились в мареве непредставимого страдания. Единственным убежищем для жрицы осталось безумие, и остатки разгромленных армий ее рассудка бежали во тьму помешательства, неспособные более выносить муки реальности.
Темелуха безвольно повалилась на пол, словно кусок мяса. Ее грудь вздымалась и опускалась в неестественном ритме — автономные функции мозга отказывали, как при эпилептическом припадке. На месте загадочных глаз женщины теперь зияли бесформенные воронки, выжженные буйным псионическим огнем.
Воин, безразличный к страданиям жрицы, встал над ее содрогающимся телом. Он наяву пережил то, что погубило Темелуху в мыслях, но разум и тело легионера справились с горем и болью, каких не вынес бы ни один из смертных.
— Тебя обманули, — сказал Ариман, хотя женщина уже совершенно утратила самосознание. — Железный Окулюс никогда не был вашим узником.
— Но и тебе он… не достанется…
Черты жрицы обмякли, и осталось неизвестным, какой мудростью она хотела поделиться. Азек поднял взгляд на саркофаг оракула; тот втянул щупальца своей энергии обратно и свернулся в металлической темнице, словно хищный змей, утоливший на время чудовищный аппетит.
— Я прав, не так ли? Ты находился здесь по своей воле.
РАЗУМЕЕТСЯ.
— Ты не дал Темелухе перерезать мне горло. Разбил ее оковы на моей броне.
ДА.
— Почему?
ОНА СОБИРАЛАСЬ УБИТЬ ТЕБЯ, А МЫ С ТОБОЙ ЕЩЕ НЕ ЗАКЛЮЧИЛИ СДЕЛКУ.
Ариман подошел к висящей над колодцем домовине. Заскрипев цепями, Железный Окулюс качнулся в сторону воина. Из разошедшихся швов в отверстие внизу закапал беспримесный эфир.
— Какую сделку?
— О, Фулгрим, да что такое «мандала»?! — выкрикнул Люций. Сплевывая кровь, он поднялся из груды щепок и хрустальных осколков на месте одного из стендов. Вокруг мечника порхали распадающиеся обрывки бумаги и выделанной кожи.
Рядом с ним распластался Менкаура; казалось, псайкера больше тревожит состояние парящих лоскутков, чем страшная рана в груди. От ёкая, который чуть раньше свалил Люция пси-шоковой волной, осталась лишь оплавленная горка металла и пластмассы.
Новое подтверждение того, как заметно возросла безыскусная мощь Толбека.
— В наших ритуалах мандала обозначает Вселенную, — пояснил Санахт, блокируя клинок-косу из вибрирующих молекул воздуха. — Ее космический символизм помогает практикам сформировать сакральное построение для боя.
— То есть встать в убойный круг? — уточнил Люций.
— Ты упрощаешь суть мандалы, но… да.
— Вы, Сыны, слишком любите красивые слова, — отозвался мечник.
Крутнувшись на пятках, он щелкнул своим мерзостным кнутом и обезглавил другого автоматона в фарфоровой маске. Упав на одно колено и взмахнув серебристым мечом, воин разрубил тонкие керамостальные икры третьего противника. Существо рухнуло на металлический пол; к грохоту примешался визг черного, как деготь, нематериального пламени, что рванулось из отформованного черепа.
Ёкай окружили легионеров, будто орки, напирающие на стену щитов последних выживших. Сразу же после нападения на Менкауру остальные воины Тысячи Сынов, включая Санахта, построились мандалой вокруг адепта Корвидов. Мгновением позже армия автоматонов, ждавшая снаружи, хлынула в черные врата и обрушилась на космодесантников. Их атаковало больше двух сотен механических солдат, вооруженных смертоносными пси-клинками, встроенными орудиями, кинетическими и пиромантическими чарами.
Санахт успел схватиться лишь с несколькими из них, поэтому еще не определил, связаны ли способности ёкаев с готическими начертаниями на их масках. Вскочив на ноги, он отразил Соколом направленный сверху вниз удар псионического меча. Противник с ошеломительным проворством взмахнул пламенеющим оружием в обратном направлении.
