11
Началась странная, страшноватая жизнь.
Внешне ничего не изменилось. Лиза и Людмила ходили на работу, делали то, что делали всегда, со всеми общались, только кофе и чаи не распивали.
Они озвучили свою «диетическую» легенду и, конечно же, получили изрядную порцию насмешек. Особенно изгалялся Федька Макин, и особенно над Лизой. Узнав, что Лиза чуть не утонула в Песчаном озере, он тут же принялся твердить, что Мурашова сидит на диете и худеет, чтобы добиться «абсолютной непотопляемости».
– Не зна-а-ешь ты, Мурашова, закон Архимеда, – издевался Федька. – Тебе, наоборот, жиреть надо! Жир-то, он легче воды, он на плаву держит. А ты вот дохудеешь до голых костей и в следующий раз камушком ко дну пойдешь. Кости-то чижо-о-лые… Двойка тебе по физике, Мурашова.
– Макин, – злилась Лиза, – знаешь, как твоя настоящая фамилия?
– Как? – заинтересовался Федька.
– Трепакин!..
– Ошибае-с-си, Мурашова, – Федька благодушно ухмыльнулся и важно постучал себя по тощей груди. – Настоящая наша фамилия – Мак Кин. Андестендишь? Мак… Кин. Шотландская такая фамилия, клановая… Между прочим, мы, Мак Кины, очень гордые и оскорблениев не терпим. Мы, ежели чего, и по сопатке съездить могем. Андестендишь?
– Андестендю! Только как бы вам самим не схлопотать по вашей клановой сопатке, – огрызнулась Лиза.
– Нарываес-си, – снисходительно протянул Федька. – Лучше слушала бы дядю Федора. Психичка-диетичка! Худей-худей! И так страхолюда, глянуть не на что!
– Слушай, дядя Федор, пошел ты, знаешь куда?
– Куда? – живо спросил Федька. – Куда пойти?
– В Простоквашино! – рявкнула Лиза. – Отстань от меня! Чего ты ко мне прицепился?
– Эх, Мурашова, – помрачнел Федька. – Мне на тебя, если честно, наплевать. Друга жалко!
Он махнул рукой и ушел.
Друга ему жалко! Лиза понимала, какого друга имел в виду Федька. Саша Грачев…
Лиза не была бы женщиной, если бы не догадывалась об особом отношении к ней Саши Грачева. Саша ей нравился, но… просто нравился, по-дружески. Саша хороший парень, но слишком обыкновенный, среднестатистический. В нем не было ничего такого, что «зацепило» бы ее. Нет, сама она, конечно, тоже не принцесса, не сногсшибательная красавица, но это совсем не повод хватать то, что само плывет в руки. Должно же что-то такое возникнуть, зажечься, должна проскочить какая-то искра между двоими, а если не зажигается и не возникает, то и нечего дурить хорошему парню голову. И сейчас ей было совсем не до Саши.
Между тем в последние дни Саша зачастил в их лабораторию, смотрел на Лизу тревожными глазами. Понятно, Федька рассказал ему, что Лиза чуть не утонула, и он беспокоился. Но с разговорами не лез, не решался. И Лиза с ним не заговаривала. Не до него ей было, не до него…
Один раз, правда, у Лизы мелькнула мысль рассказать все Саше и попросить его помощи. Ему она могла бы довериться. Но Лиза эту мысль тут же прогнала. Нечестно было, пользуясь хорошим отношением к ней Саши, втягивать его в темную историю. И еще… вдруг он ей не поверит, посчитает дурой и паникершей? Почему-то упасть именно в Сашиных глазах ей особенно не хотелось…
С понедельника к работе приступила новая лаборантка. Та самая, которую рекомендовал Петраков. Она наконец устроила ребенка в детский сад. Приятная молодая женщина по имени Жанна понравилась всем. Особенно рада была Диночка. Ей не грозило теперь одинокое прозябание в лаборантской, где еще витал дух Ленки Кашеваровой.
Больше никаких перемен не было. Все шло как обычно. Те же люди, те же стены. Но для Лизы все изменилось. Как будто кто-то вручил ей «черную метку» и включил обратный отсчет. Она чувствовала, как утекает время, но по-прежнему не знала, что делать…
Видимо, деревенская травница баба Саша все-таки была права, все-таки имелась у Лизы некая особая чувствительность. Потому что она начала ощущать… взгляд.
Как только Лиза приходила на работу, возникало это тягостное чувство чужого враждебного присутствия за спиной. Как бывает в детстве, когда наслушаешься страшных историй и кажется, что сзади за волосы трогает «черная рука».
