Жрец Ада покинул крепость и молча направился к выходу из города. Феликссон шёл за ним по пятам. Киновит заговорил, лишь когда они достигли монастырского порога.

– Посмотри налево. Видишь рощу в миле от нас?

– Да.

– Ступай туда и жди. Я приду за тобой.

Они разделились, как только прошли через ворота. При идеальных обстоятельствах Адский Жрец действовал бы спокойно и неторопливо, но увы. Тем не менее, он был готов начать, ведь этот час предваряло много лет серьезной работы, и демон с облегчением понял, что мрачное делание сдвинулось с мертвой точки. Когда Жрец благодарил Неснедаемого, он говорил искренне.

Естественно, чтобы воплотить задуманное, демону требовались недюжинные магические силы. С самого начала магия была ключевой составляющей его плана. Жрец Ада был очень приятно удивлён, что большинство его собратьев-киновитов презрели магию – если разговор заходил о её эффективности, демоны насмешливо улыбались. Благодаря этому грядущее казалось Жрецу ещё ироничней.

Он направился к ряду однообразных построек, теснившихся у дальней стены монастырской крепости. Этот район называли Каналом. Чтобы уравновесить дома, стены со стороны откоса построили вдвое выше, чем с монастырской, а верхушки лачуг щетинились нацеленными во все стороны железными пиками. Копья в свою очередь усеивали шипы, на которых погибли сотни птиц, и многие из этих пернатых попались в ловушку, расклёвывая плоть предыдущих жертв. Тут и там меж костями и железными иглами виднелось несколько недавних жертв – иногда они оживали на несколько секунд и принимались бить крыльями, а затем снова затихали, чтобы набраться сил для ещё одной тщетной попытки к бегству.

Об изначальном назначении Канала давно позабыли. Большинство его домов пустовало. В некоторых постройках хранились кольчужные фартуки и перчатки, использовавшиеся при живосечении проклятых, – залепленный кровью инструментарий просто бросили на поживу мухам. Но, истощив запасы еды и наплодив несколько поколений потомства, даже насекомые давно оставили эти места.

За исключением Жреца Ада, туда никто не ходил, да и он бывал там всего дважды: один раз, чтобы выбрать тайник для вещей, с помощью которых собирался внести свою лепту в традицию жестокостей Ордена, и ещё один раз – чтобы спрятать эти предметы. На самом деле, именно вид птиц на монастырской стене подсказало ему простой, но утончённый способ доставить адресатам послания, формулировку которых он подбирал многие месяцы. Прибегнув к знанию, извлечённому из исследований и книги «Сэмбадзуру ориката или, Тайна сворачивания тысячи журавлей», единственного не имевшего отношения к магии труда в его секретной библиотеке, Жрец Ада приступил к своему тайному деланию с рвением, которого он не чувствовал ещё со времён бытности человеком.

Сейчас же, когда киновит вошёл в шестой дом Канала, где в большой птичьей клетке спали плоды его трудов, он снова почувствовал возбуждение. Демон знал, что на вторую попытку не будет ни времени, ни возможности, и права на ошибку он не имел, но это лишь добавляло остроты его переживаниям. С тех пор, как он перенёс в эту лачугу компрометирующие артефакты, численность Ордена возросла – это обстоятельство он не учёл. Нужно было свернуть ещё несколько журавлей и пометить их тушью, называвшейся «Пеплом чешуи». На это понадобилось ещё несколько минут. Пока демон работал кисточкой, он хранил бдительность – не слышится ли за копошением умирающих птиц какого-то шёпота, шагов или других признаков того, что его ищут? Однако никто не помешал ему вывести Казнительные Вести на новых журавлях. Киновит положил бумажных птиц в клетку к их собратьям, и в этот же миг он ощутил, как в его мысли закралось практически чужеродное чувство. Озадаченный демон силился его опознать. Что же это такое?

Ответ заставил его тихо хмыкнуть. Это было сомнение. Однако демон не догадывался, что могло послужить его источником. Он не сомневался в эффективности делания, которое он собирался произвести. Жрец был уверен, что его усилий хватит с лихвой. Не сомневался он и в избранном методе. Так что же его тревожило?

Киновит вперил взгляд в клетку с бумажными птицами, размышляя о незваной эмоции. Внезапно всё стало ясно. Сомнение коренилось в уверенности, что магия, которую он сотворил в этой комнате, готова вырваться на свободу, и обратно дороги не будет. Совсем скоро мир, который он знал едва ли не с тех пор, как научился пользоваться памятью, изменится до неузнаваемости. Ещё несколько секунд, и на мир обрушится чистый хаос – вот о чём напоминало ему сомнение. Оно испытывало его, спрашивало: «Готов ли ты к апокалипсису?»

Вопрос демон услышал в своей голове, но ответил губами.