Сын Магнуса наклонился вперед, подставив пси-клинку наплечник. Нематериальное лезвие рассекло серебристо-багряный керамит, но легионер, развернувшись, оказался вплотную к автоматону и всадил Шакала в центр безликого черепа. Вдоль меча хлынула струя темного огня; выдернув клинок, Санахт парировал очередную атаку.
Сражение развивалось головокружительно быстро, неприятели обменивались выпадами в темпе, недостижимом для смертных фехтовальщиков. В ёкаях механическое проворство сочеталось с коварством варпа, но воины-псайкеры не уступали им, полагаясь на сверхчеловеческую скорость реакции и отточенную ментальную дисциплину.
Братья Тысячи Сынов, соединив разумы в общее ментальное ноле и заняв определённые позиции в известной им всем мандале, бились плечом к плечу; боевое построение идеально помогало воинам дополнять друг друга.
Толбек прикрыл товарищей пламенными щитами от сокрушительного залпа пушек в кулаках автоматонов. Керамические пули на лету превратились в облачка жгучего пара и развеялись, коснувшись доспехов Астартес.
Следом адепт Пирридов метнул во врагов дротики из ослепительного сияния, которые пробили броню ёкаев и вонзились в их скованные чарами сердцевины. Запертые там порождения имматериума сгинули, пожранные вихрями раскаленного белого пламени.
Хатхор Маат меж тем вступил в схватку с тартарухами: адепт Павонидов замораживал тела жрецов, и Со-бек тут же разбивал их кинетическими волнами, более мощными, чем удары громового молота в руках элитного бойца Сехмет. Практик Аримана ворчал от напряжения, жилы у него на шее пульсировали, будто гибкие трубопроводы. Менкаура, несмотря на тяжелейшую рану, при помощи дара Корвидов помогал собратьям заранее реагировать на угрозы.
Каждый воин отдавал все силы ради выживания, и только Люций, казалось, наслаждался свирепостью и мастерством врага.
— Шустрые они для роботов, — заметил мечник, извращенно гордясь тем, как плохо он разбирается в неприятеле. Щелкнув кнутом, он шипастым кончиком расколол гладкий череп ёкая и довольно усмехнулся. Из пробоины взлетел гейзер черного огня, а легионеры, открытые касанию Великого Океана, услышали пронзительный вопль боли и освобождения.
— Я же сказал, они не роботы, — напомнил Санахт. Вращая клинками, он шагнул вбок и уклонился от выпада в пах. — Ты не слышал объяснений Аримана?
Ударив ногой вбок, легионер сломал колено наступавшему на него автоматону. Тот зашатался, и воин срезал ему голову двумя мечами, как ножницами.
Отойдя от хлынувшего из шеи темного пламени, Санахт заметил:
— Прискорбно разрушать артефакты столь восхитительной работы.
— Говори за себя! — рявкнул Люций.
Он оттолкнулся от расколотой груди падающего ёкая, взмыл над полом и срубил в одном прыжке три эмалированных черепа. Ловко приземлившись, мечник раскинул руки и с рептильной ухмылкой, прорезавшей сетку шрамов на его безволосой голове, прокрутился на месте. Следом отпрыск Фулгрима дернул запястьем, и мерзкий кнут обвился вокруг своей эбеновой рукояти.
Санахт с неприязнью подумал, что это оружие слишком напоминает живое существо.
— А без театральщины нельзя?
— Я ведь убил их, разве нет? — парировал Люций.
— Лучше побереги силы для следующей сотни.
— Хватит разговоров, — вмешался Хатхор Маат. Раскинув руки, он выпустил в автоматонов конус ледяного воздуха. — Оставайтесь на шестом Исчислении. Менкаура? Если не можешь сражаться, войди в сознания тартарухов. Перебей их; возможно, тогда ёкай утратят связь с Великим Океаном.
Санахт рискнул оглянуться через плечо. Менкаура сидел на корточках в целом озере своей крови, опираясь спиной на обломки выставочного стенда. Не открывая глаз, он кивнул, и мечник почувствовал, как разум провидца ныряет в Имматериум, чтобы отыскать там путь к победе над неприятелем.