Ощущение было физически отчетливо. Она прямо чувствовала, как взгляд ползал по спине, как виденный в кино красный зайчик лазерного прицела.
Взгляд толкал ее в спину, когда она надевала «виварский» халат, чтобы идти в виварий. И, стоя у клеток, осматривая и взвешивая мышей, Лиза поминутно вздрагивала и оглядывалась.
Взгляд сторожил ее, когда она вынимала пробы из термостата, когда ставила пробирки в центрифугу, когда нажимала на кнопки приборов, когда сидела у компьютера.
Взгляд провожал ее, когда она уходила из института и шла с Людмилой по бульвару.
Даже когда она оказывалась в своей комнате в общаге, на ней как будто оставался след, как намалеванный несмываемой краской крест мишени.
Лиза просила Людмилу поприсматриваться, но та ничего необычного не заметила и стала поглядывать на Лизу с жалостью, как на больную. Лиза уж и сама думала: уж не больна ли она? Паранойей?
Несколько раз она пробовала резко оглянуться. Засечь ничего и никого не удалось ни разу. Зато странности ее поведения стали бросаться в глаза окружающим. Федька Макин спрашивал громким шепотом, округляя глаза в деланом испуге:
– У тебя че, Лизавета, родимчик?
И громко говорил в пространство:
– Психов развелось в институте, страсть! Мы ими скоро всю Пихтовку завалим…
Ну, псих она или не псих, это еще вопрос, но вот нервы сдавали капитально. Руки порой тряслись, как у старой бабки, а краешек правого века временами принимался мелко трепетать от тика. Лиза чувствовала, что вот-вот сорвется.
И она сорвалась… Когда выпустила из дрогнувших рук огромный штатив с пробирками и погубила результат недельной работы, с ней случилась натуральная истерика. Лиза сидела на корточках над лужей реактивов, в которой мокли осколки пробирок, и рыдала навзрыд. Впервые в жизни она ревела на людях и не могла остановиться.
Вокруг нее суетились сослуживцы. Зоя Евгеньевна капала в стакан вонючие капли из пузырька, Людмила вопила: «Лизочек! Лизочек!» и тыкала Лизе в нос вату с нашатырем. Федька Макин и Николашин силой подняли Лизу и усадили на стул. Даже Петраков прибежал на шум из кабинета и гудел: «Лиза, Лиза, ну что за ерунда!»
Лиза тряслась и не могла остановиться, хотя было очень стыдно. И только одна мысль помогла ей собраться. Мысль о том, что кто-то из стоящих вокруг людей наблюдает за ней сейчас с радостью…
Она закусила губу, мгновенно смолкла, встала и, ни на кого не глядя, направилась к раковине. Открыла холодную воду, сунула лицо прямо под струю, а потом вытерлась полотенцем и молча пошла помогать Людмиле убирать лужу и осколки.
Так прошла неделя, наступила другая, и Лиза начала… привыкать. Успокаиваться… Она уже не так напряженно приглядывалась и прислушивалась, не ждала каждую секунду удара из-за угла. Даже взгляд притаился, почти исчез, отпустил ее и только изредка легкой льдинкой скользил по позвоночнику. Словно невидимый некто, посмеиваясь, напоминал: «я зде-е-сь…» Лиза как будто слышала этот тихий смешок. Но и все…
Может быть, убийца успокоился, думала Лиза, понял, что она ничего про него не знает, и махнул на нее рукой? Может, напрасно она так боялась? Может быть, все кончилось? И только вспоминая кошмар Песчаного озера, она понимала: нет, не кончилось. И кончиться не может. Просто еще не пришло время. А когда оно придет, знает только он, ее враг.
Петраков торопил Лизу со статьей, и ей пришлось субботу и воскресенье, не разгибаясь, просидеть над рукописью. В понедельник она отдала шефу черновой вариант, во вторник он вернул его с поправками, и в среду она целый день горбилась за компьютером, доводя статью до ума.
А в четверг неожиданно заболела Людмила…
Еще утром она была обычной, веселой. Ежедневные походы в «Санта-Клаус» сильно поднимали ей настроение. Она с энтузиазмом уговаривала Лизу сбегать в субботу на дискотеку. Лиза была не против. Статья почти закончена, осталось только отпечатать чистовой вариант, оформить документы и отправить рукопись в редакцию журнала. До субботы она по-любому это успеет. И надо отметить окончание этого трудного дела, хоть немного отвлечься.
На работе Людмила тоже пребывала в отличном настроении, напевала, возясь с пробирками. Ближе к обеду пришел Петраков и увел ее к себе в кабинет, попросив, «не в службу, а в дружбу», понабирать на компьютере табличные данные в его диссертацию. Сам он должен был присутствовать на совещании у директора, а сроки поджимали.
