На следующее утро я отправилась на длительную пробежку по холмам Беркли. Нередко мне думалось особенно хорошо, и в голову приходили наиболее удачные мысли именно тогда, когда я занималась бегом, а сейчас это было мне необходимо, как никогда, поскольку положение начинало казаться все более отчаянным. Я выжала все возможное из каждой имевшейся у меня зацепки, из каждой частицы информации. Должен же быть какой-то способ предпринять следующий шаг – но какой?

Тропа, по которой я бежала, сначала несколько миль шла вверх, а потом начинала виться вокруг холма. Я находилась уже высоко и могла видеть фрагменты Залива, виднеющиеся между деревьями и холмами. Эта картина была похожа на то, что мне было известно о «Care4». Отдельные частицы, отдельные фрагменты. Но я не могла увидеть всю картину. Я пробежала мимо пары медленно бредущих туристов с золотистым ретривером на поводке. Пес с завистью смотрел, как я пробегаю мимо. Подъем стал круче, и мне пришлось постараться, чтобы не сбавлять темпа. Я перескочила через упавший на землю сук и побежала еще быстрее. Грег Ганн нанял меня, чтобы следить за Карен. Затем Карен была убита, затем я нашла фотографии, которые она спрятала, о которых она сказала, чтобы я могла их отыскать.

А что теперь?

Я снова мельком увидела Залив. С такого расстояния его вода казалась неподвижной и какой-то искусственной. Эти лица на фотографиях… Куда они могут привести? Каково их значение? Если готовится террористический акт, то где именно он должен произойти и какую роль играет во всем этом «Care4»? Все, что у меня есть, – это фрагменты, связь между которыми пока не видна. Как же мне увидеть всю картину? Я споткнулась о выступающий корень и в следующую секунду уже лежала, растянувшись на земле. Я уперлась ладонями и села, отчего-то смеясь над своей неловкостью.

Я начала со штаб-квартиры «Care4», когда приступила к слежке за Ли. И в конце концов оказалась там же после того, как нашла ее тело. Иными словами, совершила круг. Такую же петлю, как та, которую делала эта тропа. Имея возможность видеть отдельные фрагменты, но не всю картину. Мой визит в «Care4», Ганн, тихим голосом дающий понять, чтобы я оставила это дело. Но какое дело?

Потом, когда я уезжала с парковки «Care4», ненавидя себя за то, что подвела ее, мне в бок чуть не въехал «Мерседес».

Тот мужчина в «Мерседесе».

Все еще сидя на тропе и стирая грязь с ноги, я вслух сказала два слова:

– Бренда Джонсон.

Контактные данные Джонсон хранились в моем кабинете в книжном магазине, где я держала папки с делами всех моих клиенток. Явившись в магазин после полудня, я услышала громкие голоса. Это спорили члены кружка детективов-любителей, сидящие в своем убычном уголке.

– Нельзя сказать, что Кей Скарпетта ярче, чем Карлотта Карлайл!

– Мы сейчас говорим не о вывертах их характеров, а о том, какое место они занимают в пантеоне детективов! Как-никак Кей Скарпетта является героиней почти двадцати пяти романов, выходящих уже более двух десятилетий!

– Только не говори, что количество важнее качества, Эйб, это не достойный тебя аргумент.

– Я удивляюсь, как ты вообще не застрял на чтении романов об одних только братьях Харди. У тебя ум подростка, и ты никогда не повзрослеешь.

Эйб, вспыльчивый основатель, в сердцах смял страницу «Таймс», которую читал, и швырнул ее в Зака, своего нынешнего оппонента. Смятая в комок газетная страница отскочила от очков Зака и покатилась по полу.

Очкарик покачал головой:

– Когда слова бессильны, можно прибегнуть к нападению на своего оппонента. Классический подход.

Я подняла смятую газетную страницу и разгладила ее.

– В его защиту скажу, что иногда слова и впрямь бывают бессильны.

Я вернула страницу Эйбу.

– Ты уронил свою газету.

Эйб отпил своего кофе и огорченно покачал головой:

– Прими мои извинения, Лисбет. Мы вовсе не хотели оскорблять твои нежные чувства такой сварой.

