Глава 24

Голуби обезумевшей, клубящейся массой кобальтового света спиралью влетают через открытый люк в атриум. Их крики оглушительным эхом отражаются от изогнутых стен. Люди в парке разбегаются в стороны, спасаясь от дождя медленно опадающих черно-синих перьев.

Не думала, что конец света будет таким прекрасным.

Мато стоит рядом со мной, потрясенно наблюдая, как голуби кружатся в воздухе, а толпа под ними разбегается в поисках укрытия. Но его уже не найти. Прятаться бесполезно.

Если голуби заразились гидрой, то вакцина нам вряд ли поможет.

Я закрываю глаза и еще сильнее сжимаю металлические перила лестницы. Не уверена, что мы теперь сможем остановить вирус. Даже если загрузить вакцину каждому человеку на поверхности, то чума все равно продолжит разрастаться и распространяться, как лесной пожар. Теперь у нее миллиарды новых хозяев, и она только принялась за них. Неудивительно, что новый штамм так сильно мутировал. Это видовой скачок. Мы старались побороть этот вирус всеми возможными способами – вакцинами и дозами иммунитета, бункерами и карантинными зонами, – но их оказалось недостаточно.

Природа обскакала нас и теперь потешается над нами.

– Нужно уходить, – говорит Мато, осторожно касаясь моей руки.

– Зачем? – выдыхаю я. – Все кончено. Мы проиграли.

– Нет, это не так. Пока нет. Исправленная вакцина еще работает.

– Но на сколько ее хватит? – Я указываю на птиц, и с губ срывается горький смешок. – На неделю? Месяц? Мы уже потеряли первую вакцину Лаклана, а вскоре перестанет помогать и исправленная. Это конец, Мато.

– Последние два года ты выживала без вакцины, – сжимая мою руку, говорит Мато. – И мы обязательно победим вирус. Лаклан не единственный, кто может нас спасти.

Я встречаюсь с ним взглядом, чувствуя, как его слова прорываются в мое сознание сквозь крики голубей. Он прав. Я прожила последние два года без вакцины, и произошедшее ничего не меняет. Да, это новая угроза, но при этом это все еще просто вирус. Если вакцина перестанет работать, мы напишем новую. Или, возможно, избавимся от наших легких, или изменим наши клетки и тела так, чтобы они смогли противостоять чуме.

Пока мы живы, есть надежда. Есть шанс на счастливое будущее. Внезапно атриум под нами заполняется голосами. Люди выходят из лифтов и устремляются в разные стороны. Они одеты для вечеринки и измазаны светящейся пастой из водорослей, а еще облеплены перьями. Один из мужчин несет на руках раненую женщину. Регина сказала, что в пустыню приехали тысячи людей, чтобы посмотреть на голубей, и все они сейчас находятся на поверхности. Когда они попытаются вернуться в бункер, начнется давка.

И ситуация быстро выйдет из-под контроля.

Глаза Мато стекленеют, а на маске быстро мелькают какие-то символы. Его плечи напрягаются.

– Черт, – говорит он. – Нужно уходить отсюда. Быстрее, я знаю, где есть лифт.

Он поворачивается и устремляется вниз по лестнице.

Я отвожу взгляд от толпы, заполняющей атриум, и следую за ним. Мы спускаемся по ступенькам и сворачиваем в тоннель, который выглядит так, словно его пробурили в скале.

– Нужно связаться с остальными, – говорю я.

– Они сами разберутся, что делать, – говорит Мато, добравшись до бетонной комнаты с лифтовой шахтой в центре, окруженной стальными прутьями. Он нажимает на кнопку, чтобы вызвать кабину. – Я только что получил сигнал от «Картакса». Они объявили эту зону карантинной. И отправляют сюда беспилотники.

– Что? – выкрикиваю я, хватаясь за прутья, чтобы прийти в себя. – Это сумасшествие, ведь заражены голуби. Пытаться изолировать их равносильно попыткам сдержать океан. И бомбардировка ничем не поможет.

– Знаю, – говорит Мато. – Но не думаю, что «Картаксу» есть дело до этого. У них есть рабочие инструкции для любой ситуации, и сейчас действует та, в которой прописано разбомбить карантинную зону и убить как можно больше зараженных. Вероятно, они увидят в этом еще и отличную возможность уничтожить как можно больше птиц.

Все еще пытаясь собраться с силами, я отпускаю прутья. Кожа покрылась потом, и пара мягких пушистых перьев прилипла к руке. Кабели лифта вибрируют, и снизу появляется кабина.

– Они не могут разбомбить Энтропию, – говорю я. – Здесь тысячи людей.

– Поверь мне, могут, – говорит Мато. – Здесь мой дом, и мне хочется этого не больше, чем тебе. Так давай попытаемся остановить их, как только выберемся отсюда.

Двери лифта распахиваются. Металлическая кабина большая и широкая, она рассчитана на перевозку грузов. Мато сдвигает решетку в сторону и приглашает меня зайти. Оказавшись внутри, я прислоняюсь к стене, стряхиваю перья с рук и выдергиваю одно из складок футболки. Мато нажимает на кнопку сбоку, и мы начинаем подниматься.

