Глава 39: Элви

Ручной терминал Элви зазвонил снова. Время давно вышло, но она не могла заставить себя уйти. Кроме того, у девочки в стеклянной клетке не было стула, и потому Элви уселась на пол рядом с ней. И теперь раздражала даже сама мысль о том, что придется подниматься с пола, с больной-то ногой.

– Значит, – спросила она, – способ мышления не изменился?

После момента жуткой неподвижности, отталкивающей паузы, которая теперь казалась обычным явлением, Кара покачала головой.

– Я не знаю, трудно объяснить, но я не чувствовала, что стала кем-то другим. Вот разве что библиотека...

«Библиотекой» Кара и Александр, – по-семейному просто Зан, – называли информацию, которая появилась в их мозгу после воссоздания ремонтными дронами. По их словам, это напоминало готовые знания без необходимости их изучения. Иногда информация была простой, вроде подробностей, касавшихся местной среды. А иногда непостижимой, как, например, факт, что сущности на уровне субстратов плохо преломляют свет видимого спектра. И это самый интересный из примеров, потому что Кара знала, что такое субстрат, что такое преломление, понимала, что за видимый спектр, но полная фраза не складывалась для неё ни во что осмысленное. Никаких связей с чем-то вроде еды, или деревьев, или воды. Или другими человеческими знаниями. Для Элви это было словно найти морскую черепаху, которая осознала теорему Гёделя о неполноте, при этом не имея никакого применения для неё в своей черепашьей жизни.

По большей части, именно эта когнитивная особенность и привёла Кортазара к выводу, что Кара и Зан не дети, которыми они были до своей «починки», а продукты инопланетной технологии, созданной с использованием человеческих трупов. Это был очень глубокий вопрос, мучительный для Элви. Очевидно, дети преобразованы, и то, что они не стареют и не развиваются, яркое тому доказательство. Чернота глаз и серый оттенок кожи ставили их на ступень, которая всё ещё отзывалась глубинной паникой где-то в затылке.

Но иногда, когда за ними не наблюдали, Зан клал голову на колени Каре, чтобы та потрепала его по волосам. Жест, отсылающий к приматам времён плейстоцена, более глубокий и узнаваемый, чем обычные проявления человечности. Иногда Кара шутила над вопросом Элви, и почти застенчиво улыбалась, видя, что Элви смеётся её шутке. Элви колебалась. В один момент она была уверена, что дети – марионетки непостижимых инопланетных технологий. А в другой казалось очевидным, что Кортазар объявил их нелюдями лишь для того, чтобы десятилетиями держать в клетке и ставить на них опыты. Элви не могла определиться, нравятся они ей, или пугают до жути. Проходят они свой тест Тьюринга, или она отказывает им в этом?

Но что интересно, похоже, ни одна из операций Кортазара над Дуарте не привела к тому, что высокий консул получил доступ к «библиотеке», и в отличие от него, странные отключения сознания не вредили ни Каре, ни Зану. И где-то здесь крылась подсказка. У неё был набор данных, и его просто требовалось поместить в правильную таблицу, чтобы паззл сложился. Она чувствовала это.

Её ручной терминал ожил снова. На сей раз он разродился сообщением: за ней прислали машину, потому что она опоздала на брифинг. Элви пробормотала что-то непристойное и начала подниматься.

– Мне уже пора идти.

– Мы будем здесь, когда ты вернёшься, – сказала Кара, и чуть погодя засмеялся Зан. Элви улыбнулась тоже. Выглядело немного глупо, она словно оправдывалась перед друзьями, обед с которыми приходится прервать пораньше. Иногда можно побыть и глупой.

Опираясь на трость, она вышла из лаборатории на свежий воздух. Нога болела. Наращивание ткани, простое само по себе, проходило очень медленно. Плохо. У Фаиза уже появилась новая ступня, с кожей, чуть бледней и мягче, новыми мышцами, всё ещё склонными к судорогам, когда он слишком много ходил. Но он уже отрастил и кости, и сухожилия, и нервы, а она всё ещё передвигалась с палкой.

В её понимании, разница объяснялась стрессом. Фаиз в их нынешней жизни был почти декорацией. Он спал, ел в Государственном Здании, общался с теми, с кем знакомился в саду, читал книги, смотрел старые развлекательные каналы. И выздоравливал. А Элви изучала записи Кортазара, или контролировала состояние Дуарте, или пыталась уберечь Терезу от участи быть убитой во имя любопытства, или перебирала собственные данные с «Сокола». Она почти не спала, а когда всё же получалось, словно кидала кубик, чтобы узнать, кошмар с каким привкусом ей выпадет на сей раз.