— Вы что, не видите? — гневно выкрикнул Собек, шагая к передней линии мандалы. Посох и свободную руку в латной перчатке он вытянул перед собой, словно какой-нибудь пророк древней эпохи. — Наш брат при смерти!
— Стой! — гаркнул Толбек. — Что ты творишь?
— Завершаю битву! — взревел практик.
Его кожа покраснела и туго натянулась.
— Нет! Так ты разрушишь мандалу! Четырех адептов не хватит, чтобы удержать конфигурацию!
He обращая на него внимания, советник Аримана выпалил слова силы, которые Санахт не осмеливался даже читать с близкого расстояния. Каждое из них вколачивалось в череп мечника, будто ржавый гвоздь. Слоги коварного заклятия отравляли сам воздух, проявляясь вокруг Собека рваной призрачной пленкой, полотном оживших кошмаров.
Нечто с потрескавшимися рогами. Что-то с обломанными клыками.
Теневые негативы ужасов, которые не стоило бы вытаскивать на свет.
Вскрикнув, практик втянул их в свое тело, и каждый воин Тысячи Сынов потрясенно вздрогнул, ощутив тошнотворные отголоски их жутких прикосновений.
— О, Погибель, да что он делает? — спросил Люций.
— Перестроить мандалу, — скомандовал Хатхор Маат, игнорируя мечника.
— Войды Дрех’йе, — произнес Санахт, и из его глаз потекли кровавые слезы.
Одновременно с тем, как атенеец безрассудно поименовал призывное заклятие, из посоха Собека вырвались кометы, испускающие темное свечение. Завывая, словно почуявшие кровь боевые псы, они понеслись мимо орды автоматонов с гладкими корпусами к живым, дышащим тартарухам.
В «Хрониках Урша» и других поэтических гримуарах упоминалось о запретной скиамантии, применявшейся для вызова войдов — пагубных духов варпа, которые расплетали души своих жертв и поглощали их по кусочкам.
До сего дня Санахт считал такие истории зловещими небылицами.
Как только теневые кометы поразили жрецов, мечник понял, что ошибался.
Стражей оракула в буквальном смысле вывернуло наизнанку. Их хребты ломались, как хворостинки. Разматываясь метр за метром, падали наземь влажные трубочки вен и артерий. Внутренние органы детонировали подобно гранатам, зубы и осколки костей разлетелись, словно шквал пуль, а чудовищные объемы испарившейся крови повисли в воздухе омерзительным алым туманом.
Тела тартарухов перестали существовать, но эхо их воплей еще долго разносилось по храму. В криках звучала животная обреченность жертв, которых разрывают в клочья злобные, жадные до чужой жизни хищники.
Как только изуродованные трупы расползлись наподобие мокрых тряпок, яростные ёкай мгновенно успокоились. В момент гибели жрецов исчезла духовная сила, управляющая автоматонами. Они застыли, будто фаланга боевых роботов Кибернетики с отказавшими контрольными ошейниками. Исторгнутые из них сущности, гневно визжа, снова влились в Великий Океан.
Замысел практика удался, но он не успел ни произнести формулу завершения призыва, ни пассами начертить руну отсечения. Возжаждав еще больше душ, потусторонние твари, извиваясь в полете, понеслись к космодесантникам.
— Собек! — позвал Хатхор Маат. — Останови их сейчас же!
Но легионер не двинулся с места; его сокрушили мощь, высвобожденная им самим, и договор, который воин так бездумно заключил. Из застывших пальцев Собека выпал посох, разинутый рот начал растягиваться с треском лопающихся сухожилий и рвущихся хрящей.
— Знак Аматэрасу! — внезапно крикнул Менкаура из центра мандалы. На его губах и из раны в груди выступила ярко-алая пена. — Все вы! Сейчас же сотворите этот сигил!
Санахт попытался мысленно представить комплексные символы и соматические формы защитных чар Аматэрасу, но вой и невнятное брюзжание призраков, казалось, заполнили битым стеклом его разум.