Я ущипнула его за ухо.

– Даже если бы я была на пятьдесят лет старше, я бы все равно смогла показать вам, что такое настоящий кипеж.

Я уже собиралась отойти, но вдруг остановилась:

– Дай-ка мне посмотреть на эту газету.

Я взяла газетную страницу, которую только что ему отдала, и внимательно вгляделась в напечатанную на ней небольшую фотографию мужчины, тотчас узнав эти кудрявые волосы и дырку на месте одного из передних зубов. Прочитала надпись под фотографией.

В прошлый раз я видела его лицо в другой газете, в то время, когда по поручению Бренды Джонсон занималась фотографированием ее мужа и его любовницы. Тогда об этой смерти писали как об обыкновенном самоубийстве. Интересно, что же с тех пор изменилось? – подумала я. Это лицо было мне знакомо и по какой-то другой причине, но ход моих мыслей прервала Джесс.

– Есть какие-нибудь успехи? – спросила она.

Я потерла глаза тыльной стороной руки.

– Спроси меня о чем-нибудь другом.

– Хорошо. – Она немного подумала. – А как дела с Итаном?

Я подумала о попытке уличного ограбления и о нашем с Итаном разговоре в пончиковой.

– Были кое-какие шероховатости, но теперь уже лучше, во всяком случае, я так думаю. Я на это надеюсь.

– Он тебе нравится, верно?

– Да, нравится.

– На долгосрочной основе?

К своему легкому удивлению, я кивнула.

– Да, на долгосрочной основе.

Говоря это, я вдруг поняла, что действительно так думаю. Я отыскала пару чистых кофейных кружек и налила в них по изрядной порции шотландского виски. Мы уселись на пол, и Джесс бросила маленькую игрушечную мышку, чтобы Бартлби мог, как безумный, кинуться за ней.

– Честное слово, этот кот думает, что он пес, – сказала она, когда тот рысцой вернулся к нам с мышкой в зубах и положил ее на колени Джесс, чтобы она бросила ее опять.

Я была рада хоть несколько минут поговорить на какую-нибудь тему, не имеющую отношения к «Care4».

– Как поживает Линда? – спросила я.

Подруга Джесс, с которой она собиралась заключить брак, была педиатром. Мы трое обычно ужинали вместе по нескольку раз в месяц. Мне очень нравилась Линда. На следующее лето была запланирована свадьба Линды и Джесс.

– У нас с ней все хорошо. Если не считать того, что на День благодарения мы собираемся в гости к ее семье.

– А что, это представляет собой проблему?

– Они живут в округе Орендж, и мне предстоит четыре дня наслаждаться прекрасной погодой и дорогими ресторанами, плавать в огромном бассейне с эффектом бесконечной перспективы и выслушивать множество неприятных вопросов по поводу того, как долго мы еще будем продолжать наши нетрадиционные отношения.

– Не говори мне, что неприятие однополых союзов все еще актуально.

Джесс отпила шотландского виски.

– Среди республиканцев городка Ньюпорт-Бич? Еще как. Особенно потому, что они убеждены: любящая партнерша собирается заключить брак с Линдой лишь для того, чтобы унаследовать их миллионы. С людьми, у которых есть деньги, всегда так. Они убеждены, что если у тебя их нет, то тебе наверняка хочется их заполучить, и чем больше ты уверяешь их, что это не так, тем крепче становится их убежденность, что все так и есть.

Я подобрала игрушечную мышку, опять бросила ее и стала смотреть, как кот бежит за ней по полу, стремительно перебирая серыми лапками. Вот кто точно знает, кого именно он преследует, у кого нет никаких сомнений на этот счет, с завистью подумала я.

– А ты не можешь откосить от этого визита?

– Нет. Мы проводим с ее семьей каждый День благодарения. Так мы с Линдой договорились. Несмотря на то что ее отец все так же отказывает мне в доступе на поле для гольфа, где играет он сам, – поле, принадлежащее одному из этих эксклюзивных клубов для старых дружков со связями, которые скорее задохнутся от собственной эксклюзивности, чем согласятся допустить в свой состав того или ту, кто отличается от них.

