7
Лиза забросила работу. Нет, руками-то она работала. Руки послушно и привычно держали пробирки, отмеряли реактивы, нажимали клавиши приборов и ловили за хвостики мышей. Голова во всем этом не участвовала. Голова мучительно искала ответа на вопрос: кто убил Ленку Кашеварову?
Подозреваемых было слишком много…
Во-первых, Валера Николашин, который странно себя вел, странно выглядел, чего-то боялся и в ночь Ленкиной гибели надолго покидал супружескую постель. Он же разлил хлороформ. Это тоже казалось Лизе подозрительным. Может, у Валеры руки затряслись от страха, когда он увидел, что забыл бутыль на столе? Вот он ее и выронил, из трясущихся-то рук… Но как он справился со змеей? Да с Валериной потрясающей невезучестью змея бы сто раз покусала его самого, а тут…… Спроворить дело так, чтобы не оставить никаких следов и чтобы подозрение сразу же пало на другого? Ох, не похоже это на Валеру Николашина.
Во-вторых, Ада Лещова. В своих странных речах, там, в подвале, она явно намекала на свою причастность к «наказанию зла». Может быть, фантазерка Людмила не так уж и неправа. Ведь способы зомбирования людей существуют, сейчас масса публикаций на эту тему. Но куда тут пристегнуть хлороформ? При гипнозе хлороформ не нужен. Тогда кто и что делал с хлороформом в лаборантской?
Честно говоря, версию с гипнозом Лиза считала маловероятной и не отбрасывала ее только по двум причинам. Во-первых, из-за добросовестности, а во-вторых, потому, что в террариум Ленка могла пойти только под гипнозом.
Третьим подозреваемым был Бахрам Магомедов. Здесь тоже были нестыковки. Если у Ленки и Бахрама было любовное свидание, то где второй пузырек со спиртом? Уж Михалыч бы не упустил случая получить «паек» с парочки, ищущей пристанища, а у него нашли только Сашин спирт.
Потом, если Бахрам действительно повел Ленку в террариум, и там произошел несчастный случай, почему Бахрам не помог Ленке? В институте есть запас сыворотки против яда гюрзы, и она находится в ведении Бахрама. Если же Бахрам намеренно убил Ленку, то почему таким способом, прямо указывающим на него самого? Это глупо, а Бахрам вовсе не глуп.
Ну и наконец, Павел Анатольевич. То, на что намекал Ивануткин, было дико и невозможно, но не мог же Ивануткин все выдумать от начала до конца. Что-то же должно за всем этим стоять…
После разговора с Ивануткиным Лиза попробовала поговорить с Людмилой.
– Люда, ты знаешь, что у Петракова было три жены?
– Знаю, – неохотно призналась Людмила. – Ленка говорила.
– Ленка Кашеварова? – насторожилась Лиза. – А что именно она тебе говорила? Поподробней с этого места!
– Ну, мол, не «ведутся» у Павла жены. Как ни женится, что-нибудь с бабой случается. Неспроста, мол… Но, Лизочек, это же такая ерунда!
– А вдруг не ерунда? – попробовала нажать Лиза. – А ты не думаешь, что он может иметь к этому какое-то отношение? Все-таки подозрительно: одна разбилась, другая утопилась, третья вообще исчезла неизвестно куда…
Людмила посмотрела на Лизу как на сумасшедшую и даже покрутила пальцем у виска. Лиза попыталась развить тему, но Людмила и слышать ничего не хотела, а потом надулась и перестала разговаривать. И Лиза малодушно отступила. Не хватало еще им с Людмилой поссориться.
Стало понятно: в этом деле Людмила ей не помощница. Надо было справляться одной. Она крутила в голове части этой головоломки, пристраивая их одну к другой и так и этак, но ничего не получалось. Факты не состыковывались, ни один вопрос не имел однозначного ответа. И как только люди вообще распутывают преступления?
Между тем жизнь в лаборатории входила в привычное русло. Провели семинар. Обсудили и одобрили Лизину статью. Обсудили план докторской диссертации Ивануткина. Решили, кто поедет на научную конференцию в Новосибирск. Утвердили график ночных дежурств мужской части лаборатории.
