Глава 23
– Пошли, – натягивая куртку, говорю я Мато.
Я так нервничаю сейчас, что вряд ли смогу усидеть на одном месте. Даже если измененная вакцина и не решит всех проблем – в «Картаксе» до сих пор не разобрались с кодом и не выяснили, что Лаклан с ним сделал, – это означает, что Бринк отложит запуск протокола «Всемирного потопа». И хоть вакцина опасна, она вряд ли приведет к смерти всех выживших на поверхности.
Единственный способ действительно спасти всех – найти и остановить Лаклана. Но сейчас хотя бы радует то, что угроза нового штамма миновала.
Вроде бы.
Я хватаю свой рюкзак, выхожу через стальную дверь и иду на крики голубей по коридорам, ведущим в атриум. Мато идет за мной, засунув руки в карманы джинсов.
– Я надеялась, что ты научишь меня контролировать имплант, – говорю я. – Потому что пока вообще не знаю, как это делать. Лаклан настроил через него доступ к моей панели, а я даже не могу заблокировать его.
– Хорошо, – соглашается он.
В его волосах и на одежде мерцает золотая пыльца. Я не видела ничего подобного в атриуме, когда шла в квартиру. Там все светилось синим, а не золотым.
– Где ты пропадал? – спрашиваю я, рассматривая пятна на его куртке.
Он отряхивается:
– Пошел достать кое-что из джипа. Лифты переполнены, все хотят подняться на поверхность, чтобы увидеть прилет птиц, поэтому я воспользовался потайным выходом.
Я поднимаю бровь:
– Потайным?
Он улыбается:
– Тоннель технического обслуживания. Это одна из тех вещей, о которых знаешь, если растешь в подобном месте.
Мы добираемся до конца коридора и выходим в атриум. Парк переполнен людьми, а пронзительные крики голубей заглушают басы из динамиков. Какие-то генхакеры играют на музыкальных инструментах, пока дожидаются своей очереди в лифт. Они все хотят подняться на поверхность горы, чтобы посмотреть на птиц.
Небо уже потемнело, но кобальтовая биолюминесцентная паста светится на лицах, одежде и фонарях, которые несут люди на длинных шестах. Эти яркие точки синего цвета превращают жителей Энтропии в волны света, разбивающиеся о бетонные стены атриума. Воздух гудит от их голосов, которые перекрывают даже крики голубей.
Мато протискивается в толпу, и я следую за ним, ухватившись за его куртку, чтобы не потеряться. Здесь душно от дыхания и пота сотен тел, а еще пахнет пастой из водорослей.
– Как прошла твоя встреча с Региной? – кричит он через плечо, уворачиваясь от человека, чья спина покрыта шипами, как у дикобраза.
Я тоже шарахаюсь от него, стараясь не выпустить куртку Мато из рук.
– Ты знал? – стараясь перекричать музыку, спрашиваю я. – О том, что она моя мать?
Он смотрит на меня. Его маска прозрачная, поэтому мне видно оба его глаза.
– Да, она как-то упоминала об этом.
Женщина в платье из черных перьев пытается втиснуться между нами, и Мато протягивает мне руку. Я хватаюсь за нее, и он подтаскивает меня ближе к себе.
– Я не стал говорить тебе, потому что посчитал, что это не мое дело, – громко объясняет он. – И мне не хотелось, чтобы это повлияло на твое решение о сделке с ней.
Интересно, чего было больше в его намерениях не рассказывать мне о Регине – расчета или безрассудства? Думаю, я могу понять его нежелание подталкивать меня к сделке с ней, но теперь меня мучает вопрос, что еще он скрыл от меня о Цзюнь Бэй. Мы выбираемся из толпы, и Мато выпускает мою руку, а затем сворачивает на дорожку, ведущую к бетонной лестнице и лаборатории Регины. Моя кожа стала скользкой от чужого пота и грязной от кобальтовой пасты, а в ладони все еще ощущается тепло руки Мато. И от этого я чувствую слабый, непрошеный трепет внутри. Я хватаюсь за лямки рюкзака и бегу за Мато сквозь редеющую толпу.
– Так что происходит между тобой и Региной? – спрашиваю я, схватившись за металлические перила и поднимаясь вверх вслед за ним.
Лестница зигзагом петляет по стене атриума, и ее прекрасно видно из любого угла.