– Да – сказал он.

Выявив и разобравшись с источником сомнений, киновит принялся за работу. Он взял клетку, отнёс её к выходу, открыл дверь и поставил клетку на пороге.

В целях предосторожности он снял с пояса разделочный нож – на тот маловероятный случай, если его прервут. Затем он проговорил слова – они были африканскими по происхождению, и ему потребовалось некоторое время, чтобы правильно воспроизвести все звуки, перемежеванные лёгким придыханием и кряхтеньем.

Произнося заклинание, Жрец Ада наблюдал за клеткой. Иногда заклинания требовалось прочитать два, а то и три раза, и киновит уже начал набирать воздух, чтобы повторить магические слова, как вдруг в кипе сложенной бумаги что-то слабо зашевелилось. Затем дёрнулось ещё одно оригами, и ещё одно – жажда жизни быстро охватывала сидевших в клетке журавликов. Меньше, чем за минуту, сотня бумажных птиц ожила и забила крыльями. Они были способны производить лишь один звук, который они издавали и теперь: шелест трущейся бумаги, шорох их сгибов. Они знали, что за образ послужил их основой, и, охваченные духом свободы, бросались на дверцу клетки.

Жрец Ада не собирался в одночасье выпускать все оригами. Так он рисковал привлечь внимание. Он открыл клетку, и из неё выпорхнул десяток птиц. Разминая конечности, они запрыгали вокруг на бумажных лапках. А затем, словно по сигналу, они взмахнули крыльями, взлетели и воспарили над Каналом. Трое журавликов опустилось на крышу постройки № 6 и, склонив головы, посмотрело на пленённых собратьев. Их собратья сделали несколько кругов над постройкой, чтобы сориентироваться, и улетели. Секунду спустя за ними последовали и птицы, рассевшиеся у сточной канавы. Зрелище летящих журавлей повергло оставшихся девяносто птиц в исступление.

– Настанет и ваш черёд, – сказал им Жрец Ада.

Если оригами и поняли его слова, то виду не подали. Они хлопали крыльями и бросались на прутья. Несмотря на немалый вес, железная клетка тряслась под напором хрупких птичек. Жрец приоткрыл дверцу на несколько дюймов, выпустил ещё с дюжину оригами, быстро запер клетку и принялся наблюдать за поведением второй группы бумажных птиц. Как он и думал, ни один из журавлей не опустился на крышу дома, подобно тройке из предыдущей группы, напротив – все птички тут же взмыли вверх, покружились и разлетелись кто куда. Опять подул холодный, сильный ветер. Жрец посмотрел, как оригами перелетали через монастырские стены, точно обрывки бумаги – лишь мусор с хаотических улиц города… хотя стоило кому-то присмотреться, и иллюзия тут же развеялась бы, ведь белесые клочки неслись по воздуху, не согласуясь с порывами ветра, – напротив, каждый журавлик мчал в своём, строго определённом направлении.

Вдохновившись примером своих творений, киновит решил пустить по ветру предосторожность и подарить свободу оставшимся птичкам. Он вцепился в дверцу клетки, и её простые петли тут же треснули по сварочным швам. Покончив с этим, демон отступил назад – прочь с дороги бумажных журавлей, и оригами вырвались наружу хаотическим роем из миниатюрных крыльев и клювов.

Ни один журавлик не стал медлить. У птиц был приказ, и им не терпелось привести его в исполнение. Через несколько секунд они повскакивали на лапки, тряхнули крыльями, допрыгали до порога, и оттуда отправились по заданию киновита. На всё про всё, начиная с освобождения последней партии птиц и заканчивая взлётом последней из них, ушло не больше трёх минут.

Ждать осталось недолго. Именно поэтому демон решил не отсиживаться в Канале и быстро зашагал по обычно людной дорожке, пролегавшей между брошенными постройками и кварталами киновитских келий. Тропа хорошо просматривалась и лишала Жреца алиби. Однако надобности в подстраховке не было, ведь очень скоро всякий, кто могувидать Жреца на дорожке, отправится в небытие. Беспокоился он лишь о том, что кто-то может заметить его посланников. Но, к его удовлетворению, никто из братьев и сестер Ордена не обратил на них внимания. В те триумфальные минуты ожидания демон чувствовал себя замечательно – он чувствовал себя живым.

Чувства киновита были напряжены до предела. Он взобрался по ступенькам на стену над воротами и посмотрел на город. То там, то сям горели привычные огни, а на одном из ближайших, втором от главных ворот мостов демон заметил жестокую схватку монастырских стражников в чёрно-серых униформах с необузданной толпой граждан, которые теснили служителей Ордена благодаря простому численному превосходству.

