Я отправилась домой, приняла душ, поспала пару часов и к середине утра приехала в книжный, предварительно коротко переговорив по телефону с Миллером. Договорились, что днем вместе выпьем кофе. Надо было ему кое-что отдать. Я старалась не обращать внимания на то, что вконец вымотана и что сегодняшний день, по всей вероятности, станет самым трудным и важным в моей жизни. На прошлой неделе, поскольку на носу был Хэллоуин, Джесс сложила в магазине штабеля тыкв, развесила на стенах изображения ведьм и чертей и создала специальный книжный отдел ужасов, куда поместила произведения Стивена Кинга, «Франкенштейна» Мэри Шелли, Роберта Блоха и Энн Райс.

Хэллоуин – 31 октября.

До 1 ноября оставался один день.

Я знала, что должна делать. Но сумею ли – другой вопрос.

Я приехала в магазин только затем, чтобы быстро переговорить с Джесс, но работы там оказалось так много, что нам с ней удалось только кивнуть друг другу. Мясистый мужчина в камуфляжных шортах и шляпе сафари с обвисшими полями привез в магазин тележку для багажа с более чем тремя сотнями книг, которые он хотел продать за один раз. Я же пыталась объяснить иностранному студенту, что собой представляет древнеанглийский язык, а в это время какой-то магистрант донимал меня вопросами о книгах, которых не было у нас в наличии.

Мужчина с багажной тележкой посмотрел на свои часы:

– Сколько еще времени на это уйдет?

– Мне придется прочесть и другие книги на древнеанглийском? – спросил студент. Это был высокий черноволосый кореец в ярко-зеленых очках и золотистых кроссовках.

– Как называется ваш курс?

Он развернул учебную программу – «Обзор английской литературы до 1500 года».

– Тогда наверняка придется, – сказала я ему, доставая с полки «Беовульфа».

У него сделался такой вид, словно он вот-вот расплачется.

– А вы не могли бы позаниматься со мной древнеанглийским частным образом?

– Я бы мог вернуться позже, но я взял эту багажную тележку напрокат в режиме почасовой оплаты, – говорил мясистый тип.

На нем была майка, по краям которой и на груди, и на спине виднелись поразительно густые заросли волос.

Я почувствовала, как у меня начинает раскалываться лоб.

– Прошу вас, потерпите.

Слишком много голосов, слишком много людей, которые что-то у меня спрашивают, которым что-то от меня нужно. Слишком много всего…

– Я пишу диссертацию о Гиббоне, – жаловался магистрант. – Как же я могу обойтись без пятого тома «Упадка и разрушения»?

– Не знаю, что вам на это сказать. – Голова моя болела все сильнее.

– По-моему, было бы справедливо, если бы вы разделили со мной оплату этой багажной тележки.

Мое терпение лопнуло.

– Возьмите свою чертову тележку и засуньте ее себе в…

Я повернулась и направилась к двери, даже не пытаясь хоть на секунду остановиться и послушать, как он возмущается, брызгая слюной. Надо подавить чувство усталости и начать готовиться к тому, что мне предстоит сделать сегодня вечером. Я помогу Джесс управиться со всей этой кутерьмой потом. Я как раз была в дверях, когда столкнулась с кем-то, входящим в магазин. Это была Зои.

И мои планы на день изменились еще раз.

Я не сразу узнала ее из-за синяка под глазом, кровоподтеков на руке и расплывшейся от слез туши для глаз, которую она, похоже, не смывала с лица со вчерашнего дня. Моя последняя встреча с ней, когда мы обе удобно сидели на засыпных креслах-мешках, казалась мне теперь такой далекой и почти нереальной. Теперь ее всю трясло, голос звучал сипло и был полон страха. Я помогла ей сесть.

– Что случилось?

Это был вопрос, не имеющий смысла. Все равно что спрашивать, почему произошло землетрясение. Причины имеют значение отнюдь не всегда, иногда важен только вызванный ими ущерб.

Ее короткие фразы перемежались рыданиями.

– Я была в клубе, и там были какие-то парни, они танцевали с нами, и мы не делали ничего плохого. Потом туда явился Луис со своими дружками, завязалась драка, и его арестовали. А сегодня утром, когда он вернулся домой, он обвинил меня в том, что все это начала я.

Джесс уже стояла рядом.

– Отвезу ее в больницу.

– А я поговорю с Луисом. Мне нужен твой адрес, Зои.

Та схватила меня за руку:

– Нет! Вы не понимаете, что он может с вами сделать.

Я едва расслышала ее слова. В моих ушах стоял звон, заглушающий все, что мне говорили люди. Этот звон звал меня к действию, толкал в определенном направлении, так что мне вообще не надо было думать о том, что я делаю. Я даже перестала ощущать усталость. Все сомнения, переполнявшие в последнее время мой мозг, чудесным образом отступили на задний план. Даже дело «Care4» уже не казалось мне теперь таким уж важным.

– Мне нужен твой адрес, – повторила я.

Зои посмотрела на Джесс, потом на меня и запинающимся голосом назвала его.

Я снова двинулась к двери, не произнеся ни единого слова.

– Никки, только не сейчас, когда ты полна гнева, – сказала Джесс. – Ведь ты всегда говорила, что главное – это иметь план.

– Ты права. Мне следовало бы подождать, – согласилась я.

Джесс немного расслабилась.

– Вот именно.

Но я все равно вышла из магазина.

