Отель «Кингстон» находился в одном квартале от площади Юнион-Сквер, на улице Гири-стрит. Это было помпезное здание, построенное в стиле ар-деко, который господствовал в 20-40-х годах двадцатого века. Не гладкие минималистские линии новых роскошных отелей, а более вычурный стиль, словно взятый из книг Драйзера или Фицджеральда. Пол здесь состоял из черных и белых мраморных плит и походил на шахматную доску. На стенах под хрустальными люстрами красовались картины маслом в золоченых рамах. Это была именно такая гостиница, в которую, как мне представлялось, и должен был бы отправиться богатый юрист средних лет после того, как жена выгнала его из их квартиры.

Я мало что знала о Сайласе, но мне было известно, что он любит женщин и выпивку – это давало мне представление о том, как действовать дальше. И я нисколько не удивилась, обнаружив, что он завсегдатай гостиничного бара. Из вестибюля гостиницы ее бар был виден как на ладони. В гостиницах это было обычной уловкой – чем больше людей могут видеть бар, тем больше вероятность того, что они направят туда свои стопы. В вестибюле стояло множество диванов и кресел, так что здесь было достаточно легко сидеть и наблюдать, оставаясь при этом незамеченным.

В первый вечер Джонсон предпринял неудачную попытку склеить хорошенькую молодую индианку примерно того же возраста, что и я, которая сидела у барной стойки с ноутбуком и бокалом белого вина. Существовало неписаное правило, гласящее, что люди с открытыми ноутбуками берут их с собой в бар не для того, чтобы к ним подкатывались. Они приходят сюда, чтобы сосредоточиться и поработать. Сайлас либо не знал этого правила, либо ему было на него плевать. Возможно, он расценивал ноутбук индианки как своего рода вызов. Я видела, как он отправил ей через бармена бокал шампанского.

Женщина выпила шампанское, но не проявила ни малейшего интереса к тому, кто его ей послал. На лице Джонсона отразилось раздражение. Сайлас явно предпочитал, чтобы женщины благодарили его за шампанское, которое он им посылал, хотя они его об этом и не просили. Прошло несколько минут. Он наклонился в ее сторону и что-то ей сказал. Ее лицо застыло в одной из тех вежливых улыбок, которые женщины по всему миру привыкли изображать на своих лицах в ситуациях, подобных этой. Я заметила, что на ее левой руке сверкает бриллиант. Возможно, юрист «Care4» тоже заметил это кольцо, которое жених дарит невесте при помолвке. А возможно, и нет. Даже мужчина, имеющий самые благие намерения, замечает подобные вещи отнюдь не всегда. А Джонсон явно не был самым благонамеренным мужчиной в мире.

Похоже, он также не умел понимать намеки. Он допил свой «Манхэттен», заказал еще один, сказал что-то еще и похлопал по сиденью пустующего барного стула рядом с собой. Как будто давал собаке команду «сидеть». На сей раз в улыбке индианки отразилось раздражение, и она покачала головой. В следующую секунду она встала со своего стула и, взяв с собой ноутбук и вино, ушла в дальний конец бара.

В этот вечер Сайлас Джонсон ушел в свой номер один.

В следующий вечер он вернулся в бар и сел на тот же самый стул. Теперь в баре было более людно, чем накануне. Джонсон окинул зал взглядом, взглянув на нескольких женщин, но ни с кем не заговорив. Несколько раз он посмотрел на свои часы. К тому времени, когда он допил свой первый «Манхэттен», в бар вошла высокая блондинка в облегающем черном платье. Наверное, ей было лет на тридцать меньше, чем Джонсону. У нее был красный маникюр, глаза обведены изрядным количеством теней, а на ногах красовались туфли-шпильки на высоких каблуках. Блондинка подошла к Сайласу Джонсону, поцеловала его в щеку и уселась рядом с ним.

Он выпил свой второй «Манхэттен», а она опрокинула три бокала водки с содовой. Я не могла ее винить, так как на ее месте я бы выпила не три бокала этого коктейля, а все шесть. Он шепнул ей что-то на ухо, и они встали со своих мест, держа в руках бокалы со своими напитками.

Он подписал счет, они вдвоем вышли из бара и направились к лифтам.

Так прошел второй вечер.