– Ну так пусть задыхаются.

Я допила свой виски. Члены кружка уже собирали свои книги и еду. Вскоре магазин опустел.

– Тебе пора идти, Джесс, я могу закрыть магазин сама.

– Мне надо еще несколько минут, – сказала Джесс. – Надо закончить кое-какую бумажную работу.

Поднявшись в свой кабинет, я нашла номер телефона Бренды. Если ее муж приезжал в штаб-квартиру «Care4», то мне хотелось узнать зачем. Но сначала я набрала другой номер.

– Привет, незнакомец, – сказала я.

– Никки?

– Вьетнамская кухня, – сказала я. – Откуда ты узнал, что я ее люблю?

В голосе Итана послышалась радость.

– Одна девушка, с которой я познакомился случайно, сказала мне, что предположения строят все. И что-то насчет того, что вопрос заключается только в том, верны они или нет.

– Девушка, с которой ты познакомился случайно? Насколько я понимаю, как правило, это весьма надежный источник информации.

– Значит… я не ошибся?

Я ответила вопросом на вопрос:

– Сегодня вечером ты свободен?

– Конечно, – с удивлением в голосе ответил он. – То есть из-за этого мне придется бросить моих друзей, с которыми мы вместе участвуем в викторине, а это означает, что они, по всей вероятности, проиграют, но они это переживут. Честно говоря, проигрыш в таких викторинах для нас – обычное дело, независимо от того, участвую в них я или нет. По-моему, в этом виноваты задаваемые вопросы. Они слишком поверхностны.

– Скажи мне, где мы встретимся, – сказала я, – и я буду там через час.

Повесив трубку, я почувствовала себя лучше. Мне хотелось опять увидеть Итана. Хотелось поговорить о книгах, посмеяться вместе с ним или прислониться к его плечу, хотелось почувствовать, как меня обнимает его рука, молчать и не принимать никаких решений. Мне даже не хотелось читать ресторанное меню. Я снова сняла телефонную трубку и набрала номер Джонсон. Ответа не было. Что ж, попробую позвонить ей позже.

Но в десять вечера было уже слишком поздно. Слишком поздно для того, чтобы Карен могла мне что-то сказать, слишком поздно для того, чтобы я могла ее спасти.

В тот день на ее прелестном лице был написан страх, а взгляд выражал досаду и беспомощность. Досаду, потому что я столь многого не знала и не понимала. И беспомощность, потому что сама она, напротив, знала столь много.

И я позволила ей уйти и умереть.

Я налила себе еще виски и начала снова просматривать фотографии, которые разглядывала уже столько раз, что у меня было такое чувство, будто я знаю каждого из изображенных здесь людей. Кто они? Почему хотят причинить зло тем, кто ни в чем не повинен? Красивый мужчина с взъерошенными волосами, выходящий из мечети. Женщина с печальными глазами и затравленным выражением на лице, сфотографированная в тот момент, когда она подняла ногу для следующего шага и ее конский хвост черных волос развевался на ветру. Тщедушный мужчина, бьющий по футбольному мячу на какой-то заасфальтированной площадке. Женщина с круглым решительным лицом и высоким лбом, сидящая в ресторане, поднося вилку ко рту. Крутой на вид мужчина в плаще, спешащий куда-то с сумкой в руке.

На одной из фотографий я остановилась. Мужчина с дыркой на месте одного из передних зубов. Тот самый, который улыбался на нечетком газетном снимке. Тот самый, который, как писали в газетах, был теперь мертв. Что это значит? Какая тут связь? Я вглядывалась в его фото, чувствуя, что от меня что-то ускользает. Я постаралась подавить досаду, вызванную ощущением собственного бессилия, и заставила себя рассуждать логически, перебирая возможные варианты.

Вариант первый: он действительно был блогером, который выступил против правительства и по какой-то причине покончил с собой, как утверждала полиция. Вполне возможно. Семьи часто не соглашаются с версией о том, что кто-то из их членов совершил самоубийство. Справедливо это или нет, но, когда кто-то кончает с собой, это вынуждает его родных задавать себе разные неприятные вопросы. Куда проще думать о его смерти как об убийстве, которое они не могли предотвратить.

