Российская Империя. Одесса
03 мая 1949 г.

Желающим получить медаль или гроб или и то и другое зараз.

Требуются добровольцы на государеву службу

Жалование хорошее, условия тяжелые

Отменное владение оружием обязательно.

Почему Одесса? Да просто так…

Хотя нет, не просто так. Далеко не просто так. С тех времен, как Восток стал русским — Одесса стала крупнейшим торговым портом на этом направлении, вторым — после Владивостока по грузообороту и седьмым по грузообороту в мире. Стратегической железной дороги, после постройки которой порт Одессы пришлось спешно перепрофилировать под туристический — еще в помине не было, а Константинополь хоть и был портовым городом — все же до Одессы не дотягивал. Не потому что расположен был хуже — расположен то был он как раз лучше, просто до сих пор было непонятно: насколько мы там, навсегда или… Вот из-за этого «или» осторожные, знающие цену каждой полушке купчины и не рисковали грузится через вторую столицу Константинополь, открывали конторы да торговые дома в Одессе. Было еще и в Севастополе — но там слишком много военного флота было, приткнуться негде. А Одесса… есть Одесса.

С давних времен как Севастополь был военным форпостом Российской Империи в регионе, так Одесса была форпостом торговым, мореходным, купеческим. Ее даже основали не русские. Основателем Одессы, раскинувшейся на месте, где раньше была считавшаяся неприступной турецкая крепость, был испанский еврей, прославившийся на русской службе в боях с турецким флотом, выслужившийся до адмирала Хосе де Рибас, чье имя и фамилию потом исказили на русский манер. Жозеф Михайлович Дерибас. Он стал первым генерал-губернатором нового города, в его честь названа одна из основных улиц города — Дерибасовская, а его особняк с шикарным садом — его потомки передали в дар городу, и теперь там — Городской Сад. Вторым человеком, заложившим основы Одессы, был ее губернатор в конце восемнадцатого — начале девятнадцатого века Дюк де Ришелье, да, да, прямой потомок кардинала Ришелье, честнейший и предприимчивый человек, фактически сделавший Одессу тем, чем она есть на самом деле — огромным купеческим городом-портом, но при этом не чурающемся культуры. Его памятник стоит перед самой лестницей, в его основании одесситы сохранили ядро, выпущенное с корабля, бомбардировавшего город. Это был даже не корабль — обшитая сталью плавучая пушечная буксируемая батарея. Четыре дня она обстреливала город, у жителей города не было оружия, способного пробить невиданной в то время крепости корабельный борт — но одесситы не сдались, город выстоял. Чей это был корабль? А сами не догадались? Английский, чей же еще — только в двадцать первом и отомстили. Потом Дюк де Ришелье уехал на родину, чтобы стать премьер-министром Франции — но одесситы его помнят до сих пор. Памятник даже поставили. Герцог Ришелье уехал — а Одесса осталась Одессой: оборотистой, купеческой, хлебосольной, понимающей толк в искусстве, ценящей остроумных людей и умеющей с рубля миллион заработать. Миллионщиков в Одессе на тысячу жителей было едва ли не больше, чем в Москве или Санкт-Петербурге, и это было закономерно: вся торговля с Востоком тогда проходила через Одессу. Ну, а где торговля, там и…

Увы, Одесса была мамой не только для купца — но и для фартового налетчика, и для карманника, и для прочего лихого люда. Раньше, когда тот берег был еще не наш — Одесса все равно торговала с ним, только нелегально. Одесса ведь стоит на известняке, и во многом построена из известняка, город начинался с шахт, где строители вырубали кирпичи и плиты из этого податливого материала, складывая из них на поверхности дома. Дома были сложены — а шахты остались, их знали как одесские катакомбы, и тянулись они далеко за пределы города, до самой Молдаванки, а иные отнорки — просто уходили во тьму и никто не знал куда именно. В некоторых районах каждый, буквально каждый дом имел выход в эти самые катакомбы, там хранили контрабанду, нелегальное спиртное, там же были подземные «малины» где отлеживался после дел блатной люд. Согласитесь — хорошо промышлять в городе, где случись убегать от городовых — нырк и под землю. Хорошо. Вот потому-то Одесса-мама многими, наряду с Ростовом-папой и считалась криминальной столицей России.

Даже в криминальном промысле у одесситов был особый шик. Один гопстопник носил в кармане для терпил флакончик с сердечным, потому как один раз он подрезал одного бобра, а тот посинел весь — и с копыт. А за мокрое отвечать как то не с руки — вот он и таскал теперь на случай — сердечное. Еще двое бомбанули банк и ушли от полиции, разбрасывая на улице награбленную добычу — можете представить себе, уважаемые — что началось, когда из пролетки полетели самые натуральные деньги.

Ну… в общем люд тут разный был, были и фальшивомонетчики, были просто мошенники, были карманники, которые незаметно не то что ваш карман от лопатника освободят — но и даму, простите, от предметов нижнего белья.

Вот как раз сейчас хорунжий Григорий Велехов сидел в конторке и смотрел как раз на такого вот ухаря… маленького, верткого и чему то непременно улыбающемуся, да так что вот-вот и расхохочется. По мнению Велехова — смешного тут ничего не было.

— Ты чего веселишься, уважаемый? — мрачно спросил он, смотря на очередного кандидата на государеву службу.

— Та весело же… Вон… люди хорошие по улочке прогуливаться изволят, солидный господин гимназистку кадрит… а лопатничек — то надо поглубже прятать, дабы лихим людям не достался. Вон солнышко светить изволит… хорошо. Много ли надо человеку для счастья?

— Немного. А как тебя звать — величать, такого веселого?

— Батя Митрием крестил.

— А дальше.

— Митька Шалый.

Велехов сплюнул

— Ты мне погремухой своей не козыряй, я к вашим делам неодобрение имею. Какая фамилия, добром спрашиваю.

Шалый снова засмеялся

— Это так всегда… Ваше благородие. Вот про моё фамилиё в Таганском централе прознали, так и крестить не стали, сказали что это готовая погремуха и есть. А там паханы сидят не чета местным, один Сеня Бобёр чего стоил, Сеня Бобёр, взял да попёр. Шалый — это мне и фамилия, и за погремуху сойдет, когда требуется.