Звон в моих ушах, заглушая голос разума, толкал меня вперед.

Зои жила в Питтсбурге, милях в двадцати пяти на северо-восток от Беркли. Это был неблагополучный городок, расположенный слишком далеко, чтобы до него докатились потоки денег от информационных технологий, истекающие из эпицентра развития информационных технологий в Кремниевой долине и Сан-Франциско и распространяющиеся как огромное нефтяное пятно. Деньги. Неиссякаемый поток денег, пропитавший землю, которую когда-то пахали фермеры, на которой росли фруктовые сады с высящимися среди них красновато-коричневыми холмами. Теперь эти холмы покрывали бесконечные акры роскошных частных домов и одинаковых жилищных комплексов, где на каждом шагу стояли кричащие билборды с рекламой новейших отделочных материалов и самых последних достижений в области комфорта. Деньги, везде деньги. В Сан-Франциско в каждом квартале было по пять кофеен, соперничающих между собой, и весь город топорщился строительными кранами, обвивающими его, как плющ. Люди вроде Грега Ганна умножали количество денег быстрее, чем Министерство финансов в столице страны печатало их. Возможно, на пользу обществу, а возможно, и нет…

Я остановила мотоцикл у одноэтажного дома, к которому был пристроен гараж. На подъездной дороге стоял черный «Эскелейд» с блестящими, сделанными на заказ колесными дисками и окнами, затемненными куда больше, чем это разрешено законом. Маленький палисадник был в равных долях завален детскими игрушками и пустыми банками из-под пива. Я слезла с мотоцикла, зная, что нарушаю все свои собственные правила, и нисколько об этом не заботясь. Все тот же звон в ушах толкал меня вперед. Я даже не потрудилась надеть на руки армированные мотоциклетные перчатки. Оставила сумку на сиденье, а ключи в замке зажигания. Много времени это не займет.

В последнее время я так много думала. Пытаясь сложить воедино фрагменты информации, которые никак не желали складываться. Теперь же мне больше не надо было думать. Не надо было ничего складывать воедино.

Мне был нужен только Луис.

Дверь гаража была поднята, но она с таким же успехом могла бы быть опущена. Снаружи солнце светило слишком ярко, чтобы внутри гаража можно было хоть что-нибудь разобрать, все равно что смотреть на темный театральный занавес и гадать, что находится на сцене, за ним.

Я не раздумывая вошла в темноту, остановившись на неровном цементном полу. Слева от меня на сложенных в штабеля шлакоблоках стоял старый красный «Мустанг», с которого были сняты колеса. Голые полуоси автомобиля выглядели отталкивающе. Ведущая в дом дверь, виднеющаяся справа в противоположном конце гаража, была закрыта. Если не считать солнечных лучей, льющихся в проем под поднятыми воротами гаража, единственным источником света здесь была голая электрическая лампочка, свисающая с потолка на толстом оранжевом проводе почти над самой моей головой. Из сабвуфера неслась оглушительная музыка в стиле хард рэп. В воздухе витали запахи пота, моторного масла и марихуаны. Передо мной стояла скамья для отжимания, на ней лежал мужчина без рубашки, в кроссовках и баскетбольных шортах в сеточку и делал жимы лежа. Он был мощного телосложения и кряхтел от напряжения, поднимая штангу, на края которой были надеты чугунные диски.

Луис.

Я прямиком подошла к нему и с силой надавила ногой на штангу, которую он поднимал. Из-за громкой музыки он даже не слышал, как я вошла. Раздались грохот и глухой стук, когда двухсотфунтовая штанга, утяжеленная чугунными дисками, упала ему на грудь. Он громко выпустил воздух из легких и боком скатился с узкой скамьи на цементный пол. Диски слетели со штанги, гриф штанги, лязгая, тоже скатился на пол.

– Привет, Луис, – сказала я.

Потом сделала еще один шаг вперед и армированным носком своего правого ботинка врезала ему в рот. Удар глубоко рассек его губу, но не выбил зубы. Я ощутила легкое разочарование.

– Кто ты такая, мать твою? – выдавил из себя он, поднимая голову.

– Мы уже встречались. Сейчас ты меня вспомнишь.

Я занесла тяжелый каблук моего ботинка и всадила ему в левое ухо. Еще один глухой стук, и его голова дернулась на цементном полу. Кровь из уха потекла по щеке и смешалась с кровью, льющейся из рассеченной губы.

– Черт! – Он схватился за ухо. – Что тебе надо? – Его слова прозвучали невнятно. Нелегко говорить, когда у тебя рассечена губа.

– Все.

– Что?

– Я хочу, чтобы ты хорошенько почувствовал все. Потому что в следующие пять минут я сделаю с тобой все то, что ты делал со своей подружкой последние пять лет.

Он ухитрился встать на одно колено. И посмотрел на меня.

– Я найду вас обеих! И тебя, и эту шлюху! Мне следовало выкинуть ее на улицу еще много лет назад! Я разыщу вас обеих: и тебя, и ее!

– Да, разыщи меня. Похоже, все сейчас пытаются меня разыскать. Вот мы и поговорим о том, как ты нас разыщешь.

Музыка была слишком громкой. Я выдернула шнур сабвуфера из розетки, и в гараже стало тихо. Луис приготовился встать на ноги, не спуская с меня глаз, его накачанные грудные мышцы вздымались в такт дыханию. Тыльной стороной ладони он вытер кровь с лица.

