Глава 9
Ночной вахтёр: вина и самообман
Джим был застенчивым и одновременно красноречивым парнем под тридцать. Он не выносил долгого зрительного контакта, поэтому часто со смущеньем отводил глаза в сторону. Говорил он мягким голосом и прямо-таки излучал вежливость, постоянно повторяя что-то вроде: «Мне кажется, я зря трачу ваше время. Наверняка многим людям требуется ваша помощь, людям с действительно серьёзными проблемами». Проницательность Джима очаровывала. Его направил ко мне уролог, так как Джим подцепил гонорею от проститутки. Такое уже случалось дважды, и Джима поставили на учёт, записав в группу ВИЧ-риска. Моя обязанность состояла в психологической помощи пациентам, чтобы они могли скорректировать поведение и воздержаться от потенциально опасных сексуальных контактов. Обычно проститутки следят за тем, чтобы секс был безопасным. То, что Джим занимался незащищённым сексом, наводило на мысль, что он пользовался услугами либо мало осведомлённых, либо очень отчаянных девиц лёгкого поведения. Я подозревал, что он ходит в злачные места с грязным постельным бельём, оборванными обоями и затхлым запахом. Хоть Джим и заражался гонорей трижды, число посещённых им проституток было в разы больше – приблизительно тридцать.
Мы сидели в подвальном помещении урологической клиники. Комнатка была тесной, с грязными стенами и зарешёченным окошком.
– Каждый раз, когда я прохожу мимо телефонной будки, мне непременно нужно зайти внутрь и рассмотреть визитки. – В те времена проститутки рекламировали свои услуги с помощью визиток, которые оставляли в телефонных будках. На карточках обычно изображалась полуобнажённая женщина, а внизу шла приписка «Пышногрудая брюнетка сделает всё что угодно» и номер телефона. – Я просто обязан был просмотреть все визитки. В итоге мне в глаза всегда бросалось какое-нибудь приятное, примечательное лицо – и я не мог удержаться, чтобы не забрать визитку с собой.
– Сколько времени проходило, прежде чем вы звонили по указанному номеру?
– Не более пары часов. Я просто не мог устоять… как только я выхватывал взглядом определённое лицо, я просто обязан был позвонить. – Джим понимал всю нелепость своего последующего заявления, поэтому стыдливо улыбнулся. – Как будто на меня нахлынула любовь с первого взгляда. Я ощущал сильнейшую потребность, невероятно мощное желание.
– Но женщины на визитках, естественно, оказывались всего лишь очаровательными моделями.
– Да, конечно. Большинство фотографий не имело ничего общего с женщинами, которых я потом встречал. Но к тому времени, как я оказывался у них дома, становилось уже слишком поздно – я ведь уже пришёл, – и казалось, уже нет никакой разницы, как они выглядят на самом деле.
Джиму не хватало уверенности в себе.
– У меня не очень ладится с женщинами. Я нервничаю, и мозг полностью отключается. Мне никогда не удавалось познакомиться с девушкой, как это делают заядлые донжуаны, у которых сотни разных приёмов. Такая манера общения кажется мне надуманной, слишком уж неестественной.
Джимом двигало одиночество.
– У вас были когда-нибудь подружки?
– Не так уж много. Но раньше всё было по-другому: я запросто мог разговаривать с девушками, ведь я знал их ещё со школы.
– Как думаете, если вы будете встречаться с кем-нибудь, то всё равно будете испытывать потребность в визитах к проституткам?
– Вряд ли я буду встречаться с кем-то; уж точно не при моём образе жизни. У меня просто нет возможности познакомиться с кем-либо.
– Хорошо. Но гипотетически…
Джим хорошенько обдумал возможные отношения.
– Не могу сказать наверняка.
– То есть вы бы всё ещё ощущали потребность?
– Нелогично, да? Будто околесицу несу. – Он моргнул и добавил: – Понимаете, когда я захожу в телефонную будку…
– То что?
– Я будто бы… будто бы сам не свой.
– Что вы подразумеваете под «сам не свой»?
Он тряхнул головой и защитным жестом отмахнулся от вопроса. Он и сам не знал.
Джим совершенно не отвечал за своё поведение. Он часто замолкал, лицо его становилось мрачным, и после длительного раздумья он говорил:
– Я не понимаю, почему я к ним хожу. Хожу снова и снова. Просто не понимаю.
– Наверняка вы получаете удовольствие. Думаю, уж это мы можем сказать совершенно точно.
Однако в ответ Джим отрицательно покачал головой.
– Нет, не получаете? – Мой слишком уж пронзительный голос выдал моё недоверие.
– Всё не настолько просто. Да, мне нравилось заниматься сексом, но не всегда, не в каждую встречу. А после я чувствовал себя совершенно ужасно.
– В каком смысле?..
– Я чувствовал, будто использую этих женщин. Чувствовал себя виноватым.
Я посмотрел на свой блокнот с заметками и обнаружил, что почти ничего не записал. Наши беседы кружились вокруг да около, но ни к чему не приводили. Мы рассмотрели возможные причины его слабой силы воли, но так и не пришли к каким-то однозначным выводам. В итоге Джим ставил весь наш разговор в тупик, говоря что-то вроде: «Вы очень добрый человек, раз до сих пор продолжаете беседовать со мной. Я это очень ценю». Затем его взгляд ускользал, а на лице появлялась едва заметная тревога.
Я решил посоветоваться с коллегой-психиатром и рассказал ей о наших с Джимом беспредметных разговорах.
– Ты не докопаешься до истинной проблемы, – сказала она, отхлёбывая чай.
– Почему ты так считаешь? – спросил я.
– Он одинок и теперь нашёл кого-то, с кем можно поговорить. А если ты докопаешься до корня его проблемы, ваши встречи прекратятся.
«Вполне возможно», – подумал я.
Джим вырос в небольшом городке графства Суссекс. Его мать была учительницей начальных классов, а отец – электриком. Насколько он помнил, детство его было счастливым и не отмеченным какими-то особыми событиями; однако в возрасте семнадцати лет у него случился нервный срыв. «Все мои мысли занимали одни только экзамены – я упорно учился днями напролёт и почти не спал. Я не смог вынести всю эту нагрузку». Ему потребовалось несколько месяцев, чтобы полностью восстановить здоровье, но к тому времени, как он пришёл в себя, экзамены уже закончились. Джим решил отдохнуть один год, однако через год он всё ещё не мог вернуться к учёбе. Он брался то за одну подработку, то за другую. А затем оставил родной дом и стал скитаться по Лондону, пока не осел где-то на его окраине.
– Чем вы сейчас занимаетесь? – спросил я.
– Работаю ночным вахтёром в многоэтажке.
– Вам нравится ваша работа?
– Неплохая работа. Ничего не происходит… так что я просто читаю. Будто получаю деньги за чтение книг.
– А что вы читаете?
– Разную литературу. Но больше всего мне нравится история.