Наступит момент, когда чаша переполнится. Когда навязчивый образ Сагаля с исчезнувшим куском головы не позволит ей заставлять себя продолжать путь, или даже помыслить об этом ещё хоть раз. Когда она сломается. Момент ещё не настал, и ей пока не пришлось столкнуться с таким. Но она боялась, что уже близка к точке, которую Фаиз называл протоколом «или-сейчас-или-пиздец».

Хуже того, она была близка к тому, чтобы начать наслаждаться напряжением. За всю жизнь она погружалась в подобный стресс лишь однажды, во время инцидента на Илосе. Когда все ослепли, и из земли повылазили слизняки, покрытые нейротоксином, ожили инопланетные артефакты, а люди стали убивать друг друга из-за политических вопросов и личных амбиций. Тогда всё зависело от её таланта и остроты ума. И вот теперь снова. И для какой-то её части это было слаще сахара. Очень нездоровой части, надо полагать.

Поджидавший водитель молча раскрыл над ней зонт, чтобы оградить от легкого моросящего дождя. На подходе к машине, она склонилась в его сторону:

– Дайте знать Трехо, что я уже в пути.

– Он уже знает, доктор.

Персональные водители, – думала Элви, пока они трогались с места, – это какая-то странно жеманная прослойка. Куда легче просто прислать транспорт, и подобрать её без человеческого участия. Наличие кого-то, чьей задачей было выказывать почтительность, на самом деле только замедляло процесс. Как дополнительный слой обработки. Как та пауза у детей. А интересно, не похожа ли пауза на заикание? Надо почитать об этом. Может, обнаружится что полезное.

Государственное Здание окутывал туман. Обогрев машины не справлялся с холодным воздухом, поддувавшим из окна. Похоже, ранняя зима в Лаконии – по крайней мере, в этой её части – включала много холодных дней и горьких ночей. С закатом туман превращался во всеобъемлющий слой льда. Местные деревья втянули листья. А на привезенных растениях отмирал хлоропласт, оставляя красные, желтые и коричневые следы.

Внутри было тепло и сухо, климат контролировался, как на корабле, но из окон светило тускло и серо. Всё ещё пахло дождем. Один из служащих принял у неё куртку и спросил, не желает ли она, чтобы ей доставили перекусить или чашку чая в комнату для совещаний. По привычке она согласилась. Но её внимание уже разделилось между прошлым – то ли детьми, то ли марионетками чужой технологии, – и будущим – предстоящим отчетом и анализом самого недавнего события массовой потери сознания. В её уме буквально не осталось места для настоящего.

В переговорной было действительно красиво. Светильники, спрятанные за матовыми стёклами, встроенными в стенные панели из полированного розового дерева с тонкой золотой инкрустацией, не создавали теней. Трехо, Кортазар и Илич сидели за столом с малахитовой столешницей. Трехо смотрелся так же жалко, как и она, а Илич, возможно, даже хуже. Единственным из них, кто хорошо справлялся со стрессом, был Кортазар. Элви была совершенно уверена, что это потому, что ему абсолютно плевать, выживет ли кто-нибудь из них, или даже все они сразу.

– Извините за опоздание, – сказала она. – Уверена, вы понимаете.

– Мы все тут занятые, – буркнул Трехо, но Элви не поняла, было это шпилькой в её адрес, или нет. – Тем не менее, мы здесь. И должны сделать заявление об этом... последнем событии. Что сказал бы по этому поводу высокий консул? Что нам известно? Полковник Илич? Начнёте?

Илич откашлялся.

– Ну, мы пережили ещё одно событие, которое, похоже, затронуло всех. Всех в том смысле, что одно нелокальное событие произошло... одновременно везде. Докладывают по крайней мере о двух системах, кроме нашей.

Кортазар поднял руку, словно ребенок в начальной школе, и Трехо кивнул ему.

– А в пространстве колец? Там тоже?

– Неизвестно, – ответил Илич. – Наших кораблей там не было. По некоторым признакам, суда в пространстве колец могли быть... гм... съедены, если этот термин применим. Как «Тайфун» и «Медина». Но не точно. Кажется, в этот раз событие не связано с нашими действиями, но сейчас наш флот активно присутствует примерно в ста двадцати системах. Если что-то произошло в неподконтрольных нам мирах, мы можем просто не знать.