А в третий вечер он заговорил со мной.

Все в этой ситуации было очень далеко от идеала. Я предпочитала наблюдать за объектом по меньшей мере в течение недели, прежде чем вступить с ним в какой-либо контакт. Одного или двух вечеров был недостаточно для того, чтобы изучить чьи-то привычки. Я предпочитала сначала понаблюдать за человеком, выяснить его обычный распорядок дня, но сейчас у меня не было на это времени. Сегодня уже 29 октября, а я все еще понятия не имела о том, что именно должно произойти 1 ноября. Погибнут люди. Эти слова звучали в моем мозгу снова и снова, пока мне не начало казаться, что я схожу с ума. Я все лучше понимала, как должна была чувствовать себя Карен в последние недели своей жизни. Слишком много неопределенности, слишком сильный стресс. Все мои мысли были заняты «Care4». Какой бы информацией или какими бы документами ни располагал Сайлас, я не могла больше ждать и должна была выяснить это немедля. Даже тратя время на наблюдение за ним, я рисковала не успеть – надо было действовать.

Первым проявлением его интереса к моей персоне был бокал шампанского, который бармен поставил передо мной, тихо звякнув его стеклянным основанием об оцинкованное покрытие стойки бара. Я вопросительно подняла взгляд и посмотрела не на золотистый шипучий напиток, а на бармена, который поставил его передо мной.

– Разве я это заказывала?

Бармен с безразличным видом покачал головой. Он был худ, широколоб, с крупным покрасневшим носом и желтовато-серыми усами. Как и другие работники отеля, он был одет в белую рубашку, жилетку от смокинга, а на шее у него красовался темно-бордовый галстук-бабочка. Но бабочка была пристежной, а жилетка была ему немного велика. Он выглядел так, будто проделывал такие вещи уже миллион раз и проделает то же самое еще миллион раз в будущем.

– Это от того джентльмена, сидящего вон там, – объяснил он и кивнул в сторону Джонсона.

Я посмотрела туда и впервые встретилась взглядом с юристом «Care4». Он сидел на своем обычном стуле со своим обычным напитком. У него была внешность красивого немолодого помятого мужчины со средствами: массивная квадратная голова, эспаньолка с проседью и глубоко посаженные карие глаза, придававшие ему вид человека задиристого и хитрого. Узел своего галстука он ослабил, а его клетчатая спортивная куртка была расстегнута, так что было видно брюшко, такое заметное, что было очевидно – его персональная тренерша мало что смогла с ним поделать. Он подарил мне широкую улыбку и поднял свой бокал. Я не беспокоилась о том, что он может опознать во мне мотоциклистку с парковки «Care4», поскольку тогда на мне был мотоциклетный шлем, закрывающий все лицо. Предыдущие два вечера я провела в вестибюле, а его внимание было сосредоточено на других, и он меня не видел.

Я кивнула, но не подняла свой собственный бокал и вернулась к чтению книги, которую принесла с собой. Перевернув страницу, я отпила глоток своего красного вина. Шампанское продолжало стоять на стойке, я к нему не притронулась, перевернув еще несколько страниц и не обращая внимания на текущие минуты. «Портрет леди» Генри Джеймса был одной из моих самых любимых книг. Я выпила еще красного вина. Мои волосы были распущены, простое черное платье подчеркивало фигуру.

Наконец я услышала его голос:

– Это шампанское стоит тридцать долларов за бокал. Неужели вы не будете его пить?

Я снова подняла взгляд. Он наклонился в мою сторону и сказал это, слегка повысив голос, чтобы я его услышала, и улыбаясь, чтобы показать, что вообще-то его не заботит то, что он зря потратил тридцать долларов на отправленный мне бокал. Я посмотрела на него, потом на шампанское.

– Точно не знаю. Но если мне захочется его выпить, я буду знать, где его найти.

Он воззрился на меня, чтобы понять, флиртую я с ним или пытаюсь его оскорбить. Но мой тон не свидетельствовал ни о первом, ни о втором – он был просто безразличным. Я снова вернулась к чтению моей книги, а он крикнул мне уже с другого конца стойки:

– Может быть, вы не любите шампанского? И предпочли бы что-то другое?

Я вежливо улыбнулась и кивком показала на мое вино: у меня уже есть что-то другое.

