Я не видела Оливера с тех самых пор, как он подъехал ко мне возле фитнес-центра, чтобы показать маршруты полетов Ганна. Меры предосторожности, который этот странный невысокий человечек принял, чтобы встретиться со мной на пустыре, где он и показал мне маршруты, были столь сложны, что могли бы показаться смешными. Вот только Карен кто-то убил, так что на поверку они вовсе не были смешны. Я никак не могла винить его за то, что он действовал так осторожно. Я думала о том, чтобы рассказать и о фотографиях, и об Оливере Руби и Джейду, но что-то меня остановило. Частично тот факт, что я питала к ним не больше доверия, чем к любым другим незнакомым мужчинам, которые вместо того, чтобы просто поздороваться, представиться и пожать руку, заталкивают на заднее сиденье своей машины. Того, что они были агентами ФБР, в моем представлении было еще недостаточно, чтобы склонить чашу весов в их пользу. Ребята из органов охраны правопорядка были печально известны тем, что всегда преследовали свои собственные цели, которые иногда были схожи с целями тех, с кем они имели дело, а иногда нет. Хотя мои и их цели касательно «Care4», похоже, и были близки, но я хотела узнать побольше собственными силами, прежде чем делиться с ними тем, что мне стало известно. Но больше всего меня останавливало то, что они позволили кому-то убить их главную свидетельницу практически у них под носом. И не так уж важно, из-за чего именно: из-за невезения, равнодушия или некомпетентности. Просто если Оливеру станет известно, что я работаю с ними, это положит конец нашим с ним отношениям и, возможно, вся компания перейдет на осадное положение.

Но под всеми этими соображениями скрывалась и другая причина. Я привыкла полагаться в жизни только на саму себя.

Я введу в курс дела ФБР, только когда буду полностью готова, не раньше.

Следуя указаниям Оливера, я села на поезд, идущий в Сан-Франциско, добравшись к старинному зданию Паромного вокзала ровно в час дня. Паромный вокзал представлял собой величественное четырехугольное здание, построенное в неоклассическом стиле и состоящее из двух этажей аркад, в которых три центральные большие арки поддерживают башню с часами, возвышающуюся почти на две с половиной сотни футов над водами Залива. Перед зданием располагалась площадь, где росло множество пальм, а за ним простирался Залив, по которому и ходили те самые паромы, от которых здание и получило свое название.

Я уселась за столик в устричном баре «Хог айленд ойстер» и, как оговаривалось в полученных мною от Оливера инструкциях, стала ждать. Ждать здесь было одно удовольствие. Я заказала дюжину устриц и пинту разливного пива и начала наблюдать за работниками, очищающими моллюсков. Их было двое: один очищал по две раковины в минуту, второй работал быстрее. Его техника очистки была лучше, ловчее, он не делал ни одного лишнего движения. Кажется, три в минуту. Он работал устричным ножом, кладя нижние раковины с мясом и соком обратно на поддон со льдом, а пустые верхние бросая в мусорное ведро, стоящее под стойкой бара.

Миновал час. За это время было очищено, продано и подано посетителям бара около трехсот устриц. Похоже, дела у компании «Хог айленд» шли хорошо.

Подошла официантка и протянула какую-то бумагу.

– Ваш друг сказал, что вы забыли вот это.

Расписание движения паромов. Убористо напечатанные названия пунктов назначения и сроков прибытия и отбытия паромов. Одна из строк была обведена шариковой ручкой с синей пастой. В 14.05 отплытие в Саусалито на противоположном берегу Залива. Надо было спешить.

Я поднялась на борт парома последней, торопливо пройдя по сходням, когда уже заработали его двигатели. Паром состоял из трех уровней. Нижний уровень, на котором оказалась я, располагался внутри, и в одном из его концов находился небольшой бар, в котором было людно. Похоже, морские путешествия вызывают у пассажиров желание выпить. Конечно, плыть по Заливу – совсем не то, что пересекать на теплоходе Тихий океан, но вода и здесь была соленая, и паром тоже плыл, так что в главном они все-таки были похожи. Я купила кофе и поднялась с ним на средний уровень, чувствуя, как под палубой гудят двигатели, и глядя, как паром отходит от причала. Люди сидели на скамьях или ходили по палубе. Туристов легко было отличить от местных – они фотографировали. День был солнечный, но ветреный, и вода была испещрена белыми барашками. За кормой пенилась кильватерная струя. Я поднялась на верхний уровень, где было куда ветренее. Людей здесь было меньше, и большая часть скамеек была пуста.

