Москва, Российская Империя

14 мая 1949 г.

Москва — в отличие от Одессы князь жил в Москве достаточно продолжительное время — тоже оставалась сама собой. Шумная, купеческая, деловитая. Первый город в стране, обзаведшийся разветвленной системой метропоездов, на лондонский образец — в Великобритании их называют tube, труба. Длительное время — Москва была столицей русского государства, вотчиной родовитейших боярских и дворянских родов. Сейчас — она все больше и больше становилась экономической, деловой столицей Империи — с банками, с товарно-сырьевой биржей, со страховыми обществами. Особенно сильно — процесс пошел, когда начали перебазировать промышленность во внутренние регионы, опасаясь массированного удара по балтийскому побережью. Из трех крупнейших банков — штаб-квартиры двух из них были в Москве. Особенностью Москвы было и то, что в ней всегда сильны были старообрядцы — после перехода на старый обряд это сказалось, в имперской столице старообрядческих семей почти не было.

В Национале — мест почти не было, пришлось остановиться в Петрополе. Учитывая нехорошие дела в поезде — князь предпринял кое-какие меры предосторожности — но никаких неприятностей не последовало. Это было странно — он видел, что та пожилая дама не шутила, и за что за что — но за шутку ее слова принимать было никак нельзя…

Главный штаб ВВС — располагался в здании бывшего Александровского военного училища на Знаменке, альма-матер для многих достойных и в чинах людей. Первоначально, оно было всего лишь двухэтажное — но для размещения генерального штаба нового вида войск — надстроили еще три этажа. Князь Шаховской сунулся через парадное — но прапорщик на входе, посмотрев на предписание, покачал головой.

— Это не к нам, Ваше Высокопревосходительство

— Вот как? Позвольте же узнать, куда?

— Извольте, здание на Ходынском поле. Оно там одно, его несложно найти. Все остекленное…

Это и был знаменитый «Аквариум», здание разведки ВВС на Ходынском аэродроме. Тогда про него — еще мало кто знал…

* * *

Здание на Ходынке — ничем не выделялось кроме своего уродства. Оно больше было похоже на оборонительное сооружение, на крепость, чем на государственное присутствие. Прямые линии, большая площадь остекления, никакого декора.

Внутри — не пускали дальше вестибюля. Забрали предписание и предложили сидеть и ждать. Затем — сверху спустился сопровождающий без знаков различия, предложив следовать за ним…

Поднялись они невысоко. Второй этаж. Двери — стояли ровной чередой, ни на одной из них не было именно таблички. Одни номера. В одну из них — его завел провожатый. Это оказалось присутствие — пустое. Провожатый — набрал короткий номер, телефонируя явно в соседнюю комнату. Получив разрешение — предложил войти.

За дверью без таблички с именем и званием владельца, только с порядковым номером — кабинет, не большой и не маленький, среднего размера. Типичный для людей начальствующих стол буквой Т для совещаний, лампа с зеленым абажуром, которую тоже покупали не всякие. За спиной — флаг Российской Империи, штандарт ВВС. Портрет Государя — размеров средних, точнее не портрет даже, а фотографическая карточка. Государь изображен на летном поле, на фоне стратегического бомбардировщика — понятное дело, представление на Высочайшее одобрение запечатлено. То, что вместо портрета в парадном мундире или картины «Восшествие на царствование» взору посетителей этого кабинета представлена фотографическая карточка, намекало на то, что хозяин кабинета сего относит себя к когорте не государственников, не чиновников — а технократов. Одна стена — полностью завешена плотной черной занавесью, на окнах тоже помимо обычных наличествуют плотные черные шторы — значит, в этом кабинете просматривают диафильмы и возможно даже кинофильмы. А в углу, прикрытый легкой белой накидной ждет своего часа специальный аппарат с мощным красным светом и подсветкой просмотрового стола, тоже красной — значит, здесь могут просматривать фотографические изображения с самолетов-разведчиков, даже не проявленные и не обработанные, прямо из катушек. Или хозяин этого кабинета хочет, чтобы так думали. В любом случае, проектор стоял там, где у нормальных людей стоит пальма в кадке…

Из-за стола вышел невысокий, белобрысый господинчик лет сорока, с простым, открытым лицом, в гражданском, хорошо пошитом платье. На князя он смотрел так, как будто встретил давно позабывшегося и вдруг неожиданно объявившегося родственника. А похож он был на приказчика в магазине готового мужского платья. Не дорогого, но и не дешевого, так — средней руки…

— Господин Шаховской… очень рад вас видеть, и в добром здравии. Рад, что вы так скоро до нас добрались. Присядьте. Кофе?

— Нет, благодарю.

— А может, чайку?