Вариант второй: он и в самом деле был чем-то вроде журналиста, и его вдова была права, когда утверждала, что он был убит, что могло произойти по самым различным причинам. Возможно, он просто-напросто написал что-то такое, что заварило какую-то кашу, не имеющую отношения к моему нынешнему расследованию. Или же он разозлил каких-то местных гангстеров, быть может, потому, что проигрался и не смог выплатить долг. Если ты ведешь блог, разоблачающий коррупцию, это не обязательно означает, что ты во всех отношениях святой.

Вариант третий: он был вовсе не блогером, а занимался чем-то куда более пагубным и зловещим. Если он состоял в какой-то террористической ячейке, он вполне мог струхнуть и попытаться дать задний ход, из-за чего его и убили. Или же до него добралась правительственная служба безопасности. Египетские спецслужбы славились своей безжалостностью даже на переполненном насилием Ближнем Востоке. В последние годы он убили тысячи людей, часто по малозначащим причинам или вообще без причин. Если они подозревали, что какой-то блогер имел пусть даже самые косвенные связи с джихадистами, его жизнь не стоила и ломаного гроша.

Погибнут люди.

Карен сказала мне, что, какие бы догадки я ни строила, в действительности дело обстоит еще хуже. Если существует план какого-то террористического акта и люди на этих снимках в нем замешаны, то против кого же он будет направлен? Шла уже последняя неделя октября, а я по-прежнему не знала, кто будет мишенью того, что запланировано на 1 ноября, к какому важному рубежу вплотную подошла «Care4» и при чем здесь эти снимки. Но почему меня не отпускает нервирующее чувство, будто я что-то упускаю из виду?

Я опять перелистала фотографии, отмечая про себя то, что они были сделаны в разных странах и что на них виднеются надписи на разных языках. Что же запланировано на 1 ноября? Чего именно я не вижу?

И чувство, что я упускаю из виду что-то важное, обострилось, как никогда.

В моем кабинете уже царил полумрак. Приближался срок перехода на зимнее время. Я еще раз позвонила Бренде и опять наткнулась на ее голосовую почту. Мысленно перебирая свои наряды, чтобы выбрать то, в чем я пойду во вьетнамский ресторан, я решила, что свяжусь с ней завтра. Мне было нужно время для того, чтобы до ужина успеть принять душ и немного подкраситься. Я не видела Итана уже довольно давно, и мне хотелось предстать перед ним в самом лучшем виде. За окном было полно машин и людей. На той стороне улице вторым рядом припарковался черный микроавтобус с непроницаемо затонированными окнами. «Мерседес спринтер», из тех, которые используются в качестве маршрутных такси для пассажиров, едущих из аэропорта, или развозящих теннисные команды частных школ.

Из микроавтобуса вышли трое мужчин в костюмах.

Значит, это не теннисная команда.

Все трое подошли к переходу через улицу.

Один из них нажал на кнопку на светофоре, чтобы перейти через дорогу.

Они стали ждать. я продолжала смотреть на них.

Наконец зажегся разрешающий сигнал, и все трое перешли улицу.

Они прошли перед моим мотоциклом, который я запарковала на тротуаре рядом с книжным магазином, и один из мужчин кивком показал на него.

Они продолжали идти в сторону магазина.

Я смутно услышала, как что-то разбилось. Кружка, которую я держала в руке, упала на пол. Я торопливо нажала на кнопку интеркома и напряженным голосом проговорила:

– Джесс? Ты еще здесь? – молясь о том, чтобы она не ответила. Если не ответит, значит, она уже ушла домой.

Мужчины уже подошли почти к самой двери.

Я услышала из интеркома будничный, спокойный голос Джесс:

– Да? Что случилось?

Мое сердце гулко колотилось. Опасность. Не гипотетическая, не такая, которая грозит издалека, а которая совсем рядом.

– Когда я нанимала тебя, – сказала я, – то по твоей просьбе пообещала, что никогда не буду стоять у тебя над душой, помнишь?

В ее голосе зазвучала растерянность:

– О чем ты?

– Я хоть раз приказывала тебе что-то сделать?