Приходила новая девица устраиваться в лаборантки на место Ленки Кашеваровой. Не приняли, слишком молода и неопытна, не потянет матответственность. Павел Анатольевич предложил придержать вакансию ненадолго – у дочери его друзей заканчивался декретный отпуск. Она устраивала малыша в детсад и собиралась искать работу. Должность старшего лаборанта как раз для нее, она аккуратная и ответственная. Все согласились.
Тело Михалыча забрали из морга родственники и увезли хоронить в деревню. А тело Ленки Кашеваровой так и не выдавали для погребения, полиция все в чем-то сомневалась.
Время от времени в институте появлялись полицейские дознаватели, беседовали с сотрудниками. Вопросы в основном касались взаимоотношений Ленки и Бахрама Магомедова. Сам Бахрам так и сидел в следственном изоляторе, и через подружку Макина Соню Прощанову дошли сведения, что завяз он крепко, следствие не сомневалось в его виновности.
Неведомыми путями просочились и слухи об Аде Лещовой. Оказывается, мутные речи о наказании порока посланцами «тонкого мира» Ада вела и дома. Родители, опасаясь, как бы сумасшедшую доченьку не зацепило следствие, от греха подальше уложили ее в психушку, но в привилегированное «нервное» отделение, которое считалось санаторным и где не гнушались подлечиваться от стрессов и неврастений многие уважаемые люди.
Все это обсуждалось за утренним кофе. Зоя Евгеньевна заставила Лизу подробно рассказать о ее встрече в подвале с Адой Лещовой и, смеясь, изложила Людмилину «гипнозную» версию.
Пока Людмила отбивалась от всеобщих шуток и насмешек, Лиза поймала внимательный взгляд Петракова и поежилась. После разговора с Ивануткиным она постоянно думала, мог ли Петраков быть убийцей, или все это цепь жутких совпадений? Ответить на этот вопрос она не могла. Теперь ей стала понятна причина враждебности Ивануткина. Понимала она и то, как опрометчиво с ее стороны было соваться к Петракову с расспросами. Но, увы, вернуть сделанного нельзя.
Вообще же, трагизм происшествия как-то незаметно пропал. Те же люди, которые, бледные и напряженные, простояли весь день у института в день гибели Ленки и Михалыча, теперь обсуждали произошедшее, попивая кофеек и посмеиваясь. То ли такова была защитная реакция, то ли эти две смерти были для всех абстракцией, ведь ни Михалыча, ни Ленку никто мертвыми так и не видел, а черные пластиковые мешки и меловые контуры на полу были не в счет.
Наступил июнь, летние денечки покатились, как горошины с горы, а Лиза была по-прежнему погружена в свои думы. К этому времени она окончательно зашла в тупик. Поскольку чем дольше размышляла, тем отчетливее понимала, что, как это ни парадоксально, в картину Ленкиной гибели никак не вписывается главный, ключевой персонаж – змея.
Лиза так устала от всех этих дум и так хотела отвлечься, что поддалась на уговоры Людмилы сходить в субботу в студенческий клуб «Меридиан» на ночную дискотеку.
Повеселились они на полную катушку. В «Меридиане» было полно знакомых парней и девчонок, в их теплой компании Лиза и Людмила всю ночь скакали под оглушительную ритмическую музыку. Ненадолго прерывались, чтобы выпить коктейль, кофе или сок, и снова выходили на танцпол. Под утро они всей компанией выпали из «Меридиана» еле живые от усталости, потные, на подгибающихся ногах, но довольные и по утреннему холодку пустыми тихими улицами побрели по домам.
Вяло переговариваясь, Лиза и Людмила добрели до общежития, постанывая, вскарабкались на свой этаж, добрались до комнаты, рухнули на кровати и продрыхли половину воскресного дня. Проснулась Лиза с болью во всех мышцах, но с совершенно пустой и свежей головой.