Казаки — а тут кроме Велехова был еще и Боровсков — переглянулись

— Служил? — спросил Боровсков, увесисто и солидно

— Та какое там служил… нам же закон служить запрещает. Мы к власти касательства не имеем, только она к нам. Так и норовит лихого хлопца Митьку Шалого за шкирку — и на цугундер, да в Сибирь свезти.

— А сюда че приперся?

Боровсков сознательно обострял разговор — но Митька на него ничуть не обиделся

— Так объява же была, Ваше благородие, тут я иду, пошатываюсь — гля, а на столбе написано. Требуются добровольцы на государеву службу.

— А тебе то это — каким боком?

— Так там дальше то, дальше. Отменное владение оружием обязательно. То как раз про меня, я в стрельбе из пистолета — что жид на скрипочке.

Казаки снова переглянулись, Велехов незаметно толкнул соседа под столом ногой — заткнись.

— Какая скрипочка, какой жид? Тут тебе не на бану углы вертеть и не бобров на прохват лущить.

— Та я ж на все согласный, начальник.

— А стрелять где научился? Стрелок…

— Да батя же тир держал. Аккурат на Ланжероне, подходите, люди добрые, господа хорошие, рупь за десять, покажите свою меткость, удивите дам…

— А ты что же… батино дело не продолжаешь?

— Да… — и тут Митька заунывно запел — не жди меня мама…

Велехов только крякнул. Другой бы — под зад такого стрелка — но он на Востоке кого только не видел… вы полагаете, что когда переселение шло, туда кругом правильные ехали? Да ни в жизнь… кого только не было, и каторжане тоже были… Пришлось со всякими… поручкаться, заодно и в людях научиться разбираться.

И потому он, хлопнув по карману — на месте ли ключи от авто — поднялся со стула.

— Поехали… Стрелок. Постреляем.

* * *

Авто было по одесским меркам самое обычное — длинный десятиместный Джип-Виллис, переделанный так, что сзади вместо скамеек по бортам нормальные сидения стали. Пол Одессы на таких вот армейских джипах американского образца ездило и нахваливало. Откуда? А про Евсея Гликмана напомнить? Как он дядю Сэма вокруг пальца обвел? Вот то-то и оно. Если разобраться — так хорошая машина, прочная, неприхотливая, дешевая, проходимая. Если под дождь попал — пусть все в салон, ничего не сделается, не Даймлер-кабриолет. А то, что верха нет — так это и хорошо, по жаре — да без верха прохватить. Некоторые конечно переделали, верх самодельный поставили…

У Велехова был с собой Маузер, теперь он постоянно носил при себе оружие — а вот остальное он захоронил на квартире, которую они сняли. Машина стояла прямо под окнами конторы, которую они сняли — аккурат на Среднефонтанской, на первом этаже доходного дома. Хорошее место, бойкое…

Григорий расположился на месте водителя, стал мотор запускать, да провода соединять, поскольку для зажигания надо было их хитрым переходником соединить. А как же — Одесса, тут не то что лопатник из кармана штанов — сами штаны с лопатником унесут, не заметишь. А переходник — что-то вроде противоугонки.

Митька не дожидаясь приглашения, уселся рядом

— А что — из Одессы сваливать самое время? — как бы вскользь поинтересовался Григорий

— Это кому как, начальник — охотно ответил Митька

— Базар — не про кого. Базар — за тебя.

— И мне… обстановку сменить самое время. Климат здесь — не тот.

— Там еще хуже.

— Та знаю, я — начальник. Мне хуже местного — нет.

— Смотри…

Джип глухо зачихал, завелся — кривым стартером пользоваться не пришлось, покатил по улицам города.

Одесса была Одессой — вечно молодой, шумный город. Мало кто знал — что на протяжении долгого времени Одесса была единственным городом Империи, что без помощи сводил в плюс бюджет. Отсюда и независимость известная… еще при создании города Дерибас определенные преимущества у Екатерины Великой выговорил, что-то типа статуса свободного города. Кстати, название городу тоже Екатерина самолично подарила. Как? Да очень просто. Жаловались что там воды нет совсем, а Екатерина, женщина ученая возьми да и скажи: вода на древнегреческом — assedo. Там воды нет? Ну вот, значит и будет называть город наоборот — Одесса. Так и порешили.

Шум звонков «конки», на электричество одновременно с Санкт-Петербургом переведенной, шум от лавок, у которых приказчики, соревнуясь, громко выкрикивают приглашения благородным господам и дамам посетить именно их лавку, крики мальчишек, заканчивающих разносить свежие выпуски газет. Рестораны, около которых шумно и днем и ночью, конторы по найму моряков, толпу у которых приходится по проезжей части обходить, доходные дома, снова лавки. Много машин — их здесь столько, что на улице не помещаются, лошадей совсем уж нет, разве только на набережной — детей и милых дам катать. С порта — рев гудков теплоходов, там работа ни на секунду не прекращается, в порту постоянно нужны руки, заработать может любой. Контрабандисты — они свой товар приняли, прикорнули с утра — теперь вышли на людей посмотреть и себя показать. В синем, распахнутом настежь небе — серая колбаса дирижабля. Экскурсионный, Одесса — Константинополь, снижается. На маяк идет, там у них причальная вышка теперь. Проехали портом — новая дорога, аккурат над портом идет, все видно. Дымовые трубы сухогрузов, разноцветье флагов, чайки, жирные, пресытившиеся, сидят на ограде набережной как куры. Дальше — только в бинокль и смотреть — серо-стальной силуэт крейсера. Они все на Севастополь базируются, здесь видимо какие-то маневры отрабатывает, может быть — сопровождение конвоев. Или еще чего.

За город выехали — горы вдали, виноградные плантации, харчевни придорожные, белого камня домишки. Идиллия…

Велехов знал, куда едет — хоть и нельзя вне тиров с оружием упражняться, но и в тир лишний раз тоже — тащиться. Свернул к карьеру, старому, заброшенному, с водой на дне — тут можно стрелять, не опасаясь что кого подстрелишь ненароком. Пули песок примет.