– Давай, – сказала я. – Вставай. Не стану мешать.

Его тело напряглось. Я хотела, чтобы он встал. Чтобы мы могли продолжить. Мысленно я уже составила список всего того, что должно будет случиться с Луисом в ближайшие несколько минут. А он, вероятно, составил свой собственный список того, что он сделает со мной. Посмотрим, чей список выиграет. Мы наблюдали друг за другом. Готовились. И тут одна за другой случились три вещи.

Дверь из дома в гараж отворилась.

В гараж вошли двое крупных мужчин. И Луис наконец встал.

– Какого черта? – сказал тип, стоявший слева.

Увидев меня, он явно удивился не меньше чем я, увидев его и дружка. У него было широкое тело и фунтов двадцать лишнего веса, сосредоточенных на животе. С его одутловатого бледного лица смотрели маленькие недобрые глазки. Он перевел взгляд с Луиса на меня, словно подозревал, что дело тут в какой-то шутке. На нем были майка и яркие, пестрые пляжные шорты, а в правой руке он держал блок из шести бутылок пива «Корона экстра».

Я попятилась к открытой подъемной двери, моя злость мигом прошла. Положение дел изменилось.

Похоже, тип, стоявший справа, прочел мои мысли. Он был ниже своего дружка, с неопрятной черной бородой и с тяжелыми берцами на ногах. Глядя, как я отступаю назад, он быстро вытянул руку и нажал на кнопку на стене. Ворота гаража за моей спиной начали опускаться. Я зашагала назад быстрее. Теперь мне совсем не хотелось оставаться в этом гараже. Только не с ними троими. Вот как дорого мне обошлось то, что я вошла сюда, полная гнева.

Я перестала отступать, когда тип в пляжных шортах уронил пиво на пол и выхватил из задней части своих мешковатых шортов ствол – дешевый черный полуавтоматический пистолет. Он нацелил его на меня почти сразу же.

– Не двигайся! – сказал он.

Рука, держащая пистолет, дрожала от прилива адреналина. Я не могла судить о том, какие у него в патронах пули и спустил ли он свой ствол с предохранителя. Он целился в меня футов с пятнадцати, не очень-то далеко. Если бы в меня целились из пистолета с пятидесяти футов, я бы бросилась бежать и убежала бы без проблем. Двадцать пять футов – и я бы подумала, взвешивая свои шансы. Но если стрелок находился на более близком расстоянии, это резко снижало шансы на то, что мне удастся спастись, не пострадав. Даже вдрызг пьяный или обдолбанный стрелок с трясущимися руками может во что-нибудь попасть, если стреляет всего с пятнадцати футов.

Я остановилась всего футах в двух от опускающихся ворот, гадая, не стоит ли мне попробовать выкатиться из-под них прежде, чем они закроются наглухо. Неплохие шансы успеть выбраться из гаража. И точно такая же вероятность, что меня подстрелят. Но я осталась стоять на месте. Яркий дневной свет сузился до узкой щели, затем пропал. Теперь гараж освещала только голая лампочка, свисающая с потолка. Тени сделались темнее, резче. Теперь, когда дверь опустилась, у меня осталось куда меньше вариантов возможных действий. И ни один из них не казался мне перспективным.

Луис сплюнул кровь и потер ухо. Тип в пляжных шортах и другой в тяжелых берцах подошли ближе, так что теперь мы составляли косой треугольник. На одной его вершине стояла я, на другой – Луис, а на третьей, более далекой, – двое его дружков.

– Ты из этого книжного магазина? – спросил Луис. И рассмеялся, словно осознав, как нелепо это звучит. – Она послала тебя? – добавил он. – Чтобы сделать вот это со мной?

Луис сделал шаг в мою сторону. Он был явно достаточно зол, чтобы броситься на меня сейчас же. Это привело бы к хаосу. Хаос – это совсем не обязательно было бы плохо, но сначала мне надо было решить, что делать дальше. Я не хотела, чтобы хаос начался сразу, в этот самый момент, мне надо было подумать.

– Я послала себя сама, – сказала я. Потом нагнулась и подняла с пола стальной гриф штанги. Должно быть, он весил более тридцати фунтов и имел фута четыре в длину, с рифлением на каждом конце, чтобы его удобнее было держать.

Как бы взбешен он ни был, Луису совсем не улыбалась перспектива получить этим стальным брусом по лицу. Он медленно отступил так, чтобы я не могла его достать, и остановился футах в шести или семи прямо передо мной. Я бросила быстрый взгляд на двух его дружков. Они разошлись в стороны, но все еще стояли достаточно близко друг от друга, футах в десяти от Луиса по диагонали, каждый примерно под углом в 45 градусов. За их спинами располагалась дверь, ведущая в дом, – единственный возможный при данных обстоятельствах выход из гаража. Я снова подумала о косом треугольнике, а потом почему-то о геометрии, которую изучала в девятом классе. Сумма углов треугольника составляет 180 градусов, а самое короткое расстояние между двумя точками – это прямая линия. Крепкие, логичные основания, на которые опирается мир.

Я обратилась к дружкам Луиса прямо:

– Вас это не касается. Уходите, и у вас не будет проблем.

Тип в пляжных шортах рассмеялся и взвел курок.

– Если у кого-то и есть проблемы, то точно не у нас.