Остановившись на площадке, Мато пожимает плечами и смотрит на парк.
– В Энтропию не пускают детей. Для них здесь очень опасно… зачастую хакерам приходят на ум безумные идеи, такие, как удаление желудка или отказ от зрения, и они обязательно опробуют их на своих детях. Это одно из главных правил, но Регина решила нарушить его и разрешила мне приехать сюда. Думаю, она уделяла мне так много внимания потому, что пыталась заглушить чувство вины перед Цзюнь Бэй.
Я останавливаюсь рядом с ним на лестничной площадке и перевожу дыхание.
– Но почему она разрешила тебе приехать сюда?
Он поджимает губы:
– Ты поверишь мне, если я скажу, что даже в детстве был талантливым хакером?
Я приподнимаю бровь. Его маска слегка потемнела, а взгляд стал настороженным.
– Ох, конечно, – говорю я. – Талантливый малыш.
Мы преодолеваем еще один пролет и останавливаемся у стальной двери, ведущей в лабораторию Регины. Она заперта, сканер на стене светится красным светодиодом, а перед ней возвышается охранница с бледным мехом.
– Регина сказала, что я могу поработать здесь, – говорю я.
– Она ушла, – отвечает охранница. – И я никого не пущу.
– Она разрешила мне, – возмущаюсь я, но та лишь качает головой.
– Смотри, – встревает Мато и, наклонившись вперед, проводит панелью по сканеру. Загорается зеленый светодиод, и замок со щелчком открывается. – Видишь? Она и мне разрешила здесь поработать.
Охранница с недовольным видом отступает в сторону и пропускает нас в коридор, ведущий в лабораторию. Свет выключен, а от клеток, свисающих со стен в круглой комнате, не доносится ни звука. Четыре резервуара с подергивающимися телами слегка подсвечиваются, и благодаря этому можно разглядеть качающуюся платформу и баки с плавающими легкими. Мато с самодовольным видом придерживает для меня дверь, а затем осторожно закрывает ее за нами.
– Как тебе это удалось? – Я указываю на дверь.
– Я же говорил, что написал систему безопасности Энтропии, – говорит он. – Правда, она не очень хороша. Я думал, что Регина уже давно ее переписала. – Он смотрит на баки. – Пошли… наверху есть менее жуткая комната.
Он поднимается по лестнице на один этаж, проходит мимо какого-то складского помещения и заходит в большую комнату, которая напоминает ступенчатую пирамиду, в вершине которой горит бледно-зеленый свет. Металлические стены завешаны емкостями для хранения образцов ДНК, а посредине стоит белый круглый стол. Я бросаю сумку рядом с ним и подхожу к ближайшей стене. Под каждой из емкостей висят старые фотографии, на которых изображены голуби разных пород – белоснежные, чернокрылые, золотистые.
– Эта комната посвящена голубям? – спрашиваю я.
Мато оглядывается по сторонам.
– Судя по всему, да. Птицы стали прилетать сюда уже после того, как я уехал, но жители города, кажется, полюбили их. Они превратились в символ генхакеров по всему миру. Хотя меня они всегда немного пугали. – Он прислоняется к одной из стен и скрещивает руки на груди. – Так чем ты на самом деле хотела сегодня позаниматься?
– Я же сказала… хочу научиться управлять имплантом.
– На самом деле тебе хочется не этого, – говорит он.
Оттолкнувшись от стены, Мато подходит ко мне. И тот непрошеный трепет, который возникает внутри каждый раз, когда я нахожусь рядом с ним, возвращается вновь, но в этот раз он сильнее. Мато прислоняется к наклонной стене рядом со мной с еле заметной улыбкой на лице.
– Ты хочешь научиться дроблению.
Трепет усиливается.
– Мне просто нужно заблокировать доступ…
– И дробление поможет с этим, – говорит он. – Любая команда, которую ты загрузишь в имплант, поможет тебе его контролировать. – Мато достает металлическую ручку из кармана и начинает вертеть ее в руке. – Я могу научить тебя этому, но на это потребуется какое-то время. Попробуем?
Я прикусываю губу, чувствуя, как натягиваются нервы от одной мысли об этом.
– Давай.
– Хорошо.
Он оборачивается и осматривает комнату, а потом достает наугад две емкости с образцами ДНК и ставит их на стол. Над ними в воздухе внезапно вспыхивают два трехмерных изображения: птица с зелеными перьями и алая птица с фиолетовыми полосами на кончиках крыльев. Они тихо и неподвижно парят над столом.