По чему стрелять? Да по камням — вон их сколько валяется.

Джип казак остановил в самом начале карьера, большого, старого, с накатанной колеей, осыпающимися стенками и мутным, коричневого цвета озерцом на дне карьера. Вышел, потянулся, пошел вниз…

Бах!

На противоположной стороне карьеры только брызнули осколки — камень тут мягкий, пуля его крошит. Да и не камень это — тот же известняк.

А до камня — метров пятьдесят будет, а стрелял то — с руки, не целясь почитай.

— Могешь так, стрелок?

Шалый привычно улыбнулся

— А и запросто Ваше Благородие. Только вы мне камешек то подкиньте, а то так и целиться несподручно.

— Подкинуть? В воздух?

— В него самого. Если не затруднит.

— Ну, смотри…

Григорий долго искал камень, нарочито долго выбирал, мотал нервы — и вдруг кинул, резко, прямо от земли, неожиданно, не разгибаясь вовсе.

Б-бах!

Сдвоенный выстрел, дуплет — и камень брызнул осколками уже в воздухе, несколько секанули по головам, не до крови — но неприятно.

— Га… Вот это дал — Григорий и впрямь был удивлен — а еще так можешь?

— Да сколь угодно, только за бабло уже. Говорю же — тир у папахена был, хороший тир.

Григорий присмотрелся к курносым, короткоствольным револьверам в руках блатного

— Что за железо?

— Смит-Вессон, десятка. Двухдюймовый ствол.

— Оттуда?

— А то. Друзьяки уехали… подарок прислали.

— Так и таскаешь с собой?

— Не жмет — пожал плечами недоуменно блатной.

— А из автоматической винтовки?

— Вот чего не могём — того не могём. Я ж не стопорила какой.

— А кто ты по масти?

— Честный налетчик я, Ваше Благородие. Не стопорила и не бомбила. Если надо тебе таких… они и с пулеметом знакомы, тут Черный банк брал, недалеко от твоей конторы, кстати, на Ланжероне — знатное дельце было. Но не по мне.

— Мне фартовых надо. Дело есть. Навар хороший.

— А что за дело то?

— Серых развелось. На Востоке. Открыт сезон охоты.

— Серых… серые разные бывают, господин казак

— Те серые, которые зеленые. Дошло?

Блатной не торопясь спрятал в карман револьверы — Григорий заметил, что на обоих срезан внешний курок заподлицо, и передняя часть скобы, которая спусковой крючок прикрывает — тоже. Американский стиль, есть там такие асы со времен Сухого закона, что из такого револьвера шесть пуль за три секунды выпускают. Это если считать еще и время, чтобы револьвер достать.

— Стремные дела…

— А что — боишься? — по-блатному спросил Григорий

— Опасаюсь… Зеленые они ж вольтанутые совсем. С башкой не дружат….

— Если опасаешься — не держу. Поехали…

— Да ты постой… начальник… постой, чего кипешить. Тебе это — зачем надо?

— Тебе — какое дело? Открыт сезон охоты. Я — взялся.

— А на карман сколько?

— На карман… четыреста целковых в месяц — устроит?

Стопорила усмехнулся

— Фартовый щипач с вечера так хлебает.

— Так щипли, кто тебе мешает. Со мной не торгуйся — не на Привозе.

— Да я за другое, гражданин казак.

— А за что?

— Да ксиву бы мне… за ксиву и отработать не грех.

— Ксиву…

Дело было в том, что казачьи области в России — были на правах самоуправляющихся, и власть там была совсем не такой, как в России. Главными на этих территориях были атаманы, они же вершили суд по всем вилам гражданских и по мелким уголовным делам, спрашивая совета стариков — то есть были нечто вроде мировых судей. Атаманов выбирали и в месте проживания казаков, в станицах — были станичные атаманы, которые одновременно занимались делами станичных воинских команд. Центральная власть в самоуправляющихся казачьих общинах занималась только сбором податей, причем не с конкретных казаков, а с казачьего войска в целом, «на местах» подати собирали атаманы, да еще расследованием преступлений средней тяжести и тяжких. В числе казачьих привилегий было то, что правления могли выдавать паспорта на совершенно законных основаниях — и таким образом Митька Шалый мог стать совершенно другой личностью и начать жизнь с чистого листа. Это-то ему и было нужно.

— За ксиву разговор отдельный будет. Мы тебе ксиву дадим — а ты стопорить пойдешь.

— Да не, я в завязке. Забожусь на п…раса — не пойду.

— А что так то? Масть решил сменить?

— Нельзя мне начальник. В зоне — край!

Чтобы показать насколько край — блатной красноречиво провел ребром ладони по выпирающему кадыку

— Смотри… Ничего тебе не говорю ни да, ни нет. Найди меня… через два дня. Порешаем. И учти — если даже «да» — правила одни для всех. Идем не бомбить и не стопорить. Кого на мародерке поймаю — неважно кого, на первый раз в зиндан, на второй вон из отряда. Кого на чем худшем — на «мохнатом сейфе» например — к стенке. Веришь?

Шалый сделал понимающую рожу — они это умеют.

— Понимаю, как не понять, гражданин казак. Мне сейчас не до того — отсюда бы смыться. А так готов… верой и правдой… и неправдой тоже если потребуется.

— Верой и правдой… Ну, поехали… Два дня — найдешь меня.

— Найду, гражданин казак — Митька привычно, с одного скока запрыгнул на пассажирское место — а вопросик можно?

— Можно, если не рассчитываешь на ответ.

— Судя по вам, уважаемый, вы при делах были?

Григорий завел двигатель.

— Почему — был? При делах и есть…

* * *

На обратном пути, высадив Митьку на окраине Молдаванки, Григорий сменил маршрут, резко свернув влево. Покатились под гору чистые, запруженные народом улочки, греки, евреи, столы с едой выставленные прямо на тротуар, одуряющий запах ранних овощей — сюда они первым делом приходят, через Одессу вся торговля с Востоком, а там, как орошение затеяли — круглый год можно выращивать. Машин здесь было немного — местный народ все более предпочитал здесь пешком или на конке, тем более что и улицы были вихлястые да ухабистые, только под человека да под осла. В этих местах можно было купить и продать все что угодно — причем греки часто торговали шире евреев.