Он отвел затвор, и я заметила, что это стоило ему немалого труда. Увидела я ржавчину и на дуле. У него был пистолет марки «Кобра». Пистолеты, выпущенные этой компанией, отнюдь не славились высоким качеством. «Кобра» производила дешевые пистолеты для тех, кто не желал тратиться на более качественные и дорогие. Среди уличных подонков их было полно. Возьми дешевый полуавтоматический пистолет и дай его в руки человеку, который либо не знает, что его нужно регулярно чистить, либо ему плевать. А может быть, и нескольким таким людям. Стволы такого рода вечно меняли владельцев. Подержанные пистолеты подобны подержанным машинам. Они могут быть в безукоризненном состоянии, а могут быть либо просто хламом, либо вписываться в какую-нибудь из многочисленных категорий между первой и второй. Что касается этого ствола, то им, возможно, владела длинная вереница тех, кому качество и исправное состояние были по барабану. А значит, существует весьма вероятный шанс, что он даст осечку. Я взяла это себе на заметку.

– Почему ты ее избил? – спросила я.

Я задала этот вопрос вовсе не потому, что мне нужны были ответы. Мне просто нужно было еще немного времени, чтобы подумать.

– Она полоумная. Я никогда ее и пальцем не трогал.

Лгать всегда было очень легко, но я его почти не слушала. Я думала, сводя все элементы в систему. Возможные варианты. Трое мужчин. Двое из них блокируют единственную незапертую дверь. Пистолет. Голая электрическая лампочка, висящая почти над самой моей головой. И третий мужчина, стоящий прямо передо мной. Выхода не было, разве что я попытаюсь пробежать между двумя мужчинами, охраняющими от меня дверь. Но в этом случае тип в пляжных шортах, скорее всего, разрядит в меня свой пистолет.

– Брось штангу, – посоветовал мне тип в тяжелых берцах. – Может быть, тогда мы будем паиньками. – Тон у него был веселый, беззаботный.

На его месте большинство людей чувствовали бы себя точно так же. У него был острый треугольный подбородок и пышные бакенбарды, которые я вначале приняла за бороду и которые делали его лицо похожим на портрет, заключенный в раму. Он взял из угла гаража алюминиевую бейсбольную биту и сейчас держал ее небрежно, как будто собирался поиграть в софтбол.

Я поняла, что мне надо делать.

Нагнулась, но не выронила гриф штанги.

Вместо этого я расстегнула свои ботинки, сняла их и поставила рядом с собой. Попутно какая-то небольшая часть моего сознание отметила, что носок правого ботинка испачкан кровью Луиса, от удара, который рассек его губу. Мне казалось, что это произошло уже давным-давно. Я выпрямилась и осталась стоять в носках.

Трое мужчин взирали на меня с любопытством, как на девицу, у которой поехала крыша. Луис ухмыльнулся окровавленными губами, потирая свое левое ухо, как будто оно чесалось.

– Ты можешь снять и все остальное, – сказал он. – Или я помогу.

Я еще раз оглядела гараж, снова думая о том курсе геометрии, который изучала почти двадцать лет назад. Мне вспомнилась Миз Эрвайн, моя учительница. Она была бы рада узнать, что я все еще вспоминаю ее уроки, хотя прошло уже столько лет. Она всегда утверждала, что геометрия – это наиболее прикладной из разделов математики.

– Как предпочитаешь? – спросил тип в пляжных шортах. – Свет погасить или оставить?

В своих ярких цветных шортах и с пистолетом в руке он был похож на постаревшего кровожадного члена какого-то разнузданного студенческого братства. Вокруг его ног пенилось пролитое пиво, и пол был усыпан осколками бутылок, что придавало ему еще больше сходства с завсегдатаем вечеринок, у которого что-то пошло не так.

Я поджала и разжала пальцы ног, стоя в носках на цементном полу. Сделала долгий спокойный вдох, потом выдох.

– Лучше погасить.

Я сделала полшага вперед и, вскинув стальной брус вверх, взмахнула им, описывая широкую дугу.

Трое мужчин смотрели на меня с удивлением, даже не пятясь, зная, что мне до них не дотянуться. И не имея времени подумать, почему вместо того, чтобы направить гриф штанги на них, я размахиваю им над головой. Там, где находится потолок. Когда сталь врезалась в стеклянную лампочку, я все еще видела на лицах всех троих одно и то же выражение удивления.

Я почувствовала, как на меня сыплется разбитое стекло, и услышала изумленные восклицания, когда мы все оказались в кромешной темноте.

Существует множество биологических видов, которым темнота нисколько не мешает, которые чувствуют себя в ней комфортно. Это львы, волки, еноты, некоторые обезьяны и птицы, домашние кошки. Но только не люди. Мы так и не сумели приспособиться к темноте. Мы устроены так, что нам надо передвигаться не ночью, а днем. Когда ты ничего не видишь, ты можешь врезаться в дерево или упасть в пропасть. И люди стали осторожны. Они научились замирать в темноте, ожидая, пока в их мозг не поступят какие-то сведения, чтобы он мог решить, что делать дальше. Так что я не удивилась, когда поначалу не услышала никакого шевеления, никаких шагов.

Но сама я уже двигалась.

Сделала два осторожных шага вперед, зная, что каждый мой шаг равен двум футам. Я не могла видеть Луиса, но я не слышала, чтобы он сдвинулся с места. Стало быть, он сейчас находится на расстоянии трех-четырех футов прямо передо мной. Я сжала гриф штанги обеими руками, присела на корточки и взмахнула им на уровне лодыжек, резко повернувшись всем телом, чтобы описать широкую дугу и вложить в этот удар всю свою силу.