Может быть, как раз потому, что Лизина голова была пустой и свежей, в нее забрела мысль, которая сначала показалась абсурдной. Лиза попыталась ее прогнать, но мысль упорно возвращалась. Постепенно мысль обживалась в голове и уже не казалась такой абсурдной, потом она стала казаться возможной, потом – очень возможной, а потом и единственно возможной.
Чтобы проверить возникшую версию, Лиза в понедельник, после работы потащила Людмилу в университет, к профессору Обуховичу.
Андрей Степанович Обухович, доктор биологических наук и профессор, читал в университете курс зоологии позвоночных и был создателем и бессменным директором университетского зоомузея.
Профессор в университете был личностью очень популярной. Вдобавок к своей колоритной горильей внешности он, как говорили студенты, обладал «бешеной харизмой». Он всегда ходил окруженный толпой студентов, весело сверкал горильими глазками, громко говорил, громко смеялся и, здороваясь с кем-то, вскидывал по-обезьяньи над головой обе руки.
На первом курсе Лиза и Людмила видели профессора только издалека, зоологию позвоночных им еще не читали. Потом они слушали его лекции, сдавали ему экзамены. Но по-настоящему они познакомились с профессором, когда поехали после четвертого курса на университетскую базу отдыха «Крутоярье».
База отдыха располагалась на высоком берегу Оби, неподалеку от большого села Крутоярье, поэтому и носила то же название. Прежде здесь была университетская биостанция, куда приезжали на полевые практики студенты, а научные сотрудники университета и НИИ биологических проблем собирали здесь материал для научной работы. Здесь можно было и собирать гербарии, и считать птичьи гнезда, и ловить насекомых и рыб. А километрах в пяти от Крутоярья начинались знаменитые Ящуновы болота – рай для болотоведов.
Позднее биостанция превратилась в базу отдыха, но больших изменений здесь не произошло. Остались те же щитовые домики, столовая и летняя кухня под навесом да деревянное строение, которое называли лабораторией. Говорят, прежде здесь было кое-какое оборудование – препаровальные инструменты, бинокулярные лупы, но теперь, кроме длинных деревянных столов, ничего не осталось. Теперь в Крутоярье приезжали отдыхать в основном студенты и молодые сотрудники, у которых не было денег на Египет и Турцию. Встречались и люди постарше, бродяги-экспедиционники, которым романтика неустроенного быта и родные просторы были милее, чем «берег турецкий». Одним из таких романтиков и был профессор Обухович.
Первая неделя в Крутоярском лагере показалась Лизе и Людмиле сплошным кошмаром. Шли непрерывные дожди. С Оби нахлестами бил холодный ветер, насквозь пронизывавший щелястые домики. Донимали комары. Все ходили простуженные, сопливые, в кровь расчесанные, раздражались и ссорились по пустякам. Дорогу на Крутоярье так развезло, что невозможно было привезти ни молока, ни картошки, ни хлеба. Питались консервами и макаронами, да и те были полусваренными – поварихи не могли сладить с сырыми дровами. Вдобавок где-то «перемкнуло» кабель, по которому из Крутоярья в лагерь поступало электричество, и по вечерам приходилось сидеть без света.
Лиза и Людмила уже хотели было позорно сбежать в город, но тут в лагерь приехал профессор Обухович, и все сразу волшебно изменилось.
Первым делом профессор «заказал погоду». Так он сам объявил, и, по-видимому, у него были крепкие связи с небесной канцелярией, потому что на следующий же день дождь утих и выглянуло солнце.
Во-вторых, профессор научил поварих разжигать печь сырыми дровами и показал места, где росли съедобные растения. На столах появились пучки чисто вымытой черемши, чай стали заваривать с душицей, мятой и смородиновым листом, а супчик из сныти, щавеля и молодой крапивы оказался вообще пищей богов. И чего они так долго давились этими макаронами?!
А там и кабель починили, и подсохли дороги, и стали возить молоко и свежий хлеб из Крутоярской пекарни. Комары поутихли, носы задышали, народ согрелся и ожил. Жизнь на базе отдыха стала почти райской, а о трудных временах вспоминали со смехом.