Осчастливленная Людмила два часа корпела у компьютера. В обеденный перерыв Лиза с трудом оторвала ее от работы и утащила обедать. Однако сегодня обед Людмилу совершенно не интересовал. Она так спешила вернуться обратно, к компьютеру, к драгоценной «Пашечкиной» диссертации, что они даже не пошли в «Санта-Клаус», а зарулили в ближайшую «рыгаловку», столовую Политеха, где не были с самых студенческих времен. Сюда они обычно бегали обедать, когда занимались в биокорпусе, потому что оттуда было ближе до Политеха, чем до главного корпуса Универа, где располагалась их родная «тошниловка».
В «рыгаловке» ничего не изменилось с их студенческих времен. Те же маленькие зарешеченные окна под потолком, резкий люминесцентный свет, кафельные стены и пол, вызывающие неаппетитные ассоциации с туалетом. Неаппетитные запахи эти ассоциации подкрепляли. Даже «на первых блюдах» стояла та же самая раздатчица Тамара, из-за которой Лиза никогда не ела супов. Тамара всегда держала тарелку так, что ее большой палец с не очень чистым ногтем купался в супе. Словом, это было «не Рио-де-Жанейро»…
Лиза, брезгливо морщась, ковыряла вилкой жареную рыбу, Людмила с отсутствующим видом поглощала сомнительного вида серый шницель с белесой подливкой. Лиза поглядывала на нее с удивлением. Ну и ну! Она-то была уверена, что основной Людмилин инстинкт – пищевой. А вот и нет…
Вернувшись на работу, они разбежались по своим местам, и Лиза потеряла Людмилу из виду почти до вечера. Это беспокоило ее, они ведь решили держаться вместе и не выпускать друг друга из поля зрения. Но это у них никак не получалось. Все-таки они не сиамские близнецы и у каждой своя работа. Хотя, казалось бы, что могло случиться с Людмилой среди бела дня и практически на глазах у сотрудников? И все-таки Лизу томило беспокойство.
Бегая то в виварий, то в рабочую комнату мимо петраковского кабинета, Лиза на всякий случай старалась прислушиваться, что там, внутри? Там было спокойно, временами слышалось попискивание компьютера.
Лиза не видела, когда вернулся Петраков, но, пробегая в очередной раз мимо кабинета, услышала, как он переговаривается там с Людмилой.
Часа в четыре Лиза опять засела за статью и к пяти почти все закончила. А в половине шестого из петраковского кабинета наконец-то выползла Людмила, но это была уже совершенно другая Людмила.
Она как-то сникла и поскучнела, обычно тугие и румяные щеки побледнели и обвисли, в глазах было беспокойство. На Лизины встревоженные вопросы она вяло отвечала одно – устала, болит голова.
Ну, это неудивительно. Весь день пялиться в монитор…
По дороге домой Лиза поняла, что дело плохо. Людмила еле плелась, спотыкалась, лицо ее все более серело.
– Люд, ну что случилось? – приставала к ней Лиза. – Что с тобой?
Людмила отмалчивалась, почему-то смотрела на Лизу виновато, отводила глаза. Но, в конце концов, жалобно призналась:
– Не знаю, Лизочек, как-то не по себе…
Придя домой, Людмила наотрез отказалась от ужина и, не раздеваясь, легла на кровать. Лиза тоже не стала есть, она себе места не находила от беспокойства.
Полежав немного, Людмила резко вскочила и, пробормотав: «тошнит…», опрометью кинулась в туалет. Лиза побежала за ней…
Людмилу рвало так, что казалось, она вот-вот вывернется наизнанку. Обратно в комнату она добрела, повиснув на Лизе. Уложив ее, Лиза помчалась вниз, на вахту, вызывать «Скорую помощь». На бегу она нещадно ругала себя за так и не оплаченный мобильный телефон.
– Мурашка! Ты куда разлетелась? – Снизу, из прачечной поднималась Света Николашина, неся желтый пластмассовый тазик с настиранными детскими вещичками.
– «Скорую» вызывать! – запыхавшись, выкрикнула Лиза. – Людмила заболела!
– Ну-ну-ну, сразу и «Скорую»! – Света притормозила кинувшуюся было снова бежать Лизу. – Что с ней?
Выслушав перечень симптомов, она укоризненно покрутила пальцем у виска.