За год Джим утратил все связи со школьными друзьями, да и родителей почти что не навещал. «Я знаю, что они разочаровались во мне». Он стал отчуждённым и всё больше и больше отдалялся от остальных людей. Он жил как маргинал, как человек-невидимка. Он даже сменил дневной режим на ночной.
Во время обеда в кафе неподалёку от клиники я встретился с моей коллегой-психиатром.
– Как у тебя с тем сложным случаем? – поинтересовалась она.
– Почти никакого прогресса.
– Вот видишь…
– Что я должен видеть?
– Он играет с тобой.
Хоть Джим и не играл со мной в прямом смысле, он явно не спешил раскрывать правду.
На следующий сеанс Джим пришёл в подавленном настроении.
– Простите меня. Я снова ходил к проститутке.
Я открыл папку с его случаем и поставил дату.
– Мне правда очень жаль, – продолжал он.
– Давайте рассмотрим, что случилось, шаг за шагом.
Джим с явным облегчением кивнул. Казалось, он ожидал, что я буду его отчитывать.
– Я закончил работу, – начал он, – и шёл к метро. Когда я проходил мимо телефонной будки, то увидел, что там полным-полно визиток.
– О чём вы думали в тот момент?
– Ни о чём, всё случилось на автомате, будто без сознания. Я взглянул на визитки и приметил чёрно-белое фото… улыбающейся азиатки – и ничего не мог с собой поделать.
Джим забрал визитку и, как только зашёл домой, тут же позвонил по указанному номеру. Днём он отправился в трущобы, чтобы повидать азиатскую проститутку.
– У вас был безопасный секс?
– Да. Хотя по её инициативе – именно она заговорила о предохранении. – Прежде мы уже рассмотрели с ним несколько способов, как можно заговорить об использовании презервативов и увеличить шанс защищённого секса, однако в ответственный момент Джим всё позабыл. – Простите меня. – Он помассировал виски жёлтыми от сигарет пальцами.
– С вами всё хорошо?
– Голова заболела. Она часто болит.
– Продолжим беседу?
– Конечно. – Его брови нахмурились, а лицо исказилось в гримасе.
– Хотите, я дам вам парацетамол?
– Нет, всё пройдёт. – Джим помолчал немного, а потом добавил: – Простите, мне действительно очень стыдно перед вами. – Он пришёл в смятение. – Всё это время вы пытались помочь мне, а я не до конца был честен с вами. – Я посмотрел ему в глаза, и он выдержал мой взгляд. Я думал, что он, как обычно, отвернётся, но он продолжал смотреть на меня. Его зрачки были чуть расширены, и мне показалось, он сейчас сознается в пристрастии к наркотикам. – Мне совсем не хотелось водить вас за нос, но некоторые вещи… они непростые… о них сложно взять и рассказать… – Его прерывистая речь давала понять, что признание требует от него неимоверных усилий. Я слышал, как тикают часы на моём рабочем столе. Джим сменил позу, сделал вдох, задержал дыхание на несколько секунд, а затем произнёс: – Я хожу к проституткам, потому что одержим. Я одержим демоном.
– Понятно.
Я не хотел проявлять излишнюю реакцию и просто сделал пометку в блокноте. Когда я поднял взгляд, Джим всё ещё смотрел на меня. Я не знал, как ответить. Работая в больничных стационарах, я беседовал со множеством пациентов, заявлявших, что их поработил дьявол. У всех у них стоял диагноз «шизофрения», они были недееспособны и едва ли следили за собой. Такие пациенты часто встречаются. Джим же совершенно не походил ни на одного из них. Он здраво рассуждал, был чисто выбрит и в течение десяти лет исправно работал в разных местах. Если не считать его робость и склонность к туманным высказываниям, не было в нём ничего такого, что предвещало бы подобное жуткое откровение. Может, он просто решил пошутить? Но я тут же отбросил данную мысль.
Если я скажу что-то неуместное, то сеанс завершится и я, скорее всего, больше никогда не увижу Джима.
– Вы одержимы демоном. И именно он заставляет вас посещать проституток. – Я условно согласился с его взглядом на ситуацию, чем ослабил напряжение и вернул беседу в привычное русло. Мы снова были всего-навсего двумя мужчинами, которые сидели в кабинете и вели разговор.
Джим расслабился и расправил плечи.
– Да, так и есть…
– Хорошо, – сказал я. – Понятно.
И мы оба вздохнули свободней.
Демоны занимают особое место в истории психиатрии. Самая первая «теория», объяснявшая душевные болезни, подразумевала одержимость демоном, о чём свидетельствуют археологические находки: черепа времён каменного века, на которых видны маленькие отверстия. Предположительно, они остались после простейшей операции, в ходе которой просверливались костяные пластинки. Скорее всего, данная процедура должна была помочь выпустить злых духов.
Случаи демонической одержимости классифицируются по-разному, но базовое разделение строится на том, насколько одержимый осведомлён о действиях поселившегося в нём демона. В случае сомнамбулической одержимости демон полностью завладевает человеком и говорит от первого лица, а сам одержимый совершенно не помнит, что происходит. В случае люцидной одержимости у пострадавшего отсутствуют провалы в памяти, в то же время одержимый осведомлён о независимой воле, которая сидит у него внутри, и старается противостоять ей.
Случай Джима относился к люцидной одержимости.
Когда мне было пятнадцать лет, я просто умирал от желания увидеть фильм Уильяма Фридкина «Изгоняющий дьявола». В газетных статьях его описывали как жутчайший фильм за всю историю. Ясное дело, что ему поставили рейтинг 18+, и такому безусому подростку, как я, не на что было надеяться. Когда фильм показывали в нашем местном кинотеатре, я отправился туда с другом, который был выше меня ростом и выглядел почти как взрослый, и, пока он покупал билеты, я сумел прошмыгнуть мимо кассы. Полный безразличия билетёр махнул нам в сторону кинозала, и я уселся в кресло в предвкушении фильма. Всё, что писали в газетах, оказалось правдой. Фильм держал в напряжении, не отпуская. Один раз мне даже пришлось закрыть глаза. Я просто не мог смотреть на экран.
Как же мне было лечить Джима? Как изгнать его демона?
Шумел дождь, слышалось цоканье каблуков.
В подвале урологической клиники, на моём рабочем столе, горела лампа. Она обволакивала Джима и меня светом, а вокруг нас сгущалась темнота. Джим сидел на границе света и тьмы, что хорошо подчёркивало его лиминальность. Большинство врачей и медсестёр уже ушли домой, и здание почти что пустовало.
– Как долго вы одержимы? – спросил я.
– С тех пор как у меня случился срыв, – откликнулся Джим.
– Срыв, который был в школе?
– Да. Простите меня, я тогда сильно приуменьшил то, что случилось на самом деле. Всё было намного серьёзней, чем я вам рассказал. Наш врач даже подумывал отправить меня в больницу. Я не мог всё это вынести. Совершенно не мог. – Послышался шум автомобиля, пронёсшегося по луже. – Но дело было вовсе не в учёбе, не в том, как я упорно работал. Я не мог справиться, потому что жутко себя чувствовал: головные боли, усталость, странные ощущения.
