Иногда люди ведут себя забавно. Часто они хотят, чтобы что-то непременно было сделано, но как именно, им все равно. Взять, к примеру, офисы. Люди, которые в них работают, хотят, чтобы в их офисах было чисто, но присутствовать при уборке им не по вкусу. Отчасти потому, что это создает неудобства. Никому не хочется вести важный разговор по телефону, слыша, как неподалеку работает пылесос. Но мне всегда казалось, что дело не только в этом. Люди, работающие в офисах, предпочитают не думать о тех, кто убирает их туалеты или драит полы. Они просто хотят, чтобы туалет сиял чистотой, а плитки пола выглядели так, словно по ним никто никогда не ступал, поэтому неудивительно, что уборщики стараются делать свою работу ночью. Чем меньше сотрудников офисов им встречается, тем лучше себя чувствуют и те и другие. Так уборщики могут делать свое дело с наибольшей эффективностью, а сотрудники офисов могут входить в них по утрам, не беспокоясь о пятнах от кофе или грязных раковинах в туалетах. Подобное положение дел устраивает всех.

В юридических фирмах многие сотрудники работают допоздна. Младшие партнеры уходят достаточно рано, а старшие – еще раньше, однако молодые амбициозные юристы, которым приходится вырабатывать квоты оплачиваемых клиентами часов, стремятся доказать свою полезность фирме, отвечая поздно вечером на электронные письма и отмечая время своего ухода с работы, чтобы тем самым заслужить повышение. Рядовые юристы, которым за двадцать, но меньше тридцати, не видят никакой проблемы в том, чтобы работать до девяти, десяти, а может быть, даже до одиннадцати часов. Работать по семьдесят, восемьдесят часов в неделю – это для них обычное дело.

Бригада уборщиков, работающих в офисном помещении фирмы «Гилберт, Фрэзьер и Манн», по всей вероятности, убирала дюжину офисных помещений различных компаний и делала это каждую ночь, работая очень эффективно. Бригада состояла из шести человек и передвигалась на двух минивэнах, возя с собой свои рабочие инструменты и оборудование, и, судя по всему, они обычно приезжали в офисы фирмы между одиннадцатью и одиннадцатью тридцатью вечера. Фирма занимала три этажа небоскреба в финансовом районе Сан-Франциско. В приемные часы в вестибюлях подобных офисных зданий находится охрана и действует строгая система регистрации всех посетителей. Но после окончания рабочего дня вход в здание и офисные помещения различных компаний осуществляется с помощью электронных сканеров и магнитных карт. У юридических фирм всегда бывает много работы, и они стараются устроить дела так, чтобы их юристы могли работать и в поздние часы.

Когда в здание вошел последний из шести уборщиков, я вышла из-за угла, за которым стояла, и подождала, когда стеклянная дверь небоскреба захлопнется. Тогда я, стараясь произвести побольше шума, пнула ее ногой – это было больно. Я привыкла пинаться носками мотоциклетных ботинок, а не босоножек на высоких каблуках. На шум обернулся последний из шестерки уборщиков. Я еще раз нетерпеливо толкнула дверь так, будто меня раздражала даже секундная задержка. Уборщик вернулся к двери и открыл ее – низкорослый латинос в фуфайке «Сан-Франциско джайентс» и мешковатых джинсах. Я вошла в здание, едва заметно кивнув ему: спасибо.

Он хотел было что-то сказать, но передумал. На мне были черные юбка, блузка и пиджак, волосы были собраны в пучок, а руки крепко обнимали большую упаковочную картонную коробку, заполненную бумагами настолько, что ее верхние клапаны не закрывались. Я с целеустремленным видом прошла через вестибюль, пока не очутилась в самой середине группы уборщиков, ожидающих лифта: они не спускали с меня глаз. Один из них шепнул другому несколько слов по-испански. Похоже, он разрывался между желанием задать мне вопрос и нежеланием что-либо спрашивать.

– Простите, мэм, вы здесь работаете? – спросил в конце концов второй уборщик.

Я ответила коротким кивком, даже не взглянув на него, – этакий сухой, нетерпеливый жест, ясно говорящий, что мои мысли заняты куда более важными вещами. Рядом с лифтом находился указатель, где было написано, какие этажи занимает та или иная компания. Офисы фирмы «Гилберт, Фрэзьер и Манн» находились на десятом, одиннадцатом и двенадцатом этажах. Я стояла у лифта и, перестав придерживать коробку одной рукой, поставила ее на одно поднятое колено, пытаясь вытянуть из-за ее стенки шнурок с магнитной картой, чтобы поднести ее к сканеру. Должно быть, это выглядело делом нелегким.

– Черт! – воскликнула я, когда коробка, которую я придерживала одной рукой и коленом, наклонилась и начала падать. Я неуклюже попыталась поймать ее, но не смогла вовремя вновь обхватить ее обеими руками. Коробка рухнула на пол лифта, и из нее выпало несколько конвертов из оберточной бумаги, вслед за которыми высыпался ворох бумаг. – Черт побери! – еще с большим раздражением выругалась я и опустилась на колени, чтобы собрать выпавшие бумаги.