– Ты че, в уме? Да ее сразу в инфекционку запрут. Знаешь, какой у них там карантин? Сорок дней! Да за это время она там и вправду какую-нибудь холеру подхватит. Там знаешь, какие лежат? Бомжи да проститутки с вокзала, сплошной сиф-парад! Оно ей надо?
– Так а что делать? – Лиза нерешительно затопталась на ступеньке.
– Сами справимся. – Света решительной рукой повернула Лизу обратно. – Траванулась небось чем-то, бывает… Со мной сколько раз было! Сейчас полечим, только за аптечкой заскочу.
Через пять минут она возникла в их комнате с обувной коробкой, на которой фломастером был намалеван красный крест, и решительно подступила к Людмиле.
– Людаха! Давай, рассказывай, чего жрала?
Людмила только постанывала и слабо отмахивалась от энергичной соседки. Припоминать «чего жрала» пришлось Лизе.
– Утром кофе, бутерброд с сыром, – старательно перечисляла она. – В обед рыба жареная, компот…
– Мя-я-со… – едва слышно простонала Людмила.
– Ой, точно! – спохватилась Лиза. – Это я рыбу ела, а Людка – бифштекс!..
– Все понятно, – авторитетно заявила Света. – Мясо! Ботулизм – вряд ли, скорее, кишпалка!
– Что? – не поняла Лиза.
– Кишпалка… ну палочка кишечная, – пояснила Света. – Повариха в сортир сбегала, руки не помыла, бифштекс не дожарила…
Лиза перекосилась от отвращения, сразу вспомнился Тамарин палец в супе. Людмила судорожно сглотнула и быстро задышала. Ее снова тошнило.
– Ниче, – утешила ее Света, – денька три поблюешь, подрищешь – и пройдет! Мураха, давай воды кипяченой!..
Подавая Свете воду, Лиза поклялась себе, что ноги их больше не будет в проклятой «рыгаловке»!
Света развела в воде марганцовку и влила в Людмилу изрядное количество бледно-розовой жидкости. Потом растолкла еще с десяток таблеток активированного угля и тоже заставила проглотить. После этой экзекуции Людмила совсем позеленела, лежала пластом с закрытыми глазами и тяжело дышала. Света гордо любовалась делом своих рук.
– Вот, учись, пока я жива, – обратилась она к Лизе. – Если хочешь знать, любую многодетную мать можно запросто, без подготовки брать на работу в МЧС.
– Так у тебя всего двое. – Лиза с сомнением поглядывала на Людмилу. Не вызвать ли все-таки «Скорую»?
– Двое, зато каких!.. – Света плотно уселась за стол. – Оба в папочку своего малахольного. Чего-чего только не творили! И бились, и травились, и током шарахались. Прикинь, Витька – четыре ему было – гвоздь стал забивать в розетку… Мураха, ты давай, чайник поставь, посижу у вас, пока Людке не полегчает.
Около двух часов Света сидела у них, пила чай и развлекала их леденящими душу историями из жизни своего семейства. За это время Людмиле и впрямь полегчало. Она начала с интересом прислушиваться к Светиным рассказам и даже выпила полкружки чаю с лимоном. У Лизы немного отлегло от души.
…На следующий день утром Людмила проснулась в состоянии, как она выразилась, «средней хреновости». Тошнить ее больше не тошнило, но о еде она даже думать не могла. Лиза уговорила ее не ходить на работу.
– Я поговорю с Зоечкой, она поймет. А если уж будет недовольна, что ты прогуливаешь без больничного, то мы выйдем в выходной и отработаем.
О том, чтобы пойти в поликлинику за больничным листом, Людмила, запуганная вчерашними рассказами Светы об «инфекционке», даже слышать не хотела.
Что-то настораживало Лизу в поведении Людмилы. Как-то странно она все время юлила глазами, не верещала, как обычно, разговаривала деланым, осторожным, лисьим голоском, как будто заметала следы. Она и вчера была странная, и Лиза все списала на болезнь, но нет, было тут что-то еще…
Понаблюдав за Людмилой, Лиза спросила прямо:
– Люда, что случилось?
– Ничего, – ответила Людмила и поспешно увела глаза в сторону. Врать она совсем не умела.
– Людка, колись! – поднажала Лиза.
– Ничего не случилось, Лизочек, правда!
– Ну я же вижу, Людка, ну?!..
Но Людмила уперлась. Лиза заходила и так, и эдак, но она молчала, опустив голову, уставившись глазами в пол.
Вот партизанка!
Раз она так упорно молчит, значит, это касается «Пашечки». Что же еще она может скрывать от Лизы? Только то, что связано с ним. И еще она почему-то чувствует себя виноватой. Почему?
Лиза в упор смотрела на Людмилу. Смотрела, смотрела и вдруг… догадалась!