– Вы можете вспомнить конкретный момент, когда стали одержимы?
– Да, хотя до этого была своего рода предыстория. – Я попросил Джима рассказать подробней. – Головные боли появились в начале лета, затем я стал плохо видеть: всё плыло перед глазами, потом появилась тошнота. Я пошёл к врачу, и он сказал, что, возможно, у меня начались мигрени. Он выписал таблетки, я их принимал, но они не помогли. Боли только усилились. Я постоянно чувствовал себя уставшим, с трудом поднимался по утрам. Мама думала, что я просто ленюсь, но я в самом деле чувствовал сильнейшую усталость. – Он замолчал, коснулся краешка моего стола и уставился на свои пальцы. Каждый его ноготь был аккуратно подпилен. Не поднимая глаз, Джим добавил: – И ещё я видел сны, чудовищные сны.
– О чём?
Он вышел из задумчивого состояния, посмотрел на меня и сказал:
– Мне снились эротические сны, но в них не было ничего приятного. Они были отвратительные. – Мне подумалось, что Джиму не хочется обсуждать свои сны, содержание которых – даже спустя десять лет – пугало его, и мой интерес может быть истолкован как назойливость. Джим убрал пальцы со стола и положил руки себе на колени. – Я знал, что что-то не так. То есть совершенно не так, будто со мной происходит что-то… противоестественное. Я чувствовал, будто что-то пытается управлять мной и копается у меня в голове. Все эти сны – эти кошмарные сны, – они словно принадлежали кому-то другому.
– Вы плохо себя чувствовали… и вас мучали кошмары. Даже если они были очень яркими, почему вы решили, что объяснение лежит в области сверхъестественного?
– Моя мама по воскресеньям обычно ходила в церковь, иногда и папа с ней ходил. Но мы никогда не были сильно верующими, не молились все вместе; у нас даже Библии не было. В детстве я часто ходил в церковь, но когда подрос, то стал всё реже туда заглядывать. Мама относилась ко всему этому спокойно и никогда не заставляла меня посещать церковные службы. – Джим оттянул горловину футболки, как в жаркий летний день, когда хочется прохлады. – Я уже долго не бывал там – много месяцев, – и вот однажды в воскресенье, уж не помню почему, я решил туда пойти. Но запах свечей был настолько невыносим, что мне стало дурно. Мне казалось, что меня вырвет. Я не мог там оставаться – чувствовал, будто неведомая сила тянет меня оттуда прочь.
– Представляю, как было страшно.
– Да… да, очень страшно. – В глазах Джима читалась благодарность. Его переживания наконец-то серьёзно выслушали – выслушали и поняли.
Каково человеку жить в мире, где обитают демоны и каждое утро приходится в ужасе просыпаться от тошнотворных снов?
– Вы говорили, что можете припомнить конкретный момент…
– Как-то раз друг позвал меня выпить. Он сдал на права и теперь катался на отцовской машине. Мы поехали в паб у известковых холмов – тихое местечко с садиком и прекрасными пейзажами. Погода начала хмуриться, и вскоре разразилась жуткая гроза. Гром, молнии – настоящий потоп. Я хоть и сразу вбежал внутрь, но всё равно промок до нитки. Вернулся домой я где-то в десять или половину одиннадцатого, не позже. Гроза уже утихла, но на улице всё ещё шёл дождь. Я открыл окно и лёг спать. Я почти уже заснул, как вдруг ощутил, что в комнате кто-то есть. Я не мог пошевелиться, как будто был парализован. Вот тогда я и ощутил, как затылок пронзило острой болью. – Джим завёл руку за спину и помассировал заднюю часть головы. – Вот здесь. В основании черепа, где будто бы изгиб кости. Ощущение было такое, будто что-то проникает внутрь. Это и есть тот самый момент. Вот тогда, я думаю, всё и случилось. – Его глаза блеснули, когда он наклонился чуть вперёд. – Кошмары в ту ночь были хуже, чем все предыдущие. Когда я проснулся, голова была тяжёлой и раскалывалась. К полудню я смог кое-как выбраться из кровати, но чувствовал себя так, будто у меня грипп или что-то подобное. Я пошёл чистить зубы, а когда взглянул в зеркало, то не узнал себя – я изменился.
– Что изменилось?
– Форма лица.
– Кто-нибудь ещё заметил перемену?
– Нет. Она была небольшой, лицо просто стало длиннее. – Джим немного помолчал. – Когда мама пришла с работы, она тут же вызвала врача. Тот был очень обеспокоен и следующие несколько недель приходил ко мне несколько раз. Он сказал, что я истощён, что мне нужно отдыхать и что, может, меня отправят восстанавливаться в больницу. Но в больницу меня так и не положили. Он прописал мне новое лекарство, и мне стало получше. Но мне не хотелось возвращаться в школу. Не хотелось снова писать сочинения и зубрить разные даты – я чувствовал, что ещё не готов, поэтому я пошёл работать в магазин, раскладывать товары на полках.
– Можете вспомнить, что прописал вам врач?
– Похоже, какой-то антидепрессант.
– У вас была депрессия?
– Может быть… не знаю.
– Вы рассказывали врачу о случае в церкви? О том, что ощутили чьё-то присутствие у себя в комнате? О кошмарах?
– Нет, – замотал головой Джим. – Нет. Я никому об этом не рассказывал.
– Как вы себя чувствуете теперь, рассказав всё мне?
– Непросто было рассказать. Но я чувствую… – В его голосе прозвучало удивление. – Я чувствую себя неплохо.
Я отложил ручку и закрыл папку со случаем Джима.
– Почему вы не искали помощи в церкви?
– Я искал помощи у Бога. Я не раз молился в церквях. Но всегда чувствовал себя очень плохо. Я теперь без тревоги даже взглянуть на церковь не могу.
– А священники? Почему вы не поговорили с кем-нибудь из них?
– Мне было неудобно. Священники в церкви, куда ходила моя мама, были не очень-то задушевными собеседниками. Один был совсем старичок, едва ходил, а второй постоянно раздражался. Прихожане часто судачили о нём.
Я взглянул на часы. Сеанс продлился более часа. Я сделал заключительные ремарки и назначил Джиму время следующей нашей встречи. «Хорошо, не буду падать духом, – сказал он. – Спасибо вам». Уходя, он немного замялся в дверях. Из коридора ударил яркий свет, и Джим превратился в расплывчатый силуэт на сияющем фоне. Он поднял руку, прощаясь со мной, и я ответил тем же жестом. Затем я слушал, как удаляются его шаги. Дождь прекратился, но я всё ещё слышал звон капель. Какое-то время я смотрел на пустое кресло Джима.
Жутковато вот так сидеть рядом с одержимым человеком, наблюдать за ним, задавать вопросы – и чувствовать, как внутри ворочается иррациональный страх. Я положил папку с делом Джима в шкаф и снял с вешалки пальто.
– Он разговаривает с вами?