Я нашла Оливера у ограждения палубы: он прислонился к нему и смотрел, как отдаляется Сан-Франциско. Я помнила его худое лицо, на котором были написаны ум и осторожность. На нем были алая ветровка с логотипом Стэнфордского университета – изображением секвойи, и, как и в прошлый раз, носки и сандалеты. Из кармана торчала смарт-карта «Клиппер», одна из многоцелевых проездных карт, действующих на побережье Залива для проезда в автобусах, поездах и паромах.

– Привет, Оливер, – поздоровалась я. – Вы выбрали приятный денек для морской прогулки.

– За вами никто не следил? – спросил он.

– Нет.

– Вы в этом уверены?

– Более-менее.

Он плотно сжал губы и огляделся вокруг.

– Это вряд ли может успокоить.

– Как вы выбрали имя Оливер? – спросила я. – Именно это из всех имен. Вы тоже поклонник Диккенса?

– Что?

– Ну знаете, «Оливер Твист».

Я облокотилась на ограждение палубы и начала смотреть на воду.

– Раньше я думала, что это просто очень удачно придуманное имя, Оливер Твист. А потом поняла, что на самом деле это произнесенный с выговором кокни вопрос: «Olive ‘er twist», то есть «Olive or twist?». Одно из наиболее известных имен в литературе, возможно, представляет собой вопрос, задаваемый барменом, когда ему заказывают мартини. Мне всегда было интересно, так это или нет. Существовал ли тогда коктейль мартини, и если да, то как Диккенс его пил?

Он покачал головой и очистил апельсин, который достал из кармана.

– Я не читаю Диккенса и не пью, так что не понимаю, при чем тут я.

– Осторожнее, – предупредила я, – вы начинаете говорить так, словно получаете от этого большое удовольствие.

Он раздраженно бросил кусок апельсиновой корки за борт. Я смотрела на эту корку, пока она исчезла в воде.

– Избавьте меня от ваших шуток, ладно? Женщина, с которой я работаю – с которой я работал, – погибла. Погибла. За то, что она делала примерно то же самое, что делаю сейчас я – говорю с людьми, с которыми я не должен говорить, о таких вещах, о которых я не должен говорить. Так что, если вам хочется откалывать шутки, найдите себе для этого кого-нибудь другого. Меня вообще не должно здесь быть. Мне следовало бы находиться как можно дальше от того места, где находитесь вы, так далеко, как это только возможно.

В чем-то он был прав.

– Простите, вы правы, я больше не буду шутить.

Я отпила кофе. Горячий напиток приятно согрел меня на холодном ветру.

– Тогда скажите, о чем мы не должны говорить.

– Ни о чем.

– Это сильно ограничивает возможности беседы.

– Мне не следует здесь быть, – сказал он. – Ведь ее убили они.

– Кто именно ее убил?

Его лицо исказилось страхом.

– Откуда мне знать? Ходили слухи, что компания проводит расследования в отношении своих сотрудников, а потом оказалось, что она погибла. Они отправили нам электронное письмо – вот и все, к чему в конце концов свелось ее значение для них. «Мы глубоко сожалеем, что одна из наших всеми любимых коллег скончалась…» – Он потер глаза основаниями ладоней. – Поверить не могу, что я вообще явился сюда.

– Тогда почему вы здесь?

– Если можно понять, где добро, а где зло, я желаю быть на стороне добра.

– Тогда расскажите об IN RETENTIS.

Я произнесла эти слова неожиданно для него. На долю секунды его глаза широко раскрылись, и он отвел взгляд от моего лица. Затем он вновь обрел спокойствие.

– О чем?

– Вы сами знаете, – сказала я, – или не знаете. Мне надоело строить догадки. Если вы что-то знаете, скажите мне. А если вам ничего не известно, то я вообще не понимаю, зачем мы с вами сейчас разговариваем, потому что в этом случае я знаю больше вашего, и, значит, мне вообще не нужно, чтобы вы мне что-то говорили.

Он посмотрел на меня настороженным взглядом:

– Вы первая. Что вам известно?

Я достала из внутреннего кармана куртки фотографию и положила ее на ограждение палубы. Мне приходилось с усилием придерживать ее пальцем, чтобы ветер не унес ее в море вслед за апельсиновой кожурой. Женщина с Ближнего Востока с волевым подбородком в больших солнечных очках, потом поверх этой фотографией я положила еще одну: молодой темнокожий мужчина, снятый, когда он выходил из кафе с кофе в руке, одетый в джинсы и игровую футболку. Потом выложила третью фотографию, затем четвертую, пятую.

– Вот что мне известно.