Затем мечник ощутил в своем сознании присутствие адепта Корвидов: тот направлял товарища, как поступал со многими другими братьями в прежние десятилетия. Менкаура обучался своему ремеслу у храмового магистра Аматэрасу, который достиг мудрости под началом самого магуса Фанека — питомца Алого Короля.
Но даже его умений не хватило.
Войды обрушились на мандалу и разбили ее, вереща от упоения. Удар сбил Санахта с ног, фильтры его шлема забились под натиском зловонных ветров, смердящих порченой кровью.
Сакральное построение распалось. Теперь каждому воину приходилось биться в одиночку.
Но, хотя со жрецами войды расправились мгновенно, теперь им противостояли Легионес Астартес.
Практик, по-прежнему отрезанный от собратьев и запертый в собственной броне, неподвижностью напоминал статую. Чувствуя, что плотью Собека попировать не удастся, фантомы облетали его стороной. Хатхор Маат, возвышаясь над Менкаурой, пока что сдерживал призраков кружащимся ореолом биомантической энергии. Толбек, дав волю своему дару, скрылся в столпе ослепительного пламени.
Перерождение плоти все так же угрожало Тысяче Сынов, поэтому Магнус Красный не советовал воинам столь безудержно применять варп-способности.
Но разве у них имелся выбор?
Бормочущие призраки окружили Санахта подобно стае разъяренных акул, и он совершенно забыл о Сигиле Аматэрасу.
Монстры накрыли его волной полночно-черных когтей и леденящих теней, атакуя проворнее, чем любые иные враги на его памяти. Всякое их касание вонзалось в сердце морозным клинком, замедляло легионера, делало его уязвимым. Вскоре Санахт обнаружил, что бьется спиной к спине с Люцием; вполне естественно, что два мечника по призванию оказались рядом.
И тот, и другой вертелись в маленьком убойном круге, вынужденно полагаясь на спутника, которому не доверяли по-настоящему.
Но у них не осталось выбора.
— Твое желание исполнилось, — заметил Санахт.
— Какое желание?
— Найти врага, способного убить тебя.
Рубя и стегая войдов, Люций рассмеялся.
— Эти твари? Нет, меня прикончат не они.
Увидев в ауре союзника вспышку абсолютной уверенности, атенеец задумался о ее причинах.
Позже — гораздо позже — Санахт задастся вопросом, знал ли в тот момент Люций о ждущем его неизбывном проклятии.
«А если и знал, мог ли он что-либо изменить?»
Никто из них не погиб в тот день.
Сражаясь, мечники Третьего и Пятнадцатого показывали мастерство, какое последний раз видели многие тысячелетия назад, в схватках героев, враждовавших на стенах забытой Тровы. Если бы судьба распорядилась иначе и их легионы сохранили лояльность, своей отвагой воины заслужили бы место в легендах Империума.
Хатхор Маат пал на колени, Менкаура сползал в бездну смерти, и лишь Толбек бился с войдами на равных. Потоки ликующего огня развеивали тьму фантомов, раскаленные копья света опаляли их, заставляя отступить.
И даже этого не хватало.
Варп-тени, будто стая воронов, окружили и повергли Хатхора Маата. Кусачий холод войдов безжалостно затушил пламя Толбека. Вихрь когтистых пятен мрака пробил оборону Санахта, вонзился ему под ребра и заморозил сердца. Мечник рухнул, словно утопая в бездонном источнике с ледяной водой.
Но никто из них не погиб в тот день.
Об этом позаботился Ариман.
Азек заключил нежданную сделку, и кровь, что едва высохла у него на губах, теперь отдавала горечью, но ее богатый вкус обещал многое. В тот же миг, как воин поклялся исполнить договор, пещера оракула исчезла, словно и не существовала никогда.
С определенной — реалистической — точки зрения, так оно и было.
Советник Магнуса испытал чувство стремительного снижения. Он мельком заметил расколотые выставочные стенды и торжествующее воинство тьмы, что осаждало его товарищей.
Легионеры сражались порознь, проигрывали и умирали.