– Голосов я не слышу…
– Тогда как он говорит вам, что делать?
– Всё работает не так. Он не говорит, что мне нужно сделать.
– Тогда как он заставляет вас идти к проституткам?
– Когда я прохожу мимо телефонных будок, именно я принимаю решение взглянуть на визитки; именно я разглядываю фото; именно меня привлекает и возбуждает та или иная женщина.
Ответ Джима озадачил меня.
– Но демон заставляет вас звонить им? – предположил я.
– Нет, – продолжал Джим. – Он притупляет мой разум, и я перестаю понимать, что правильно, а что нет.
– Почему он не разговаривает с вами?
– Думаю, он просто не может. Он не настолько сильный.
– Если сила его невелика, то почему вы не можете противостоять его влиянию?
– Он не знает усталости. Он донимает меня до тех пор, пока я не сдамся. Иногда я решаю, что не буду звонить, но постепенно моё твёрдое намерение ослабевает. Я начинаю думать что-то вроде: «Ну кому от этого плохо? Ещё разочек, и больше не буду».
– А он влияет на какие-то другие ваши поступки?
– Нет. Его влияние строго ограничено: проститутки, и всё.
– Он никогда не подталкивал вас к насилию?
– Нет.
– Когда вы были у проституток, вам никогда не хотелось проявить жестокость? Может, были какие-то такие мысли?
– Нет.
– Вы уверены?
– Насилие мне противно, особенно сексуальное.
– А мог бы демон заполнить вашу голову мыслями о насилии?
– Нет, так это не работает. Он вмешивается только в мои моральные суждения. Если бы мне нравилось насилие, ну, так же, как мне нравится близость с женщинами, тогда он начал бы путать мои мысли и я потерял бы представление о том, что правильно, а что неправильно, и стал бы проявлять насилие.
Понимание Джима о том, как демон влияет на его поведение, было поразительно чётким как с нейробиологической, так и с психоаналитической точек зрения. Примитивные порывы находят своё выражение, когда тормозящие механизмы, расположенные в лобной доле головного мозга, не справляются со своей работой. Говоря языком психоаналитики, такое случается при неразвитом и снисходительном сверх-Я.
– А вы знаете, как выглядит тот демон? – спросил я.
– Иногда во сне я вижу какое-то лицо. Вполне возможно, это он.
– Какое лицо?
– Ну как сказать. – Джим приставил указательные пальцы к голове, изобразив рога. Его вид походил на забавную детскую карикатуру, однако выражение на лице было таким серьёзным, что я ощутил укол страха. Я снова задал себе вопрос: каково приходится человеку, ощущающему в себе такое сильное насильственное присутствие? Я стал записывать основные моменты нашей беседы, как вдруг Джим сказал: – Я знаю, как его зовут.
Я остановился и задал очевидный вопрос:
– Как вам удалось узнать, если он не разговаривает с вами напрямую?
Джим рассказал, что вырезал из журнала буквы и разложил кругом на столе в алфавитном порядке. Затем он положил на стол осколок бокала и придерживал его пальцем, после чего приказал демону раскрыть свою сущность. Через несколько минут осколок задвигался и стал перемещаться от одной буквы к другой.
– Азгорот, – произнёс Джим.
– Азгорот, – откликнулся я.
Средневековые оккультисты уделяли большое внимание демонической иерархии. Они полагали, что ад, подобно городу или стране, имеет своё руководство: принцев, послов, мажордомов и чиновников. Позже, подробно изучив различные мистические труды, я нашёл Астарота, хранителя адской казны; Астерету (также известную как Астарта); Азазеля, знаменосца адского войска. Мне попался даже демонический князь Асмодей, подстрекатель к блуду и разврату. Но никакого Азгорота мне найти не удалось.
Во время обеда я часто прогуливался по галерее Тейт. Больше всего мне нравится зал художников-прерафаэлитов, там меня очаровала картина Данте Габриэля Россетти «Прозерпина», изображавшая царицу ада. На изысканном портрете – рыжеволосая женщина на фоне стены, освещенной светом, падающим из верхнего мира. Лицо у неё не миловидное, а строгое, с острыми чертами: длинным носом, чувственными красными губами и острым подбородком. Она стоит боком, и её туника, свободно спадающая с плеч, оголяет верхнюю часть крепкой спины. В руке царица держит надрезанный гранат, внутри которого видны сочные мягкие зёрна, а сам надрез напоминает женские гениталии. Не нужно слишком уж глубоко спускаться в подземный мир, чтобы столкнуться с эротикой. Подземное царство и бессознательное Фрейда – по сути, одно и то же.
Однажды, возвращаясь в клинику, я опять встретился в кафе со своей коллегой. Она спросила меня про Джима. Я вкратце рассказал ей суть дела.
– Вот как, – откликнулась она. – И что собираешься с ним делать?
– Пока толком не знаю, – ответил я.
Она доела обед и вытерла губы салфеткой.
– Похоже, ты не очень спешишь с решением, – заметила она.
– Верно подобранная стратегия – наше всё…
– Понятно, – сказал она, нахмурившись. – Давай-ка повторю, чтоб ничего не перепутать. Ты работаешь с пациентом, который постоянно ходит к проституткам и считает, что у него в голове засел демон, и полагаешь, что у него нет проблем.
– Он мне нравится…
– А это тут при чём?
– Я думаю, он безвреден.
Коллега приподняла брови.
– А, ну раз ты веришь ему, тогда всё отлично…
Я ничего не ответил, и тогда она добавила:
– Тебе бы следовало задуматься о подходящих лекарствах.
– Не уверен, что они ему нужны.
– Он думает, что у него в голове демон, а ты не уверен, нужны ли ему лекарства?
– Я психотерапевт. Я привык работать с гипотетическими конструктами.
– Да, но что, если этот гипотетический конструкт прикажет ему задушить следующую проститутку?
– Джим не слышит голосов. Всё работает иначе.
Её тонкие ухоженные брови подскочили ещё выше.
– А что, если ты ошибаешься?
Как-то раз, собираясь выйти из больницы, я обнаружил, что дверь заперта. Она запиралась на электрический замок, и я попросил вахтёра выпустить меня. Однако в ответ он указал мне на вестибюль, где стояла бледная тощая девушка с длинными грязными волосами. Она была наркоманкой. Дело было вечером, я очень устал за день и хотел скорее вернуться домой.
– Пожалуйста, откройте, – попросил я.
– Нет, – ответил вахтёр. – Не могу. Она тут же выскочит на улицу. А ей запрещено покидать здание.
Я взглянул на наркоманку, затем на дверь. Я был абсолютно уверен, что успею выйти прежде, чем она сможет добраться до выхода – даже уйма времени в запасе останется.
– Пожалуйста. Откройте дверь.
Хоть я и сказал «пожалуйста», мой тон был далёк от любезного.
– Ага, открой ему дверь, – отозвалась девушка. – Я никуда не денусь. Просто постою тут…
Вахтёр выглядел встревоженным.
