Глава 44
Письма смерти
Утром следующего дня Ардов занес булавки мадам Дефонтель. Та несказанно обрадовалась, но, узнав, что каждая из них стала причиной смерти, едва не хлопнулась в обморок. Ее помощница Василиса не сразу поняла, о какой служанке идет речь, и только после подробного описания припомнила, что Бессоновых в тот день действительно сопровождала неприметная особа в черном одеянии, которая оставалась у входа. Как и в какой момент ей удалось прошмыгнуть к зеркалу и стащить булавки, так и осталось загадкой.
Троекрутов все утро готовился к аресту жены генерала Кострова. Предприятие это обещало скандал, но опытные люди в департаменте, с которыми посоветовался Евсей Макарович, заверили, что оснований достаточно и делу следует дать ход – в случае успешного исхода можно было думать и о повышении. Ожидая не самый теплый прием в доме товарища военного министра, пристав призвал с собой едва ли не весь личный состав, захватив не только ордер, но и найденные в участке своды законов и правил, чтобы в случае чего имелась возможность привести ссылку на соответствующий параграф «Уложения». Как ни странно, генерал встретил полицейских покорно и даже, похоже, с испугом. Вид у него был измотанный, волосы взлохмачены, красные глаза слезились. Нервно теребя поясок мятого шлафрока, его высокопревосходительство молча проводил визитеров в индийскую комнату. Там на шелковом шнуре висела мертвая Елизавета Силантьевна.
– Судя по всему, самоубийство? – поспешил с выводом Троекрутов.
Как ни неловко было ему признавать, но такой исход наилучшим образом закруглял щекотливую ситуацию: выходило, что взбалмошная особа в состоянии аффектации прибила бронзовой головой штабс-капитана, а потом осознала, раскаялась в содеянном и удавилась. Дело можно было закрывать и сдавать в архив. Что же касается «булавочных убийств», то тут предстояло изловить эту дикую китайскую попрыгунью, о чем Свинцову еще вчера было введено во внимание со всей строгостью. Мотивы диких расправ оставались неясными, но, честно говоря, Евсей Макарович не очень-то и стремился добраться до сути. Достаточно было того, что за соучастие в убийстве штабс-капитана совершенно очевидное наказание ожидало господина психолога. Ему-то, по мнению пристава, и следовало вменить в вину направление своей служанки на преступные действия. Таким образом, картина в голове Троекрутова складывалась вполне логическая и, можно сказать, композиционно завершенная. Именно этот взгляд он попытался сегодня утром донести до Ардова, но тот продолжал исступленно твердить о некоем загадочном человеке с тростью, которого необходимо изловить во что бы то ни стало, иначе преступления продолжатся. Евсей Макарович счел разумным не перечить молодому человеку, коль скоро пари он выиграл и место сыскного агента занимал теперь по праву. Да и по городу с пугающей быстротой понеслись слухи офеноменальном сыщике, заступившем на службу в третий участок Спасской части и раскрывшем пять особо тяжких преступлений за три дня. Тут следовало проявлять осторожность.
Сам Ардов с утра допрашивал задержанных и подозреваемых по делу.
– Какие требования содержались в письмах? – спросил он мадам Богданову, когда та явилась в участок.
– Что? – удивилась дама.
– В письмах, которые вы посылали Бессонову, – уточнил Илья Алексеевич как само собой очевидное.
Женщина растерянно молчала, не желая верить в то, что ее участие в этом преступлении раскрыто. Отправляясь в полицию, она ожидала чего угодно, но только не разоблачения.
– Насколько я понимаю, человеком, который догадался, что в кресле за колонной сидит мертвый человек, были именно вы.
– Разве у вас нет этих писем? – наконец проговорила Александра Львовна.
– Только последнее, которое вы отправили позавчера вечером. В нем вы требовали сто тысяч за молчание и предлагали доставить деньги в контору вашего мужа. Именно туда на следующий день и явилась убийца, попытавшаяся заживо сжечь господина нотариуса, а заодно и вашего покорного слугу.