Его глаза вглядывались в фото, а я снова посмотрела на его универсальную проездную смарт-карту «Клиппер», верхний краешек которой выглядывал из маленького бокового кармашка джинсов. Ее легко было достать, если надо было пройти через турникет, когда сзади напирала толпа. Никто не хочет терять время, роясь в бумажнике и задерживая продвижение очереди вперед. Он все еще не отрывал глаз от снимков. Я убрала одну руку с ограждения и незаметно протянула ее к кармашку. Из-за моста навстречу нам двигался огромный контейнеровоз, на котором высились штабеля контейнеров кирпичного цвета. На его борту красовалось название, написанное китайскими иероглифами. Интересно, подумала я, каков его груз?

Оливер подвинул фотографии ко мне.

– Все, что я знаю, – это смутные слухи.

– Никогда не откажусь ни выпить дешевого виски, ни узнать смутные слухи.

Он, как всегда, не засмеялся.

– Наша компания невольно оказалась замешана в каком-то очень важном деле. Наши сети были подключены к очень большому количеству видеокамер наблюдения, у нас скапливалось столько данных, столько необработанных видеоматериалов… Теперь, оглядываясь назад, становится ясно, что компании следовало бы понять, что на определенном этапе к нам обратятся представители некоторых сторон, желающие использовать собранный нами материал таким образом, о котором мы и не помышляли.

– Каких таких сторон?

Он досадливо покачал головой:

– Вы хотите, чтобы я все разложил по полочкам? А я-то думал, что вы что-то вроде частного детектива. Я имею в виду правительства зарубежных стран или связанные с ними ведомства.

– Связанные с ними ведомства… Вы хотите сказать, спецслужбы? Те, которые занимаются борьбой с терроризмом?

Он кивнул.

– И Карен была с этим связана? Она работала над IN RETENTIS, да?

Он энергично покачал головой:

– Нет, она узнала об этом случайно.

Я немного расслабилась. Он говорил правду, во всяком случае, об этой стороне вопроса.

– А как обо всем этом узнали вы? – спросил Оливер.

– Это не имеет значения. Мне известна одна дата, – я продолжала давить на него, – первое ноября. В этот день должно произойти какое-то важное событие. Что именно?

Он опять покачал головой, на этот раз еще более определенно.

– Мне ничего не известно ни о каких датах.

– Кто эти люди на фотографиях?

Он пожал плечами:

– Разве не очевидно?

– Все-таки сделайте милость, просветите меня.

– Вы меня вообще слушаете или нет? – раздраженно сказал он. – О каких странах мы говорим – о каких регионах? О таких, которые порождают экстремизм точно так же, как стоячая вода порождает москитов.

– Значит, это террористы? Замышляющие какой-то теракт? Это имела в виду Карен, когда сказала, что погибнут люди? Эти люди планируют совершить что-то первого ноября, а «Care4» не желает раскрывать информацию, которая к ней попала?

Это испугало Оливера. Он начал нервно прикусывать свою нижнюю губу.

– Теракт? Произойдет теракт?

Я посмотрела прямо ему в глаза:

– Мы должны обратиться в полицию, сами мы с этим не справимся.

– Вы так считаете? – Он занервничал еще больше. – В полицию? Вы уверены?

– Думаю, это необходимо. Я знаю там кое-кого и обращусь к ним уже на этой неделе.

Он облизнул губы.

– Когда именно? В компании узнают, что в этом замешан я?

– Не беспокойтесь. Я не стану упоминать вашего имени.

Оливер принял это к сведению. Мы уже подходили к побережью. Я видела главную улицу Саусалито, находящуюся лишь немногим выше уровня моря, где из воды торчали острые темные скалы. Это была прелестная улочка, полная антикварных магазинов и кафе-мороженых. Над городом высились крутые зеленые холмы, испещренные пятнышками домов.

– Послушайте, – сказал наконец Оливер, – меня не должны видеть рядом с вами, для меня это небезопасно. Я серьезно говорю. Поэтому я сойду здесь, а вы возвращайтесь обратным рейсом в Сан-Франциско. Если кто-то спросит, то я с вами никогда не говорил.

Паром сбавлял скорость, приближаясь к сходням. Внизу стояла очередь из тех, кто собирался взойти на его борт. Не сказав больше ни слова, Оливер направился к лестнице. Мой кофе совсем остыл, но я все равно отпила глоток, испытывая чувство, которое, когда дело касалось моей работы, было мне в новинку: неуверенность в себе. То, во что я ввязалась, что бы это ни было, начинало казаться мне все более и более неподъемным, и каждый шаг вперед только приводил меня к все новым вопросам, ответить на которые я не могла. В этом деле было слишком много недостающих частей, слишком много не связанных друг с другом элементов информации, к тому же до первого ноября оставались лишь считаные дни.

Время истекало.

И, что было еще хуже, я по-прежнему не знала, что именно должно произойти, когда оно истечет.