На углу одной из улиц — а угол был острый — треугольником вперед выдавался построенный из кирпича с облицовкой армянским туфом самодовольного вида купеческий дом: обычный дом, на третьем этаже купец живет, на втором контора с приказчиками, на первом этаже торгуют, или образцы там какие. Над входной дверью — стальной, с решеткой, вывеска по-русски, по-гречески и по-арабски сообщала.

Над вывеской прямо к фасаду был прилеплен символ клана Григориадисов — два старомодного вида башмака. Длил свою историю клан одесских Григориадисов от деда нынешнего главы клана, который сбежал от очередной армянской резни, с несколькими монетами в кармане пристал к русскому берегу и поселился в Одессе, приноровившись по сапожному делу. Его сыновья приноровились уже по части торговой…

Несмотря на солидный и самоуверенный вид — особого потока посетителей видно не было — Григорий понаблюдал минут десять и за это время через дверь прошел только один человек: солидного вида господин с тросточкой. Григориадис занимался разными вещами… но Григория он должен был помнить.

Наконец — казак вышел из машины. Огляделся, заметил, как дальше по улице шелохнулась занавеска на втором этаже… у Григориадисов это дело будь здоров поставлено, похлеще полиции.

Но он собственно и не со злом сюда пришел.

Перейдя улицу, казак постучал по наковаленке висящим на цепи бронзовым молоточком.

Дверь солидно, неспешно открылась, на пороге стоял курчавчый молодой человек, здоровый и крепкий, как бычок — годовик в белой рубахе и североамериканских джинсах.

— Что угодно?

— Старших позови.

— Я за них.

Григорий прищурился

— Тебя, сынок, у мамы с папой в проекте не было, когда я на Востоке базары тер. Секешь поляну?

Молодой отступил

— Проходите, уважаемый. Ноги только вот здесь извольте вытереть.

У молодого за поясом оказался ствол, и у того что стоял за дверью — тоже — вот тебе и торговый домъ. Григория остановили, быстро, но тщательно обыскали.

— Ничего нет.

— Боитесь, что ли?

— Опасаемся, друг любезный, опасаемся…

У самой беленой стены стоял глава клана Константин Григориадис — только что не было, и вот он стоял. Официально Григориадисы торговали маслом, специями, винным уксусом и вином, все это было представлено в торговом зале в изобилии, бутылки — пузатые, темные, некоторые покрытые паутиной — лежали в стеллажах из дорогого темного дерева. Тут же был столик для клиентов из того же дерева, несколько стаканчиков — пробовать.

— Доброго тебе здоровья Константин — джан.

— И тебе не болеть, казак. Проходи, вина выпей.

— Вино, вино… одну беду несет оно…

— Ай, зачем так нехорошо говоришь, казак. Вино — кровь земли.

Григориадис не торговал вином для прикрытия — он и правду торговал вином. Но не только вином…

Вместе они поднялись по винтовой лестнице на второй этаж, прошли в богато обставленный кабинет. Обстановка была везде одинаковая — темное дерево, женщин в доме не было видно, они в другой половине, чтобы не мешать. В кабинете было несколько шкафов, в одном, за стеклом стояли книги, в другом — бутылки, все темного стекла, с вином. Явно — с хорошим вином.

Хозяин, явно рисуясь, прошелся в раздумье перед шкафом с вином, потер небритый подбородок, потом решительно открыл дверцу, и достал одну из бутылок. Бутылка была, как и положено, запечатана пробкой, а не как дешевое вино — крышкой. Это тебе не монополька какая…

— Вот это спробуем. Пять лет всего лежит, а букет — какой не у всякого пятнадцатилетнего встретишь…

— С вашего, Константин-джан?

— С моего, с моего, Григорий. Хозяйствуем помалу…

Григорий знал суть и смысл этой игры. Перед ним был выходец из бандитов, из бандитской среды — но выходец умный, нашедший в себе силы подняться над этим. От некоторых дел — как от скупки краденого — он отошел всерьез, от других — как от марафета — он отошел, как запретили всерьез, но давал на это деньги, финансировал. Григориадису было важно — прежде всего, для самого себя важно — подняться над всеми, показать всем желающим на это смотреть свой аристократизм и принадлежность к высшему обществу. Надо сказать, что сыновьям он категорически запретил заниматься любым преступным промыслом и отправил учиться.

Константин-джан тем временем достал старый, диковинного вида штопор, умостил его на горлышке бутылки и путем сложных манипуляций добыл пробку — босяки с Молдаванки, не имея штопора, либо расковыривали пробку перочинником, либо и вовсе — проталкивали ее пальцем в бутылку и пили. Григориадис себе такого, конечно, не позволил бы, вместо этого он с благоговением понюхал пробку и отложил ее в сторону. Потом перелил вино в большой хрустальный графин.

— Иностранное, поди, стеклышко то — подыграл ему Григорий, зная, что он хочет услышать.

— Ошибаетесь, сударь, ошибаетесь. Самое что ни на есть наше. Это, сударь мой, самого Товарищества Фаберже работа. Если у меня там небольшой интерес, вот и сделали, уважили. Такую работу разве что при дворе и встретишь.

Трудно было сказать, где у Григориадиса не было интересов. Дела в Одессе и Константинополе, основных центрах торговли с Востоком делали миллионщиком любого, у кого была голова на плечах и немножко удачи. А у кого удачи недоставало — тех они делали трупами.

Представление подходило к концу, Григориадис выставил натюрморт на стол. Вино и впрямь было хорошим, как говорили — с телом. Это тебе не бурда самогонная, тут понимать надо…

— Гутарят в городе — Одессе, что ты людей вербуешь? — поинтересовался Григориадис, чмокая вином, дабы уловить все богатство его вкуса

— И не только в Одессе. Хочешь, Константин-джан, вербуйся и сам, почту за честь.