– Хорошо, а теперь посмотри, что я сделаю с ними, если сосредоточусь на каждой в отдельности, – говорит Мато.
Его глаза стекленеют, и изображение зеленой птицы меняется. Она вдруг оживает и начинает хлопать крыльями, выписывая круги по комнате. На самом деле ее здесь нет – это простое VR-изображение, – но, когда она пролетает у меня над головой, я невольно приседаю.
Мато останавливается, и птица замирает. А затем он посылает команду алой птице, и она отправляется в медленный, ленивый полет над столом.
Мато улыбается:
– Это довольно просто. И сейчас я попробую дробление.
Его маска становится более прозрачной, когда он смотрит на птиц. Его глаза стекленеют, тело напрягается, и птицы снова оживают. Только сейчас они двигаются вместе. Парят в воздухе, выписывая сложные узоры, то снижаясь, то подхватывая невидимые порывы ветра. Ему как-то удается контролировать их одновременно. Мато моргает, маска темнеет, и птицы замирают.
– Я использовал дробление, – говорит он. – Сосредотачивался на каждой птице разными разделами мозга. А теперь твоя очередь.
– Это… это кажется невозможным, – бормочу я и обхожу стол, чтобы встать на то место, где только что стоял он.
Я даже представить себе не могу, как выполнять две команды одновременно, но все же вызываю интерфейс манжеты и загружаю беспроводное соединение, отчего каждый из контейнеров начинает подсвечиваться. Я сосредотачиваюсь на них и загружаю команды. Птицы начинают двигаться по очереди, сначала отправляется в полет алая, а затем зеленая. Но когда я пытаюсь заставить их парить одновременно, мой взгляд мечется между ними, и птицы перемещаются короткими отрывистыми движениями.
Мато подходит ко мне и встает так, что я спиной чувствую ткань его куртки.
– Ты не пытаешься смотреть на них одновременно, – говорит он. – Ты пытаешься придумать, как смотреть на них одновременно. Только ты забыла, что изображения реагируют на сеть электродов у тебя в голове, а не на то, что ты видишь глазами. Попытайся просто ухватиться за мысль, что ты можешь смотреть на них одновременно.
Я медленно выдыхаю и, глядя на птиц, пытаюсь сосредоточиться на мысли, что могу смотреть на них одновременно. Они снова оживают и даже ускоряются, но все еще летают по очереди, и я не чувствую ничего необычного у себя в голове.
– Старайся лучше, – говорит Мато. – Ты можешь сделать это, я уверен.
Я упираюсь кончиками пальцев в стол и пытаюсь сосредоточиться. Сначала все, что приходит в голову, это два изображения, наложенные друг на друга, но затем эта мысль размывается у меня в голове. Я ощущаю, как стена, которую видела в своем сознании, поднимается, но затем в основании черепа расцветает боль. Я отступаю и качаю головой.
– Не получается, – говорю я.
Мне почти удалось это сделать, но боль оказалась просто нестерпимой. Регина говорила, что я еще не полностью исцелилась. Наверное, не стоит так рисковать сейчас. Я потираю виски.
– Может, лучше немного подождать? Это ощущалось странно.
– Ты можешь практиковаться в любое время, – говорит Мато. – И если получится хоть раз, то дальше будет легче. Но не пытайся использовать больше двух объектов. Я так тренировался, наверное, года два. Если ты слишком быстро начнешь дробить мозг на большее количество частей, то можешь навредить себе.
Я вздыхаю.
– И почему все так озабочены тем, что я могу причинить себе боль? – бормочу я.
Мой взгляд скользит по комнате и останавливается на емкости с образцом светящегося штамма на незаполненной полке. Я поднимаю образец и кладу на стол. Рядом с трехмерным изображением одной из кобальтово-черных птиц в воздухе повисают листы с отчетом о секвенировании и диаграммами генов. Я просматриваю их, всматриваясь в ДНК птиц. Хакеры Энтропии создали других голубей, но Регина говорила, что эта стая мутировала самостоятельно.
– Что-то ищешь? – спрашивает Мато.
– Просто смотрю.
