Оклендский порт представляет собой обширную территорию моря и суши на восточном побережье Залива, достаточно большую для того, чтобы принимать и разгружать тысячефутовые контейнеровозы, пересекающие в обоих направлениях Тихий океан со сложенными на палубах высокими штабелями грузовых контейнеров. Порт полон бесчисленных штабелей из разноцветных, обшитых рифленым железом ящиков, в которых хранятся грузы, привезенные со всего мира. Над ними высятся сотни грузовых кранов, похожих на силуэты гигантских цапель с мигающими красными глазами огоньков. Эти краны сейчас неподвижно стояли на краю причалов, казалось, готовые вот-вот опрокинуться в темную воду гавани.

Я поехала по лабиринту проездов, принадлежащих самому порту, трясясь на своем мотоцикле по асфальтовой мостовой с рытвинами и ухабами от колес нескончаемых верениц тяжелых грузовиков. Я сделала несколько поворотов, пока не доехала до однополосной дороги, отмеченной желтым ромбом – знаком, обозначающим тупик. Единственными признаками того, что здесь побывали люди, были сталь и асфальт. Я легко могла бы себе представить, что перенеслась на пятьсот лет в будущее и сейчас смотрю на руины какого-то древнего, покинутого людьми мегаполиса.

Вокруг царила тишина, нарушаемая только гудением высоковольтных проводов и доносящимся с автострады едва различимым гулом потока машин. Путь мне перегораживали армированные металлом ворота высотой в четыре фута. Табличка на них гласила: «КОМПАНИЯ «E-Z». СКЛАДЫ ВОСТОЧНОГО ПОБЕРЕЖЬЯ ЗАЛИВА. ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ КЛИЕНТОВ». Я нажала на кнопку пластмассового брелока, висящего на моих ключах, и ворота отодвинулись в сторону. Внутри асфальта не было – его заменяла утоптанная земля. Вокруг меня высились все те же штабеля грузовых контейнеров – каждый контейнер имел двадцать футов в длину и десять в высоту, а каждый штабель состоял из шести таких контейнеров. Должно быть, здесь находились сотни таких штабелей, образующих в складском дворе что-то вроде лабиринта. Само складское помещение представляло собой низкое четырехугольное здание, толстые стены которого были выкрашены краской бежевого цвета, нагоняющего тоску.

Я стала ждать.

Двадцать минут спустя я увидела свет фар. На дороге показалась маленькая белая машина, и, когда она сбавила скорость, я нажала кнопку на брелоке. Ворота открылись, и машина медленно заехала во двор. Оливер опустил окно на два дюйма и подозрительно посмотрел на меня, сдвинув густые брови.

– Неужели это не могло подождать?

– Пошли. Мы не можем потратить на это всю ночь.

Он выключил мотор и с настороженным видом вышел из машины. Одет он был так, словно я сказала ему, что мы будем прыгать на парашютах из вертолета в тылу противника, – на нем была черная фуфайка с капюшоном, поверх нее черная ветровка и черная лыжная шапочка с помпоном, отделанным кисточками. Оглядев его, я подумала, что Оливер, видимо, первый спецназовец в истории, на ветровке которого красуется логотип экологической организации «Сьерра клаб». Он тер глаза.

– Что вы имели в виду, когда говорили о Грегори?

– Ганн мерв.

Он перестал тереть глаза и моргнул.

– Грегори? Мертв? О чем вы? Этого не может быть. Я видел его сегодня днем.

– А я видела его сегодня вечером.

Оливер посмотрела на меня так, словно я бестактно пошутила.

– Да вы, наверное, шутите? В чем дело?

– Он или застрелился сам, или кто-то застрелил его.

Оливер достал из кармана оранжевую пластиковую бутылочку успокоительных таблеток и, ничем не запивая, проглотил несколько штук.

– С вами говорила Карен Ли, и она погибла. С вами говорил Грегори, и теперь он тоже погиб.

– Я не трогала ни Ганна, ни Карен и не собираюсь причинять вреда вам.

– Почему я должен вам верить?

– Пошли. Мы поговорим обо всем внутри.