Григориадис рассмеялся

— Куда нам… дела лихие делать. Мы теперь люди мирные, торговые. Наше дело — по копеечке, по рублику…

— За рубль купил, за два продал, вот тебе и два процента навара… — подхватил Велехов

Григориадис остро взглянул на казака поверх бокала

— Ошибаешься, казак, ошибаешься. Это со стороны кажется, что купцы как сыр в масле катаются, за рубь купил, за два продал. Могёт, когда то так и было, да прошли те времена, и давно прошли. Сейчас куда не кинься — там по десять человек сидит, друг другу цены сбивают… договариваться не хотят. А то и бандюков нанимают, друг дружку пощупать. Вот как взять то что в Константинополе делается, да подумать. Тут склад подожгли — а чей? Там человека вбили — а кого? Вроде говорят — джихадисты, халифатчики, а как копнешь… Тот цену сбил, другой на поставках наварился и не поделился с кем надо, третий оскорбил кого не надо. Вот и льется кровушка то русская на чужую землю.

Григориадис считал себя русским, хотя по национальности был незнамо кем. В основном конечно армянин, но кровей там навешано…

Григорий понял суть незаданного вопроса. Григориадис хотел знать — против кого собирается войско. И скорее всего — за счет кого.

— Наше дело казачье, Константин — джан, у нас враг один. Нам все купецкие дела ваши, али какого другого рода — как лес темный.

— За винтовку снова решил взяться, как тогда?

— Решил…

— Вбили кого?

— Брата и вбили.

Григориадис снова разлил вино по бокалам, хотя погибших положено почитать водкой — почли и этим. Не чокаясь.

— Когда ты, Григорий, на Дон уходил — говорил я людям — рано или поздно вернется. А знаешь, почему?

— Почему же, Константин-джан?

— Потому что жизнь у вас такая, казачья. Руки должны быть к одному привычны, али к сохе, али к винтовке. Кто за винтовку взялся, тот к сохе обратно не пойдет. А если пойдет — грызть его изнутри будет, жечь.

Григорий подумал, что ответить. Все-таки решился

— Перекрасившиеся в любом деле бывают.

— Перекрасившиеся… — Григориадис снова налил себе вина — да ты, мил человек и не знаешь, каково это быть — перекрасившимся. Я может быть, по ночам зубами скриплю от такой жизни, в могилу на десять лет раньше сойду. Жизни мне здесь нет, а и вернуться нельзя. Отрезано как ломоть.

По тону Велехов понял, что сказана была правда. Не для того, чтобы разговор поддержать, али собеседника в ловушку загнать — а чистая, от души, правда.

— Все ли отрезано, Константин-джан?

— Да есть еще… отрада души. Тебе чего надо?

— Всего и много.

— Есть и всего, Григорий-джан, есть и много. Для тебя — не пожалею. Арарат!

На зов явился тот самый парень — бычок. Отчего то угрюмый, как огорчил кто.

— Вот, Арарат, человек хороший сидит. Отвези его, да продай, чем богаты. И цену не заламывай, потому как хороший человек. Но и не продешеви, потому как за свои торгуем. Понял?

— Понял, Константин-джан — ответил парень.

— Вот и дело. Коли нужда будет — заходи, Григорий. Вина выпьем.

Склад, который держали Григориадисы, оказался в Русской слободке, рядом с Одессой. Скорее всего — таких складов было несколько.

На воротах стояли вооруженные автоматами люди, на КПП на решетчатых воротах новенькой позолотой сиял двуглавый орел. Зрелище было удивительное…

— Так вы что, с воинской части торгуете?

Юноша по имени Арарат недоуменно воззрился на Григория

— А кто вам сказал, уважаемый, что это воинская часть?

Пропустили их даже с проверкой документов, как положено. С моря дул ветерок, земля просыпалась от спячки, на аккуратных газонах пробивалась первая зелень. Солидные, покрашенные в белый цвет, стоящие рядком хранилища совершенно армейского образца, покрашенные белым бордюры — ну воинская часть, точно, не знал бы — не поверил, что это частная лавочка купца Григориадиса по торговле оружием.

— И блатоту тут отовариваете? Куда править то?

— Вон туда, ко второму. Какую блатоту, уважаемый, блатота на Привозе покупает, если люди сочтут нужным продать. А у нас тут серьезный торг идет. Люди приезжают — сейчас на Востоке много людей, кто охраной занимается, оптом здесь и затовариваются. Все дешевле, чем по казенным расценкам, да и вхождений писать не надо. Есть деньги — приходи, да покупай.

Арарат вопросительно уставился на Григория

— С собой денег нет — сразу предупредил казак

— У кого же они здесь есть, уважаемый? Тут все честь по чести — отберете что нужно, мы все расценим, счет выставим. Оплатите в Русско-Восточный банк — и забирайте. Можно здесь, можно в Багдаде, но наценка двадцать процентов будет, сразу говорю.

— За что же такая?

— За отсутствие головной боли. Везти оно тоже времени стоит. И денег.

Арарат отпер замок, без особых усилий отодвинул сторону массивную дверь — не калитку открыл, а именно дверь отодвинул. Прошел внутрь, включил освещение, снял со стены висящий на гвоздике толстый гроссбух с ручкой.

— Входите уважаемый, чего же стоите.

Григорий вошел — и остановился на пороге.

Вот чего он не ожидал увидеть — так это такого. Он помнил, как торговали оружием на шуке — рынке, базаре, как торговал и сам Григориадис. Тогда в основном было — трофейное, да тайком ввезенное, сам он за свой Монитор ох какие деньги хорошие тогда отдал. А тут развернулся Константин-джан, развернулся — как на выставке. То-то говорят, что перевооружение армии медленно идет — здесь выбор, как ни в одной каптерке нет. А еще говорят… да что там говорят, и так понятно — казенные заводы похоже еще одну смену впотаек работают, для Григориадиса и таких как он.