Металлический пол рванулся навстречу Ариману, хотя тот понимал, что не падает ни в каком смысле слова. Он ощутил мрачное присутствие Железного Окулюса, подобное свинцовому грузу, который тянет утопающего к гибели.
Вместе они обрушились на пол храма с такой силой, что в нем возникло углубление. Стоя на коленях, Ариман с размаху опустил эбеновый посох на металл, и псионическая волна разметала темноту, как ветер — горстку мякины.
Покрытие зала растрескалось и вздыбилось от колоссальной, сейсмической мощи удара. Громадные плиты раскололись, словно промерзшее стекло, из разломов взмыли гейзеры эфирной энергии, лучащиеся звездным блеском. Под потолком они собрались в радужные облака.
Железный Окулюс, что замер на полу в центре воронки, напоминал святотатственного идола какой-то давно сгинувшей и никем неоплакиваемой империи. Запертое в этой жуткой темнице создание, именовавшее себя Афоргомоном, ждало приказов Азека.
Ариман кивнул, утверждая их соглашение:
— Давай.
По залу пронеслась буря, в завываниях которой звучали раскаты хохота. Она согнала клубящиеся тучи варпа к наклоненному саркофагу — показалось, что тот делает глубочайший бесконечный вдох. Пока войды собирались с силами для новой атаки, грозный оракул «Торкветума» выдохнул.
Во все стороны от него ринулось потрескивающее разрядами кольцо чрезмерно яркого света, нимб божественного возмездия. Ни одна тень не могла укрыться от подобного сияния, и духи имматериума в мгновение ока рассыпались визжащим пеплом.
Смоляно-черный прах собрался в крошечные пылевые смерчи, тщась удержаться в измерении людей, но его время истекло. Мечник Люций стоял посреди тускнеющих силуэтов последних тварей, с отвратительным самодовольством наблюдая за тем, как рассеиваются призраки. Он вел себя так, словно в одиночку одолел всех войдов.
Расслабляясь, Азек выпустил воздух из легких и поднялся на ноги. Закрыв глаза, Псайкер направил восприятие вовне, чтобы проверить, уцелели ли его товарищи.
Все они находились в зале. Все выжили.
Толбек, Хатхор Маат, Менкаура, Санахт. Собек… Ариман распахнул веки.
— Перерождение плоти! — воскликнул он и бросился к своему практику.
Приступ ясновидения заволок Азеку глаза пеленой пульсирующей боли. Собек стоял перед ним неподвижно, великолепный в своей серебристо-багряной броне, равный по благолепию изваяниям, что некогда украшали собой пирамиды Тизки. Поверх его облика раздражающе мерцал эфирный фантом — отголосок грядущей судьбы легионера. Он содрогался в корчах гнусной трансформации: из призрачного нагрудника, лопнувшего подобно яичной скорлупе, буйно лезла пронизанная опухолями плоть, месиво неуправляемых мутаций и злокачественных наростов.
— Хатхор Маат, ко мне! — воззвал Ариман.
Ментально коснувшись Собека, он почувствовал пугающую тягу организма к изменению. Угроза распада чудесного творения Императора мечом висела над головой каждого воина Тысячи Сынов.
— Помоги. Мне… — выдавил практик сквозь сжатые зубы.
Его черты застыли в гримасе крайнего ужаса. Лишь однажды Азеку доводилось видеть столь неприкрытый страх на лице брата-легионера; несомненно, осознание того, что твое тело взбунтовалось и хочет отринуть идеальную форму ради нового, монструозного обличья, было хуже любого кошмара.
— Что случилось? — требовательно спросил Ариман у Хатхора Маата, когда тот подошел и положил ладонь на бритый наголо затылок Собека. — Кто сделал это с ним?
— Сам виноват, чертов глупец, — ответил адепт Павонидов. В глубине его глаз вспыхнул световой ореол — воин сдерживал собирающуюся внутри собрата череду мутаций.
— Он спас нас, — произнес Санахт, незаметно подошедший к Азеку.
— Поясни.