Множество людей использует складские помещения для хранения самых обычных вещей, в основном лишнего домашнего скарба. Семейные пары, переезжающие в квартиры меньшей площади, или жильцы тесных студий, которым нужен больший простор. Но складскими площадями пользуются и клиенты со странностями – нелюдимы, нередко ведущие ночной образ жизни. Мужчины средних лет, хранящие здесь снаряжение для выживания, или патологические барахольщики, заполняющие арендуемые ими помещения кипами рассыпающихся старых газет. Так что, как правило, доступ в подобные складские помещения открыт для клиентов круглосуточно – все семь дней в неделю. Если какой-нибудь тип в камуфляже захочет покопаться в своих пожитках, отыскивая спрятанные охотничьи винтовки, он, скорее всего, предпочтет делать это не тогда, когда какая-нибудь семья забирает со склада свой диван. Не ограниченный временными рамками доступ к складу подходил мне как нельзя лучше. Я всегда предпочитала иметь возможность приезжать и уезжать, когда мне этого хотелось.

Я открыла висячий замок на входной двери одним из связки моих ключей, и мы вошли в мрачную сеть коридоров, по бокам которых виднелись отдвижные двери. Флуоресцентное освещение было неровным. Некоторые световые панели тускло мерцали, другие же горели агрессивно ярко, словно они, подобно пиявкам, высасывали напряжение из тех, что были послабее. Стены, вероятно, были выкрашены в последний раз еще во времена первой войны в Персидском заливе, причем для этого использовалась краска тошнотворного мутно-зеленого цвета. Оливер подозрительно оглядывался по сторонам.

– Что именно вы собираетесь мне показать? Вы обнаружили что-то новое?

Я остановилась у одной из дверей, отперла ее, отодвинула, и мы вошли в комнатку размером двадцать пять футов на десять. Вдоль дверей этой каморки от пола до потолка высились дешевые деревянные стеллажи, набитые книгами. На большинстве полок книги стояли в три ряда, а на верхних были сложены в стопки. Книг было слишком много, и под их весом перегруженные стеллажи кренились вперед. Стены здесь были из бетона, так что вместо того, чтобы прикрепить полки к стенам болтами, я натянула перед ними желтые нейлоновые веревки, чтобы не дать им опрокинуться. Поскольку на веревки давил немалый вес книг, они натянулись до предела. На полу тоже стояли стопки книг, в некоторых местах доходившие мне до пояса, так что общий эффект наводил на мысль о непролазных джунглях.

– Что это за место? – спросил Оливер.

Я уселась на стоящий у одной из стен темно-зеленый картотечный шкафчик, отодвинув в сторону лежавший на нем открытый томик «Илиады» в бумажной обложке.

– Я же владелица книжного магазина, или вы забыли?

У меня было странное чувство от того, что рядом со мной в моем книжном складе есть кто-то еще. Я привыкла находиться здесь одна, и мне это нравилось. Я думала о принятии решения.

Оливер нетерпеливо потряс головой.

– Книги – это совсем не то, о чем надо сейчас говорить. Что вам удалось узнать? Что должно произойти? Это будет атака террористов, как мы и думали? Против кого она будет направлена?

– Да. Атака. На пароме мы с вами говорили о том, что люди на тех фотографиях – это, вероятно, члены каких-то террористических ячеек и что за границей планируется какая-то атака. И эта атака запланирована на первое ноября, то есть на завтра. Похоже, никто ничего точно не знал, но все строили догадки, сводившиеся к одному и тому же. Вот это мне и не нравилось.

Он явно был растерян.

– Что значит не нравилось?

– Я не склонна верить в то, что кажется слишком очевидным.

– Я вас не понимаю…

– Один человек недавно напомнил мне мои собственные слова: предположения строят все, и вопрос заключается только в том, верны они или нет. Возьмем в качестве примера всю эту историю с людьми на фотографиях. Все исходили из предположения, что они замышляют что-то дурное. Что они преступники, экстремисты или что-то в этом духе. Даже ФБР было убеждено, что существует какой-то заговор, а ведь они даже не видели фотографии, относящиеся к IN RETENTIS. Они просто строили догадки на основе тех обрывков информации, которыми поделилась с ними Ли, и предполагали, что речь идет о терроризме. Все это были всего лишь домыслы, основанные на маршрутах полетов Ганна и на том, что, как сообщила им Карен, первого ноября должно случиться что-то плохое.

– ФБР? – Он был ошарашен. – О чем вы? С каких пор вы начали общаться с ФБР?

– Перестаньте, Оливер, не разыгрывайте передо мной неведение хотя бы теперь, когда дело зашло уже так далеко. Вы не можете не знать, что ФБР ведет активное расследование деятельности вашей компании.