Профессор Обухович каждый год проводил на базе отдыха часть своего отпуска. У него было страстное увлечение – лекарственные травы. Профессор придумал смешной лозунг, который не уставал повторять: «Травиться, травиться и еще раз травиться!» «Травиться» значило лечиться травами.
В окрестностях Крутоярья для травника было раздолье. Здесь был и лес, и луга, и пойменные участки, и болота. И везде в изобилии и разнообразии росли травы. К тому же в Крутоярье жила знаменитая на всю область травница Александра Алексеевна Евдокимова, которую все называли бабой Сашей. К бабе Саше профессор ходил консультироваться по разным травяным вопросам.
Каждый день, с раннего утра, профессор уходил в поход за травами. Все желающие могли идти с ним. От желающих обычно не было отбою. Все знали – будет интересно, профессор был великолепным рассказчиком. Рассказывал он не только о травах, обо всем. Никогда прежде Лиза не слышала столько интересного и увлекательного.
Особенно все любили «тунгусские истории». В молодости профессор ходил в экспедиции на поиски Тунгусского метеорита. В те годы такие экспедиции уходили из Тайгинска каждое лето и состояли из добровольцев-энтузиастов всех научных специальностей. Там были и «физики», и «лирики», и даже паранормальщики и уфологи, которые тогда только появлялись. Чего только не случалось в этих экспедициях опасного, смешного и загадочного. Профессорская «свита» слушала, разинув рты и развесив уши.
Лиза навсегда запомнила те счастливые дни. Солнце в безоблачном небе, лесные и луговые тропинки, голубые поля цветущего льна, привалы с костерком на опушках, в тени старых берез, ледяную воду из родников, профессорскую собаку Чару, настоящую сибирскую лайку, рысившую впереди, задрав хвост, самого профессора Обуховича в кирзачах, застиранной «энцефалитке» и матерчатой каскетке с клювастым козырьком.
Иногда профессор водил их к травнице бабе Саше. В ее просторном доме они пили чай из самовара и слушали бесконечные разговоры Андрея Степановича и бабы Саши о целебных растениях – как собирать, как сушить, как делать отвары да настои. Лиза и Людмила старались все запоминать, они к тому времени уже крепко заразились профессорским увлечением.
Старуха часто жаловалась профессору, что ей некому передать свои знания: дочерей у нее не было, сыновей ее дело не интересовало, внучки тоже не годились.
– Неудельные девки, – горевала баба Саша. – Глаза нарастопырку, мозги нараскоряку… Все в город метят сбежать. А здеся-то кто жить будет? А Сашка, правнучка, мала ишо, не дождуся ее, помру…
Профессор сочувственно хмыкал.
– Я бы вон ту девчонку взяла в обучение, – баба Саша вдруг ткнула длинным корявым пальцем в Лизу. – Непростая девка, глазищи, как у луня, впотьмах видит… Да токо не пойдет она, книжками испорчена. Книжки ей свет застят, через них слепая… Не пойдет…
Лиза смутилась. Баба Саша вроде как отметила ее, но сама она никаких особых качеств в себе не чувствовала. И в темноте не видела, и считала, что книги учат жизни, а не застят свет. Но профессор именно после этого разговора посоветовал ей всерьез подумать о фитофармакологии и пообещал свести с сотрудниками лаборатории, где разрабатывались лекарственные препараты из растений. У самого профессора с ними были давние дружеские отношения. Так что своей нынешней работой Лиза и Людмила были обязаны ему.
Людмила, конечно же, сразу влюбилась в профессора Обуховича и очень горевала, что профессор женат. Лиза уточняла: не только женат, но и детен, и внучат.
«Женат, детен и внучат» профессор был давно и счастливо. Всех членов его семьи в Крутоярском лагере знали хорошо, они часто приезжали навещать профессора.
Профессорша Наталья Васильевна, сохранившая, несмотря на возраст, стройность, красоту тонкого лица и пышность волос, привозила большущую корзину пирожков с разными начинками и выставляла ее на общий стол. Пирожки мгновенно расхватывались. Лиза и Людмила никогда таких вкусных пирожков не ели.