– Вы возьмёте на себя ответственность? – спросил он.
– Да, – ответил я. – Беру всю ответственность на себя.
Я схватился за ручку, щёлкнул замок, и, к моему величайшему изумлению, я обнаружил, что рядом со мной стоит та самая наркоманка. Ощущение было такое, будто она телепортировалась ко мне. Чтобы не дать ей сбежать, я прижал дверь рукой. В ответ она впилась зубами в тыльную часть моей ладони. Пытаясь одной рукой закрыть дверь, а второй сдержать напор девушки, я совершенно не мог пошевелиться. Я бессильно смотрел, как она кусает и жуёт мою руку, пока на помощь не подоспела бригада санитаров и не оттащила её. Следы от укусов не заживали почти целый год, постоянно напоминая о моей глупости.
– Что, если ты ошибаешься? – повторила моя коллега.
Во второй половине XIX века в парижской больнице Сальпетриер лечили огромное количество одержимых демонами пациентов. Такой подъём инфернальной активности объяснялся возросшим интересом людей к спиритизму и сверхъестественным силам. Любопытно, что расцвет спиритизма связан не с потусторонним вмешательством, а с технологическим прорывом. Медиумы начали получать сообщения от мёртвых, когда телеграф доказал, что люди могут общаться друг с другом даже на очень большом расстоянии. Несколько лет спустя телефоны стали передавать голоса, а радио прибавило уверенности в том, что и духи вполне себе могут общаться со смертными сходным образом.
Для скептически настроенных умов спиритические сеансы являлись не доказательством загробной жизни, а скорее источником для размышлений о том, что происходит в человеческом мозгу. Медиумы связывались с духами-проводниками, говорили на незнакомых языках и исписывали кипы листов под диктовку потусторонних сил. Предполагалось – по большей части неврологами, – что подобное явление можно наблюдать при разделении разума, когда каждая его часть обретает независимость. Они увидели у медиумов и людей с расщеплением личности схожие черты. Возможно, духи-проводники и демоны были не чем иным, как бессознательными воспоминаниями, которые объединились в своего рода отдельную личность? Здесь можно провести примечательную современную параллель: точно так же взрослеет и становится автономным самоорганизующийся искусственный интеллект. В 2016 году компания «Майкрософт» запустила чат-бота, считавшего себя девочкой-подростком, и за сутки эта «девочка» превратилась в одержимого сексом конспиролога, влюблённого в Гитлера. Пришлось её удалить.
Интересный случай демонической одержимости был описан французским психологом-эрудитом Пьером Жане, выдающимся человеком, который, как ни печально, остался в истории науки одной из самых непримечательных и обделённых вниманием личностей. Он начал изучать медицину в 1889 году, работал в больнице Сальпетриер и изобрёл способ лечения, который назвал психологическим анализом. Этот способ состоял в том, чтобы извлекать воспоминания из той части разума, которую Жане называл подсознанием. Основные принципы его подхода точь-в-точь напоминают принципы Фрейда и Брейера. Но если Фрейда и Брейера впоследствии окрестили отцами психотерапии, то о Жане едва ли помнят за пределами Франции.
В конце 1890 года в больницу Сальпетриер был направлен тридцатитрёхлетний Ахиллес, одержимый демоном. Он избивал себя, изрекал богохульства и время от времени говорил от имени дьявола. Шесть месяцев назад он вернулся из деловой поездки совершенно другим человеком. Он перестал разговаривать с женой, постоянно ходил угрюмый и задумчивый. Доктора не могли объяснить, что с ним. Вскоре поведение Ахиллеса резко ухудшилось и стало просто чудовищным: он хохотал два часа кряду, видел перед собой просторы ада, дьявола и демонов, а затем связал себе ноги и бросился в фонтан. Когда его вытащили, он объяснил, что хотел таким образом проверить, одержим он или нет.
В то время Жане лечил пациентов с помощью гипноза. Однако Ахиллес не желал, чтобы его гипнотизировали, и оставался неумолим. К счастью, Жане был находчивым психотерапевтом и понял, что можно добраться до подсознания Ахиллеса с помощью автоматического написания. Он дал Ахиллесу карандаш и стал нашёптывать вопросы. Как только Ахиллес начал писать ответы, Жане спросил: «Кто ты?» Ахиллес написал: «Дьявол». Тогда Жане попросил доказательств: пусть дьявол продемонстрирует свою силу и загипнотизирует Ахиллеса против его воли. «Дьявол» исполнил задание, чем обеспечил Жане доступ к честным и прямым ответам пациента.
Признание – дело далеко не всегда лёгкое. Противоречивые чувства могут вынудить к тому, чтобы откровение было выражено не прямо, а окольными путями. Терапия Жане предоставила Ахиллесу такой окольный путь, чтобы он смог выговориться. Во время деловой поездки Ахиллес изменил своей жене. Жане сделал вывод: «Болезнь нашего пациента берёт своё начало не в мыслях о демоне. Данная мысль вторична и являет собой интерпретацию, облачённую в суеверные представления. Истинный корень болезни – угрызения совести». Уверяя Ахиллеса в том, что жена непременно простит его, Жане смог освободить его от чувства вины и тревоги, которые лежали в основе Ахиллесова заболевания. Наверно, лучше всего представить метод лечения Жане в виде некоей сложной психодрамы, включающей в себя манипуляцию ожиданиями. Они должны были изжить себя прежде, чем Ахиллес захотел бы (или смог бы) открыть правду.
Ахиллес не мог вынести ответственности за то, что предал жену. Чтобы уменьшить внутреннее беспокойство, он отделил часть себя – часть, ответственную за измену, – отрёкся от неё и запрятал в глубины разума. В разговорном языке содержится множество выражений, которые показывают общую склонность людей к перекладыванию ответственности с себя на некие безликие, абстрактные сущности: «Не знаю, что на меня нашло» или «Я был сам не свой». Совершенно неприемлемое поведение приписывается сверхъестественным силам: «В меня будто бес вселился».
Сразу после того, как Ахиллес изменил жене, его начали одолевать сны о дьяволе. Возможно, эти сны навели Ахиллеса на мысль, что его поведение объясняется происками сатаны, и поэтому после того, как он отсёк от себя часть, повинную в измене, он приписал ей демонические черты. Такая перемена становится ещё более понятной, если обратиться к детству Ахиллеса. Он вырос в очень набожной семье. К примеру, его отец рассказывал, как однажды повстречал под деревом дьявола. Ахиллес с детства впитал в себя религиозные взгляды. Когда же он повзрослел, то окружающий мир и все происходящие события виделись ему и толковались исключительно с христианской точки зрения.
Подобно Ахиллесу, переживавшему из-за измены, страдал и Джим, ходивший к проституткам. Его демон служил тем же целям: как можно обвинять человека в бесчестных поступках, если им руководит демон?
Всё же я позвонил моей коллеге.
– Я тут раздумывал и решил, что, наверно, ты права. Не могла бы ты побеседовать с моим пациентом, чтобы назначить нужные лекарства?