– Люда, тебя Петраков вчера чем-то… угощал? Да?..
Людмила подняла виноватые глаза, и Лиза поняла, что попала в точку.
Так и было.
Вчера «Пашечка», вернувшись в кабинет, похвалил Людмилу за ее самоотверженный труд и, в знак благодарности, самолично принес ей кофе и угостил шоколадкой, которую извлек из ящика своего стола. Разве Людмила могла отказаться?
– Ну не могла, не могла, Лизочек! – каялась клятвопреступница.
Лизе стало страшно.
– И после этого тебе стало плохо, да?
– Нет, нет, Лизочек, нет! Потом только… Но это не Пашечка, не Пашечка! Это… это… как ее… кишпалочка! Света же сказала вчера…
– Кишпалочка! – передразнила Лиза. – Говорила же тебе! Вот что теперь делать?
Ни в какую «кишпалочку» она теперь не верила.
– Это не Пашечка! – твердила Людмила. Но в голосе ее уже было сомнение, еле заметное, но было…
Не Пашечка так кто-нибудь другой, подумала Лиза. Подсыпать яд в кофе, который Петраков принес Людмиле, мог кто угодно. Где, например, в это время был Ивануткин?
– Петраков тебе кофе в колбе принес? – принялась уточнять она.
– Не-е-т, в кружке…
– Одну кружку? А для себя почему не принес?
– Не знаю, – потупилась Людмила. – Он, наверное, там попил, в общей комнате. Или ему не хотелось кофе…
Так. Интересно, где был яд, в кофе или в шоколадке? Если в шоколадке – виноват, однозначно, Петраков. Если в кофе, то Петраков или кто-то другой…
Надо было над всем этим срочно подумать, но времени совсем не было. Лиза решила, что все обдумает по пути на работу.
– Я пошла, – сказала она Людмиле. – Запрись и никому не открывай. И никуда не выходи.
– А в туалет? – пискнула Людмила.
– Ты все равно ничего не ешь. Ну… только в случае самой крайней нужды. И больше никуда! Если станет хуже, постучи в стенку Свете, она сегодня выходная, пусть вызывает «Скорую».
Почему, ну почему они так и не заплатили за телефоны?! Теперь вот Людмила остается одна и без связи. Опять несделанные дела мстят за себя! Почему она вспоминает об этом, когда уже поздно?
Лиза залезла в тумбочку и бестрепетной рукой вытащила пятьсот рублей из изрядно уже подтаявшего «золотого запаса». Прямо сейчас, по пути на работу, она забежит куда-нибудь, где есть банкомат.
– Лизочек!..
– Ну что? – уже от двери обернулась Лиза.
– Ты там поосторожнее…
Ага, проняло ее наконец…
– Постараюсь, – вздохнула Лиза, плотно притворила за собой дверь, услышала, как защелкнулся замок, но на всякий случай подергала дверь снаружи, проверяя, надежно ли она закрыта.
Впереди маячила знакомая унылая фигура. Валера Николашин. Лиза притормозила и задумчиво уставилась в скорбную, ссутуленную спину. Догонять или нет? Если догнать, придется плестись рядом и о чем-то разговаривать. А ей так надо было подумать!
Она решила свернуть в переулок и, обогнав Валеру, выйти на проспект другой дорогой, но тут Валера, видимо почувствовав ее взгляд, оглянулся и встретился с ней глазами. Пришлось подойти, поздороваться, пойти рядом…
Плестись рядом с Валерой было тягостно. Во-первых, Лиза любила ходить быстро, а во-вторых, от Валеры веяло тоской и безысходностью. И разговор не клеился.
Лиза исподтишка разглядывала своего спутника. Совсем какой-то захудалый стал мужик. Отощал, штаны отвисли на заду, из коротких рукавов летней рубашки торчат костлявые локти. Волосы неаккуратно отросли, и побрит снова с порезами. Видно, бритва «Браун» так и осталась залитой вареньем…
И куда девался синеглазый красавец? Семейная жизнь доконала, что ли?
Они перебросились парой вялых фраз о погоде. Погода, между прочим, была «со зловещинкой». После многодневного сухого зноя, похоже, собиралась гроза. Туч еще не было, но небо заволокло дымкой, сквозь которую нехорошим оранжевым глазом глядело маленькое злое солнце. Подвядшая трава, поникшие, пыльные деревья устало ждали дождя. Где-то далеко-далеко уже погромыхивал гром.