Для чего Григорий решил закупить оружие, сам его имея? Да потому, что если есть такая возможность, да еще за счет Круга — нельзя ее упускать. Это на Дону думают, что с чем со службы пришли — то и ладно, тому и снова довеку не будет. А вот на Востоке пожили бы — поняли бы, что оружие — считай сама жизнь. Есть хороший ствол — жив. Нет — не жив.

Большинство — как минимум половина — казенные образцы, что само по себе противозаконно. Казенные образцы продавать нельзя «дабы казенные припасы воровать не усвоили». Здесь же — плати и бери, вон под потолок — знакомые зеленые ящики. Остальное — в основном германские и североамериканские образцы, наверняка и пулеметы крупного калибра есть. На флоте одни Браунинги, кораблей то с североамериканских верфей полно заказали.

— Пулеметы Браунинга есть?

— В соседнем ангаре, уважаемый. Здесь только легкое, выбирайте…

Григорий пошел по рядам — здесь было сделано что-то типа витрин, там висело оружие на выбор, а под ним — ящики с ним же, но уже упакованным. И в глубине склада — сплошные зеленые ящики до потолка.

Пистолетов не было, здесь таким не торговали, на Востоке пистолета мало, а склады эти торговали на Восток. Начиналось все с пистолетов — пулеметов — лежали Дегтяри в самых разных видах, с длинными стволами, с передней рукояткой, по типу старого Томпсона, с пистолетной рукояткой и рукояткой для удержания впереди, под оба калибра маузер и германский парабеллум. Германские Эрма МР-38 — легкие, удобные, тоже или со складным прикладом, или с деревянным, даже с глушителем Максима. На одном Дегтяре был небольшого увеличения оптический прицел и сошки на длинном стволе — этакий мини-пулемет. Были СТЭНы — британские, индийские и канадские, самых разных видов, в том числе такие, какие можно незаметно носить под одеждой, если сложить приклад и отнять магазин. Были и североамериканские Томпсоны, к сожалению, только под патрон Кольта, который сложно достать на территориях.

Дальше лежали автоматы — самые настоящие автоматы, которые и в армию то толком не поступили, не во всех частях были. Автоматы Симонова под казенный патрон, со складным прикладом не было, не делали — но был автомат с небольшим оптическим прицелом, и были короткие магазины на двадцать. И было еще кое-что, чего Григорий раньше не видел.

Под стволом у одного из автоматов была установлена небольшая ракетница, с коротким, но толстым стволом и пистолетной рукояткой. Откидывался ствол вбок, калибр был более чем солидный.

— Это что? — Велехов покачал оружие в руках, оно было тяжелым, и тяжесть приходилась на ствол, но привыкнуть можно

— Вы про пулемет-гранатомет слыхали, сударь?

— Слыхал.

— Вот, то же самое и здесь. Что-то вроде небольшой гранаты с гильзой, калибр — сорок и семь. По типу германской ракетницы — гранатомета сделано, только у них калибр двадцать шесть, а тут все сорок. Откидывается вбок.

— А бьет?

— Метров на сто достанет.

— Проверяли?

— Нет, только пришло. Не успели еще.

Григорий положил оружие обратно — непроверенное покупать нельзя. Кто знает — как эта пушка повлияет на автомат, может и в руках развалиться, отдача нешуточная.

— А германские подствольные ракетницы есть?

— Разумеется, и со всей номенклатурой выстрелов. Даже надкалиберные.

Германские ракетницы Григорий еще застал на Востоке, они появились в начале тридцатых, их использовали германские штурмпионеры. Сначала это были обычные ракетницы с осветительными патронами, потом к ним стали приделывать приклады и появились надкалиберные осколочные выстрелы. Потом, уже в сороковые германцы, воюющие в Африке стали приделывать ракетницы под ствол автоматов на специальных кронштейнах — так появились подствольные гранатометы. Были, кстати здесь и германские автоматы, так называемые штурмгеверы, с обычными, складными прикладами, с оптическими прицелами от Цейса и наствольными мортирками для отстрела гранат. Но под казенный патрон, русского заказа — не было, а жаль.

— А германские автоматы русского заказа имеются?

— Сейчас нет. Пока заказов не принимают, если только там, на месте купите. Германцы решили всю армию на штурмгеверы перевооружить, заводы с казенными заказами не справляются.

— Нехорошо…

— Возьмите Симонова, он меньше известен, но ничуть не хуже, отстрелянные. На них армия перевооружается.

— Сырые…

— Ничуть. Они армейскую приемку прошли и Высочайшее одобрение получили. Лучше, чем федоровские, ничуть не уступают токаревским, если конечно ухаживать, как следует. Токаревки сколько хаяли, когда перевооружались.

Григорий мрачно взглянул на молодого торговца, мол тебе ли знать, как токаревки и федоровки хаяли, когда переходили на них с простых как топор мосинок. Но ничего не сказал.

Дальше шли винтовки. И токаревки, и федоровки и симоновки и мосинки и даже редкие снайперские винтовки Дегтярева, они выпускались совсем недолго. Токаревки были и снайперские, симоновки — с магазинами на двадцать патронов, с оптическими прицелами. Мосинки в основном снайперские, обычными уже никто не интересовался. Оптика была либо сестрорецкая, либо оригинальная, германская, такая как на маузерах. Маузеры тут, кстати, тоже были, равно как и Кольт-Мониторы и Браунинги русского заказа. Были еще чешские снайперские винтовки, состоявшие на вооружении горнострелковых частей — но Григорий их не знал. Тяжелый Монитор русского заказа был ему более привычен.

Дальше шли пулеметы. Все номера Дегтяревых — ротные, причем новые с пистолетной рукояткой и брезентовым мешком и все три номера взводных, магазинного и лентового питания. Третий номер Дегтярева, кстати, был по весу не намного тяжелее автомата Симонова, но по надежности должен был превосходить — отработанная конструкция потому что. Дальше лежали «короли пулеметов» — германские MG-34 и MG-42 в длинном и коротком варианте, пусть у них не было русского варианта под трехлинейный патрон — стоило взять именно их. Германский пулемет единственный из всех существующих в мире мог уложить очередь в человеческую фигуру с семисот — восьмисот метров. Короткий пулемет с дополнительной рукояткой идеально подходил для зачисток и городских боев. Все остальное — германский же старый MG-13, австро-венгерский Soloturn, богемские Praga и ZB-26, британские Льюис и лицензионный богемский БРЭН, который здесь имелся даже с барабанным стоместным магазином, уродливый и тяжеленный североамериканский Браунинг — с германским пулеметом сравниться не могли.