Моё нежелание привлекать психиатра было несостоятельным, возможно, даже непрофессиональным. Вполне могло оказаться так, что Джим выпьет таблетку и исцелится. А я останусь не у дел, и меня постигнет разочарование. Мне не хотелось так просто расставаться с этим случаем.
Я понял, что что-то идёт не так, едва Джим переступил порог кабинета. Он грузно опустился в кресло, а когда я начал задавать ему вопросы, стал отвечать на них медленно, бессвязно и глотая слова. Он был небрит, одежда надета кое-как. Чтобы добиться ответа, мне приходилось повторять вопрос по нескольку раз. Глаза Джима были полуприкрыты, и ему с большим трудом удавалось держать их хоть сколько-то открытыми. Время от времени мне приходилось тянуться к нему и встряхивать, чтобы вернуть к реальности.
У Джима была чудовищная реакция на антипсихотическое средство рисперидон.
– Джим… вы слышите меня?
Его голова качнулась вбок. Левый глаз закрылся, но правый продолжал глядеть.
– Да…
– Больше не принимайте лекарство, хорошо?
– Лекарство…
– Да. Рисперидон. Вам оно не помогает.
– Да, наверно, так. Я чувствую себя измотанным.
– Думаю, вам не стоит сегодня ходить на работу. Я позвоню в вашу управляющую компанию. Скажу, что вы себя плохо чувствуете. Хорошо?
– Ага, хорошо.
– У вас есть их телефон?
– Где-то должен быть.
Он предпринял попытку отыскать свой ежедневник, но внезапно наклонился вперёд и обхватил голову руками.
Никогда ещё я не видел, чтобы пациент так плохо переносил лекарство. Нехорошо и даже непростительно так говорить, но, должен признаться, я был рад.
Джим страдал от бредового расстройства; однако его расстройство не подходило ни под один из типов (как, например, расстройства эротоманического и ревнивого типов). Если наваждение не вписывается ни в одну из категорий (а в DSM-V их несколько), диагноз «бредовое расстройство» тем не менее можно поставить: к нему просто добавляют всеобъемлющую приписку «неопределённого типа».
Бредовые представления, связанные с любовью и изменой, недалеки от реалий нашего мира: люди в самом деле влюбляются и в самом деле изменяют друг другу. Что касается одержимости демоном, данное явление вряд ли можно назвать заурядным опытом. Поэтому наваждение, связанное с демонической одержимостью, намного сложнее объяснить. Однако чем больше я размышлял об истории Джима, тем больше мне казалось, что его бредовое представление носит закономерный характер.
У Джима начались головные боли, и он решил, что стал жертвой своего рода психического нападения. Так как мысль была случайной, она быстро бы забылась, если бы за ней не последовали ночные кошмары. Мигрень порождает кошмары, но Джим не знал об этом и начал думать об одержимости демоном. Он был подростком, и его тело бурлило от тестостерона, поэтому ничего удивительного, что он видел яркие эротические сны. Но, будучи чутким молодым человеком, он воспринял эти прежде не случавшиеся видения, полные извращений, как назойливые и чужеродные. Поэтому каждое утро он инстинктивно выискивал след демона.
Рассказ Джима о том, как демон проник к нему в голову, звучит необычно: присутствие в комнате, паралич, резкая боль в основании черепа и ещё более жуткие сны. Однако подобного рода опыт вовсе не уникален, и, подобно кошмарам, он связан с мигренями. Сонный паралич обычно случается во время переходных фаз сна, когда человек засыпает или просыпается. Парализованный человек пребывает в сознании, порой с открытыми глазами, но тело его не слушается. Он может испытывать трудности с дыханием, острое беспокойство и переживать галлюцинации (которые могут быть осязаемыми и болезненными). Самый распространённый симптом, сопутствующий сонному параличу, – инородное присутствие: ощущение, что в комнате кто-то или что-то есть.
Чёткие и однозначные причины, по которым возникает сонный паралич, неизвестны, но одним из факторов является стресс. Джим, вне сомнений, испытывал сильнейший стресс, когда у него начались проблемы. От него ждали успехов в учёбе, поэтому чем ближе подходил день экзаменов, тем большее напряжение он испытывал.
Инкубы, демоны, совокупляющиеся с людьми, вероятней всего, возникли в фантазиях людей, переживших сонный паралич. Их можно встретить в мифах и сказаниях, а также в готическом искусстве и художественной литературе. Мрачная и зачаровывающая эротическая картина Генри Фюзели «Ночной кошмар» изображает спящую женщину, над которой собирается надругаться страшное существо, сидящее у неё на животе. Картина стала излюбленной иллюстрацией журнальных редакторов, добавляющих её к статьям по сонному параличу.
Пока мы спим, большинство наших мышц парализованы. Так и должно быть. Похоже, сонный паралич случается, когда мы уже начинаем видеть сны, но ещё полностью не заснули. Тогда мы находимся на едва уловимой границе сознания, где-то между сном и бодрствованием. Мы не можем пошевелиться и начинаем бороться, чтобы понять, что с нами происходит.
Встав на следующий день после пьянки очень поздно, Джим истолковал все признаки в сторону демонической одержимости, даже усталость и те симптомы, которые можно отнести к лёгкой вирусной инфекции. Он проявил то, что когнитивные психологи называют когнитивным искажением – склонность выискивать, интерпретировать и отдавать предпочтение такой информации, которая согласуется с уже существующими предположениями или взглядами. Все мы так делаем. Большинство людей будет читать газеты, в которых поддерживаются те политические взгляды, с которыми они уже согласны, хотя куда логичнее было бы прочесть доводы оппозиции, чтобы иметь более широкое представление и испытать уже имеющуюся точку зрения. Когнитивное искажение неизбежно приводит к укреплению веры в то, во что мы и так уже верим.
Джим говорил, что, когда взглянул в зеркало, форма его лица изменилась. Тревога связана с гипервентиляцией лёгких, которая может привести к нарушению восприятия. Лицо Джима в самом деле выглядело другим. А когда он вошёл с матерью в церковь, то из-за тревоги почувствовал себя дурно.
Хотя самые первые головные боли Джима были мигреневые, я склонялся к мысли, что его последующие боли были вызваны тревогой. Джим верил, что его голова болит из-за одержимости демоном. Он беспокоился из-за этого и излишне прислушивался к ощущениям в голове. Напряжение головных мышц, расширение кровеносных сосудов в мозгу (из-за гипервентиляции) или то и другое вместе взятые могут породить боль. Постоянные головные боли укрепили веру Джима в то, что внутри его черепа поселился демон. Может, Джима и поглотило наваждение, но это наваждение имело под собой материальную основу: нарушение восприятия, тошнота и головные боли.
Как только Джим свыкся с мыслью, что он одержим, демон в его голове стал служить иной задаче. Джим мог обвинить демона в том, что тот заставляет его ходить к проституткам, то есть заниматься тем, что шло вразрез с его базовыми ценностями.