— Нет, благодарю… — монотонно ответил князь.

— Что же вы, право… как дикарь какой. Здесь, изволите видеть, не отравят. А кофе у меня между прочим хороший, йеменский. Ваш.

— С вашего позволения, э…

— Богачев. Тайный советник Богачев

— Господин тайный советник. Я прибыл в Москву за новым назначением. Полагаю, сам факт моего нахождения здесь какая-то… ошибка.

Богачев достал из корыта «входящие» на столе папку, похлопал ею о ладонь.

— Возможно, и ошибка. А возможно, и нет. Все зависит от того, как мы сейчас с вами… поладим, верно?

Богачев раскрыл папку

— Капитан ВВС, князь Владимир Александрович Шаховской. Потомственный дворянин. Тридцать два года — почти Христов кстати возраст. Заключение медицинской комиссии — не годен к летной работе на любых типах боевых летательных аппаратов. Ага. И виза товарища главноуправляющего министерства, князя Горчакова. В распоряжение кадров…

Богачев положил папку на стол.

— Не что сказать, Владимир Александрович. Отлетались.

— У меня есть право апелляции.

— Это, конечно, право ваше… А сами то как думаете?

— Что вы имеете в виду?

— Небо — вздохнул Богачев — случайных людей в небе ведь нет. Вас в небо не тянет? Не будет тянуть?

— Да что вы знаете, про небо…

— Достаточно! — резко сказал Богачев

Князь посмотрел на него — теперь тайный советник уже не казался таким уж… гражданским. И вовсе не походил на приказчика в магазине готового мужского платья.

— В свое время, я проходил подготовку. Летнаб по ВУС. Тоже — списали. Кстати, меня так многие и зовут теперь — господин летнаб.

— Тринадцатая эскадра? — начал догадываться Шаховской

— Она самая.

В ВВС до начала сороковых — было двенадцать тяжелобомбардировочных эскадр, это потом их число увеличили. Тринадцатой — была эскадра дальней разведки. Что-то подобное эскадре Ровеля в Люфтваффе. Сама эскадра — наполовину существовала на бумаге, потому что большую часть разведывательных полетов — совершали не на специализированных разведывательных — а на обычных рейсовых пассажирских самолетах, в которых были некие… не предусмотренные конструкцией дополнения. Тогда еще не было зенитных ракет, тяжелой зенитной артиллерии тоже почти не было, да и не принято было стрелять по гражданским самолетам, пусть даже случайно заблудившимся и отклонившимся от курса. Однако — в аэропортах прибытия зверствовала контрразведка, летные техники — механики были не совсем летными техниками — механиками, точнее даже совсем не летными техниками — механиками, и на заправке случайные люди тоже не работали, да и пассажиры тоже бывали… всякими. На выходе — пассажирам могли и обыск устроить. Надо было обладать поистине виртуозным знанием человеческой природы и слабостей, быть почти виртуозным фокусником, чтобы вынести отснятую пленку с кадрами за пределы аэропорта и донести ее до посольства или передать тайному курьеру. Как раз такая квалификация — летнаб, летчик — наблюдатель — была у тех людей, которые обеспечивали эти полеты. И для большей успешности их действий — они не носили формы, никогда не ходили строем, не занимались шагистикой, и даже военные звания — у них менялись на соответствующие гражданские, согласно Табеля о рангах. Звания кстати шли очень быстро, что и неудивительно — задания особой важности, срок службы исчислялся как при участии в боевых действиях.

— Летнабы официально в состав летного персонала не входят — медленно сказал Шаховской

— Правильно мыслите, князь. Летнабы относятся к вспомогательному персоналу и потому, став летнабом, вы сможете подниматься в небо, даже с таким медицинским заключением как у вас. Только в качестве пассажира. Собственно говоря, именно это я и намерен вам предложить, если мы с вами не договоримся.

— Не договоримся, Ваше высокоблагородие?

— Вот именно. К вам присматривались, Шаховской. Присматривались очень внимательно. И мы полагаем, что вы готовы к более интересной работе, чем простая работа летнаба.

Князь пожал плечами

— Судя по тому, что написали эскулапы, я вообще мало на что гожусь.

— Не прибедняйтесь. Сначала несколько вопросов. Ваше место рождения?

— Вы его не знаете?

— Отвечайте на вопрос, сударь.

Снова — то же самое, неприятное металлическое дребезжание в голосе. Ох, непрост господин тайный советник, ох, непрост. Между прочим — звание то у него уже генеральское.

— Варшава.

— Ваш отец, князь Александр Шаховской — тоже служил в армии.

— Да. В Висленском крае — там он получил ранение. В Терской области.

— Какими языками владеете?