Я пролистываю отчет о светящемся штамме и вчитываюсь в мутации ДНК. Большинство из них выглядят вполне обычно, но есть несколько причудливых изменений, на изучение которых мне бы потребовались годы. Кажется, словно в птичью ДНК сплайсировали гены грызунов, медуз и даже бактерий.
– Мне не верится, что этот штамм появился в ходе естественной мутации, – говорю я. – Но при этом нет и доказательств обратного.
Я загружаю карту ареала распространения светящихся птиц. Похоже, эта стая впервые появилась в Канаде. И она бурно разрасталась. Миллионы особей пересекли страну и разделились. Часть из них отправилась на Аляску, а затем в Россию, а часть в Гренландию и Европу.
– Они повсюду, – говорит Мато. – По всему миру.
Я киваю и, нахмурившись, всматриваюсь в карту, когда какие-то отголоски воспоминаний всплывают в памяти. Но тут по бункеру разносится взрыв, эхом отражаясь от стен и заставляя емкости раскачиваться. За ним следует еще один, а затем им вторят несколько небольших хлопков вдалеке.
Я поворачиваюсь к Мато:
– Это фейерверк?
Он наклоняет голову и прислушивается.
– Думаю, да, но первые два взрыва прозвучали очень близко.
– Может, это беспилотники?
– Нет, здесь поблизости нет никого из «Картакса». Больше напоминает самодельную взрывчатку. Что-то маленькое, но мощное. Забавно…
Я поднимаю глаза:
– Что в этом забавного?
Он поджимает губы:
– Уж очень они напоминали взрывы облаков гидры. Только эти слишком маленькие.
Еще один хлопок разносится тихим эхом по бункеру, и я чувствую, как по спине ползет дрожь. Мато прав – взрывы слишком маленькие для дурманщиков. Должно быть, это фейерверки в честь прилета голубей.
Я разрываю связь с емкостью ДНК, и карта распространения светящейся стаи исчезает. Но как только это происходит, я резко вспоминаю, что показалось мне странным.
– Подожди-ка, – протягивая руку, говорю я.
Карта вновь вспыхивает в воздухе. На ней веером по всему миру расползаются алые линии, отмечающие распространение стаи. От каждой точки расходится новый пучок, потому что популяция разрастается с каждым новым поколением.
Но я уже видела эту схему раньше.
Когда мы возвращались на «Комоксе» в лабораторию, Дакс показывал нам точно такую же карту, вот только он отслеживал не голубей. Он отслеживал распространение нового штамма. Это было несколько дней назад, но от того, насколько они схожи, становится жутко.
– Что случилось? – спрашивает Мато.
Подхватив рюкзак, я протискиваюсь мимо него, наваливаюсь плечом на дверь и сбегаю по лестнице в лабораторию Регины. Позади раздается эхо захлопнувшейся двери в архив ДНК голубей и тихих шагов Мато. Им вторит еще один взрыв. Я бегу по коридору и открываю стальную дверь лаборатории.
Охранница пропала, басы сотрясают воздух, а парк все так же заполнен людьми. Я пересекаю лестничную площадку и, вцепившись в металлические перила, осматриваю атриум. Мы находимся примерно на четвертом этаже, и нам прекрасно видны очереди к лифтам внизу и темный цилиндр из бетонных стен, устремляющихся ввысь. Хотя на самом деле не темно. Светящиеся голуби залетают сюда с улицы и вырисовывают полосы света в воздухе над парком. Птицы кружат и срываются вниз, а их крики эхом отражаются от изогнутых стен атриума.
Взрыв заглушает музыку, и я крепко сжимаю перила. А затем поднимаю глаза и всматриваюсь в стаю. В облаке дымки кружат перья. Это напоминает светящийся фейерверк, только вместо искр в разные стороны разлетаются обезумевшие голуби.
Мато подходит ко мне и растерянно оглядывается по сторонам, пока одна из птиц этого светящегося кобальтового облака не взрывается. Люди в парке начинают кричать. Мато хватает меня за руку и, прикрыв рот, отшатывается назад.
– Катарина, пойдем. Нам нужно вернуться в лабораторию.
– Мы уже заразились, – выдыхаю я.
В воздухе пахнет серой и древесным дымом. Нотки чумы, которые сложно с чем-то спутать. Неудивительно, что в «Картаксе» не смогли сдержать новый штамм вируса. Он больше не распространялся через людей.
Он атаковал голубей. И теперь его не остановить.