– Ну хорошо, – согласился он. – До меня доходили некоторые слухи. Но разве мы с вами не были правы?

Я подумала о египетском блогере с дыркой на месте переднего зуба. Том самом, который якобы бросился вниз с крыши, оставив жену и детей.

– Возможно, да. А возможно, и нет.

– К чему вы клоните?

– Правительства, с которыми «Care4» ведет дела, – места, куда летал Ганн, места, изображенные на этих фотографиях. Саудовская Аравия, Египет, Ирак… конечно же, это рассадники экстремизма и терроризма. Но у всех их есть и еще кое-что общее.

– И что же это?

– Все они относятся к числу тех стран, где наиболее жестоко попираются права человека.

Оливер снял шляпу, сел на стопку книг и поерзал, пытаясь устроиться поудобнее.

– А при чем тут это?

– Я начала сомневаться. Что, если мы смотрим на эти фотографии под углом зрения, который прямо противоположен тому, под которым на них надо смотреть? Что, если все эти люди на них – на самом деле не плохие парни? И все обстоит как раз наоборот? Что, если плохие парни – это как раз те, кто хочет их прикончить?

У него сделался еще более растерянный вид.

– Но зачем им это?

– Правозащитники, активисты ЛГБТ, борющиеся с коррупцией блогеры, журналисты. У нас, в Штатах, такие люди просто получают злобные твиты. А что происходит в тех странах?

Я снова подумала о египетском блогере с дыркой на месте переднего зуба.

– Там их сталкивают с крыш.

Лицо Оливера напряглось.

– Если речь идет не о планируемом теракте, тогда о чем?

– На самом деле основной бизнес «Care4» – это вовсе не видеокамеры и не видеоняни, которые так агрессивно рекламируют ваши штатные пиарщики. В компании это ни для кого не секрет. То, что главным источником ваших доходов является видеонаблюдение за людьми, наверняка знают у вас практически все.

Лицо Оливера не выразило и тени несогласия.

– Как вы и сказали, это ни для кого не секрет. Но какое отношение ведение видеонаблюдения имеет к первому ноября?

– Скоро я дойду и до этого. Многие годы компания инвестировала большие деньги в исследования в области глубоких нейронных сетей. «Care4» стремилась стать первой компанией в мире, создавшей такую систему видеонаблюдения, которая будет не только функционировать без какого-либо контроля со стороны человека, но сможет активно обучать саму себя все лучше и лучше разыскивать людей.

– Думаю, я разбираюсь в этой сфере немного больше, чем вы, – спокойно сказал Оливер. У него в кармане пискнул смартфон. Он достал его, быстро ввел ответ и положил мобильник обратно в карман.

– Само собой, – согласилась я. – Откуда мне это знать? Ведь у меня даже нет смартфона. Но, как бы то ни было, «Care4» несколько лет продавала более примитивные версии этой системы по всему миру, что, видимо, продемонстрировало ей, что на ее продукцию существует большой спрос. И по ходу дела они решили сделать главную ставку на одно – на создание и совершенствование управляемого искусственным интеллектом программного обеспечения для видеонаблюдения. Ваша компания практически круглосуточно работала на доведение до ума его обновленной версии, и был назначен срок его запуска – первое ноября. Так что, в сущности, IN RETENTIS всегда был проектом разработки программного обеспечения.

На Оливера эта информация, похоже, не произвела впечатления.

– Мы каждый год назначаем сроки запуска того или иного продукта. Это делают все компании. Кому, кроме самих сотрудников «Care4», может быть до этого дело? И при чем тут терроризм?

– Речь вовсе не об этом. Речь никогда не шла о терроризме. Достаточно научить компьютер узнавать определенное лицо, вычленять человека из толпы, и ему будет абсолютно все равно, на кого он смотрит: на бен Ладена или на мать Терезу. Его можно будет использовать ради каких угодно целей: как во благо, так и во зло.

– И что из этого?