Самодельные бомбы падали меж стражников и разряжались потоками оранжевого огня. Жертвы тушили пламя, прыгая с моста в воду. Однако этот огонь был нечувствителен к своему давнему врагу, и как бы глубоко не ныряли горящие стражники, как только они выныривали, полымя тут же разгоралось с новой силой. Киновит слышал вопли умирающих воинов. Обычная политика в действии.

Но затем послышал совсем крик, и то близко – он доносился сзади, из монастыря за спиной киновита. Не успел затихнуть этот гвалт, как послышалось ещё два вопля, а за ними ещё три или четыре. Кричали, ясное дело, не от боли. В монастыре обретались лица, которые жили в состоянии беспрерывной, добровольной агонии – это и помогло им добиться нынешних положений в Ордене. Поэтому казнь, которую уготовил им Жрец Ада, была разработана не для забавы, а с прицелом на эффективность.

Когда один из бумажных солдат киновита находил свою жертву, Вести возымали гибельный эффект: с этого момента от смерти несчастного отделяло лишь восемь-девять ударов сердца, и каждый последующий был слабее предыдущего. В доносившихся криках слышалась смесь ярости и неверия, но все вопли обрывались довольно быстро.

Среди слуг мёртвых или умирающих членов Ордена, которые подобно Феликссону раболепно исполняли любые приказания своих повелителей, посеялась паника. Теперь же, когда их хозяева валились с пеной у ртов, рабы бросались за помощью, но обнаруживали, что то же самое происходило в каждой келье монастыря.

Наконец Жрец Ада вошел в монастырь и двинулся проходом меж кварталами киновитских келий, бросая по сторонам беглые взгляды. Его братья и сестры бились в предсмертных муках. Жрецы, жрицы, дьяконы и епископы лежали там, где упали: некоторые из них валялись на порогах своих покоев – так, словно им хотелось лишь глотнуть свежего воздуха; в других же случаях в полуоткрытых дверях виднелись лишь простертые конечности.

У всех этих мертвецов имелось нечто общее – кровь. Подчинившись Вестям на крыльях журавликов, она вырвалась из их тел мощными, пульсирующими фонтанами. Предсмертные конвульсии Жрец Ада изобрёл лично. Эти мучения стали возможными благодаря магии – колдовство творило с демоническими организмами то, на что природа была неспособна. Как только Весть настигала жертву, она за несколько секунд трансформировала строение внутренностей таким образом, что тела превращались в наполненные кровью графины, которые изливали всё своё содержимое за два-три спазма.

Минуя кварталы келий, Жрец Ада лишь два раза столкнулся со всё ещё живыми киновитами. Сперва кто-то ухватился за подол его одежд. Он глянул вниз и увидел жрицу, вместе с которой он совершил несколько вылазок по сбору душ. Она была на последнем издыхании – кровь сочились из каждой поры на её коже. Киновит выдернул одежды из слабеющей хватки и без промедления двинулся дальше.

Во втором случае Жрец услышал, как кто-то окликнул его из кельи, которую он как раз миновал. Он обернулся на звук и увидел, что где-то в футе от двери к стене привалился тучный брат в чёрных очках. Они никогда друг другу не нравились.

– Это твоих рук дело, – проговорил грузный монах.

– Ты ошибаешься, – ответил Жрец Ада.

– Предатель!

Толстяк с каждой секундой уверялся в своей догадке и орал всё громче. Жрец Ада решил не поощрять эти вопли (двинься он дальше, его собрат вышел бы из себя и заверещал бы пуще прежнего) и вошел в келью с крюком наготове. Очутившись внутри, он заметил на полу развернутые останки Казнительной Вести. По какой-то причине (возможно, из-за тучности брата) эффект она пока что не возымела.

– … убийца… – прохрипел толстяк.

Он явно намеревался выкрикнуть это обвинение, но не преуспел – лицо киновита внезапно побледнело, и из его нутра послышался громкий шум. Ещё несколько секунд – и смерть настигнет его.

Жрец Ада попятился от умирающего собрата. В этот же миг одновременно случилось две вещи: толстяк протянул руку, ухватился за фартук противника, а его тучное тело дёрнулось и изрыгнуло поток горячей крови, который ударил Жреца Ада с такой силой, что на его лице защипало кожу.

Киновит схватил толстяка за руку и стиснул кулак, переломав монаху все пальцы. Но не успел он оттолкнуть собрата, как тот опять содрогнулся, и кровь окатила Жреца с головы до ног. Ослабив хватку, тучный киновит съехал по стене на пол, и, наконец, его жизнь угасла. Жрец Ада повернулся спиной к опустошённому телу и, покинув келью, окунулся в хаос монастырских коридоров. Кровь противника служила ему неплохой маскировкой.