И продолжила читать. Еще один медленно тянущийся вялый вечер, толпа тех, кто пил после ужина на сон грядущий, уже давно рассосалась, и бар был почти пуст. Кроме меня, одиноких женщин здесь не осталось. И Сайласу Джонсону больше не для кого было заказывать дорогое шампанское.

Он попробовал подкатиться ко мне с другой стороны, изменив тактику:

– Что вы читаете?

– Вы спрашиваете про это?

Я подняла глаза, словно стараясь увидеть хоть какую-то связь между моей книгой и незнакомцем, сидящим передо мной.

– «Портрет леди». Вы знаете этот роман?

На его лице не было интереса, и он покачал головой:

– Боюсь, что нет. Это толстая книга. На вид она еще хуже тех томов по конституционному праву, которыми меня заваливали в школе права.

– Этим вы хотите сказать мне, что вы адвокат или что мне следует читать что-нибудь полегче?

Он ухмыльнулся:

– Мне всегда нравилось одним выстрелом убивать сразу двух зайцев. – Он секунду помолчал, потом продолжил: – Я вас подначивал. Я бы никогда не стал говорить вам, что читать.

– Или что пить. – И я опять вернулась к книге.

Вообще-то, прочесть страницу Генри Джеймса – дело небыстрое, но на сей раз я едва успела прочитать один абзац, когда снова услышала его голос:

– Вы сидите так далеко. Мне приходится кричать, чтобы просто с вами поговорить.

– Если бы вы со мной не говорили, у вас бы не было такой проблемы.

Он улыбнулся:

– Но тогда я бы с вами не говорил.

– Какая железная логика, – заметила я. – Возможно, вы и впрямь адвокат.

– Я не просто адвокат. Я по-настоящему хороший адвокат.

– Я непременно обращусь именно к вам, когда меня в следующий раз захотят оштрафовать за превышение скорости.

Это пришлось ему не по вкусу. Часто юмор уязвляет человеческое эго.

– Я партнер в юридической фирме, которая занимается вещами немного более важными, чем штрафы за превышение скорости. Идите сюда и сядьте рядом со мной, – предложил он. – Уверяю вас, я интереснее любой книги.

– Высоко ставите планку, – предупредила его я, вставая и садясь рядом с ним. С торжеством на лице он заказал себе еще один «Манхэттен».

– И еще один бокал того, что пьет она, – велел он бармену.

Наши напитки были тут же поставлены на стойку, несмотря на то, что мой первый бокал вина все еще был более или менее полон.

– А теперь, – сказал Сайлас, – я ненадолго сбегаю в комнату для мальчиков, а потом ты расскажешь мне все о себе.

По некой причине я всегда питала неприязнь к мужчинам, которые называли туалет «комнатой для мальчков». Возможно, когда-нибудь я познакомлюсь с исключением из этого правила, но это явно произойдет не сегодня. Юрист «Care4» слез со своего барного стула и направился к туалету, вход в который находился в вестибюле, а я продолжала сидеть у стойки, и перед мной стояли бокалы со спиртным. «Манхэттен» Сайласа был темно-красного цвета. На краю бокала красовался узкий завиток апельсиновой кожуры. Я посмотрела на бармена. Он находился на противоположном углу стойки и был занят – наклонившись, вынимал чистые бокалы из располагающейся под стойкой посудомоечной машины. Я незаметно высыпала в коктейль белый порошок из маленькой капсулы. Порошок тотчас растворился, и единственным признаком того, что я добавила его в напиток, стало лишь то, что последний чуть-чуть помутнел. Я еще раз огляделась по сторонам. Никто из тех, кто был сколько-нибудь близко, на меня не смотрел. Наверное, все заняло не более пяти секунд. Сайлас вернулся.

– Ты все еще здесь, – ухмыльнулся он. – Я не был уверен в том, что ты не сбежишь.

– Мне никогда не нравилось от кого-то сбегать, – сказала я.

Юрист сел обратно на тот же стул и поднял бокал.

Я смотрела, как он подносит его ко рту.

Но вдруг у самых губ бокал замер. Сайлас как-то странно смотрел на меня.

Внезапно он поставил бокал обратно на стойку бара.

– С тобой все в порядке?