– Карен предупредила нас, что погибнут люди. И эти ее слова навели ФБР на ложный след, по котором оно сразу же и пошло. Потому что так их учили. Их натаскивали на то, чтобы предупреждать такие события, как падение самолета, гибель людей из-за грузовика, врезающегося в толпу. После одиннадцатого сентября все внимание Бюро переключилось на борьбу с терроризмом. Они настолько озабочены тем, как предотвращать осуществление замыслов террористов, что эта новая угроза вписалась в их мировосприятие просто идеально, и они так и не задались вопросом, правильно ли их представление о том, в чем она состоит. Так что все опять свелось к предположениям, к догадкам. Агенты ФБР видели только то, что хотели увидеть. Они считали, что «Care4» скрывает важную информацию о некоем террористическом заговоре из алчности и нежелания оттолкнуть своих зарубежных клиентов. Но Карен имела в виду вовсе не это.

– Тогда что же?

– Эти люди на фотографиях – они и есть жертвы. Или скоро станут жертвами.

– Почему?

– Дело вовсе не в том, что «Care4» якобы собрала информацию о каком-то террористическом заговоре. На самом деле суть состоит в том, что ваша компания продает тоталитарным и диктаторским режимам по всему миру свою новейшую разработку в области систем с искусственным интеллектом, которая сможет дать этим режимам возможность узнать точное местоположение людей, которых они больше всего ненавидят и боятся, и схватить их, всех мужчин и женщин, которые, рискуя своими жизнями, разоблачают коррупцию и несправедливость.

Сами камеры видеонаблюдения уже установлены и работают – видит бог, в странах, где правят эти режимы, нет недостатка в таких камерах, у них они понатыканы везде. Тамошние власти ждут только одного – чтобы сеть заработала и их компьютеры смогли начать вычленять лица своих противников и указывать их точное местоположение в режиме реального времени. И тогда спецслужбы и полиция смогут хватать этих людей прямо на улицах. Как только эта система будет запущена, во всех этих странах должны будут начаться массовые похищения людей. И при этом никто не будет знать, почему журналисты и правозащитники в разных странах мира вдруг начали исчезать без следа. А затем процесс пойдет и дальше – система, разработанная «Care4», будет постоянно самообучаться, тщательность ее действия будет возрастать, чтобы начать считывать метаданные и информацию в социальных сетях и таким образом разыскивать друзей противников режимов, их семьи, их сторонников, тех, кто был их источником. По всему миру политические оппозиционеры, журналисты и вообще все, кто противостоит этим правительствам, будут выслежены, схвачены и уничтожены.

– Но с какой стати «Care4» станет это делать? – медленно и с озадаченным видом проговорил Оливер. – Какая компании от этого польза? Зачем ей идти на риск, нарушая закон?

– Какой закон?! Компания просто занимается продажей своего продукта и вовсе не указывает людям, в каких целях его следует применять. Нравственно это или безнравственно – это уже вопрос иного порядка, но мотивация у «Care4» точно такая же, как у любой другой компании, – извлечение прибыли. Я не хочу, чтобы вы истолковали мои слова превратно, Оливер, – я вовсе не считаю, что «Care4» хотела, чтобы погибали люди, но компания также не желала и разрывать выгодные контракты по обеспечению безопасности, подписанные ею со многими странами мира, чтобы предотвратить эти убийства.

– Это только ваши догадки. – В голосе Оливера прозвучало сомнение.

– Может быть, и так. – Я замолчала, размышляя. – Как я это понимаю, позиция «Care4» по сути своей очень походила на позицию оружейного лобби внутри США. Надо продавать американцам как можно больше стрелкового оружия, а за то, что покупатели с ним делают, они ответственности не несут. Остановить ограбление банка или, наоборот, совершить его – это личное дело того, у кого оказался ствол. – Я снова сделала паузу. – Уверена, что некоторые страны стали бы использовать эту систему для борьбы с терроризмом или преступностью. Насколько мне известно, наша страна стала бы использовать ее именно так.

– Тогда откуда вам известно, что не все страны станут использовать эту систему во благо? Кто вам сказал, что с теми людьми, о которых вы говорили, вообще должно случиться что-то плохое?

Я ответила не колеблясь:

– Один из людей, изображенных на фотографиях, которые раздобыла Карен, был египетским блогером, который якобы бросился вниз с крыши. Полиция заявила, что это было самоубийством, а его семья говорит, что его убили. Как вы думаете, кто из них прав? Режимы, о которых идет речь, отнюдь не сидели сложа руки, ожидая, когда «Care4» поставит им свою систему, они продолжали действовать, старясь покончить со всеми своими противниками, до которых им удастся добраться до запуска сети IN RETENTIS. И они смогли добраться до этого бедолаги без ее помощи. Если такая смерть не объявляется самоубийством, то эти режимы всегда навешивают на тех, кого они убивают, ярлык террористов или утверждают, что они угрожали национальной безопасности. Послушать их, так можно подумать, что они вообще ни разу не убили ни единого человека, который был бы ни в чем не повинен.