Послышался хруст, как будто я попала битой по стремительно летящему бейсбольному мячу. Мои руки остановились и дернулись, словно гриф штанги с размаху налетел на препятствие.

Луис завопил. Этот вопль был мне полезен – ведь он снабдил меня дополнительной информацией. Я изменила позу и снова взмахнула стальным брусом, метя туда, откуда доносился вопль, и делая это быстро, до того, как он затихнет. Я почувствовала, как брус с размаху врезался еще во что-то, и вопль затих так же внезапно, как и раздался. Я услышала звук падающего тела.

Кто-то, похоже, тот, что был в берцах, крикнул:

– Луис? Ты как? Что случилось?

– Заткнись, мать твою! – прошипел другой голос – тип в пляжных шортах. Голос разума.

Я уже снова двигалась вперед. Голоса сделали мою задачу легче, но они мне, в общем-то, были и не нужны. Пытаться что-то разглядеть не имело смысла. Вместо этого я слушала. Слушала и мысленно считала. Раз-два. Раз-два. Те же самые осторожные двухфутовые шаги. Шагая по воображаемой диагональной линии, которая вела к одному из оставшихся двоих мужчин. Я ставила ноги мягко, с величайшей аккуратностью. Я почти видела призрачную диагональ, словно она сияла и вибрировала под моими ступнями, как натянутый канат.

Самое короткое расстояние между двумя точками – простая Евклидова геометрия.

Мои ноги в носках ступали по цементному полу беззвучно.

Им никак не услышать моего приближения.

Я услышала впереди себя хруст. Это подошва берца раздавила осколок стекла. Хруст стекла мне помог. В темноте это было равнозначно прикреплению к объекту нападения стандартной мишени с «яблочком» и концентрическими кругами. Я отвела стальной брус назад, держа его обеими руками, а затем бросилась вперед, разя им, как копьем. Мысленно целясь в точку, находящуюся примерно тремя футами выше только что хрустнувшего стекла. Я почувствовала, как брус натыкается на что-то мягкое, податливое. Живот, легкие, а может быть, гениталии.

Раздался ужасный стон, а за ним последовал лязг – как раз такой, как когда алюминиевая бита падает на цементный пол.

Большинство людей, получив удар ниже пояса, тут же сгибаются в три погибели. Это делается невольно, рефлекторно. Я подняла брус примерно на два фута и снова с силой ткнула им вперед. На сей раз раздалось что-то вроде бульканья. Я завела брус назад в третий раз, когда тишину разорвала серия выстрелов. Полуавтоматический пистолет начал стрелять, выплевывая яркие вспышки огня. В замкнутом пространстве шум получался оглушительный. Я отскочила назад, подальше от бульканья. Подальше от того недавнего звука. На тот случай, если тип в пляжных шортах делает сейчас то же, что только что делала я, и движется по звуку, я закрыла глаза, чтобы сохранить хоть какую-то способность видеть в темноте, и бросилась на пол. Дешевую «Кобру» так и не заклинило.

Я насчитала три выстрела, каждый из них прозвучал оглушительно в замкнутом пространстве гаража. Я продолжала лежать. Сквозь сомкнутые веки я видела вспышки огня, вылетающего из дула. Он палил во что попало так быстро, как только мог нажимать на спусковой крючок. Далеко от меня. Я считала каждый выстрел. Вряд ли в магазине было больше десяти патронов и уже никак не больше двенадцати. Вначале он отвел затвор, чтобы дослать патрон в патронник, так что еще одного патрона, того, который должен был находиться в патроннике, у него не было. А лишние магазины с патронами люди с собой не носят, когда идут пить пиво в гараже со своими дружками.

Так что самое большее – двенадцать выстрелов, – и я снова смогу спокойно передвигаться.

Но до этого дело не дошло.

После четвертого выстрела раздался истошный крик боли, после чего последовал грохот, как будто кто-то рухнул на сложенные металлические предметы.

Стрельба прекратилась.

С того места, где раздался грохот, несся поток нецензурной брани.

Я встала и несколько секунд постояла совершенно неподвижно, мысленно просчитывая расстояние, которое я прошла от того места, где находилась вначале. Потом, регулируя шаг, двинулась к тому месту, где, по моим прикидкам, должна была находиться дверь в дом. Я поморщилась, когда острый осколок стекла врезался в мою пятку, но стекло – это хорошо. Значит, я нахожусь примерно там, куда и хотела прийти. Моя ступня нащупала линию, уходящую вверх. Дверной косяк. Пальцы начали ощупывать стену рядом с ним, пока не наткнулись на кнопку, поднимающую ворота гаража.

Я нажала на нее, и ворота начали подниматься. Самое нормальное зрелище в мире, знакомое миллионам жителей пригородов по всей стране. По мере того как ворота поднимались, в гараж лилось все больше солнечного света. Для большинства семей это означало, что пора выводить машину наружу или оглядеться по сторонам, чтобы взять клюшки для гольфа или грабли для песчаных ловушек, созданных на поле для мячиков, которыми в него играют. Или какие-нибудь другие вещи, которые люди держат в нормальных гаражах.

Я внимательно огляделась вокруг. Этот гараж выглядел по-другому. Его вид определенно нельзя было назвать нормальным.