– Подержите ее, ладно? – сказала я, когда дверь лифта открылась.

Это даже не было просьбой. Уборщики держали дверь, пока я засовывала бумаги обратно в коробку. В лифте было тесно для такого количества людей. Прижав коробку к стенке, я высвободила одну руку и ухитрилась нажать на кнопку двенадцатого этажа. Квартира Сайласа Джонсона в доме, построенном в викторианском стиле и находящемся в районе Пасифик Хайтс, была слишком дорогой для младшего партнера фирмы, так что он наверняка был старшим, а значит, его кабинет должен находиться на верхнем этаже. Бригада уборщиков вышла из лифта на десятом, где должны находиться приемная и маленькая кухня. Этот этаж они будут убирать дольше всего.

На двенадцатом этаже верхний свет не горел, и в коридоре царила почти полная темнота. Здесь никто не работал допоздна. Я поставила коробку на пол лестничной площадки рядом с лифтом и достала из сумочки яркий светодиодный фонарик. К дверям всех кабинетов, сделанных из дорогой древесины, были привинчены латунные таблички с именами. Двери находились на значительном расстоянии друг от друга. Здесь, на этаже, занимаемом партнерами фирмы, кбинеты были просторными. Я двигалась быстро, мне вовсе не хотелось провести в этом здании всю ночь. Найдя кабинет Сайласа, я открыла дверь ключом, который мне дала его жена. Войдя, я не стала включать верхний свет, а воспользовалась фонариком, светя в разные стороны так, что мне был виден весь кабинет. Это было просторное комфортное помещение, значительную часть которого занимали черный кожаный диван и огромный письменный стол из красного дерева. В книжном шкафу стояли юридические тексты вроде тех, которые я видела в доме Джонсонов, – кожаные переплеты, золотые буквы названий, вспыхивающие, когда я освещала своим фонариком корешки этих томов. У дальней стены стоял стальной шкаф для постоянного хранения документов. В нем было пять выдвижных ящиков, и все они оказались заперты. Я не стала пытаться открыть их моим ключом – было очевидно, что он для этого слишком велик.

Загруженным работой юристам нужен легкий и быстрый доступ ко всем необходимым им документам, а в запертых кабинетах офисного здания, где значительное внимание уделяется обеспечению безопасности, люди не очень-то беспокоятся о возможности воровства. Я осветила фонариком письменный стол. В левой его части находилось несколько вертикальных выдвижных ящиков, а под столешницей виднелся узкий фронтальный ящик. Я нисколько не удивилась, обнаружив, что фронтальный ящик не заперт. Я выдвинула его, и мой фонарик осветил обычные офисные принадлежности: скрепки, круглые резинки, скобки для степлера, ручки. В одном из углов ящика я нашла два маленьких серебряных ключика. Один из них подошел к ящикам шкафа для постоянного хранения бумаг.

Я потратила час, просматривая эти ящики один за другим. Судя по датам, хранящиеся в них досье относились к нынешнему времени. Где-то в офисах фирмы находится что-то вроде ее архива, где хранятся дела прошлых лет и десятилетий. Я работала так быстро, как только могла, ища хоть какое-нибудь упоминание о «Care4», о Греге Ганне или об IN RETENTIS.

Но ничего не нашла.

Стол был завален бумагами. Вряд ли здесь, у всех на виду, Сайлас Джонсон стал бы держать что-нибудь конфиденциальное, но я все равно просмотрела каждую бумагу. Опять ничего.

Я проверила корзину для мусора, обнаружив там порыжевший огрызок яблока, несколько пустых металлических банок из-под диетической кока-колы и экземпляр газеты «Уолл-стрит джорнэл».

Три выдвижных ящика письменного стола также были заперты. Я попробовала второй из двух ключей, найденных мною в столе, и он подошел. Я начала с самого нижнего ящика, в котором находилась почти пустая бутылка односолодового шотландского виски «Макэллан» восемнадцатилетней выдержки, стоившая немалых денег. За ней стояли две непочатые бутылки того же напитка – запас спиртного, рассчитанный на одного человека. В ящик были аккуратно помещены и два низких хрустальных бокала рядом с несколькими номерами журналов «Пентхаус» и «Плейбой». Загорелые девушки с отретушированными лицами на обложке «Пентхаус» выглядели так, словно им было столько же лет, сколько и виски, и их кожа была того же цвета, что и этот напиток.

В среднем и нижнем ящиках оказались еще папки с досье. Я быстро просмотрела и их. Если бы передо мной стояла задача хоть сколько-нибудь глубже вникнуть в характер всех этих дел, моя работа продлилась бы намного дольше, но понять, о каких людях и компаниях шла в них речь, было достаточно легко.

Досье «Care4» я нашла в верхнем ящике: три папки, скрепленных резинками.

Едва я успела открыть первую из папок, как дверь отворилась.

Я тут же бросилась под стол, выключив свой фонарик, и сразу же вспыхнул верхний свет. Я сощурилась от яркого освещения и съежилась под столом. Меня закрывала передняя панель стола так, что я оставалась невидимой и останусь невидимой, если только кто-нибудь не обойдет стол сзади.