Мой тон был беззаботен, но на самом деле я прокручивала в голове последние несколько минут и последние несколько вечеров, задаваясь вопросом: не заметил ли он чего-нибудь или, быть может, все-таки узнал меня?

Он подвигал свой бокал по поверхности стойки, все еще глядя на меня.

– Твое лицо… – сказал он наконец.

– Мое лицо? Что ты имеешь в виду?

Его глаза сощурились, как будто он пытался меня вспомнить, как будто в нем постепенно срабатывал детонатор замедленного действия. В зависимости от того, что он сейчас скажет, мне надо будет либо блефовать, либо покинуть отель. Причем быстро. А затем придумать, как добыть то, что мне нужно, в условиях, когда к тем, кто будет мне мешать, добавится еще и крайне подозрительный юрист, который от имени своих клиентов начнет задавать всевозможные вопросы, что превратит проблему из чрезвычайно сложной в нерешаемую.

Он показал пальцем на мое лицо:

– Эти синяки… Что с тобой произошло?

Я с немалым облегчением поняла, что дело всего лишь в том, что он заметил следы, которые оставил на моем лице Виктор. Они уже немного побледнели, и самые худшие из них я постаралась замаскировать с помощью макияжа, но кое-какие синяки все равно можно было разглядеть.

– Да вот, поскользнулась и упала, – виновато сказала я. – Наверное, просто немного неуклюжа.

Главный юрист «Care4» нежно улыбнулся:

– Теперь тебе не о чем беспокоиться. Ведь у тебя есть я, а я сумею вовремя тебя подхватить. – Он залпом выпил половину своего напитка и сморщил лоб, словно только что пососал лимон.

– Ты налил в коктейль слишком много горькой настойки, Брайан, – сказал он бармену. – Переделай, ладно?

Бармен подошел к нему и убрал злополучный бокал. Он вылил его содержимое в раковину, смешал другой «Манхэттен» и поставил его перед Джонсоном.

– Извините, сэр. Надеюсь, на сей раз у меня получилось лучше.

Джонсон сделал небольшой глоток, оценивая коктейль.

– Намного лучше, – сказал он и снова переключил свое внимание на меня.

– Так на чем мы остановились? – спросил он и сразу же сам ответил на свой вопрос: – Ах да! Ты собиралась рассказать мне о себе.

Как и у некоторых других мужчин, у него была привычка иметь в виду нечто прямо противоположное тому, что он говорил. Мне вовсе не хотелось рассказывать ему о себе, но мне не о чем было беспокоиться. На самом деле он имел в виду, что хочет поговорить о себе самом. И он начал развивать эту тему. Я много чего узнала о важных делах, которые он вел, о гигантских суммах, выплаты которых своим клиентам он добивался, о его огромных гонорарах. Я узнала также о том, как дурно обошлась с ним его неблагодарная жена, о предстоящем разводе и о том, как несправедливо, что он будет вынужден отдать ей так много денег, заработанных тяжелым трудом.

– Она пустила за мной слежку! – воскликнул он, как будто все произошедшее его все еще возмущало. – По ее наущению меня даже фотографировали! Ты можешь себе это представить?

– Думаю, что могу.

Он заказал еще один коктейль и переменил тему. Я мелкими глотками пила все тот же бокал красного вина, а он говорил, говорил… Он поведал мне свои взгляды на множество вещей, начиная с того, почему вечеринки с участием кинозвезд, проводимые во время ежегодного фестиваля независимого кино «Сандэнс», так переоценены, и кончая ошибками, которые мы совершаем во внешней политике. Я узнала также о том, как великолепно и эксклюзивно он проводит свои отпуска и на каких классных местах он всегда сидит на играх «Голден стейт уорриорз» благодаря тому, что он представлял интересы одного из миноритарных партнеров этого клуба в каком-то давнем деле.

– Разыграй свои карты правильно, – добавил он, – и, быть может, я смогу взять тебя с собой на одну из их игр. Уверен, тебе бы это понравилось!

– Я всегда стараюсь разыгрывать свои карты правильно, – сказала я.

Он допил свой коктейль и повернулся ко мне, явно немного пьяный. Его лицо раскраснелось.

– Знаешь, ты очень красивая.

– Спасибо за комплимент.