Он решил, что увидел больше, чем достаточно. Не потому, что зрелище ошеломило его. Напротив, демон был рад полюбоваться плодами своих трудов. Однако к концу подходила лишь первая часть его плана. Всё прошло без задоринки, и настало время идти на встречу с Феликссоном. Но как только киновит приблизился к приоткрытым вратам, он повстречал – точнее, услышал – третьего уцелевшего.

– Стой на месте, Жрец, – проговорил ослабленный голос.

Он подчинился и посмотрел направо: к нему на рикше катился аббат. Он был окружён докторами и полулежал на подушках, а его и без того измождённое состояние усугублялось обильным кровотечением, запятнавшим рептильный подбородок и перёд изысканно украшенных одеяний. Кровь всё еще сочилась из уголков рта аббата и текла вниз, лавируя меж чешуек из металла и драгоценностей. Когда он говорил, поток крови становился обильней, но настоятель не обращал на это внимания. Он выжил в побоище, умертвившем весь его Нечестивый Орден – погибли все, за исключением его самого и стоявшего перед ним собрата.

Аббат присмотрелся к Жрецу золотистыми глазами, окруженными чешуйками с сапфировыми инкрустациями. Киновит попытался как-то истолковать этот взгляд, но тщетно.

– Ты неподвержен болезни, поразившей Орден? – промолвил, наконец, аббат.

– Отнюдь, – ответил Жрец Ада. – Внутренности мои изувечены. И я истекаю кровью.

– Лжец! Лжец!

Аббат оттолкнул помощников, вылез из рикши и бросился на киновита с удивительной скоростью.

– Это твоих рук дело! Ты погубил собственный Орден! Я чую на тебе запах его крови! – кричал он, а камни на его теле переливались разнообразными цветами. Блеск рубинов, сапфиров и изумрудов полностью скрывал гнилую кожу настоятеля.

– Признайся, Жрец. Избавь себя от смрада собственной горелой плоти.

– Это уже не мой Орден, – сказал Жрец Ада. – Я всего лишь гражданин Рва и пришёл забрать свои вещи.

– Стража! Арестовать его! И приведите инквизицию из…

Жрец Ада оборвал настоятеля, стиснув ему шею. Киновит поднял сановника, что само по себе было немалым подвигом, ведь украшения существенно увеличивали вес аббата. Однако Жрец оторвал его от земли и придавил к стене одной из келий.

Свободной рукой он сорвал украшения настоятеля – его пальцы зарылись под инкрустированные камнями серебряные чешуйки и отодрали их с лица аббата. От гниения плоть сановника размягчилась, точно брошенное в горячую воду мыло, и когда Жрец сковырнул панцирь, она легко отделилась от кости. Всего за несколько секунд он оголил аббату половину лица. Жалкое зрелище – мускулы едва висели на черепе.

Но в глазах аббата не было страха. Он с трудом набрал воздуха в лёгкие и прохрипел:

– Кажется, нас объединяет общая тайна. Не ты один владеешь магическими знаниями. Я жив лишь благодаря деланиям, сотворённым многие годы тому назад. Можешь меня убить, но обещаю, что утащу тебя следом.

Провозглашая неприкасаемость, сановник смотрел на Жреца Ада немигающим взглядом, и тот знал, что обещание настоятеля могло оказаться правдивым – он уже чувствовал, как как между ними крепнут невидимые, сотворённые аббатом узы.

– Я могу тебя уничтожить, но в моём распоряжении много умений, – молвил киновит.

– Чем дольше ты мешкаешь, тем ближе подбирается к тебе инквизиция.

Жрец Ада пристально посмотрел аббату в глаза. Наконец, он разжал пальцы, и настоятель рухнул наземь.

– Как-нибудь в другой раз, – сказал киновит и направился к выходу.

Киновит подошел к опушке леса и заметил Феликссона – как и подобает верному псу, тот ждал своего хозяина.

– Заделано? – спросил Феликссон.

– Да, – ответил Жрец Ада, оглянувшись на новые вопли со стороны монастыря.

У ворот творилась какая-то суматоха – спорили о том, оставлять ворота открытыми для братьев и сестёр или же закрывать их, чтобы на территорию Ордена не просочились простолюдины. Это последствие киновит не учёл.

Орден всегда ревностно оберегал свой привилегированный статус и казнил каждого, кто нарушал закон и проникал за ворота без обязательного, трижды подписанного пропуска. Но теперь уберечь крепость и её секреты от пытливых глаз стало невозможным, монахам попросту не хватало рук – следовало убрать горы трупов и смыть лужи крови. Однако помимо психически неуравновешенного аббата в крепости не осталось ни единого сановника.

Жрец Ада понимал, что через какое-то время вернутся несколько отсутствовавших, случайно избегнувших казни киновитов, и тогда начнутся усобицы. У ворот осталось всего несколько сбитых с толку стражников, в кельях валялись трупы, стенали слуги убиенных хозяев, и вокруг витали всё разраставшиеся рои мух.