— Русский, французский, немецкий, польский, английский — это цивилизованные. Из нецивилизованных — арабский, в диалектах Неджда и Междуречья. Немного знаю южное наречье — это искаженный арабский, бытующий в Адене и наречье горцев. Этот язык вообще не похож на арабский, язык горцев. Нельзя сказать, что я хорошо его знаю — но на бытовые темы объясниться с горцем смогу.

— Вы кстати не упомянули идиш, который вы так же знаете. Кто вас учил английскому и немецкому языку?

— Седов…

— Лев Седов, сын лидера большевистской партии Лейбы Давидовича Троцкого?

— Он самый. Его сослали в Сибирь как неблагонадежного.

— Где и как вы познакомились?

— В Тобольске. Маменька искала мне педагога. Послушайте, если вы считаете…

Тайный советник поднял руку

— Я ничего не считаю. Я проверяю — только и всего. Вы говорили с Седовым на политические темы — или только учили язык?

— А если и говорил?

Тайный советник пожал плечами

— Во всяком случае, это не будет расценено как измена. Вы — не более чем подросток, которому маменька весьма непредусмотрительно нашла опасного с политической точки зрения педагога. Марксизм и его чудовищное ответвление троцкизм на сегодняшний день почти повсеместно раздавлен, политических стачек и крестьянских бунтов не было уже несколько лет. Просто скажите, что вы думаете обо всем об этом и покончим с этим вопросом.

Шаховской тяжело вздохнул

— Да мы говорили, в том числе и на политические темы. Это нельзя было назвать агитацией… какой смысл агитировать двенадцатилетнего подростка, скажите? Седов бедствовал, ему нужна была работа, маменька жалела его. Да, мы говорили на политические темы… старались говорить как равные…

— Вы верили Седову?

Шаховской задумался

— Сначала даже верил. Было нечто привлекательное… в его словах. Равенство, братство, труд. Но я тогда сомневался в осуществимости этого, а со временем стал сомневаться еще больше.

Богачев пожал плечами

— Ну, утопия как раз и предполагает ее неосуществимость. Вопрос, сколько крови прольется при этом. Скажите, а что заставило вас сомневаться в словах Седова.

— Ну… то что я видел своими глазами. Папенька… отослал нас в Тобольск, потому что были рокоши. Польская социалистическая партия… Пилсудский… Дзержинский. Когда они поняли, что не могут справиться с армией — они перешли к террору против беззащитных. Против женщин, против детей. Я помню, как на набережной Вислы к моей маменьке подошла женщина и плюнула ей в лицо. Я тогда вцепился ей в ногу…

— … Знаете, эта женщина была дворянка. То есть, если судить категориями большевизма — из реакционного и антинародного класса. Но разве она повела себя как дворянка? Нет, она была полькой и только полькой.

— Интересно…

— Потом я прибыл для прохождения службы на Восток, и понял, что там — все тоже самое. Араб — он, прежде всего араб. Любой богач, любой феодал — для нищего феллаха ближе и дороже русского разночинца, который пропагандирует его идти против феодализма и реакцию. Арабский феллах этого просто не поймет, для него все так, как тому предопределил Аллах, и если кто-то богат — то значит, волей Аллаха, и как ему идти против воли Аллаха?

— Понимаю — кивнул тайный советник — кстати, не раз и не два было, когда разночинцев, сосланных на Восток и пытавшихся там вести агитацию убивали на месте.

— Ничего удивительного. На Востоке и не бывает по-другому.

— Но здесь не Восток, здесь Россия.

— Именно поэтому — нам следовало бы забыть все свои разногласия. И становиться сильнее. Большевизм исходит из неверных предпосылок. Из ошибок. Пусть ошибок, сделанных из доброго побуждения — но все же ошибок. Тот, кто побывает в месте после рокоша, или после мусульманских беспорядков — тот уже не будет верить во всемирное братство людей. Если он конечно не дурак и не лжец…

Тайный советник кивнул. Если ответ ему и не понравился — то он никак этого не выдал.

— А как вы относитесь к исламу?

Князь улыбнулся

— Как я отношусь к исламу… я ненавижу его. Ислам — источник всех бедствий на Востоке.

— А поподробнее?