Она явно растерялась еще больше.

– Никки, о чем…

– Теперь я тебе приказываю: ты должна спрятаться так, чтобы тебя никто не увидел. И что бы ты ни увидела или ни услышала, не шевелись.

– Никки, о чем ты? Ты меня пугаешь.

– Прячься, – прошипела я.

Трое мужчина уже стояли у входа в магазин. Один из них выступил вперед и начал открывать дверь, которая не была заперта.

Они вошли в магазин.

Я влезла на свой письменный стол, держа в руке конверт с фотографиями. Одна потолочная панель держалась слабо. Я положила на нее конверт, поставила панель на место, слезла со стола и отперла сейф.

Мониторы показывали, что трое мужчин разошлись по магазину.

Я достала из сейфа доработанное мною помповое ружье системы «Ремингтон». Я отделила от него ружейную ложу из древесины и приделала вместо нее складную ложу из нержавеющей стали и пистолетную рукоятку. Это сделало ружье более портативным и более удобным для стрельбы с небольшого расстояния. Я действовала быстро, заряжая ружье патронами из двух разных коробок: то из одной, то из другой. Я еще раз посмотрела на мониторы. Самый крупный из трех мужчин стоял у двери в кабинет на первом этаже, которая теперь была закрыта. Двое остальных ходили по магазину. Мужчина у двери подергал за ее ручку. Дверь была заперта.

Он начал поворачиваться.

Я вздохнула с облегчением.

Он развернулся и с силой ударил в дверь ногой. Я смотрела, пытаясь не думать о двери в спальню в коттедже «Нарвал коттеджиз», взломанную таким же мощным ударом ноги. Мужчина вошел в кабинет. Джесс было не видно, и мои глаза метнулись сначала к письменному столу в задней части маленькой комнатки, потом к дивану у стены напротив двери и наконец к ширме в японском стиле из трех соединенных шарнирами панелей в углу. Джесс прячется либо под столом, либо под диваном, либо за ширмой.

Больше ей было негде прятаться.

Крупный мужчина повернулся к ширме, подошел к ней ближе. Диван, письменный стол или ширма. Один шанс из трех, что она выбрала плохой вариант. Как при игре в карты, вот только ставки здесь были неизмеримо выше, чем в любом казино.

Он сделал еще один шаг и приблизился к ширме на расстояние вытянутой руки.

Он выбросил руку вперед и рывком отбросил ширму в сторону.

За ней была голая стена.

Осталось два места.

Взгляд амбала уперся в диван. Темно-бордовая обивка, цилиндрические короткие ножки, достаточно высокий, чтобы под ним мог спрятаться человек, но чтобы увидеть того, кто прячется, надо было нагнуться в три погибели.

Мужчина подошел к дивану и опустился на корточки.

Одно из трех возможных укрытий отпало, осталось два. Теперь шансы были пятьдесят на пятьдесят.

Я с отчаянием увидела под диваном какое-то движение, как будто Джесс двинула рукой, чтобы убрать ее в глубину, подальше от глаз. Мужчина тоже заметил это движение. Он наклонился ниже, чтобы видеть пространство под диваном лучше, опираясь при этом одной рукой об пол, и его крупное тело заметно напряглось. Еще движение.

Из-под дивана с сонным видом вылез кот Бартлби, подняв серый хвост.

Амбал раздраженно махнул рукой и с силой отпихнул кота в сторону.

Прежде чем Джесс взяла к себе Бартлби, он содержался в приюте для животных. Невозможно было сказать, что он пережил в ранний период своей жизни. По натуре он был общительным котом, который также ценил и свое личное пространство, особенно после дневного сна. Да и кому бы понравилось, если бы тебя с силой пихнули? Бартлби ответил на грубый тычок амбала, разодрав когтями его руку, причем движение это было таким быстрым, что я едва успела его заметить. На руке мужчины появились глубокие царапины, из которых тут же потекла кровь. Он вскочил на ноги, ругаясь, хотя звуков монитор передать не мог. Он попытался садануть Бартлби ногой, но кот уже успел пробежать половину расстояния до двери. Мужчина погнался за ним, держа разодранную руку другой рукой, и снова взмахнул ногой, но у этого второго его пинка было еще меньше шансов попасть в Бартлби, чем у первого. Амбал снова появился на предыдущем мониторе, он стоял между книжными стеллажами, тряся головой от боли и отвращения, потирая окровавленную руку. Кот исчез. Вероятно, Бартлби знал пространство магазина еще лучше, чем я сама, и если он не хотел, чтобы его нашли, его никто не найдет.