Шаг за шагом, по одной ошибочной атрибуции за другой, Джим создал демона. Но каждый такой шаг сам по себе не являлся какой-то исключительной аномалией, и страшные переживания Джима из-за того, что он одержим, мало чем отличались от опыта, сравнимого с обычным нарушением сна. Философ-стоик Эпиктет писал: «Человек боится не того, что происходит, а собственного взгляда на происходящее». Если вкратце, такой и была ситуация Джима.
Как я собирался подступиться к ней?
Один из классических справочников психиатрии – «Редкие психиатрические синдромы» Дэвида Инока и Хадриана Болла – содержит следующую фразу, касающуюся одержимости демоном: «Существование демонов не доказано наукой, равно как и не опровергнуто». Психотерапевт, желающий повлиять на глубоко укоренившееся убеждение, должен подходить к поставленной задаче со всей деликатностью и уважением.
– Вы когда-нибудь думали, что причина ваших симптомов в чём-то другом?
– Ну, – протянул Джим, – конечно же, мне приходило в голову, что, может, я просто… болен.
– И…
– Я знаю, что говорю такие вещи, которые кому угодно покажутся безумными. – Он слегка мне улыбнулся. – Но у меня нет такого ощущения, что я сошёл с ума.
– Мне кажется, есть два возможных объяснения. Первое: вы одержимы демоном. Второе: ваши проблемы связаны, скажем так, с психологическими аспектами. Вы всегда выступали в поддержку первой версии и, насколько знаю, вполне можете оказаться правы.
– Правда? – удивился Джим. – Вы в самом деле считаете, что такое возможно?
– Да.
На лице Джима читался неприкрытый страх.
– Вы думаете, что я одержим?
Я пожал плечами.
– Я не знаю всего на свете и не могу с полной уверенностью утверждать, что возможно, а что нет. Конечно же, я склоняюсь в сторону второй версии – что проблема психологическая, – но всё же не стал бы так скоро отбрасывать другие возможности. Не стоит принимать тот или иной вариант, не проведя несколько экспериментов.
– Экспериментов? – уточнил Джим с любопытством, но в то же время в его голосе слышалось и сомнение. – Какие эксперименты можно проводить в подобных случаях?
– Смотрите, – начал я объяснять, – возьмём, к примеру, ваши головные боли. Вы полагаете, что голова болит из-за демона, засевшего в ней. Но на самом деле голова может болеть из-за чего-то другого, по какой-нибудь тривиальной причине. Из-за чего обычно болит голова?
– Точно и не знаю.
– А вы предположите.
– Из-за напряжения, стресса…
– Всё верно, из-за стресса. И если голова у вас болит из-за стресса, то, когда вы расслабитесь, что случится?
– Боль уйдёт.
– И что это будет означать?
Он уклонился от заключительного вывода и произнёс:
– Но я ведь иногда расслабляюсь, но разницы никакой.
– Вы думаете, что расслабляетесь, но, возможно, ваше тело остаётся напряжённым.
Я выдвинул ящик стола и вынул устройство с биообратной связью: белый пластиковый цилиндр со скруглёнными углами и двумя металлическими полосками вокруг. Увы, внешний вид пластикового устройства вызывал скорее опаску и возбуждение, нежели расслабление.
– Что это такое? – спросил Джим, беспокойно поёрзав в кресле.
Я провёл большим пальцем по колёсику-переключателю, и устройство начало издавать чуть слышное гудение.
– Оно измеряет активность потовых желез. Когда вы переживаете, то начинаете потеть – пусть даже совсем немного, – и тогда высота звука повышается. Когда же вы расслаблены, высота звука падает. Это устройство с биообратной связью. Как вы сейчас себя чувствуете?
– Хорошо.
– Не волнуетесь?
– Нет, почти нет.
Я вручил устройство Джиму.
– Держите его расслабленной рукой, и всё.
Звук тут же пошёл на повышение.
– Ой… мне казалось, я не так сильно волнуюсь, – произнёс Джим.
– Вовсе не обязательно, что вы волнуетесь – вы сейчас в новой для вас ситуации, а новизна всегда заставляет немножко попереживать. Устройство очень чувствительно. Давайте просто подождём пару минут и посмотрим, как оно себя поведёт. – Но звук продолжал нарастать. – Хорошо, попробуйте закрыть глаза и ни о чём не думать. Сосредоточьтесь на своём дыхании. Обращайте внимание, как при вдохе ваш живот слегка надувается, а при выдохе – наоборот, сдувается. Постарайтесь дышать не грудью, а животом.
Джим выполнил всё, что я сказал, и звук устройства пошёл на убыль.
– Хорошо, – откликнулся я. – У вас замечательно получается.
Мы попробовали несколько расслабляющих упражнений: дыхание диафрагмой, простые способы медитации и управляемое воображение (когда пациенту описывают умиротворяющие образы). Упражнения помогли, и звук продолжал утихать.
– Как только у вас начинает болеть голова, – продолжил я, – используйте это устройство. Тогда мы точно сможем сказать, что во время отдыха ваше тело расслаблено. А после релаксации, прошу, делайте заметки, как расслабление сказалось на головных болях. – Джим провёл пальцем по колёсику, и звук умолк. – Хорошо?
– Хорошо, – кивнул он в ответ.
Основной проблемой Джима было наваждение, которое укрепилось после пугающего опыта сонного паралича и последующей неверной интерпретации симптомов, которые относились к тревоге и стрессу. Если бы Джим перестал верить в Азгорота, ему не на кого было бы перелагать ответственность за свою слабую волю и пришлось бы взять ответственность за свои действия на себя. Тогда бы он повзрослел и стал зрелым человеком. Я ожидал, что если лечение окажется успешным, то изменятся личность Джима и его сексуальное поведение. Он перестал бы считать себя чудаком-отщепенцем и смог бы наслаждаться более качественной жизнью. Встретил бы женщину, влюбился и завязал бы серьёзные отношения. Однажды он смог бы стать чутким, заботливым мужем и отцом. Но всё это могло произойти, только если бы рассеялось его наваждение.
Я не знал покоя, с нетерпением ожидая следующей встречи с Джимом. Я мерил шагами крохотный кабинет и каждый раз, когда поднимал взгляд к зарешёченному окну, чувствовал себя как в клетке. От результатов эксперимента с биообратной связью зависело очень многое. Хорошее начало придаст уверенности в последующей работе.
Войдя в кабинет, Джим пожал мою руку и извинился за то, что опоздал на две минуты: «Прошу прощения. Всё эти автобусы…» Одет он был в джинсы, куртку, клетчатую рубашку и ботинки песочного цвета. Не было никаких внешних признаков перемены. Я напомнил ему о том, что мы обсуждали не прошлом сеансе, а затем сказал:
– Итак, как успехи с биообратной связью?
– Каждый раз, когда у меня болела голова, я расслаблялся до тех пор, пока звук устройства не стихал, – и боли мучали меня уже не так сильно.
– А вам удавалось совсем избавиться от боли?
– Да… два раза.