Лизу все раздражало. И потная жара, и нудная жалость, которую она испытывала к бредущему рядом Валере, и то, что нельзя плюнуть и уйти…
Наверное, от этого общего раздражения она и ляпнула, как будто черт ее дернул за язык:
– Валера, ты ведь обрадовался, когда Ленка умерла?
Валера резко развернулся и преградил ей дорогу. Лиза, никак не ожидавшая такой прыти, чуть не налетела на него. Дальше Валера повел себя еще более неожиданно. Обеими руками он грубо схватил Лизу за уши, больно защемив волосы, и сильно потянул вверх, так что она невольно привстала на цыпочки.
– Ты! Разнюхала?! Языком теперь трепать будешь? – Злое и несчастное лицо приблизилось вплотную. – Попробуй только, гадина!
Он все тянул ее за голову вверх и тряс из стороны в сторону. Лиза только и могла, что повизгивать от боли.
– Слышишь?.. Я тебя… своими руками… Я тебе шею сверну, поняла?..
Он резко оттолкнул ее и быстро пошел прочь. Едва устояв на ногах, Лиза ошеломленно смотрела ему вслед.
Ну и ну… Что это было? Вернее, кто. Неужели Валера Николашин, Большой Жизненный Парадокс и Пугливый Кобель в одном флаконе? Похоже, своим дурацким вопросом она угодила прямехонько в его больное место.
И что теперь со всем этим делать?
Если бы не было пикника на даче профессора Обуховича, Лиза записала бы Валеру в подозреваемые номер один. Но теперь она отмела его сразу же. Валера не мог ее топить. Не потому, что его не было на даче и на озере, добраться туда из города – не проблема. Но у Валеры было что-то вроде фобии, он боялся воды. Света жаловалась, что глубже, чем по колено, ее «малахольного» в воду не затащишь. В детстве чуть не утонул, вот и остался страх. Нет, Валера не мог ее топить, а значит, и Ленку он не убивал. Тут что-то другое…
Ладно, сейчас ей не до Валеры и его загадок, сейчас надо подумать о другом…
Лиза наконец сдвинулась с места и пошла к проспекту. Сейчас ей никто не мешал обдумать то, что вчера случилось с Людмилой.
Итак, убийца, похоже, сделал следующий ход, и она, несмотря на все ее старания, не смогла его предотвратить. Слабое звено было выбрано безошибочно и удар нанесен точно.
Ну, Людмилища!..
Но вот было ли это попыткой убийства?
Вариантов было два. Первый: да, это была попытка убийства, но неудачная. Например, неверно рассчитана доза препарата. Вероятно, убийца не хотел, чтобы Людмила умерла сразу, и старался подобрать дозу так, чтобы это случилось уже вне института, дома. Ну а доза оказалась маловата, да еще Людмилу сильно рвало, и яд не успел всосаться, да еще Света Николашина со своими процедурами…
Вариант второй: Людмилу не собирались убивать, просто временно вывели из строя. Зачем? Ответ напрашивается сам собой – чтобы их разделить. Как говорится, разделяй и властвуй, то есть разделяй и убивай…
Второй вариант правдоподобнее. Потому что, если бы Людмила умерла, Лиза не стала бы дальше молчать, Она бы всех на ноги подняла, она бы кинулась в полицию, она бы все рассказала! Убийца должен был это понимать.
А так их просто тихо разделили. Чтобы Людмила не путалась под ногами и не мешала… не мешала убивать ее, Лизу…
Лиза, до этого резво бегущая по бульвару, резко остановилась. Ее окатило холодным потом. Ноги отяжелели и не хотели идти дальше.
Да, нечего закрывать глаза на правду. Ее будут убивать, и это будет сегодня. А когда же еще? Именно сегодня, сегодня пятница, за выходные Людмила уже оклемается. Сегодня…
Что делать? На работу идти нельзя. Надо сейчас же вернуться домой, поломать планы убийцы! Нельзя было вообще выходить из дому, все может случиться по пути на работу. На нее может наехать машина… У Ивануткина есть машина… И у Петракова есть машина… Если не машина, то еще что-нибудь… кирпич упадет на голову…
Лизу вдруг охватила паника. А вдруг он где-то рядом? Прямо сейчас, вот здесь… или там, за кустами… или вон за тем толстым тополем?..
Не в силах совладать с собой, задыхаясь от ужаса, она стала оглядываться по сторонам. Сердце заколотилось так, будто собиралось выпрыгнуть наружу, и она прижала руки к груди, стараясь его удержать. Бежать, бежать!
И тут кто-то крепко взял ее за руку повыше локтя.
– Лиза! – произнес знакомый голос. – Что случилось? Ты почему в таком виде? И почему одна, где Людмила?