Дальше — уже не лежали, а стояли — противотанковые и тяжелые снайперские винтовки. На Востоке они пользовались спросом — большие расстояния, дувалы, стрелки, укрывшиеся за стенами. Здесь королями были уже русские — ПТР Дегтярева и Симонова. Против танков их делали в калибрах 14,5 и 15 миллиметров, против живой силы 12,7 русского, североамериканского образца и 13 миллиметров германского, существовал еще ПТР под патрон 20*82 Маузер, от германской авиационной пушки, но его здесь не было. Зато была переделка ПТРД с магазином, вставляемым сверху, как на богемском ручном пулемете. Из иностранных образцов был неизвестно откуда затесавшийся сюда тяжеленный Мадсен с барабанным магазином, богемские тяжелые снайперские винтовки с магазином в прикладе и дорогущие швейцарские Эрликоны с магазином, вставляемым сбоку. И самые дорогие — североамериканские Винчестер с гидравлическим буфером в прикладе и оптическим прицелом Unertl в стальном корпусе. Когда Григорий был на Востоке — ПТР были самые простые — здесь же он увидел в ряду привычных дегтяревок что-то новое.

— С гасителем отдачи вот эта — сказал Арарат, явно гордясь товаром — специальный заказ, только делать начали. Нигде больше не купите, уважаемый. Патрон пять линий русский.

— Это как — с гасителем отдачи?

— Очень просто — Арарат положил гроссбух на ящики, без видимых усилий достал тяжеленное пятилинейное ружье из стойки. Это ружье… вот здесь видите, цевье. Под ним — пружина. И в прикладе — такая же пружина. Весь стреляющий агрегат вместе со стволом как бы по рельсам двигается. Когда винтовку взводишь — пружины сжимаются, потом патрон из магазина подхватывается и досылается в ствол, пружины разжимаются и все это приходит в крайнее переднее положение. При выстреле — отдача сжимает обе пружины, только потом воздействует на стреляющего. Как из ружья стреляешь, отдача есть, но терпимая.

— А как песок туда попадет?

— Ну… прочистить надо. Зато кучность у нее — как у Мосинки, при том, что патрон — стену насквозь лупит. Любую.

Григорий покачал головой

— Рисковать нельзя. Это не шутки. Если и возьму — так пару простых ПТРД под пять линий. Есть?

— Безусловно. Под любой патрон, североамериканский, германский, богемский, наш — все есть. Ходовой товар.

— А оптика?

— Можно нашу — трехкратку. Можно — германский восьмикратник, это Цейсс, но он дорогой.

— Лучше Цейсс. И наш патрон.

Про цены Григорий сознательно не упоминал ни слова — гораздо легче потом торговаться, если назвал всю сумму покупки, а потом начинаешь давить на то, что если не скинут цену — возьмешь меньше или вообще ничего не возьмешь.

— А это что такое…

Лежащая на ящиках уродливая штука была похожа то ли на барабанное ружье с раздутым магазином, то ли на противотанковое ружье Карл Густав, только с магазином — что-то среднее, в общем. Калибр был солидным.

— Это что? Ни разу не видел.

— Тоже только получили, но уже отстреляли. Это гранатомет, он под снаряды от пулемета — гранатомета, но его можно носить и стрелять с плеча. Восемь гранат в барабане, при выстреле автоматически проворачивается.

Велехов отложил оружие в сторону — не покупай, чего не знаешь.

Дальше шли обычные гранатометы — только две модели, наш РПГ-1 и германский Панцершрек. Был еще шведский Карл Густав под двадцатимиллиметровый противотанковый снаряд, из которого стреляли как с гранатомета — с плеча, но оружие было незнакомым, да и перезарядка по виду была — неудобной, затвор за плечом. Тут думать нечего — русский РПГ куда как легче.

— А более тяжелое. Крупнокалиберные пулеметы, пушки?

— В соседнем. Здесь что-то записать.

— Потом запишешь. Надо по возможностям прикинуть.

Арарат запер второй ангар, вместе прошли в третий.

В третьем ангаре лежало тяжелое вооружение всех сортов и видов. Первым делом — тяжелые станковые пулеметы, они частью стояли рядком, частью — лежали на столах. Из тех, что стояли рядком — Браунинг обычный и с водяным охлаждением, причем с водяным охлаждением был под наш патрон 12,7, явно списанный с флота, Дегтярев — крупнокалиберный, старые на станке и на треноге, под патроны русского, германского и североамериканского образцов, причем под наш патрон имелся и зенитный вариант. Двуствольная установка Фрезер-Нэш для пулеметов Браунинга с самими пулеметами и ракурсным прицелом. Строенный MG-34, германская зенитная установка, в основном используемая на земле. Пятнадцатимиллиметровый германский MG-131 на станке с колесиками, двадцатимиллиметровый Бофорс на обычной треноге и спаренный зенитный Дегтярев. Дальше, там перегорела лампочка, и было плохо видно — стояли зенитные установки Эрликон, одноствольная и четырехствольная обойменного заряжания, и старая добрая счетверенка Максимов на тумбе. Самое главное — здесь был пулемет-гранатомет. Страшная штука. Стреляет гранатами, они небольшие и легкие, всего сорок и семь миллиметров — но стреляет то он очередями. Очередью из такого вот пулемета — гранатомета можно накрыть боевиков-исламистов, прячущихся за дувалом, за камнями — где угодно. До сих пор их не хватало, все уходили в армейские части, которые просили их вместо легких гаубиц — а тут надо же, целых три штуки стоит…

На столе лежало вооружение для боевой техники — переделанные с электроспуска на обычный авиационные пулеметы и пушки. Полный набор — старый ШКАС, германские MG, швейцарские двадцатимиллиметровые Эрликоны, в том числе двуствольные и германские Маузер на двадцать и на тридцать миллиметров. Все это было не только снабжено нормальным спуском — но и подготовлено для установки в нормальные кронштейны. Применялось это оружие так: на внедорожниках и грузовиках были кронштейны для установки крупнокалиберных пулеметов, их усиливали и устанавливали более мощное оружие, вплоть до авиационных пушек. Все это делалось на заказ, конечно. Велехов повернул одну из пушек, чтобы оценить, как вварили кронштейн — нормально вварили, грамотно и даже напильничком прошлись после этого. Не пожалели ни времени ни металла, все швы сплошные, ровные, аккуратные. Иной раз так сделают…

— Где варите?