Оливер встал со стопки книг и устремил на меня скептический взгляд.

– Тогда объясните мне убийство Ли. Ведь оно никак не вписывается в вашу гипотезу. Если моя компания отнюдь не предпринимает активных попыток причинить кому-либо зло, то каким боком она могла быть замешана в том, что случилось с Карен?

Я угрюмо кивнула.

– Поначалу я не могла понять, что заставило их убить ее. Даже если они аморальны и им безразлично, что кого-то где-то убьют, почему они пошли на риск разоблачения своих делишек, совершив убийство собственными силами? Особенно убийство американской гражданки здесь, на американской земле?

– И к какому же выводу вы пришли?

– И снова причина была достаточно банальна, это часто встречающийся мотив. Они посчитали, что у них нет выбора.

– То есть как – нет выбора?

– Что вы знаете о Карен Ли? – спросила я.

Мой вопрос явно его удивил.

– Ну… Я работал вместе с ней, читал ее резюме, она очень хорошо делала свою работу…

– А вам что-нибудь известно о ее родителях? И о том, как она оказалась в Америке?

Оливер раздраженно покачал головой:

– Конечно, нет. Откуда мне это знать? Я ведь не встречался с этой женщиной, она была просто моей коллегой. Меня заботили ее навыки как программиста, а не ее генеалогическое древо.

Я подумала о том, что мне было известно о Карен. Фотография в коттедже – маленькая девочка, которую обнимает мать. Распечатки адресов с GPS-маячка, среди которых был адрес некоммерческой организации, в которой Карен, по-видимому, работала волонтеркой. «Память о Тяньаньмэнь жива». Она прибыла в США в 1990 году. С обоими ее родителями что-то произошло, произошло одновременно, по всей вероятности, в предшествующем году. 1989 год, Пекин. Хотите угадать, где именно это произошло?

Он сразу же понял, куда я клоню:

– Площадь Тяньаньмэнь, да?

– Они почти наверняка были среди протестовавших там студентов, которых солдаты расстреляли по приказу властей. Вероятно, они погибли вместе, бок о бок. После этого их дочь переехала в Штаты, где стала жить у своих родственников. Так что Карен всю жизнь ненавидела правительства, готовые убивать своих граждан за протесты против их злоупотреблений. Для нее это было куда важнее, чем деньги или карьера, это было важнее всего. После того как она выяснила, что собой представляет IN RETENTIS, она ни за что не отошла бы в сторонку и не позволила бы невинным людям погибать.

– Значит, у «Care4» не было выбора? Вы это хотите сказать?

– Я уверена, что они предпочли бы убийству какой-нибудь другой вариант. Вероятно, они перебрали все. Уволить ее? В этом случае она могла бы подать на компанию в суд или предать гласности информацию о ее аморальной деятельности, обратившись в СМИ – у нее были бы широкие возможности. Откупиться от нее, дать ей денег за молчание? Но были такие вещи, которые она ценила куда больше, чем деньги. Запугать ее, заставить ее бояться? Видит бог, они пытались это сделать. Они перепробовали все, начиная с угроз натравить на нее их юристов и кончая наймом меня, чтобы я вела за ней слежку. Весь этот нажим действовал на нее сокрушительно. Если бы «Care4» сумела додавить ее до нервного срыва, они, я уверена, были бы в восторге. Но Ли была сильна духом, и ею двигали чувства куда более сильные, чем забота о собственной безопасности. Она бы ни за что не оставила все как есть. А если бы они решили просто не обращать на нее внимания, тогда…

– Она сообщила бы ФБР информацию, которая заставила бы их закрыть проект IN RETENTIS, – закончил Оливер.

– Вот именно.

– Если вы ставите вопрос таким образом, то у них действительно не было выбора, – задумчиво сказал Оливер.