Детям, близнецам Степану и Антонине, было слегка за тридцать. У обоих свои семьи. Оба были улыбчивые и общительные, явно унаследовавшие от отца частичку его «бешеной харизмы».
Внуков было четверо. Их привозили всех вместе и кидали деду, чтобы ему, как говорил Степан, жизнь медом не казалась. Жизнь переставала казаться медом всему населению Крутоярского лагеря. За этой четверкой нужен был глаз да глаз.
Профессор называл внуков «бандой». Предводительствовала в «банде» Антонинина «старшенькая», девятилетняя Лариска, смуглый скелетик с копной густых каштановых кудрей и фиолетовыми марсианскими глазищами. «Сатана моя» – любовно называл ее дед.
Степановы сыновья-погодки, восьмилетний Андрюша и семилетний Артем, во всем подчинялись Лариске и следовали за ней, как верные оруженосцы. И колобком катался за «бандой» трогательный толстячок, четырехлетний Славочка, «младшенький» Антонины.
«Банда» обожала приключения, искала их и находила.
В первый же свой приезд в гости к деду они собрали окрестных собак, которые всегда ошивались у лагерной кухни, и стали запрягать их в тележку, на которой повара возили воду с родника. Собаки, до того момента добродушные и вполне мирные, очутившись в положении «скованных одной цепью», вдруг словно взбеленились.
То ли была нарушена собачья иерархия, то ли попраны принципы собачьего суверенитета, но завязалась грандиозная драка. Клубок яростно рычащих и визжащих псов катался возле кухни, сшибая лавки и кастрюли, пока кто-то из прибежавших мужчин не выплеснул на них ведро ледяной воды. Однако один из псов успел-таки, не разобравшись, цапнуть Славочку, слава богу, не сильно. Впрочем, Славочка в этой четверке всегда попадал «под раздачу».
В другой раз «банда» обнаружила на опушке леса неподалеку от лагеря осиное гнездо и полезла его исследовать… На истошный визг Славочки сбежался весь лагерь. Детей еле отбили от ос. Ревущих, неузнаваемо распухших, их обмотали мокрыми полотенцами и увезли в город. Весь лагерь переживал, пока из города не вернулся профессор и не сказал, что все, слава богу, обошлось. В те дни, когда «банда» гостила в Крутоярском лагере, каждое утро начиналось с Ларискиного воя – мать или бабушка расчесывали ей непокорные, спутанные кудри. Лариска вопила, дергалась, топала ногами и требовала, чтобы ее остригли. Но Антонине и Наталье Васильевне было жаль губить такую красоту. Тогда Лариска пошла «ва-банк»: Андрюша и Артем, явно по ее наущению, закатали ей в волосы огромный пук репьев. Закатали так, что выпутать оказалось невозможно и пришлось выстригать. Замаскировать обширные прогалины в шевелюре не удалось, и Лариску пришлось остричь почти наголо. Андрюшка и Артем стоически выдержали ругань, обрушившуюся на их головы, но Лариску не выдали.
Избавившись от последнего атрибута женственности, Лариска окончательно осатанела. Выцыганила у деда его любимую бейсболку, нацепила ее козырьком назад и повела свою «банду» на новые подвиги. Это чуть не закончилось печально.
В глубокой тайне от всех из неизвестно где добытых досок и двери от деревенского туалета с трогательным выпиленным «сердечком» дети построили плот и, проигнорировав строгий запрет подходить к реке, спустили его на воду. Разумеется, «экипаж» в полном составе был «на борту».
Сильным течением плот быстро вынесло на глубину, где он от чьего-то неосторожного движения перевернулся, и дети попадали в воду. На счастье, по берегу в это время шли Лиза и Людмила.
Лиза солдатиком сиганула с высокого берега. Ей пришлось несколько раз нырнуть, прежде чем выхватить из глубины чуть не захлебнувшегося Славочку. Остальных, перепуганных, барахтающихся по-собачьи, выловили прибежавшие на Людмилины крики студенты. Людмила и сама тогда едва не утонула. Забыв, что не умеет плавать, она тоже полезла спасать тонущих детей.