– Спасет ли людей взрывозащитный люк, если Регина его закроет? – спрашиваю я.

– Это зависит от того, какое оружие они используют. Вряд ли они пришлют маленьких дронов, потому что знают, что я здесь и могу их взломать, а значит, остается либо оружие с нанитами, и тогда уцелеют лишь нижние уровни, либо бомбардировщики с артиллерийскими орудиями. И если отправят их, то прятаться бесполезно. Они заряжены боевыми ракетами, предназначенными для уничтожения бункеров.

– Зачем, черт возьми, «Картаксу» оружие для уничтожения бункеров?

Мато с мрачным лицом скрещивает руки на груди.

– Думаю, ты знаешь ответ на этот вопрос.

Лифт быстро несет нас к вершине горы, и мимо мелькают десятки этажей с одинаковыми большими площадками. Я закрываю глаза и пытаюсь отыскать в данных Цзюнь Бэй что-нибудь достаточно мощное, чтобы уничтожить истребитель, но, кажется, она никогда не писала такие коды.

Боль в руке вырывает меня из сеанса VR.

– Черт, – посмотрев вниз, выдыхаю я. – Мато… у нас проблемы.

Я поднимаю левую руку. Между большим и указательным пальцами под кожей мигает желтый светодиод. От него распространяется такая боль, что даже мышцы дергаются. Это долгоносик Регины. Изначально она закодировала его, чтобы удержать нас подальше от города. Но потом сказала мне, что он отключен.

Вот только это не так. Она просто перекодировала его, чтобы не выпускать меня из бункера.

– Черт тебя подери, Регина, – ругается Мато, глядя вверх через решетку кабины лифта. Шахта прорезает гору насквозь, и чем выше мы поднимаемся, тем больше становится круг кобальтового света над нами. – Не могу до нее дозвониться. Она не отвечает.

– Значит, мы должны уничтожить эту тварь, – говорю я и погружаюсь в интерфейс манжеты, чтобы взглянуть на код долгоносика.

Импульс разносится во все стороны, подсвечивая маску Мато и бесчисленные каналы связи вокруг нас – приборы и встроенные модули в квартирах вокруг атриума. Крошечная точка на тыльной стороне моей руки озаряется белым.

Но глухой хлопок, доносящийся сверху, выдергивает меня из VR.

– Что это было?

Раздается еще один хлопок, от которого сотрясается кабина. Светодиод долгоносика становится оранжевым, и это вряд ли хороший знак.

Мато поднимает глаза:

– Голуби. Они залетели в бункер. – Он прищуривается, словно прислушивается к чему-то. Издалека доносится тихий гул, эхом отражающийся от стен. – Думаю, когда мы остановимся, лифт обступит толпа, – говорит он.

– Отлично, – язвлю я, закрывая глаза, и вновь сосредоточиваюсь на манжете.

В интерфейсе VR долгоносик кажется белым. Я пытаюсь подобраться к его элементам управления, но мне никогда не встречались такие кодировки. В нем больше уровней защиты, чем на большинстве серверов «Картакса».

Регина позаботилась о том, чтобы ее долгоносиков нельзя было легко уничтожить.

– Давай попробуем вместе, – говорит Мато.

Внизу перед глазами появляется запрос на доступ. Но это не звонок с коммуникатора, это общий сеанс кодирования. Когда я принимаю его, перед глазами начинают мелькать строки текста, которые невероятно быстро приходят с маски Мато. Мы вместе пытаемся взломать долгоносика, но ничего не получается. У нас даже не получается к нему подступиться. Светодиод на тыльной стороне ладони становится темнее и теперь мигает насыщенным оранжевым светом. Боль, расползающаяся от него, настолько резкая, что кажется, будто в кожу вонзаются иглы.

Я сжимаю руку в кулак и дышу через него.

– Не получается.

Я поднимаю голову. Гул голосов над нами становится громче. Мы почти добрались до поверхности, и лифт со скрипом замедляется.

– Может, стоит вырезать его? Он не такой уж большой.

Я скидываю рюкзак с плеча и, открыв его, начинаю копаться внутри в поисках чего-нибудь острого. Я уже как-то вырезала себе панель, а эта штука меньше горошины. Пальцы скользят по папкам, а затем подцепляют аптечку. Я вытаскиваю ее и прислоняюсь спиной к кабинке.

– Подожди, – схватив меня за запястье, говорит Мато. – Регина предупреждала, чтобы мы не пытались вытащить его. Я видел модули, которые впрыскивали смертельные дозы яда, когда их пытались вырезать.

– Значит, нужно вырезать его вместе с плотью, – открывая аптечку, предлагаю я. – Должен же быть способ вытащить эту штуку.