— Да на верфях и варим. На верфях броню варят, все, что надо сделают, только плати. У нас и щиты есть под любой товар, пулемет не берет с гарантией, извольте взглянуть, треноги вот самодельные, лучше заводских, с кронштейнами под коробки с лентами.

Треноги действительно были — скромно стояли у стены, уже выкрашенные в бурый, с пятнами цвет. Там же были и специальные фонари-прожектора для ночных действий. Боевики завсегда приходят ночью.

— А техника? Местная?

— Техника есть…

Собственно говоря, технику Григорий только посмотреть решил, знал, что на территориях техника вдвое дешевле. Все дело в том, что там технику — нещадно списывают, еще годную продают по цене лома и восстанавливают. Тут же покупают на заводе и переделывают… но посмотреть можно как переделывают, чтобы потом заказать…

Техника стояла под навесом, там дальше, было ее предостаточно — навес как в хорошем хозяйстве для техники. Автомобили были только русские и североамериканские, видимо то ли ранее купленные не распродали, то ли североамериканцы наладили поставки…

Набор обычный для таких мест. Лицензионные внедорожники Джип и Форд, почти одинаковые, только Форд сделал в Нижнем Новгороде, а Джип — здесь рядом, в Аксае. Форд только пятиместный, но с самодельными креплениями для пулеметов, которых аж четыре штуки, Джип и пятиместный и длинный, восьмиместный, в короткий вварена турель, причем солидная такая турель, как минимум для крупнокалиберного пулемета, сзади сделаны кронштейны под канистры с водой и коробки с патронами. Длинный переделан полностью — две лавки сзади развернуты так, чтобы пассажиры сидели не спиной, а лицом к дороге, по каждую сторону — пулеметный кронштейн, опять крепления для канистр и патронов. Был Джип, видимо североамериканский — переделанный в легкий броневичок без крыши — бронекоробка защищает пассажиров только когда они сидят, впереди по центру — прорезь, и оттуда смотрит дуло Браунинга М2. Явно североамериканцы делали, у нас бы такую глупость не сделали — пулемету то куда стрелять? Вперед? Это против танкеток, раньше были танкетки, такой пулемет мог их подбить. А сейчас другие времена.

Дальше шла техника потяжелее — тонна и тонна с четвертью, тут были только аксайские Доджи, а другого и не требовалось. Вариантов только два — либо закрытый кузов с люком в крыше и пулеметом, либо полностью открытый как на джипе, пулемет по центру. На одном из открытых стоял такой же бронекузов «по пояс» — но сварен был явно здесь, варили с умом, и вместо обычного для таких машин крупнокалиберного пулемета стояла двадцатимиллиметровая авиапушка Маузер.

Более тяжелые машины делились на две категории. Все они были сделаны из трехосных полноприводных грузовиков, просто то что подешевле — бронированные листы на кабине и бронекузов — сменный кстати — в бортовой кузов, бронекузов мог быть открытым или закрытым сверху. То что подороже — на гражданское шасси ставят сваренный полностью с нуля закрытый бронированный кузов, он единый и защищает и двигатель, и кабину и личный состав в кузове. Так надежнее и прочнее — но и дороже, потому как кузов с нуля сварить — не фунт изюма. Машины, как и следовало полагать были дорогими, намного дороже, чем они стоили на территориях.

Можно и прокатиться, заметил Арарат — все на ходу, если изволите…

— Да нет. Не стоит. Значит — двадцать Дегтярей третьего номера и Эм-гэ. Четыре длинных и два коротких. Шесть Дегтярей первого номера. Четыре винтовки Мосина особого заказа с германскими кронштейнами и прицелами. Два ПТРС под пять линий русского образца, с германскими кронштейнами и прицелами. Записываешь?

— Записываю, говорите…

Арарат ловко строчил в гроссбухе

— Теперь. Два Эрликона — двадцать и два Дегтярев — крупнокалиберный под русский патрон. И две установки Фрезер — Нэш с полной комплектацией. Включая фонари и щиты. На этом — все.

Константин Григориадис в таком случае считал в уме, он вообще был одаренным человеком и мог в уме перемножить несколько трехзначных цифр. Его приказчику — а скорее всего и дальнему родственнику, в этих делах всегда помогают друзьям и родственникам, доверять можно только своим, своему клану своей нации — пришлось для этого посчитать на бумаге в гроссбухе.

— Двадцать пять тысяч триста двадцать рубчиков с вас будет, уважаемый. Счет могу прямо сейчас выписать.

Велехов изобразил возмущение — он знал, что слова Григориадиса, сказанные им за бокалом вина ничего не значат, и с него попробуют содрать как минимум две цены. Это только для вида говорится — друг, цену не задирай… В Одессе — отцу родному с наценкой продадут.

— Больше пятнадцати это не стоит.

— Какие пятнадцать, уважаемый? Если у казны покупать будете — отдадите как минимум на пятую часть дороже, а пулеметы, к примеру, вы вообще там не купите. Наша цена реальная, если хотите в Багдаде покупать — ваше право. Но знайте, что те кто в Багдаде продает — у нас здесь покупает, бакшиш свой они в любом случае имеют, так что дешевле не найдете, нет.

Большинство донских казаков либо озверели бы, либо просто плюнули и ушли. Григорий же долгое время жил на Востоке и умел понимать суть и красоту торга за товар. Торговались, почитай полчаса и больше пяти тысяч удалось сторговать. Без торга — никуда, в общем.