После этого случая Лиза и Людмила стали в семье Обуховичей как родные.
В университетском парке цвела сирень. Ее здесь было море. Высокие раскидистые кусты гнулись под тяжестью благоухающих соцветий самых разных оттенков – белого, розовато-лилового, густо-сиреневого.
Лиза и Людмила, переглянувшись, дружно свернули к своему любимому еще со студенческих времен огромному кусту белой сирени. Этот куст был «счастливым» и здорово выручал их во время летних сессий. Перед каждым экзаменом надо было отыскать в сиреневых гроздьях несколько «счастливых» пятилепестковых цветочков и съесть их, тогда удача на экзамене была гарантирована. Было замечено, что на этом кусте «счастливых» цветочков больше всего.
Любимый куст не подвел, было не только много пятилепестковых цветов, но и сросшиеся венчики, в которых попадалось и десять, и даже двенадцать лепестков. Некоторое время они усердно жевали пресные цветочки. Правда, сессии для них кончились, но ведь удача никогда не помешает. И вообще, стоять в тени сиреневого куста было так приятно! Теплый предвечерний воздух, насыщенный запахом сирени, даже слегка кружил голову.
– Лизочек, как здорово! – сказала Людмила. Глаза ее в зеленой тени куста еще больше позеленели. – Как бы я хотела очутиться сейчас где-нибудь на природе… В деревне, на даче или на речке… – И тихонько, почти шепотом, добавила: – И чтобы Пашечка тоже там был.
– Люда, – так же тихо сказала Лиза, – вот не понимаю я тебя. Есть уйма мужиков, с которыми ты можешь завести детей. И персидского кота тоже. Ну чего ты в Петракова вцепилась? Дважды вдовец, с Ольгой тоже непонятно что… не многовато ли? И ты туда же хочешь… до кучи?..
Она чуть было не сказала «трижды вдовец», но вовремя прикусила язык. Тут еще не все понятно.
Людмила молчала, задумчиво покачивая возле лица белую гроздь сирени. Потом серьезно сказала:
– Лизочек, ты в сто раз умней меня, но умом тут ничего не поймешь. Я его люблю. Понимаешь? Я… ЕГО… ЛЮБЛЮ… Все остальное неважно. Я понимаю, почему ты меня отговариваешь, но это все неважно. Пусть он даже на Зоечке женится, все равно. Мне лишь бы его видеть.
Зеленые глаза налились слезами. Людмила заморгала, отвернулась и выбралась из-под сиреневого куста на аллею. Лиза догнала ее и молча пошла рядом.
За массивными старинными стенами главного здания университета было прохладно и гулко. И по-вечернему малолюдно, хотя отголоски горячего сессионного дня еще ощущались. На широких подоконниках огромных окон кое-где валялись обрывки конспектов и шпаргалок, исписанные формулами, исчерченные чертежами и графиками. У дверей некоторых аудиторий стояли редкие группки студентов, то ли еще не сдавших экзамен, то ли поджидавших тех, кто еще страдает у стола экзаменатора.
Лиза и Людмила любили приходить в университет. Это была их Alma mater. Все здесь было знакомое, родное и любимое. Они провели в этих стенах пять лет, и этот кусок жизни еще казался им огромным. И уж чего только не было здесь за эти пять лет, только начни вспоминать…
Сегодня они, сразу ощутив будоражащую атмосферу сессии, испытывали еще и тайное приятное чувство безопасности – им-то экзамены уже не грозили. Даже кандидатский минимум они уже сдали. И где-то на самом донышке души была капелька ревности – их родной трудяга-университет учил уже других…
Профессора Обуховича они отыскали не на кафедре, а в его кабинете, по соседству с зоомузеем. Кабинетик был маленький, темноватый, но уютный, с древними шкафами, забитыми книгами, словарями, справочниками, определителями и старыми реферативными журналами. Большой двухтумбовый стол и удобное кожаное кресло тоже были древними, еще советских времен. В кабинете было уже сумеречно, большое окно затенялось густой листвой деревьев, поэтому на столе уютно горела зеленая настольная лампа.