Лиза, вздрогнув, оглянулась. Зоя Евгеньевна…
Зоя Евгеньевна удивленно рассматривала ее. Потом порылась в сумочке и протянула Лизе круглое зеркальце.
– На, полюбуйся на себя.
Лиза перевела дух. Слава богу, при Зое Евгеньевне никто не наедет на нее машиной и не станет бросать кирпичи ей на голову. Она поздоровалась и послушно заглянула в подставленное зеркало.
Выглядела она, конечно, сногсшибательно: дикие, вытаращенные глаза и волосы дикобразом. Это, конечно, после схватки с Валерой. Она ведь и не подумала причесаться.
Лизе стало стыдно. Надо же так распуститься, до потери лица… Решительно достав из сумки расческу, она несколькими злыми движениями безжалостно разодрала волосы. Зоя Евгеньевна с интересом наблюдала за ней.
– Ну пойдем, а то опоздаем, – поторопила она Лизу и двинулась вперед. – Так где Людмила, что с ней?
Мгновение поколебавшись, Лиза пошла за ней. Теперь сбежать домой нельзя, Зоя Евгеньевна не поймет…
К болезни Людмилы Зоя отнеслась с горячим сочувствием. А Лизу отругала:
– Нет, ну надо же! Кого ты послушалась? Свету Николашину, пэтэушницу эту! Сказкам про «инфекционку» поверила. Дикость какая! Обязательно надо было «Скорую» вызвать, вдруг что-то серьезное.
Лиза, вяло оправдываясь, тащилась за Зоей Евгеньевной. Сейчас она самой себе напоминала Валеру Николашина. И ей казалось, что с каждым шагом она все ближе и ближе к ловушке, которая сегодня захлопнется.
На работе она успокоилась. Машины и кирпичи ей здесь не угрожали, все было буднично, знакомо и нестрашно. Ну в самом деле, что может случиться с ней средь бела дня и на глазах у всех? Надо только быть внимательной и осторожной, не оставаться один на один с подозреваемыми Ивануткиным и Петраковым. И она постарается. Если Ивануткин, например, позовет ее на «сепаратную» беседу, она ни за что не пойдет. А если Петраков вызовет ее в свой кабинет… Не ходить? Нельзя, он же начальник.
Нет, ну не будет же он убивать ее в своем кабинете… А от кофе, если он предложит, она откажется. Нет, нет, все ерунда, никто ее в лаборатории не тронет, и никуда она и ни с кем не пойдет. И есть-пить ничего не станет, а за Людмилой ей сегодня приглядывать не надо.
Подумав о Людмиле, она вспомнила, что опять не заплатила за телефоны. Про все забыла после стычки с Николашиным!..
Между прочим, Валера Николашин вел себя как ни в чем не бывало, только старательно не встречался с Лизой глазами. Ну и черт с ним! Не полезет она первой выяснять отношения, вообще разговаривать с ним не будет. Обиделась. Хватал ее, тряс, обзывал всяко… Посмотрим, дорогой Валерочка, с кем ты теперь будешь трепаться о загадочно-таинственном… Попросишь теперь принести тебе булочку из кафе, перевести на английский резюме к статье… Мы-то без тебя проживем, проживи ты без нас.
В лаборатории чувствовалась «пятничная» атмосфера – чуть легкомысленная и приподнятая, ведь впереди выходные. Из общего настроения выпадали только Макин и Петраков. Федька Макин был мрачен и раздражителен. Ему не повезло – именно сегодня, в пятницу, ему предстояло ночное дежурство в институте. В институте по-прежнему была «напряженка» с вахтерами, по-прежнему мужчины оставались дежурить по ночам. Сегодня по графику была Федькина очередь. Федька дулся на всех и в припадке раздражительности чуть не разгрохал остродефицитную, единственную в лаборатории ректификационную колонку.
Петраков же выглядел совсем иначе. Лизе показалось, что он или нездоров, или у него что-то случилось. У него был вид человека, которого что-то терзает. Про Людмилу он не спросил и даже как будто не заметил, что ее нет на работе, пока Зоя Евгеньевна ему не сказала. Он покивал, пробормотал «ну, ну, пусть выздоравливает…», и было видно, что мысли его очень далеки от Людмилы. Отравитель не мог бы так себя вести, решила Лиза, внимательно наблюдавшая за Петраковым. Если, конечно, он не гениальный актер. Да, очень похоже, что «это не Пашечка». На первый план все больше выдвигался Ивануткин…
День катился своим чередом. Все было спокойно, оба подозреваемых были у Лизы на глазах. Она вдруг поймала себя на том, что сегодня совсем не чувствует взгляда. То ли отвлеклась сегодняшними событиями, то ли он исчез. Она внимательно прислушалась к себе – ничего. Ее как будто отпустили на свободу. К добру это или к худу, она не понимала.