Лифт вздрагивает и останавливается на верхнем этаже. Мы оказываемся посреди большой площадки, из которой на извилистые улочки города ведет скалистая пещера. Здесь столпилось множество людей, они пытаются перекричать друг друга и протиснуться поближе к лифту. Я выпрямляюсь, закидываю рюкзак за спину и подхожу вплотную к Мато. Он с широко раскрытыми глазами смотрит на происходящее. Влажный воздух наполнен запахом серы и звенит от людских и птичьих криков. Большинство людей в толпе облеплены перьями. Скорее всего, они заражены. А насколько мне известно, «Картакс» еще не разослал новую вакцину.

– Держись поближе ко мне, – говорит Мато, хватая меня за запястье и подходя к дверям кабины.

Раздается звонок, и лифт открывается. Толпа вваливается внутрь, обрушиваясь на нас волной плоти и жара. Мато пробирается между людьми, отталкивая их в стороны и сжимая мою руку словно стальными тисками. Они так плотно обступают нас, что трудно дышать, а еще рюкзак зацепился за чьи-то наросты на теле.

Мы уже почти выбрались из лифта, но люди продолжают прибывать, расталкивая друг друга и отчаянно пытаясь убраться подальше от голубей. Их охватила паника, и они не понимают, что это бесполезно. Они уже заразились и, даже оказавшись внизу, не защитятся от вируса.

– Убирайся с дороги! – кричит Мато, отталкивая какого-то мужчину.

Толпа перед ним слегка расступается, и ему удается протиснуться вперед, таща меня за собой. Мы добираемся до входа в пещеру, где чуть меньше людей. Мато прислоняется к стене и пытается отдышаться. Его кожа пропиталась потом, а к шее прилипли перья. Выход из пещеры заполнен людьми, но между их головами и потолком виднеется кусочек звездного неба и светящиеся голуби. Долгоносик покраснел, а боль такая сильная, словно кто-то прижал сигарету к коже.

– Черт, – внезапно замирая, выдыхает Мато. На его маске вспыхивают разные глифы. – «Картакс» отправил бомбардировщики. Я их чувствую. Но не смогу сбить.

Кровь стынет в жилах. Я оглядываюсь на толпу. Их крики наполнены разочарованием и замешательством. Нам следует предупредить их, крикнуть, чтобы они убирались отсюда, но людей охватила паника. Они чуть ли не давят друг друга, чтобы попасть в лифты. В городе царит хаос.

Я перевожу взгляд на красное пятно на руке.

– Сколько у нас есть времени?

– Несколько минут, – говорит Мато. – Нам нужно достать этого долгоносика.

Я стаскиваю рюкзак с плеча и открываю его, чтобы снова найти аптечку. Один из карманов оторвался, а ткань распорота наростами того генхакера. Я оглядываюсь на толпу, чувствуя, как сжимается желудок.

– Я не могу найти аптечку. Наверное, она выпала.

– Уверена?

Я киваю и, отчаянно роясь в рюкзаке, выбрасываю на пол одежду и питательные батончики. Внутри остались только пачка салфеток и помятая папка с записями Лаклана. Я шарю на дне и натыкаюсь на острый конец длинной сегментированной полоски металла. Дыхание вырывается из легких.

Это коробка со световыми лентами. Одной из таких Леобен перерубил противоугонный трос «Комокса». Я закрываю глаза, сжимаю дрожащей рукой полоску, а затем вытаскиваю из рюкзака. Черный металл исцарапан, но сама лента цела. Я поднимаю глаза на Мато, чувствуя, как по спине ползет дрожь. Я видела, как одна из этих штуковин перерезала стальной кабель.

А значит, она с легкостью перережет руку.

Глаза Мато вспыхивают. Он косится на толпу и кивает:

– Только сначала сними верхнюю часть манжеты. Зайди в настройки и разблокируй первые пять разделов.

Я опускаюсь на колени, отталкиваю рюкзак и, зайдя в настройки манжеты, отпираю сегменты. Треск разрезает воздух, и пять кусочков на запястье отделяются от остальной части на предплечье. Я подцепляю черное стекло и слегка морщусь, когда оно отлепляется от кожи. Провода отсоединяются от манжеты и сматываются обратно в разъемы на руке, покрытые наножидкостью. Из-под стекла показывается бледная, нежная кожа.

Теперь мое запястье обнажено.

Мато обматывает луч-лентой мое запястье. Я смотрю на него и чувствую, как начинают дрожать руки от осознания происходящего. Такое не исправишь с помощью гентеха. Можно попробовать прикрепить конечность обратно, но разрушенные нервные окончания уже не восстановятся. Они могут прорасти заново, но рука уже не будет такой, как прежде. К тому же я не уверена, что у нас получится спасти руку. Возможно, долгоносик впрыснет в нее яд.

Но если я сейчас не отрежу ее, то мы окажемся в ловушке, когда прилетят бомбардировщики.

– У нас мало времени, – опускаясь на колени рядом со мной, говорит Мато. – Хочешь, это сделаю я?

Я встречаюсь с ним взглядом и, собравшись с силами, качаю головой. Издалека доносится тихий гул.

Красная точка пульсирует на тыльной стороне ладони. И я включаю ленту.