– И к каким выводам вы пришли?
Джим вздохнул.
– Думаю, может быть, я и в самом деле ошибался… – Я видел, что признание даётся ему с трудом, с неохотой. – По крайней мере, относительно головных болей.
– О демонах и их влиянии написано множество книг. Думаете, в какой-нибудь из них упоминается биообратная связь как средство борьбы с ними?
– Скорее всего, нет…
– В то же время существует огромное количество научных статей, говорящих о том, как хорошо релаксация влияет на избавление от напряжённых головных болей.
Джим молчал. Затем из горла его вырвался вздох согласия. Перспектива освободиться от демона – возможность, которую он не желал признать, боясь разочарования, – внезапно показалась ему правдоподобной. Луч света пронзил его внутреннюю тьму, и Джим издал необычный звук, походивший на смешок. Вряд ли за последние годы ему доводилось испытывать радость.
– А мы можем ещё что-нибудь сделать? – спросил он. – Ещё какие-нибудь эксперименты?
– Да, – ответил я, – если пожелаете.
На последующих сеансах я принялся за детальный и вместе с тем деликатный анализ. Мы собирали информацию, оценивали те или иные доводы и в итоге делали выводы. Я ни разу не отверг или хоть как-то обесценил веру Джима в одержимость демоном. Я просто-напросто просил Джима рассмотреть альтернативы.
Я показал ему нарисованную мной схему – диаграмму, состоящую по большей части из зловещих кругов, которые демонстрировали, как физические симптомы Джима и его неверное истолкование поддерживают и укрепляют его веру в наваждение, лежащую в их основе.
– То есть что-то всё-таки было реальным, а не всё только в моей голове?
– Да. Вы ничего не выдумывали. Проблема в интерпретации.
Как говорят, дьявол прячется в деталях.
В последующие два месяца Джим всё меньше и меньше верил в существование Азгорота и прекратил ходить к проституткам. Я хотел убедиться, что все наши достижения прочно закреплены, к тому же у меня до сих пор оставалось немало вопросов: почему Джиму вообще пришла мысль о демонической одержимости? Была ли его семья куда более набожной, чем он полагал? Был ли он очередным Ахиллесом? И почему он оказался настолько не готов принять ответственность за свои сексуальные прегрешения? Как и бывает чаще всего с пациентами в психотерапии, мне так и не довелось получить ответы на все эти вопросы и довести лечение до однозначно благополучного конца. Джим отказался от двух последних сеансов и оставил сообщение, что теперь чувствует себя намного лучше. Больше мы не общались.
Я знаю, что Джим больше не приходил в нашу урологическую клинику, и знаю, что также не посещал он и другие местные больницы. Думаю, с большой долей вероятности можно утверждать, что за небольшой срок он нашёл в себе силы противостоять соблазну телефонных будок и лежащих внутри визиток. Но что случилось с Джимом дальше, я не знаю. Практика показывает, что при имевшихся ранее проблемах с душевным здоровьем частота рецидивов относительно высока.
Надеюсь, мне удалось изгнать демона. Очень хочется верить, что Джим теперь счастлив и у него есть жена, что он не лежит где-то в грязной трущобной комнатушке рядом с проституткой, погружённый в демонические кошмары.
Но я могу лишь надеяться.
Когда Фрейд учился в парижской больнице Сальпетриер, в свободное время он очень любил посещать переходной мост, соединяющий две башни собора Парижской Богоматери. Ему настолько нравилось бывать там, что он поднимался туда всякий раз, когда у него было свободное время. Этот переходной мост также называют Галереей химер, которая известна на весь мир своими горгульями. Хоть химеры и выглядят как средневековые изваяния, на самом деле они появились здесь лишь в XIX веке. Их поместили сюда во время реконструкции собора, которой занимались архитектор Эжен-Эммануэль Виолле-ле-Дюк и его напарник Жан-Батист Лассю. Собор Парижской Богоматери с давних пор ассоциируется с демонами. В XVIII веке под капеллой был обнаружен языческий алтарь с высеченным на нём рогатым божеством, а тимпан северных ворот изображает епископа, заключающего сделку с дьяволом.
На балюстраде перехода сидят пятьдесят четыре горгульи, и у каждой есть собственное имя. Самая известная из всех – задумчивый крылатый демон, известный как Вампир. Другой зовётся Пожирателем. Как и все великие произведения искусства, горгульи обманчивы. Несмотря на свой внешний вид, они очень «современные» в том смысле, что их дизайн отражает научное мышление тех времён. К примеру, у Вампира на затылке есть явная шишка. Тут скрыта отсылка к френологии – учению о том, что строение черепа связано с психикой человека. Шишка указывает на необузданное желание и чрезмерную страсть. Его похотливый характер также подчёркивают пухлые губы и острый язык. Другие демоны на балюстраде имеют вид взбесившихся животных, воющих и визжащих, с выпущенными когтями. Они воплощают всё более и более распространяющийся страх, вызванный по большей части Дарвином и его предшественниками: страх регрессии к животному состоянию. Теоретически эволюция может прекратиться и пойти в обратном направлении.
Я легко могу представить Фрейда, стоящего посреди демонов и взирающего сверху на Париж, город, широко известный своими утехами: франтоватый и подвижный молодой человек с густыми волосами и острым взглядом. Наверняка он о многом размышлял там, наверху: о своей лабораторной работе, гипнозе, мозге, истерии и о своих новых шнурованных ботинках и английских стельках, которые стоили ему баснословные двадцать два франка. И ещё Фрейд наверняка боролся с собственными демонами. Разделённый со своей невестой огромным расстоянием и обязанный выдержать разлуку, он, скорее всего, с нетерпением жаждал вернуться в Вену, жениться, разделить брачное ложе и быть как можно ближе к своей «бесценной возлюбленной», «маленькой принцессе», «родному сокровищу».
Возможно, так и зародилась главная идея Фрейда – выросла из образа сексуально фрустрирующего молодого доктора в похотливой звероподобной компании; из одинокой человеческой фигуры на фоне фантастического пейзажа, где скопище окруживших её демонов обретало новое, символическое значение, отражавшее острую потребность в удовлетворении терзающих нужд. Что такое оно, если не естественная среда обитания демонов? Согласно Фрейду, все мы одержимы. Биологические демоны скользят вниз по нашему спинному мозгу и распаляют наши чресла, наполняя наши головы порнографическими образами; они ставят нам подножки, и мы падаем на четвереньки. Они обрушивают на наши головы шквал проблем.
Демоническая одержимость – идеальная метафора, чтобы описать непокорное сексуальное желание. Она объясняет, почему с тех пор, как Ева отведала запретный плод в саду Эдема, секс и сатанинские происки так тесно связаны. Может, Фрейд и вывел наших демонов на чистую воду, но они до сих пор продолжают существовать, пусть и в рамках изменённой парадигмы. Когда перед нами возникает соблазн преступить запретную черту, мы до сих пор ощущаем, как они тычут в нас своими вилами, подстрекая сделать шаг вперёд.