– А вот и нет, – резко возразила я. – Разумеется, у них был выбор. Они могли бы поставить сохранение невинных жизней выше своих прибылей. Они могла бы сказать, что им не нужны кровавые деньги. Они могли бы отказаться продавать свою технологию, не оговорив предварительно в контрактах в качестве особого условия, каким образом правительства будут ее использовать, даже если бы это означало для компании финансовые потери. Более того, они могли бы принять негативные последствия от действий Карен или, если они считали, что она не права, подать на нее в суд – все, что угодно, но только не убивать ее, не идти на хладнокровное убийство. – Я сурово посмотрела на Оливера. – У них был широкий выбор. Но они выбрали неверный путь.

Он отвел глаза.

– Ваши догадки интересны, но есть ли у вас доказательства того, что они верны?

Я встала и выдвинула верхний ящик шкафчика, который использовала в качестве табурета. Вынула оттуда запечатанный конверт из оберточной бумаги и вскрыла его перочинным ножом, который затем положила на шкафчик рядом с открытой книгой в бумажной обложке. Потом достала из конверта пачку фотографий. На них были запечатлены все страницы из папки Сайласа Джонсона, которую я обнаружила в сейфе его отеля.

– Посмотрите на них, – сказала я, протягивая документы Оливеру. – Адвокатская тайна распространяется на множество вещей, но я всегда считала, что она не должна включать в себя сокрытие соучастия клиента в убийстве. Юристы, которых наняла «Care4», помогали компании вести переговоры по заключению с иностранными правительствами контрактов по проекту IN RETENTIS. Уверена, что им очень хорошо платили за их услуги.

Оливер внимательно просмотрел первые несколько фотографий, затем нервно посмотрел на меня:

– А вам известно, что они могли бы вчинить вам такой иск просто за обладание копиями этих документов, что вы лишились бы всего?

– Я готова пойти на этот риск.

Он достал из кармана шоколадный батончик, сорвал с него золотую обертку и начал быстро откусывать от него маленькие кусочки.

– И что же, по-вашему, должен сделать я?

– Помогите мне войти в систему компьютерной защиты «Care4». Сегодня вечером, до того как станет слишком поздно. Мы помешаем запуску системы, составляющей проект IN RETENTIS, и положим ему конец, сможем спасти таким образом людей на фотографиях, которые спрятала Карен, а также сотни или даже тысячи других.

Оливер побледнел:

– Это невозможно.

– Вы участвовали в разработке системы защиты компьютерной сети компании. Если кто-нибудь и может ее взломать, так это вы.

– А что, если меня поймают?

– Если можно понять, где добро, где зло, вы выбираете добро. Сами сказали. Так как?

– Но разве нет какого-то другого пути?

Я покачала головой:

– Только не в этот раз.

Он помолчал еще немного, словно раздумывая.

– Вы просите меня взломать отнюдь не какой-нибудь там автомат по продаже лимонада.

Я начинала терять терпение. И все больше раздражаться. До первого ноября оставались считаные часы.

– Я не собираюсь спорить с вами всю ночь. Или вы мне помогаете, или говорите «нет», и тогда я пойду и найду кого-нибудь другого, кто сможет это сделать. Нам надо спешить.

Он с неуверенным видом огляделся по сторонам, пытаясь выиграть время.

– Это слишком рискованно. Мне нужно время, чтобы подумать.

– У нас нет для этого времени. Так да или нет? Решайтесь!

Я двинулась было к нему, но тут же остановилась как вкопанная.

В дверях стоял Джозеф.

Он был одет примерно так же, как когда я видела его в последний раз в квартире моего брата. Темный костюм, темная рубашка, черные начищенные полуботинки. Различие состояло только в том, что его правая рука висела на перевязи. Естественный результат попадания пули сорок пятого калибра. Трудно точно сказать, в какое именно место она угодила, но верхняя часть его правой руки немного распирала рукав пиджака его хорошо сшитого костюма чуть пониже плеча. Такое утолщение могло бы образоваться из-за нескольких слоев толстых бинтов. В правой руке он держал пистолет, а в левой – ножницы для резки болтов.

Я быстро попятилась. В прошлый раз, когда Джозеф вошел в одно помещение со мной, его глаза были бесстрастны и пусты. Они говорили о том, что моя участь его абсолютно не волнует. Теперь же все изменилось. Его глаза были полны злобы.

– Ты, – сказал он. – Я долго думал обо всем том, что сделаю с тобой.

И он с многозначительным видом поднял свои ножницы для резки болтов и направил их сделанные из нержавеющей стали острые челюсти на меня.

– Я сделаю так, что ты будешь мучиться всю ночь и умрешь только к утру.