Когда Лиза и Людмила просунули носы в дверь и хором сказали «здрас-сьте, Андрей Степаныч!», профессор вскинул голову и, сдвинув на нос очки, уставился на них маленькими дальнозоркими глазками, а узнав, бурно обрадовался.
– Девчоночки! – поднимаясь из-за стола и вскидывая, как всегда, обе руки вверх, загрохотал он. – Лиза, Людмила! Вот молодцы, что пришли, а то я уж собирался вам звонить, у меня к вам дело. Заходите, заходите, сейчас чай будем пить!
– Андрей Степаныч, не надо, мы ненадолго, – начала было отказываться Лиза, но профессор не слушал никаких возражений.
– Как это не надо, как это не надо?! – возмутился он. – У меня ж такой чай, вы такого не пробовали! Иван-чай, душица и… еще одна травка, вот попробуйте узнать. И мармеладки к чаю есть. Вы же прямо с работы, голодные… Людмила? Сто лет ведь не евши, правда?
Людмила смущенно засопела, но и не подумала отказаться от чая с мармеладками. Наоборот, стала помогать профессору накрывать на стол. Достала из тумбочки две чашки из «гостевого» сервиза, который всегда был у профессора наготове, и полулитровую профессорскую кружку, и вазочку с трехслойным мармеладом.
Чай ей профессор заваривать не доверил. Сам сполоснул кипятком чистенький фарфоровый чайник, отмерил щедрую порцию душистой травы из яркой жестяной коробки, сам залил кипятком из электрического чайника.
– Ну-с! – провозгласил профессор, разливая по чашкам нежно-зеленую пахучую жидкость, – травиться, травиться и…?
– Еще раз травиться! – закончили Лиза и Людмила нестройным хором.
– Молодцы! Умницы! – Профессор уселся в свое кресло и подвинул вазочку с мармеладом поближе к Людмиле. – Так вот, девчоночки, дело у меня к вам такое… В эту пятницу вашему покорному слуге, – он шутливо поклонился, – стукнет шестьдесят пять. Поскольку дата не простая, а…полукруглая, решено ее отметить шумно, на даче, с шашлычками. В субботу. Мы вас приглашаем – я, Наталья Васильевна и Степка с Антониной.
Ну ничего себе, подумала Лиза, счастливый сиреневый куст не подвел. Людмилина мечта оказаться на природе сбывалась на глазах.
– Вы, девчоночки, не пугайтесь, – продолжал профессор. – Гостей будет много, и не одни старые перешники, найдутся и помоложе. Мои аспиранты будут, с кафедры молодежь. Воздухом подышите. Вода в Песчанке уже прогрелась, народ купается вовсю. А еще там в одном месте кувшинки цветут – красота неописуемая, полюбуетесь. Словом, отдохнете…
Людмила, блестя глазами, радостно кивала, не забывая жевать мармелад.
– Ваших я тоже пригласил. – Профессор подлил всем чаю. – Павла с Зоей, Ивана. Так что можете с кем-нибудь из них приехать, если на электричке не хотите… Форма одежды – дачная.
Лиза увидела, как счастливо вспыхнуло и тут же чуть пригасло Людмилино лицо. Еще бы, будет Петраков! Вот если бы еще и без Зои…
– Спасибо, Андрей Степанович, – сказала она. – Мы сами доберемся. Может, нам пораньше приехать, Наталье Васильевне помочь?
– Ни-ни!.. – замахал руками профессор. – Мы гостей не запрягаем. Там в подсобниках Степан с Майей и Тоня с Максимом, управятся. Так мы вас ждем часам к десяти и на весь день. Чтобы и погулять, и искупаться, и за столом посидеть.
Некоторое время они пили чай молча. Людмила, видимо, сумела справиться с ревнивыми и мрачными мыслями, лицо ее снова просветлело. Мечтательно и задумчиво мерцая глазами, она поглощала мармелад.
Лиза видела, что вазочка скоро опустеет, но никак не решалась задать вопрос, ради которого и притащила сегодня Людмилу к профессору.