— Поподробнее. Ислам — принижает волю человека до слепого и всегда покорного раба Аллаха. Это воля Аллаха и он сделал так, как пожелал — вот обычные слова восточного человека, когда с ним происходит что-то плохое. И он — даже и не пытается того исправить. Истинно верящий в ислам человек — темен и невежественен. Он не считает нужным менять что-то вокруг себя. Обустраивать мир для своей жизни — он как будто наблюдатель в своей собственной жизни. Но случись что, стоит вам только задеть этого человека или его сородича — и вы столкнетесь со смертельной, застилающий разум яростью, самоубийственной яростью. Пришедшего в ярость мусульманина можно остановить только пулей, ничем иным, слов он не слышит. Пришедшую в ярость толпу — только пулеметной очередью. Мусульманин — в мятеже ли, в мире ли — ничего не сделает для спасения собственной жизни, он совершенно равнодушен к смерти. Мусульманин ленив, при этом весьма коварен — ислам, наверное, единственная религия в мире, которая позволяет обманывать. И убивать. Поэтому — если мы хотим, чтобы Восток стал неотъемлемой нашей частью — мы должны выкорчевать там ислам с корнем, заменив его чем-то другим…

— Чем же, например?

— Не знаю. Чем-то другим. Возможно, православием.

— Ладно. А что вы думаете о политике?

— О политике… Вы хотите знать, за кого я голосовал в Думу?

Тайный советник усмехнулся

— Зачем мне это? Меня интересуют… скажем так, ваши общие взгляды.

— Ну… прежде всего, я против парламентаризма

— И почему же?

— Достаточно взглянуть на нашу Думу, чтобы понять, почему.

— Хороший ответ, продолжайте.

— Я так же против ответственного правительства. Правительство, ответственное перед большой группой людей — есть правительство, не ответственное ни перед кем и ни за что. Коалиционное правительство — еще хуже, это вообще не правительство, это балаган. Во главе государства — должна стоять одна выдающаяся личность. Кто это будет — все равно, главное чтобы этот пост он занимал по праву.

Последние слова были крайне опасными, поскольку допускали введение в России военной диктатуры. Вопрос о введении военной диктатуры — стоял в России все двадцатые годы, и даже тридцатые. Оголтелое разночинство и либералы атаковали Царя, требуя отречения, считая его «кровавым» и «тормозом свободы». Военные думали о том же, об отречении, но предъявляли совершенно другие требования — Царь слаб, России нужен сильный и жестокий правитель, способный железной рукой подавить сопротивление, расстреливать демонстрации как в Германии. Наиболее радикальные из военных — требовали применять нарывной газ против бунтующего крестьянства. Только вылезли из всей этой пропасти — кризис. Всемирная депрессия. Только сейчас — стало более — менее хорошо, и это при том, что перевооружена армия, перевооружен флот, созданы мощнейшие ВВС. Но мысли о диктатуре — военных посещать не переставали…

— А как вы относитесь к суфражисткам?

— Полный бред. Их надо пороть и выдавать замуж. Только и всего.

— Как вы относитесь к внешней политике правительства?

Князь пожал плечами

— Я военный и давал присягу. Что касается меня — я полагаю, Британию надо было бомбить еще семь — восемь лет тому назад. Пока они есть — мы не будем жить спокойно.

— А как вы относитесь к либералам?

— Гнусные продажные негодяи.

Перед следующим вопросом тайный советник задумался

— Вас можно назвать смелым человеком?

— Вероятно, да, как и любого авиатора.

— А вы умеете хранить тайны?

— Это дело чести.

— Вы любите женщин?

— Что за вопрос…

— Вопрос как вопрос — сказал Богачев — и задан он не просто так.

— То есть…

— Как-то странно и дико мне жить без тебя, сердце лаской любви не согрето — фальшивя пропел тайный советник — вы, кстати, себя отлично показали. Просто отлично. И не испугались, вот что главное, в полицию не кинулись, даже сбросив двоих на рельсы…

Вид у капитана ВВС, князя Шаховского был весьма и весьма обалделый, надо так сказать.

— Челюсть подберите — резко сказал ему Богачев — право, я начинаю сомневаться в своем первоначальном мнении о вас.

— А… она тоже…

Богачев покачал головой, вроде как раздосадованно

— Догадались? Вот, так вот и берут вас, идиотов, на сладенькое. Медовая ловушка называется. А ведь вы подписку давали, лекции с вами проводишь, с идиотами…

— Как… ее звали? — спросил князь, стараясь привести в порядок бешено стучащее сердце

— Почему звали? — недоуменно переспросил Богачев — и сейчас зовут. Мы обычно ее называем «Жар-птица».

Князь сдержал ругательство

— Да вы не переживайте… Что раскисли, как какой-нибудь… юнкер. Детский сад, штаны на лямках! Она вам, кстати, дала отличные рекомендации, десять из десяти. А здесь — принято доверять ее мнению.

— Итак? — Богачев смотрел пристально, как будто бы в самую душу — вы — с нами?

— Еще бы не с вами…

Богачев расцвел

— Вот и отлично. Тогда, милостивый государь, прошу за мной. Будем оформляться…