— Войды Дрех’йе, — сказал мечник. — Собек призвал их из бездны, чтобы сразить тартарухов.
— Потом они обратились против нас, — хмыкнул Хатхор Маат, выдыхая ледяной туман.
Ариман покачал головой.
— А как же Сигил Аматэрасу?
— Мы понятия не имели, какие чары творит Собек, пока не стало слишком поздно, — признался Санахт.
— Он своевольно вышел из мандалы, — добавил павонид.
Глаза практика покрылись слоем инея, с кожи исчезли пестрые пятна. Использовав свой дар, Хатхор Маат подверг Собека мгновенной заморозке.
— Ты остановил болезнь? — уточнил мечник.
Адепт Павонидов отнял заиндевелую руку от промерзшего насквозь тела соратника. Глаза Хатхора тоже поголубели, затянулись паутинкой ледяных узоров.
— Нет, — сказал Маат. — В лучшем случае задержал ее. Начавшееся перерождение плоти так не прервать, но я замедлил процесс.
— Возможно, мы успеем вернуть нашего брата на Планету Чернокнижников, — предположил Азек.
— Или не успеем. — Хатхор развернулся к Ариману. — При всей твоей изобретательности ни одно из твоих исследований и теорий не приблизило тебя к победе над проклятием.
«Проклятие».
Секрет, о котором не говорят вслух из страха пробудить изменника, засевшего в твоем теле. Один из очень многих жутких изъянов Легионес Астартес — пороков, наличие коих никто не решался признать.
Фантомы, что обитали в скелетах пирамид, ржавеющих под девятью солнцами, невнятно шептали о подобных вещах, но их речи слушали только стаи обезумевших зверей.
— Я могу исцелить тебя, — пообещал Азек своему практику. — И я исцелю тебя.
Люций меж тем обошел Собека по кругу, зачарованный тем, что сотворил Хатхор Маат. Его извращенное любопытство возмутило Аримана.
— Как? — просто спросил Менкаура.
Не найдя столь же элементарного ответа, Азек обернулся. Тяжко израненный провидец с трудом держался на ногах, опираясь на плечо Толбека.
— Ты знаешь как.
Менкаура покачал головой:
— Нет. Алый Король не разрешает этого.
— Значит, я должен дать Собеку умереть? — Ариман поочередно заглянул в глаза каждому из братьев. — А вдруг подобное случится с тобой, Санахт? Или с тобой, Хатхор Маат? Я не имею права спасать никого из вас? Ни одного? А ты, Менкаура? Твоя аура угасает, твоя жизнь висит на волоске. Что, если бы я был апотекарием, но Алый Король запретил бы мне использовать врачебные навыки для помощи раненым?
— Тут есть разница, — возразил другой корвид. — Ты рискуешь…
— Нет никакой разницы! — огрызнулся Азек. — В той ситуации, как и сейчас, у меня имелись бы средства для спасения твоей жизни, но бессмысленные ограничения и бездумная преданность обрекли бы тебя на мучительную смерть. Вы забыли, что сталось с Фозисом Т’Каром? Да? Не помните, как он превратился в чудовище? Как переродились Хегажа, или Хафед, или Гастар?
— Я помню их всех, — ответил Менкаура, булькая кровью. — Еще я помню Астенну и то, как из-за твоего высокомерия он у меня на глазах сгинул в муках, пожранный огнем.
— Да, Астенну погиб, — признал Ариман. — Но я хотя бы попытался. Если бы ты сам поддался перерождению, то предпочел бы умереть или дать мне шанс исцелить тебя?
— Когда перерождение придет за мной, убей меня, как Русс покончил с Гастаром — быстро и безжалостно.
Менкаура, как обычно, не говорил прямо, но Азеку подумалось, что его брат-провидец узрел отрывки своего будущего. Неужели его ждет судьба, при которой смерть предпочтительнее жизни?
— Довольно, — вмешался Хатхор Маат. — Я не могу вечно сдерживать плоть Собека. Надо перевезти его на «Кемет» и отправляться домой.
Ариман резко повернулся к павониду.
— Мир Девяти Солнц для нас не дом!