– Что же такая красивая женщина, как ты, делает в баре одна?

– Тебе правда хочется это знать?

– Да.

Я посмотрела прямо ему в глаза:

– Я смотрела на тебя.

Это ему понравилось:

– Правда? Ты смотрела на меня?

Я кивнула.

– Я смотрела на тебя так внимательно, как тебе и не снилось!

Похоже, это понравилось ему еще больше. Его глаза жадно оглядели все мое тело.

– У меня наверху роскошный номер-люкс, – сказал он. – Самый лучший люкс во всем отеле. Давай поднимемся туда, чтобы выпить еще.

– Выпить еще, – повторила за ним я. – Полагаю, это было бы неплохо.

Его лицо просияло, он был счастлив. По его мнению, дела его в этот вечер шли не просто хорошо, а превосходно.

– Это замечательно. – Он снова подозвал бармена: – Дай мне счет, Брайан, а еще бутылку шампанского и ведерко со льдом, ладно? Не «Дом Периньон», а «Вдову Клико», – тише добавил он.

Несмотря на весь свой пафос, он, похоже, был не прочь сэкономить, когда это могло сойти ему с рук.

Пока Сайлас подписывал счет, бармен положил в серебряное ведерко для льда бутылку шампанского с желтой этикеткой, затем насыпал в ведерко льда, сложил белую салфетку в узкий прямоугольник и обернул его вокруг края ведерка – это был милый штрих. Но главный юрист «Care4», похоже, этого даже не заметил. Одной рукой он схватил ведерко, а другой – сжал мою руку выше локтя.

– Поехали наверх, – сказал он.

Он был прав – у него и в самом деле был великолепный люкс. Я не смогла бы сказать, действительно ли это самый лучший люкс в отеле, но он был по-настоящему хорош. Большой угловой люкс на самом верхнем этаже: обширная обеденная зона и гостиная, далеко превосходящая размерами мою собственную, балкон, с которого открывался вид на городские огни. Через застекленные двери с кружевными занавесками виднелась спальня с огромной двуспальной кроватью. Безо всякого предупреждения Сайлас обнял меня и попытался слюняво поцеловать. Одна его рука скользнула по моей спине и пощупала задницу. Я оттолкнула его.

– По-моему, ты предлагал выпить.

– Да, конечно, – сказал он.

Адвокат нисколько не смутился. Сняв свою спортивную куртку и галстук, он занялся шампанским в то время, как я оглядывалась по сторонам. Он явно жил в этом отеле уже довольно давно. Его присутствие чувствовалось везде – повсюду были разбросаны предметы его одежды и расставлены чемоданы. Я с интересом отметила про себя, что его письменный стол завален бумагами. Рядом со столом стоял дипломат, быть может, бумаги есть и в спальне. Многие люди предпочитают работать, не вставая с кровати, особенно в отеле. Возможно, Сайлас любит начинать работу с самого утра, удобно лежа под одеялом и заказав в номер поднос с завтраком, чтобы еда и свежий кофе были у него под рукой.

Он все еще возился с бутылкой шампанского – снял с горлышка золотую фольгу и безуспешно пытался вытащить пробку.

– По-моему, у тебя проблемы с этой пробкой, – сказала я.

– Да, – проговорил он. – Но я в порядке…

Его язык заплетался. Он еще раз попытался выкрутить пробку и чуть не уронил бутылку на пол.

– Давай я тебе помогу.

Я взяла у него бутылку. Он не протестовал, просто тупо смотрел на меня, стоя в наполовину расстегнутой рубашке. К счастью, он еще не успел снять штаны. Его грудь было покрыта волосами, которые я запомнила, еще когда фотографировала его. Я слегка покрутила пробку, чтобы она легче вышла, потом надавила снизу большим пальцем на ее край. И подумала о его руке, сжавшей мой зад в такой же хозяйской манере, в какой он схватил ведерко со льдом. Послышался громкий хлопок, и пробка вылетела вон. При этом оказалось, что горлышко бутылки смотрело прямо в лицо Сайласу. Пробка ударила его в нос и отскочила. Он растерянно потер нос.

– Ого, – сказал он, – больно…

– Извини. Это моя вина. Может быть, тебе было бы лучше присесть? – предложила я.