Луис, согнувшись, лежал на полу. Если бы не кровь, текущая из рассеченной кожи на его голове, можно было бы подумать, что он спит. Тип в берцах тоже валялся на полу, скорчившись в неудобной позе, делавшей его похожим на огромного морского конька. Его дыхание было хриплым и неровным, и он обеими руками сжимал свое горло. Я догадывалась: это из-за того, что у него повреждена трахея. Но поскольку он все-таки мог дышать, она, вероятно, не была раздавлена, а только пострадала от ушиба. Скоро все придет в норму, но в ближайшие несколько минут ему будет явно не до того, чтобы активно двигаться. Я перевела взгляд на типа в пляжных шортах, который лежал на полу в другой стороне, обеими руками сжимая ногу. Он свалился на ряд пустых банок из-под краски, чем и был вызван грохот. Когда в замкнутом пространстве палишь куда попало из полуавтоматического пистолета, это отнюдь не всегда дает желаемый результат. Никогда не знаешь, куда попадет пуля, отрикошетившая от стены. Должно быть, одна из пуль попала в него самого: острый металл, шипящий кинетической энергией. Из его ноги текла кровь.

Я подошла к нему, откинув ногой в сторону пистолет, хотя, судя по его виду, ему уже расхотелось стрелять. Опустившись на колени, я внимательно осмотрела его ногу.

– Сегодня у тебя удачный день, – сказала я. Пуля прошла через его ногу навылет. Крови из раны вытекло не так много, чтобы это угрожало его жизни. – На твоем месте я бы не стала говорить о стрельбе, когда тебе будут зашивать эту рану, – сказала я. – Пуля в теле не засела, так что это может сойти тебе с рук.

Он понимающе кивнул.

– Забинтуй ногу своей майкой, – добавила я и кивком показала на типа в берцах. – Если ты вызовешь «Скорую», тебе придется объясняться с тамошними фельдшерами. Так что на твоем месте я бы попросила дружка довезти тебя до больницы. Луис явно будет не в том состоянии, чтобы вести машину.

Он поглядел на своих лежащих на полу гаража дружков.

– Почему бы и нет?

Я не ответила, уже натягивая свои ботинки.

– И ради бога, не доставай ствол, когда ввяжешься в драку в следующий раз. Стрелок из тебя никакой.

Луис зашевелился. Я видела, как его пальцы медленно сжимаются и разжимаются, слышала его стоны. Правая лодыжка заметно распухла. Я смотрела, как двигаются его пальцы. Он уперся ладонями в пол и начал подниматься, что-то невнятно бормоча. Похоже, он все еще был в ауте.

Я подняла с пола один из пятидесятифунтовых металлических дисков, соскользнувших с грифа штанги. Чтобы нести его, мне пришлось поднапрячься. Я подошла к Луису и подняла диск обеими руками, но мне все равно пришлось немного согнуть ноги в коленях, чтобы выжать этот вес. Уже не в первый раз я с легким изумлением подумала о разнице между мужчинами и женщинами, когда речь шла о физической силе. О том, как мужчины вроде Луиса могут поднимать штангу с шестью или восемью такими пятидесятифунтовыми дисками, делая это без особого труда. И в то же время их можно оглушить и вырубить, как и любого другого. Это показалось мне справедливым.

Приложив усилие, я подняла диск до уровня плеч.

Теперь металлический диск находился как раз над растопыренными пальцами его правой руки.

Я разжала руки.

Послышался ужасный хруст, и Луис испустил еще более истошный вопль, чем любой из слышанных мной здесь прежде. Не лучший способ прийти в чувство. Его левая рука прижала правую к телу, и я увидела в его глазах слезы боли. Я наклонилась над ним.

– Луис, – сказала я. – Послушай меня.

Его лицо было покрыто потом и пятнами крови. Скорее всего у него сотрясение мозга, и он еще долго не сможет ходить, пользуясь лодыжкой своей правой ноги. А его правая рука и ее пальцы? Я бросила на них взгляд, когда он бережно прижал их к животу. Они больше не походили на человеческие пальцы. Его рука превратилась в расплющенное искривленное месиво. Я видела, что он пытается меня слушать.

– Нам с тобой надо поговорить о Зои, – сказала я ему.

Он смотрел на меня с искаженным от боли лицом:

– О чем?

Я заговорила медленно и четко, чтобы он понял меня совершенно точно:

– Она зайдет за вещами. Ты заранее получишь предупреждение о ее визите. Очень важно, чтобы, когда она явится, тебя здесь не было. Собственно говоря, я бы провела этот день в другом городе. Поезжай куда-нибудь. Ты меня понял?

Он кивнул. Он все понял.

– Затем все закончится. Навсегда. Ты оставишь ее в покое.

Он снова кивнул. Ему было плохо от боли, но он понял.

Переполнявший мою кровь адреналин начал распадаться, и у меня начиналась кратковременная, вызванная химическими процессами депрессия, которая всегда наваливалась на меня после того, как мне приходилось прибегать к насилию. Мне больше не хотелось ни с кем говорить. Не хотелось оставаться в этом гараже и видеть людей. Мне хотелось сейчас одного – оказаться в какой-нибудь тихой комнате и заснуть. Я, не мешкая, вышла наружу. Хотел того Луис или нет, на звуки стрельбы могла приехать полиция.