Ближе к обеду народ стал как-то рассасываться. Тихо поговорив с Зоей, куда-то уехал Петраков. Следом за ним исчез Ивануткин. Лиза вдруг ужасно забеспокоилась о Людмиле.
– Лизавета, пошли обедать, – неожиданно позвал ее Федька Макин. – Я угощаю. Пожрешь хоть в хорошей компании.
Понятно, что за «хорошая компания». Наверное, Саша Грачев уговорил Федьку пригласить ее, вряд ли сам Федька жаждет ее общества. В другой раз она, может, и пошла бы, специально, чтобы позлить Макина, но сегодня у нее были другие планы.
– Я на диете, ты не забыл? – ехидно сказала она. – А вам с Грачевым приятного аппетита!
– Ну и катись, – оскорбился Макин. – Было бы предложено…
– Давай, давай, – Лиза напутственно помахала рукой.
Федька скорчил презрительную гримасу и вышел. Лиза быстро скинула халат, схватила сумку и выскочила следом.
– Лиза, ты в столовую? – окликнула ее Зоя Евгеньевна, выходящая с грудой папок из петраковского кабинета. – Пару булочек мне не принесешь?
– Нет, я домой сбегаю, посмотрю, как там Людмила! – скороговоркой выпалила Лиза и помчалась по лестнице вниз.
Прыгая через две ступеньки, она слетела на первый этаж, обогнала лениво бредущих Федьку и Сашу Грачева и выскочила из института.
Ну и пекло! В институте было куда лучше. Старинные каменные стены хранили прохладу. Здесь же было нечем дышать. Гроза так еще и не собралась. Солнце все так же плавало в тусклом мареве, пахло пылью и горячим асфальтом.
Идти до общаги пешком не было времени, и Лиза заскочила в маршрутку. Через две остановки, мокрая как мышь, она выскочила около общежития и побежала к входу. Обогнув здание, она вдруг резко затормозила и отпрянула обратно за угол. От входа в общежитие удалялась знакомая фигура.
Ивануткин!!!
Что он тут делал? От недоброго предчувствия у Лизы заныло сердце. Тяжело дыша, она сверлила глазами знакомую, горделиво выпрямленную спину. Она была уверена, он приходил к Людмиле. А к кому еще-то?
Ивануткин тем временем завернул за угол и исчез из виду. Кенгуриными прыжками Лиза подскочила к входу и, не переводя дыхания, взлетела на свой этаж.
Дверь их комнаты была заперта. Подергав ручку, Лиза полезла за ключами. Руки у нее ходили ходуном. С трудом попав в замочную скважину, она отперла дверь.
В комнате стояла мертвая тишина. Все было на своих местах, никаких следов пребывания посторонних не наблюдалось. Людмила лежала, завернувшись в простыню, лицом к стене. Виднелся только ежик светлых волос. Лиза прислушалась. В ушах отдавался лишь стук ее собственного сердца. Больше ни звука, ни шелеста дыхания…
В одно мгновение в голове у Лизы промелькнуло множество мыслей. Неужели все ее расчеты оказались неверными? Неужели это не ее, а Людмилу наметили сегодня убить и… убили? Ивануткин, это все-таки он… Что теперь делать?.. Как она теперь будет жить? Что скажет Людмилиным родителям?
На ватных ногах Лиза подошла к кровати и тронула Людмилу за плечо.
– Люда, – зачем-то позвала она, – Люда!.. – И, теряя от отчаяния разум, заорала:
– Людка!!!
Вдруг Людмила зашевелилась и села. Была она живехонька, удивленно и сонно таращила на Лизу круглые зеленые глаза.
– Лизочек, ты чего? Уже вечер, что ли?
От облегчения Лиза едва не разрыдалась. Еле переводя дух, она с трудом выговорила:
– Нет, еще не вечер. Извини, что разбудила… Как ты тут, как себя чувствуешь?
Чувствовала себя Людмила неплохо, только вот аппетит еще не вернулся. Но это ее не удручало, даже радовало. Она прикидывала, на сколько килограммов сумеет похудеть на вынужденной диете.
Ивануткина она не видела. Вообще никого не видела, потому что из комнаты никуда не выходила, а решила отоспаться на несколько лет вперед. И не слышала, чтобы кто-то стучался или пытался открыть дверь.
В этом последнем Лиза и не сомневалась. Уж если Людмила дрыхнет, можно из пушек палить…