– Серьёзно? – спросил Трехо.

– Не описать, насколько разрушительной оказалась потеря «Медины», сэр. Контроль над этой ключевой точкой был поводком, позволявшим империи удерживать всех. Без него...

Трехо хмуро откинулся на спинку кресла. Взмахнул раскрытыми ладонями в сторону Элви и Кортазара, приглашая их высказаться. Кортазар, похоже, даже не заметил, а Элви обнаружила, что подалась вперёд, чтобы высказаться, словно что-то задолжала адмиралу.

– Что, если я попытаюсь изложить всё в более широком контексте?

– Сделайте одолжение.

– Поговорим о природе сознания.

– Это чуть более широкий контекст, чем я ожидал, майор.

– Минуту терпения. Не вдаваясь в религию, – а я точно не компетентна об этом рассуждать, – сознание, это свойство материи. Весьма тривиальное. Мы состоим из материи, и мы разумны. Мысль – это работа мозга. Со своей энергетической составляющей, ведь признак определенного мыслительного процесса, это нейронный импульс. Наблюдая за вашим мозгом, пока вы представляете себе песню или картину, я могу достоверно сказать, о чём именно вы думаете, исходя из того, слуховая или зрительная кора возбуждена.

– Хорошо, – сказал Трехо.

– Нет оснований считать, что такую комбинацию структуры и энергии используем только мы. Немало доказательств, что в мыслительной структуре строителей врат, – что тоже по сути мозг, – материальный компонент сильно отличался. Нам посчастливилось найти по крайней мере одну из таких конструкций – алмаз размером с Юпитер.

– Не представляю, что это значит, – заявил Трехо.

– Это как магнитная ловушка вместо стального резервуара в термоядерном реакторе. Магнитное поле берет на себя функцию материи. Похоже, сознание старой цивилизации развивалось в форме, больше зависимой от энергетических полей и неизвестной субстанции, отличной от той, из которой развился наш мозг. Если квантовые эффекты как-то влияют на нас, то можно предположить, что влияли и на них.

– Диссертация, над которой я работала до приезда сюда, развивала идею о том, что наш мозг – это скорее боевая версия сознания. Свистелок-перделок минимум, зато ради повышения устойчивости к отказу, сильно развиты механизмы наказания. Быстрая мобилизация. Когда квантовые связи, лежащие в основе наших переживаний, нарушаются, нашему мозгу относительно легко перезапуститься. Мысль понятна?

«Едва ли» Трехо почти слилось с «Естественно» Кортазара. Мужчины уставились друг на друга. Элви почувствовала раздражение к обоим, но продолжила.

– Таким образом, сценарий, который Джеймс Холден вынес из своего визита на инопланетную станцию, описывал систематическое разрушение сознания старой цивилизации. Её уничтожение. Создатели врат пытались избавляться от целых систем. Индуцировали сверхновые. И это не помогло. В конце концов они закрыли все врата, что тоже не решило проблемы, поскольку их всё равно убили.

– И вот появляемся мы. Наблюдаем вещи, – я видела их лично, – которые называем «пулями», «шрамами», или «постоянными нелокальными эффектами поля». В основном в таких местах, где наши ненавистники врат отключали сознание, на отдельной планете или в системе. Или во всех системах. Я подозреваю – и это только гипотеза – что противник представляет, как распространить эффект на все системы сразу, с активными вратами или без. И считаю, что наши путешествия через кольца раздражают этих существ. Или даже каким-то образом им вредят. Когда урон становится ощутимым, они реагируют.

– Значит, когда я уничтожил станцию «Паллада» в Солнечной системе... – начал Трехо.

– ...вы также вмазали некому странному, афизическому тёмному богу по его гипотетическому носу, – подтвердила Элви. – И они ответили ожидаемо. Если вы заболели, а от пенициллинового укола вам стало лучше, то в следующий раз, когда вы заболеете, вы уколетесь ещё раз. Но тут оказывается, что наше сознание отличается от сознания строителей врат. Нас не так легко сломить, и оправляемся мы намного быстрей. То, что уничтожило старую цивилизацию, нас просто вырубает на несколько минут.

– Какое разочарование для тёмных богов, – сказал Трехо.

– Улавливаете? Но тогда выходит, они ещё не закончили. Особенно учитывая, – без обид, – что мы начали швыряться в них заминированными кораблями. Играть в «око за око». И что они должны почувствовать теперь? Свет и форму вместо гм.. гиперактивности?