Пять минут спустя я уже снова находилась на скоростной автостраде. На этот раз я ехала в крайнем правом ряду, позволяя тем, кто мчался быстрее, проноситься мимо меня слева. Часть моего сознания пыталась ответить на вопрос, почему такие мужчины, как Луис, выделывают с женщинами подобные вещи. А в это время другая часть моего сознания, обремененная знанием людей, даже не заморачивалась подобными мыслями. Я училась этому на протяжении большей части своей жизни.

В том числе и после окончания университета.

Когда учеба осталась позади, я несколько раз объехала вокруг Залива, ненадолго задерживаясь то в одном городе, то в другом, пока снова не оказалась в Беркли, не имея ни малейшего понятия о том, что бы мне хотелось делать дальше. Как-то днем, в Окленде, проходя мимо убежища для женщин, ставших жертвами домашнего насилия, я вспомнила те два нескончаемых года, которые мне пришлось провести в моей первой приемной семье, и остановилась. Неделю спустя я уже проходила аттестационный курс, после чего в течение первого же месяца начала работать в качестве сотрудницы, оказывающей первую помощь. В полном соответствии с моей должностью в мои обязанности входило встречаться с женщинами, ставшими жертвами домашнего насилия, сразу же после того, как это произошло, где бы они в это время ни находились. Встречаться, чтобы утешить их, предложить поддержку со стороны убежища, разработать план по обеспечению их безопасности. Во время обучения акцент делался на то, чтобы помочь таким женщинам залечить свои душевные раны, обрести уверенность в своих силах, необходимую для того, чтобы начать новую жизнь. Но моя работа включала в себя и выполнение других функций. Таких, как оказание им помощи в поиске работы и самостоятельной аренде жилья.

А также, возможно, и в том, чтобы остаться в живых.

В этом-то и была загвоздка. Многие из женщин, уходивших из убежища, залечив свои душевные раны, возвращались к нам снова. Причем, когда это происходило, их душевные и телесные раны приходилось залечивать заново, с самого начала. И в каждом таком случае неизменным было одно – чем чаще эти женщины к нам возвращались, тем в худшем состоянии они находились. Постепенно я начала понимать: как только мы помогаем им встать на ноги, незримые силы снова сшибают их с ног. Только на самом деле в этом были замешаны не незримые силы, а незримые люди. И они вовсе не были незримыми, они не скрывались. Они действовали вполне открыто.

Первой, кому я оказала помощь такого рода, была Клара. Любящая повеселиться иммигрантка с Гаити с жизнерадостной улыбкой и испуганными глазами. Когда я увидела ее в первый раз, под глазом у нее был синяк. Во второй раз у нее был сломан зуб. В третий раз у нее оказалось сломано запястье. Оказалось, что ее муж был в прошлом военным, и когда напивался, ему начинало казаться, что он по-прежнему ведет бой, а силы противника чаще всего олицетворяла собой его жена. После третьего раза я уговорила ее оставить его, использовав при этом все убедительные аргументы и риторические приемы, которым меня научили во время прохождения подготовки. Прибегнув к каждому из многочисленных веских доводов, чтобы убедить ее начать новую, лучшую жизнь и найти в себе для этого внутренние силы.

Она согласилась. Я была рада. Она тоже была рада.

Она оставила его. Для этого ей потребовалось немало мужества, а я испытывала гордость. Но не учла одного важного обстоятельства. Когда женщина принимала решение уйти от своего мужчины, он мог пойти и найти ее. Как представляла себе я, уход женщины являлся последним шагом. На самом же деле он был только первым. И самым опасным. Я начала понимать, что часто женщинам, которые решались уйти от своих мужчин, в итоге приходилось хуже всего. Как будто то, что они посмели поступить по-своему, было наихудшим из всех возможных оскорблений. Возможно, все дело было в унижении, возможно, в слепой ярости, а возможно, в том, что некоторые из этих мужчин вообще имели склонность реагировать с помощью насилия на любую часть своего бытия, с которой что-то было не так, как им хотелось. Они могли ударить ногой собаку, женщину, ребенка или не понравившийся им чем-то телевизор с одной и той же озверелостью, безразличной и тупой…

Другие мужчины, похоже, просто находились в состоянии глубокой и непонятной депрессии. И они могли быть самыми опасными из всех. Я не была психологом и не знала почему. Может быть, потому, что преднамеренное убийство не казалось им такой уж плохой вещью, если через пять секунд после его совершения они планировали покончить с собой. А может быть, дело было в нигилистическом отрицании всех ценностей и полном безразличии к жизни вообще.

Я делала все возможное, чтобы заполнить эти пробелы в моем образовании. Как обычно, я начала с книг, прочитав все источники, начиная с документального произведения о распознавании признаков того, что против тебя может быть применено насилие, «Дар страха», и кончая романом о женщине, регулярно избиваемой мужем, который назывался «Женщина, которая ударялась о двери». Я читала статьи, социологические журналы, судебные дела, отчеты, выпускаемые некоммерческими организациями. Я узнала все о синдроме избиваемой женщины и о порочном круге домашнего насилия, который не кончается и этапами которого являются гнев, насилие, извинение и успокоение, после чего все начинается по новой.

Случаи бытового насилия были повсеместны. Оно окружало меня со всех сторон.