Это также означало, что мне неизвестно, кто сейчас находится здесь вместе со мной.

Тревожное чувство.

Вошедший подошел ближе, и, увидев старую белую кроссовку и штанину мешковатых джинсов, я немного расслабилась. Юристы, разъезжающие в «Мерседесах» класса S, не носили изрядно поношенных кроссовок «Найк», а если и носили кроссовки, то совершенно новые. Я пыталась угадать, куда эти изношенные кроссовки, скорее всего, последуют теперь: к корзине для мусора. Уборщики должны сейчас ходить из комнаты в комнату, опорожняя корзины для мусора, ведь никому не хочется сесть утром в свое кресло и учуять запах гниющих огрызков яблок. Я замерла – ноги уборщика подошли еще ближе. Я услышала кряхтение, когда он нагнулся. Корзина для мусора находилась менее чем в одном футе от моей головы. Я затаила дыхание и застыла, услышав, как содержимое корзины высыпается в пластиковый мешок, потом услышала шуршание газеты и тихий глухой стук, похоже, это был огрызок яблока. Потом до меня донеслось шуршание пластиковой пленки – это уборщик разворачивал новый пакет для мусора.

Затем наступила тишина, я больше не видела кроссовок.

Пять или шесть секунд тянулись целую вечность. Наконец я услышала удаляющиеся шаги. Уборщик выключил свет, и в комнате снова стало темно. Дверь закрылась, и я облегченно вздохнула. Медленно поднявшись на ноги, снова включила фонарик и села в обитое кожей кресло, стоящее за столом, положив перед собой досье.

Пора было немного почитать.

«Гилберт, Фрэзьер и Манн» работала с «Care4» уже несколько лет и, похоже, проделала для этой компании немало совершенно законной юридической работы. Будучи партнером, который осуществлял надзор за ведением дел «Care4», Сайлас Джонсон участвовал в значительной части этой деятельности. Было ясно, что просматриваемые мною папки содержат далеко не все. Вероятно, на тех трех этажах, которые занимала фирма, имелись тысячи или десятки тысяч документов, подшитых в другие папки. В тех же папках, которые лежали передо мной, содержался только общий обзор. Из него я узнала, что Джонсон помогал «Care4» проводить ее финансирование путем долевого участия инвесторов в капитале на ранних этапах ее существования.

Я начала просматривать вторую папку, в которой содержались документы, касающиеся тяжб и кадровых ресурсов. Одно дело, в котором участвовали «Care4» и ее компания-конкурент и в котором речь шла речь о коммерческих секретах, дошло до суда. Несколько спорных вопросов по контрактам были урегулированы в арбитраже. Когда речь заходила о сотрудниках, «Care4» не стеснялась агрессивно использовать против них своих юристов. Третья папка была тоньше, и документы в ней в основном относились к вопросам, касающимся финансов и налогов. Здесь содержались ссылки на других юристов. Сам Сайлас напрямую не занимался вопросами налогов. Этим подробно занимались другие.

После часа работы я, по моим ощущениям, так и не узнала ничего нового о том, что стремилась найти. Работа Джонсона, судя по всему, состояла именно в том, о чем и говорила его жена, – занятии скучным корпоративным правом. Все эти папки могли бы относиться не только к «Care4», но и к любой другой компании. Нигде ничего особенного. Никакого упоминания ни об IN RETENTIS, ни о странных фотографиях тел убитых сотрудников или сотрудниц, ни материалов уголовных расследований. Ничего тайного или одиозного. Собственно говоря, самой скандальной вещью, которую я обнаружила, были номера журнала «Пентхаус». Стоило подойти ко всему этому делу с другой стороны. Джонсон был ужасным мужем, но как юрист он, похоже, был скучным, компетентным – и больше о нем нечего было сказать.

Надев резинки обратно на три папки, я остановилась, заметив четвертую. Поначалу я ее не заметила, потому что она была совершенно пуста. Гладкая оливково-зеленая папка, в которой не было абсолютно ничего. Такие можно купить в магазине канцтоваров за семьдесят центов: обыкновенная папка, в которую помещают бумаги.

Или из которой их вынимают.

Возможно, в этой папке вообще никогда ничего не было. А может, там все-таки были какие-то бумаги. Бумаги, которые Сайлас не доверил запертому письменному столу в запертом помещении в запертом здании. Бумаги, касающиеся отнюдь не скучного корпоративного права, которым обычно занимаются юристы любой другой компании в стране. Такие бумаги, которые Джонсон предпочитал держать при себе. Я вновь заперла все ящики и постаралась, чтобы все выглядело так же, как при моем появлении. Когда я закончила, единственным различием между нынешним состоянием кабинета и тем, в которым он находился, когда сюда явилась я, была опорожненная корзина с новым пакетом, готовым принимать завтрашний мусор.

Уборщики уже давно ушли. Уехали в соседнее здание, следующее в графике их работы, которой они будут заниматься всю ночь. Я нашла картонную коробку, которую использовала в качестве реквизита, на лестничной площадке и начала спускаться по лестнице в красном свете ламп аварийного освещения.

Думая о следующей остановке на моем пути.