– Да, улавливаю, – сухо подтвердил Трехо.

– Полагаю враг, кем бы он ни был, экспериментирует с новыми способами разрушения сознательных систем. Мозгов. А мы, получается, аналог резистентной к пенициллину инфекции, и последнее событие, которое мы испытали, было попыткой применить тетрациклин.

– И что послужило триггером? – спросил Трехо.

– Триггер не требуется, если враг перешёл в реактивную фазу. Может, мы наконец убедили их принять нас всерьез.

Трехо погрузился в обдумывание последствий.

– И это новая информация? – спросил Кортазар. – По-моему, мы уже рассматривали все эти вопросы. Я про то, что в них ничего действительно нового.

Трехо переглянулся с Иличем.

– Лично мне, – сказал Трехо, – сводка доктора Окойе кажется полезной. Так что да. Что у нас с прогрессом в исцелении высокого консула?

– Было бы полезно, – заявил Кортазар, – изучить жертву Илича. Полагаю, в деле поиска его останков тоже ничего нового?

Усилие, с которым Трехо заставил себя не вспылить, было заметно невооруженным глазом.

– Прежде чем мы перейдем к другим вопросам, почему бы сначала не обсудить здоровье высокого консула?

– Он стабилен, – ответил Кортазар. – Очень стабилен. Идеально.

– А улучшения?

– Нет.

Встрял Илич, его голос дрожал от напряжения:

– Да неужели нет способа его вернуть?

Элви больше не собиралась позволять Кортазару пороть чушь. Либо у него имелся план, который он не собирался раскрывать по личным причинам, либо у него не было вообще никакого плана. Она подалась вперед, и уложила руки на стол ладонями вниз, собираясь раскрыть карты.

– Я не вижу никакого реалистичного пути возвращения его в прежнее состояние.

Трехо кивнул ей и обратился к Кортазару:

– Вы согласны?

Кортазар скривился.

– Вернуть в прежнее состояние? Вероятно, нет. Перевести в новое – вот что звучит гораздо правдоподобнее. Это возможно, и легко. Более того, познавательно.

Трехо застыл в зловещей неподвижности. В дверь тихо постучали, и вошел служащий с закуской для Элви. А она даже забыла. Дверь закрылась, восстановилась их конфиденциальность, но Трехо даже не пошевелился. Бледное лицо, глаза уставились в пустоту: только через секунду Элви поняла, что это значит.

Трехо ни на минуту не прекращал надеяться. Верил, что его лидер возвратится, что праведный король восстанет, и вернёт трон. Несмотря на все её слова, адмирал полагал, что Кортазар, словно Мерлин, сможет вернуть его короля Артура из безумия. Она наблюдала, как Трехо настигло понимание, что он просто дал кому-то поиграться с трупом. Она чувствовала что-то среднее между ужасом за него, и облегчением от факта, что он наконец осознал то, о чём она твердила всё это время.

– Ясно... – протянул Трехо. И снова, ещё медленнее: – Ясно... Высокому консулу все равно придётся выступить с заявлением. Мы что-нибудь подготовим.

– Можно сказать, что мы провели ещё одно испытание, – сказал Илич. – Элитная команда высокого консула совершила прорыв. Новое оружие против врага.

– Или можно сказать им правду, – заявила Элви.

Трехо встал, сложил за спиной руки. Гнев и смятение на его лице были лишь отражением горя. Горе может свести с ума. Когда он заговорил, в его голосе звенела едва сдерживаемая ярость. Направленная даже не на Котазара. На неё.

– Думаю, вы не до конца понимаете, насколько нестабильна ситуация, доктор Окойе. Я веду войну на два фронта безо всяких фронтов. Момент совсем не подходящий, чтобы подрывать доверие наших войск, или потакать сепаратистскому террору. Только что вы наметили битву космического масштаба. И я не могу сражаться против ваших тёмных богов, пока партизаны уменьшают наши силы. Для этого нам придётся объединить человечество. Мы должны нанести единый удар. Мы больше не можем позволить себе дурачиться, занимаясь уничтожением способов связи друг друга. Это убьёт нас всех. Вы слышите, что я говорю?

– Я слышу, – ответила Элви, удивляясь стальным ноткам в своём голосе. Трехо тоже их уловил. – Я слышу, как вы говорите, что вам это не по плечу. Хотите, чтобы война с подпольем закончилась? Легко. Сдавайтесь.

– Вы очень несмешно шутите, – сказал он.

– А я не шучу.