Мужчина злобно опрокинул один из столов. Обыск был отложен.

Я сразу же позабыла про свое облегчение, когда увидела, что мужчины перегруппировалось и повернулись к двери с табличкой «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА», ведущей на лестницу, по которой можно было подняться наверх, ко мне. Я оставила ее незапертой. На следующем мониторе они уже поднимались. Вид у них был решительный, но шли они неспешно.

Теперь у каждого из них был в руке пистолет.

Следующий ход был за мной.

Прижав приклад ружья к плечу, я встала на колени за открытой дверью сейфа, так что ее сталь закрывала большую часть моего тела. На линии огня не было никаких препятствий: отсюда я могла стрелять прямо в дверь.

Первый из трех мужчин поднялся на самый верх лестницы.

Заряжая ружье, я чередовала пулевые патроны патронами с картечью. Всего их было шесть штук. Патрон с картечью пробьет в полуторадюймовой фанере круглый, состоящий из дыр узор диаметром в двенадцать дюймов. Пулевые патроны могли проделать в дереве с твердой древесиной дыру размером с кулак или остановить нападающего тысячефунтового гризли. Скорострельность моего помпового ружья зависела от того, насколько быстро я смогу передергивать затвор и нажимать на спусковой крючок. Если мне захочется, я смогу менее чем за три секунды выстрелить шесть раз.

Я дышала – вдох, выдох, вдох, выдох, стараясь замедлить свой пульс.

Время потекло медленнее, и его ощущение стало более острым.

Первый же из трех мужчин, который войдет в эту дверь, умрет.

Это было совершенно точно. Не успеет он сделать и шага, как я всажу в него стальную пулю длиной в два с половиной дюйма, летящую со скоростью 1500 футов в секунду. И неважно, если под пиджаком у него кевлар. Пуленепробиваемый жилет защищает отнюдь не всегда. Металлические пули из моего ружья прошьют его как джинсовую ткань.

Проблема заключалась в остальных двух мужчинах. Будет перестрелка. Хаос. Пули будут летать повсюду, и многое будет зависеть от того, насколько они опытные стрелки. От того, как они будут реагировать, когда их товарищ рухнет навзничь головой к ним с дырой в груди размером с грейпфрут. От того, ударятся они в панику или нет. Еще больше будет зависеть от простого везения, от того, куда попадут их и мои пули. Их было трое, но у меня было ружье и хорошая оборонительная позиция. По моему разумению, это давало мне равные с ними шансы пережить следующие две минуты.

Первый мужчина стоял уже перед самой дверью. Я передернула затвор и сделала вдох. И выдох.

Время пришло.

И тут мужчина, стоящий у двери, сделал нечто странное.

Он опустился на колени, слово завязывая развязавшийся шнурок. Он кладет пистолет на пол, поняла я. Потом он встал и сунул руку за пазуху пиджака. У меня в голове промелькнула тревожная мысль, что сейчас он достанет оттуда взрывное устройство, которое собирается применить и о котором я не подумала.

Он поднял голову и посмотрел прямо в объектив видеокамеры, укрепленной над дверью. У него было лицо отпетого головореза, острый подбородок и очень светлые глаза. Он поднял к объективу камеры то, что достал из-за пазухи. Прямоугольник глянцевой бумаги. Моментальный снимок, сделанный «Полароидом». Мужчина вытянул руку вверх, и фотография медленно заполнила весь монитор. И тут я все поняла. Освещение, при котором был сделан снимок, было не самым лучшим, и качество съемки было неважным. Но лицо, которое было на нем изображено, я узнала бы везде, независимо от качества освещения и четкости либо размытости деталей. Это лицо было мне так же знакомо, как и мое собственное.

Я смотрела на лицо моего брата.