– Со мной все путем, – пробормотал он, но все же позволил мне отвести себя в спальню.

Он сидел на краю кровати и смотрел, как я беру стакан для воды. Я налила в стакан шампанского до самых краев, потом вручила стакан ему:

– Твое здоровье. Пей до дна.

Он послушно, как ребенок, взял стакан и начал пить.

– Еще, – сказала я. – Ты уже почти дозрел…

– Еще, – повторил он, продолжая пить. – Еще… еще.

– Молодец!

Я нежно погладила его по голове. Он уже почти допил стакан, когда его пальцы разжались, стакан выпал из его руки и свалился ему на колени. Пролившееся шампанское намочило его пах. Закрыв глаза, он боком рухнул на кровать и засопел. Я подобрала стакан и поставила его на журнальный столик, затем окинула захрапевшего Сайласа долгим критическим взглядом. Я положила его ноги на матрас, чтобы он не свалился с кровати. Судя по его виду, все марширующие оркестры десяти крупнейших университетов Среднего Запада могли бы одновременно заиграть в этой комнате на предельной громкости, а он бы даже не шевельнулся. Завтра он проснется с жутким похмельем, но в остальном с ним все будет в порядке.

Я приступила к работе. Мне понадобилось меньше часа, чтобы просмотреть каждый документ, находящийся в люксе, начав с тех, которые были в дипломате. Похоже, Джонсон работал одновременно над несколькими делами. Некоторые из упомянутых в этих документах имен были мне знакомы – они фигурировали и в бумагах, которые я просматривала в кабинете Сайласа, но были и такие, которые мне прежде не встречались. Но я не могла найти ничего о «Care4». Я действовала осторожно, кладя каждую бумагу точно на ее прежнее место. Мне совсем не хотелось, чтобы Джонсон начал думать, что кто-то обыскивал его номер.

Проходя по комнате во второй раз, я сняла с него брюки и обыскала их карманы, просмотрела содержимое его бумажника, обнаружив в нем платиновые кредитные карты, пластиковый ключ от номера, страховые полисы, какие-то членские карточки, водительские права, два презерватива, толстую пачку наличных и два клочка бумаги с номерами телефонов, продиктованные ему женщинами, с которыми он познакомился, предлагая им шампанское в баре отеля. Нашла и ключи от его машины. Это был «Мерседес» – седан последней модели, вроде S550. Я была совсем не восторге от перспективы обыска его машины. Она наверняка припаркована на подземной многоуровневой парковке отеля. Мне не нравились многоуровневые парковки – там везде были развешаны камеры видеонаблюдения. Одно дело явиться в гостиничный номер – съемки с камер в отеле покажут только то, что я сопровождаю жаждущего моего общества гостя, остановившегося в этом номере, а затем ухожу одна. В этом нелегко найти что-либо подозрительное. Другое дело, – многоуровневая парковка под отелем. Там кадры видеосъемки покажут женщину, которая отпирает и обыскивает машину, которая ей не принадлежит. Не говоря уже о множестве проблем, которые могут у меня возникнуть, если эти съемки в режиме реального времени поступают на мониторы охраны. Но мне придется пойти и обыскать его машину, ведь у меня просто нет выбора.

Я взяла пластиковый ключ от номера. Что бы я ни нашла в машине Сайласа, мне все равно придется вернуться в номер, чтобы положить на место ключи от машины.

Уже выходила из номера, когда заметила сейф. Он находился в стенном шкафу – стандартный гостиничный сейф, стальной, выкрашенный черной краской, привинченный к стене и скрытый рядом висящих в шкафу темных костюмов. Примитивная модель с кнопками и цифровым дисплеем. К дверце сейфа был приклеен белый листок, на котором простым языком напечатана инструкция по введению кода и отпиранию сейфа.