– Я не желала вашей смерти.
– А других?
Богданова помолчала.
– Признаться, доктор Бессонов давно вызывал во мне отвращение, – начала она. – Напыщенный шарлатан, научившийся сосать деньги из человеческого горя… Мы попали к нему после смерти нашего ребенка… Никому не пожелаю пережить такое… Таскались на сеансы без малого год… Сначала индивидуальные беседы, потом увлек нас на эти посиделки… Пустая трата времени и денег… Мужу было все равно, черствый человек… Я так его и не простила… Наоборот – ненависть только росла. Мелкий, суетливый мошенник…
На глазах Богдановой выступили слезы, Ардов протянул ей стакан воды.
– В первом послании я просто потребовала от него навсегда отказаться от психологической практики – чтобы этот отвратительный обман в конце концов прекратился, – продолжила женщина, сделав пару глотков. – Я написала, что обращаюсь к нему «как мужчина к мужчине» – маленькая хитрость, при помощи которой я рассчитывала отвести от себя подозрение. Видимо, этим и объясняется, что под преследование попали все особи мужского пола, находившиеся на сеансе. Но я не ожидала, что дело продолжится убийством! Во втором письме я потребовала, чтобы он отправился в полицию и во всем сознался. Утром же газеты раструбили о смерти князя Данишевского. Третье письмо я отправляла, уже отчетливо понимая, к чему оно приведет. Но я была твердо убеждена, что смерть моего супруга должна была стать справедливым наказанием за те страдания, что он мне доставил… Однако благодаря вам, господин Ардов, этого не произошло…
Илья Алексеевич был потрясен признаниями. До какой степени обиды и ненависти требовалось дойти, чтобы пойти на такое? Чья в этом вина? Того, кто истратил в терпении все душевные силы и не мог больше выносить подлостей живущего рядом человека? Или того, кто, наплевав на близкого, продолжал удовлетворять только свои нужды, свои желания, свои устремления и страсти?
– Из-за вас столько смертей… – не удержался Илья Алексеевич.
– А мне их не жалко! – зло воскликнула Александра Львовна, и весь облик ее сделался страшным и отталкивающим. – Мармонтов-Пекарский вечно таскался по проституткам, любовницы щеголяли у него в новомодных нарядах, а жена донашивала обноски. Князь Данишевский промотал целое состояние, изменял жене с прислугой буквально у нее на глазах…
– А чем же провинилась Алина? – тоже повысил голос Ардов.
Женщина осеклась и сникла. Илья Алексеевич встал и отошел к окну, не желая показывать, какие чувства вызывает в нем смерть этой девушки. Он положил на язык сразу несколько белых горошинок из колбочек в своей наручи. На некоторое время восстановилось молчание. Успокоившись, сыскной агент вернулся за стол.
– А как вы поняли, что письма приходят от меня? – не удержалась Богданова от вопроса, который, видимо, вызывал у нее жгучий интерес.
– Я заметил конверт с золотым обрезом в вашей сумочке, когда вы доставали платок для вдовы Мармонтова. Очевидно, это было третье ваше письмо, которое после визита в полицейский участок вы и отправили Бессонову. Такой же конверт я видел у него накануне. К тому же, изучив расположение кресел во время сеанса, мне стало понятно, что именно с вашего места открывался наилучший обзор – остальные сидели либо боком, либо перекрывались колонной.
– Да… У него из рукава капала кровь, – припомнила Александра Львовна.
Богданова встала. За ее спиной возник Африканов.
– Что теперь со мной?
– Вас будут судить за шантаж, Александра Львовна. Статья 615 «Уложения о наказаниях»: «Побуждение с целью доставить себе или другому лицу выгоду к передаче имущества или к вступлению в иную невыгодную сделку посредством угрозы оглашения вымышленных или истинных сведений об учинении деяния, наказуемого как тяжкое преступление».
Богдановой, кажется, это было безразлично.
– Хотя вы, бесспорно, являетесь виновницей всех этих смертей…