В четвертый раз я увидела Клару в больнице. Ее состояние было еще хуже, чем когда-либо прежде. С другой стороны, она все-таки не сломала себе шею. А ведь падение с лестницы могло закончиться и таким исходом. Мне было тяжело стоять в больнице у постели женщины, покрытой синяками и охваченной ужасом, и думать при этом, что ей «повезло». Но, может быть, так оно и было. В тот момент в больнице я и решила, что не хочу, чтобы муж избил Клару в пятый раз. Порочный круг надо было разорвать. После того как это решение было принято, за первым шагом последовал естественно вытекавший из него второй, за вторым третий и так далее. Это было как игра в пул. Каждый удар кием готовит почву для следующего удара. Найти мужа Клары было просто. Большинство людей живут по определенному адресу и работают в определенном месте. Большинство платят по счетам, получают корреспонденцию, ходят в одни и те же бары и спортзалы, имеют устоявшийся круг знакомств и укоренившиеся привычки.

Сначала имя и фамилия. Потом адрес. Затем наблюдение, изучение повседневного распорядка дня, привычек. Как тогда, когда я наблюдала за Джорданом Стоуном. Я выяснила, когда муж Клары выходит из дома, чтобы поразвлечься, и в какое время он ложится спать. Узнала, с кем он дружит и как развлекается. Я начала понимать, что важными могут оказаться самые мелкие факты. Например, принадлежность к рядам вегетарианцев или, напротив, пристрастие к жареной курице. Или то, выгуливаешь ли ты каждый вечер собаку и даешь ли себе труд поднимать оконные шторы после того, как встаешь по утрам. А также то, какое у тебя представление о приятном времяпрепровождении – напиться в стельку или отправиться в пеший поход.

Имело значение все. И чем незначительнее могла показаться на первый взгляд та или иная деталь, тем более важной она могла оказаться в конечном итоге.

Уложи намеченный шар в лузу. Помести кий так, как надо. Прицелься опять. Сделай следующий шаг. Когда я нанесла визит мужу Клары, я еще точно не знала, что хочу ему сказать. Но не успела опомниться, как начала говорить именно так, как меня учили, взывая к его разуму, призывая на помощь логику и свое умение вести дебаты. Я умела убедительно говорить и очень старалась добиться искомого результата. Иными словами, я изложила мужу Клары все разумные причины, по которым ему не следует мешать своей жене жить своей собственной жизнью.

Он сам облегчил мне мой следующий шаг. Он повел себя агрессивно. И тогда мне все стало ясно.

Лестницы непредсказуемы. Человек может в любое время свалиться с лестницы даже десять раз, и каждый раз с различным исходом. Муж Клары свалился довольно неудачно. Перед этим он изрядно выпил, и это усугубило дело. Позднее я узнала, что он приземлился, поломав себе бедро, разорвав связки, крепившие одну из его ключиц к лопатке, и потеряв несколько зубов от удара лицом о перила.

Ничто не заставляло меня после приземления еще и сломать ему правое запястье, но это показалось мне справедливым, так что я его все-таки сломала.

Он был бывшим военным, и у него было несколько стволов. Он любил упражняться в стрельбе, и он был пьяницей. Опасное сочетание. После того как он поправился, я еще раз нанесла ему визит, явившись утром, когда он все еще лежал в постели и с наибольшей долей вероятности был еще трезв. И напомнила ему, что пистолеты есть не у него одного, продемонстрировав ему один из моих собственных. А потом объяснила, что его жена собирается вернуть себе статус незамужней женщины и что только он может решить, будет ли она разведенной или вдовой.

Так я разорвала круг. И он меня понял. На той неделе я оставила свою работу в убежище для женщин.

Я начала понимать, что простые разговоры неэффективны. Общение с мужем Клары показало мне, что некоторые люди устроены необычно. Как будто в их сознании есть переключатель, который по ошибке запрограммирован на положение «выключено», так что стандартный режим их работы – это упорное нежелание слушать. Если начинать с разговоров, на них это не подействует. Они все равно не услышат ни слова. У этих людей сначала надо переставить тумблер в положение «включено», чтобы они оказались в состоянии воспринять важную информацию.

И после этого они уже могли слушать и слышать совершенно ясно.

Теперь все стало намного проще. Сначала поставь переключатель в правильное положение и уже потом говори. Это два шага.

Мои подкрепленные конкретными действиями беседы с мужчинами уменьшали опасность, которую они представляли для покинувших их женщин. Со временем я научилась убедительно напоминать этим мужчинам, что они могут познакомиться с новыми людьми, могут вести себя иначе. Я давала им надежду, так как не хотела, чтобы они впадали в такую депрессию или такую ярость, что даже наихудшие из всех возможных последствий начинали казаться им не имеющими значения. Но несколько раз за прошедшие годы мои беседы не помогли. Это были ужасные моменты. Но обычно я достигала того, чего хотела.

Живое слово, передаваемое из уст в уста, – это сила. Очень скоро после того, как я помогла Кларе, мне позвонила еще одна женщина из другого убежища. За ней последовали и другие. Потом ко мне начали приходить и другие люди, которые поручали мне дела другого рода. Розыск нужной им информации, розыск людей. Эта работа была не очень-то увлекательной. В основном она состояла в наблюдении и слежке, во время которых мне приходилось часами оставаться на одном и том же месте. По природе я люблю уединение. Свободный режим работы, время, проведенное в одиночестве, – все это подходило мне как нельзя лучше. И у меня это хорошо получалось. Я продолжала заниматься этой работой все эффективнее и эффективнее.