Гостиничные сейфы конструируют, исходя из двух соображений: безопасности и удобства. Задача состоит в том, чтобы гарантировать определенный уровень защиты и в то же время не допустить, чтобы процесс отпирания дверцы был настолько сложным, чтобы на стойку регистрации обрушивался поток постояльцев, забывших комбинации своих кодов. Гостиничные сейфы и в подметки не годятся даже по-настоящему качественным домашним моделям. Для отелей достаточно, чтобы сейфы в номерах просто удовлетворяли тем стандартным требованиям, которые предъявляют к ним страховые компании. Сейф в номере Сайласа был довольно посредственным. Инструкция гласила, что код должен состоять из четырех цифр. И, что имело ключевое значение, дверца сейфа, в отличие от айфона, не блокировалась после введения определенного числа неправильных комбинаций. Постояльцу было гораздо легче запомнить сочетание из четырех цифр, чем из шести или восьми. Четыре цифры было также куда легче угадать. В несколько раз меньше возможных комбинаций.

Но даже всего из четырех цифр можно было составить 10 000 комбинаций.

Это много. Слишком много для того, чтобы перепробовать их все одну за другой.

Первые несколько минут я потратила, перебирая основные комбинации цифр, которыми люди пользуются, когда спешат или благодушествуют. Очень значительная часть ПИН-кодов и паролей, которые выбирают люди, сводится всего лишь к горстке комбинаций цифр. Я начала с наиболее очевидных из них: 0000 и 0101, 1010 и 1111, 9999, 1234 и 4321.

Ни одна из них не подошла.

Затем я перепробовала другие часто встречающиеся комбинации: 2222, 3333 и так до 8888. Перебрала я и комбинации последовательно идущих цифр, которые легко запомнить: 2345, 3456, 4567, 5678, 6789, 7890. Потом начала набирать их в обратном порядке: 0987, 9876 и так далее. Испробовав все комбинации, которые легче запомнить, чем случайный набор цифр.

Но каждый раз на дисплее мигали красные огоньки, означающие, что код неверен. Если Сайлас использовал случайный набор цифр, мне он был неочевиден.

Следующий этап базировался на его личных данных. Я достала из бумажника его права и попробовала ввести его дату рождения, используя как прямой, так и обратный порядок составляющих ее цифр. Из даты 6/3/1956 можно было сделать коды 6356 и 6591. Но и из этого ничего не вышло. Номер его дома был 1004, и я попробовала ввести эти цифры в прямом порядке, в обратном и во всех возможных сочетаниях. Испробовала я и цифры с его кредитных карт, и учетный номер пациента, взятый из полиса его медицинского страхования, и даже комбинации цифр, основанные на телефонных номерах с листков в его бумажнике. Я не знала даты его свадьбы, но это не имело значения. Бабники, которым вскоре предстоит развод и которых жена выгнала из квартиры, не думают о дне своей свадьбы.

Ничего не подходило. Я посмотрела на время. Прошло уже более двух часов.

Нужно на парковку.

По всей вероятности, сейф пуст, сказала себе я. Джонсон неряха: его вещи раскиданы по всему номеру. Похоже, он не из тех, кто принимает продуманные меры по обеспечению безопасного хранения информации. Если у него что-то и есть, он наверняка хранит это в своей машине.

За мной закрылась дверь его номера, и я направилась по коридору к лифтам.

Нажав кнопку вызова лифта, я стала ждать, рисуя в своем воображении машину, которую мне надо будет найти. Вероятно, в этой гостинице каждое второе парковочное место занимает новенький «Мерседес». Машина Сайласа была серебристого цвета, четырехдверный седан. Я вспомнила округлые, строгие линии ее кузова и приметные пятиболтовые колесные диски. Да, и у нее был красивый оригинальный номер: я попыталась его вспомнить – такие номера легко запоминать, слишком легко. Поэтому-то я и не понимала, почему люди платят за них. Лично я заплатила бы за то, чтобы у меня, наоборот, не было красивого номера. LAW и что-то там еще. LAW1981.

1981. Согласно его водительским правам, Сайлас родился в 1956 году. Если предположить, что он закончил колледж в возрасте двадцати двух лет и сразу же поступил в школу права, он должен был закончить ее и получить допуск к сдаче экзамена на право заниматься юридической практикой в 1981 году. О нем можно было сказать много плохого, но он явно был не из тех, кто не смог бы сдать этот экзамен с первого раза. Так что при любом раскладе Джонсон получил статус адвоката в 1981 году.

1981. Четыре цифры.

Двери лифта открылись, но я в него не вошла.