– Ну, угадали травку? – Неугомонный профессор азартно поглядывал на них поверх очков. – Чуете, запах какой?
– Хорошо пахнет, – неуверенно подтвердила Людмила.
– На чабрец похоже. – Лиза тоже принюхалась к чаю.
– Ну молодец! – Профессор восхищенно покрутил головой. – В точку! Чабрец! Вот недаром баба Саша говорила: Лиза все видит, все чует! Чабрец! Мне его с Алтая прислали. Удивительная трава! А какая целебная! От кашля, простуды…
– Андрей Степаныч! – торопливо перебила Лиза, боясь, что профессор надолго оседлает любимого конька. – А у вас из музея в прошлом месяце ничего не пропадало?
Профессор от неожиданности поперхнулся чаем, изумленно вскинул брови.
– А… откуда вы знаете, Лиза? Я никому ничего не говорил…
Сердце у Лизы возбужденно забилось.
– Значит, пропадало. А что это было?
– Ну-у… – Профессор удивленно вглядывался в Лизу. – Экспонат один. Заспиртованная гадюка… А…
– Гюрза? – невежливо перебила Лиза.
– Гюрза, – покорно подтвердил профессор.
– А кто это мог сделать, Андрей Степанович, как вы считаете?
Лиза спрашивала быстро и напористо, боясь, что профессор опомнится и начнет задавать вопросы, на которые она не хотела сейчас отвечать. Людмила удивленно смотрела на нее, приоткрыв рот. Лиза и сама не понимала, откуда у нее взялся такой тон. Прямо как на допросе в дифензиве-сигуранце-энкавэдэ. Оставалось только направить профессору свет в глаза и молотить по столу кулаком. Но она должна была все узнать. Самое интересное, что профессор как будто признал за ней право задавать вопросы и отвечал вполне смиренно.
– Я думал, школьники. Приводили на экскурсию, пятиклашки… Сильно заинтересовались этой гадюкой. Стащить-то нетрудно, сунули, поди, банку кому-нибудь в ранец – девчонок пугать… А может, и не они. Тут у нас есть еще сантехник подозрительный, Гоша такой. Тоже все ходил, принюхивался. Спирт ведь. Все пытал меня, правда ли, что китайцы водку на змеях настаивают… Я уж пробовал его прижать, да разве признается? Божится, что не брал. А не пойман – не вор…
И, наконец, спросил, чуточку даже робко:
– Лиза, а вы что-то об этом знаете? Это, может быть, розыгрыш такой?
Теперь требовалось быть твердой.
– Андрей Степаныч, я, честное слово, все объясню, расскажу, только не сейчас. Сейчас не могу, правда-правда. Спасибо вам за чай и за приглашение. Мы непременно придем. До свидания, Андрей Степаныч!
Она тараторила быстро, не давая профессору вставить ни слова. Андрей Степанович недоуменно и растерянно смотрел на нее поверх очков. Лиза схватила за руку Людмилу и, оторвав ее от опустевшей вазочки, потащила за дверь.
Всю дорогу до дома Лизу мучили Людмилины вопросы и собственные угрызения совести. Людмила недоумевала – что за змея, откуда о ней узнала Лиза, и зачем ей вообще какая-то дохлая гадюка. Пришлось ее быстро переключить на другие проблемы: что подарить профессору и что надеть на пикник. Людмила мгновенно озадачилась покупкой новых купальников. Невозможно было предстать перед «Пашечкой» в старых, линялых и выгоревших, в которых они тайком загорали в обеденный перерыв на институтской крыше. Проблема подарка заняла ее куда меньше – уж Лизочек что-нибудь придумает.
Защититься от собственной совести было гораздо труднее. Старик такой милый, напоил их чаем с мармеладом, пригласил на праздник, а она вела себя как последняя свинья. Лиза дала себе слово, что как только будет можно, она все-все расскажет профессору и попросит прощения за свое хамство. Но когда будет можно, она и сама себе объяснить толком не могла.
И все-таки… В самой глубине ее души, на самом-самом донышке таилась тщеславная радость – она угадала! Попала в точку! Теперь надо было думать дальше…