Я развернулась и пошла обратно туда, откуда пришла, слыша, как у меня за спиной закрываются двери лифта. Войдя в номер, я посмотрела, как там Сайлас. Он лежал, растянувшись на кровати, и громко храпел, открыв рот. Я вернулась к сейфу и набрала четыре цифры.

1981.

На этот раз на дисплее зажглись зеленые огоньки.

Сейф открылся. Первое, что я в нем увидела, была пачка стодолларовых купюр – наверняка они предназначались для оплаты услуг девушек по вызову. Под купюрами лежала стопка белых листов бумаги формата А4. Листов, которые идеально соответствовали размеру оливково-зеленой папки для документов. На верхнем листе было напечатано: IN RETENTIS.

Я прочла только первые две страницы, прежде чем перенесла всю стопку на кухонный стол. Затем включила верхний свет на полную яркость, взяла свой миниатюрный фотоаппарат и один за другим начала фотографировать крупным планом все документы в стопке. Всего страниц было больше ста, так что я сделала более ста фотографий. Делая их, я начала понимать, почему даже такой безалаберный пьющий тип, как Сайлас Джонсон, постарался спрятать эти бумаги. Почему они не лежали в его дипломате или на столе вместе со всеми остальными. Я начала понимать, почему Карен была так напугана и почему она приложила такие усилия, чтобы надежно спрятать те фотографии, которые затем нашла я. Я также начала куда лучше понимать, что именно представляли собой эти фотографии.

К тому времени, когда я закончила фотографировать, я знала намного больше о «Care4», об IN RETENTIS и о том, что должно было произойти 1 ноября. Погибнут люди. Так сказала Карен. И она не ошибалась. Люди действительно могли погибнуть.

Но до этого у меня было совершенно превратное представление о том, что собой представляют эти люди.

У меня оставалось менее двух дней…

Когда я закончила делать фотографии документов, было уже более двух часов ночи. Теперь я приложила еще больше стараний, чтобы положить все, что я достала из сейфа, обратно на свои места, потому что теперь я знала куда больше, чем прежде. Я закрыла и заперла сейф, набрав тот же самый код – 1981. Джонсон по-прежнему храпел на своей огромной двуспальной кровати. За последние дни я отнюдь не прониклась к нему симпатией, но до знакомства с документами из его сейфа я считала его самым обыкновенным, не слишком уж мерзким говнюком, но теперь мое мнение изменилось. После того как я столько всего узнала, мне хотелось проделать с типом, который храпел прямо передо мной, множество такого, что ему совсем бы не понравилось…

Но я не могла его трогать: Сайлас Джонсон должен был проснуться, ни о чем не подозревая, а это означало, что он избежит того, чего заслуживает. К сожалению, справедливость торжествует отнюдь не всегда.

Я стащила с него еще оставшиеся на нем предметы одежды и разбросала их в разных местах на полу спальни. Как будто они были сорваны и разбросаны в пылу страсти. Владелец этих сорванных шмоток лежал на спине и храпел. Сейчас я видела его голым во второй раз. Увидеть его в таком виде в третий раз мне совсем не хотелось. Я достала из его бумажника один из двух презервативов и бросила его обертку на пол возле кровати, так чтобы она оказалась на самом видном месте. Сам презерватив я спустила в унитаз, потом я собралась на всякий случай развернуть и второй презерватив, но передумала. Ни к чему еще больше раздувать его самомнение. Я засунула его бумажник, пластиковый ключ от номера и ключи от машины обратно в карманы его брюк и написала на одном из листков из пачки лежащей на прикроватной тумбочке гостиничной почтовой бумаги одну строчку:

«Минувшая ночь превзошла все мои ожидания. Ты был великолепен».

У него была отличная ручка. Я оставила ее себе. Потом налила бокал шампанского. Лед в ведерке по большей части растаял, но вино все еще было холодным. Я вышла на балкон и некоторое время постояла, глядя на город и думая о том, что мне предстоит сделать теперь. И гадая, удастся ли мне пережить грядущий день.

Закрыв глаза, я вновь увидела коттедж, разбитое оконное стекло и женщину, лежащую на полу. Я не уберегла ее… не защитила.

Обстоятельства были против меня, но теперь я наконец ясно понимала, с чем имею дело.

Быть может, теперь я смогу искупить свою вину. Я вновь открыла глаза.

Ва-банк.