Глава 15
Метод в действии
Ардов сидел за столом и безмолвно пялился на ботинки из магазина Собцова. «Дались мне эти башмаки, – досадливо подумал Илья Алексеевич. – Скорее всего, след был оставлен случайным прохожим… Полгорода в таких расхаживает!..»
Ардов затолкал обувь в коробку и бросил под стол. Перед ним остались лежать три папки, на которых были выведены названия дел: «О кражѣ въ шляпномъ салонѣ», «О смерти г-на Мармонтова-Пекарскаго», «О паденіи изъ окна служанки въ домѣ кн. Данишевскихъ».
Илья Алексеевич положил в рот пилюльку и попытался собраться с мыслями. Итак, что мы имеем. Сегодня утром кто-то из посетителей шляпного салона украл булавки и в полдень одной из них убил биржевого маклера Мармонтова-Пекарского. Почему булавкой? Допустим, чтобы скрыть следы убийства и выдать смерть за естественный случай. Но зачем орудие убийства было оставлено в теле? Возможно, кто-то спугнул убийцу, и тот не успел вытащить спицу. На месте преступления найдено украшение, которое, по словам репортера Чептокральского, принадлежит дочери доктора Бессонова, которая в тот день была в салоне и примеряла шляпку как раз в месте, где хранились булавки. Сама она знакома со строением человеческого тела и вполне могла нанести коварный удар. Но у нее алиби: в момент убийства она слушала лекцию на Женских медицинских курсах. Обронила камею случайно? Или кто-то специально подложил ее, чтобы бросить на девушку тень подозрения?
Но какая связь между Мармонтовым и дочерью психолога? Неужели доктор Бессонов и есть тот злой гений, который стоит за биржевой аферой, разоблаченной Чептокральским? Ардов мысленно подписал фигурку № 1 в своей записной книжке фамилией психолога. Получается, что он отправил дочь на расправу с нерадивым исполнителем? Илья Алексеевич принялся было подписывать вторую фамилию, но зачеркнул. Нет-нет, у нее алиби. Бессонов вполне мог и сам объявить маклеру приговор перед исполнением! Тогда и след на меловом пятне приобретает значение. Пусть доктор и встретил сыскного агента у себя в салоне в новеньких ботинках, ничто не мешало ему быть с утра в своих же старых, поношенных… Отпечаток которых и был оставлен на пятне известки… Которые после преступления он велел выбросить на помойку… Надо будет действительно опросить экономку, как ее… Энху?.. Что это за имя? Монгольское?..
Слюна во рту Ардова приобрела вкус чернослива и миндаля. Стоп! А не Данишевский ли стоит за всем этим? Не он ли придумал махинацию с акциями? Ну конечно! Ведь во время визита княгиня невольно раскрыла, что они имеют связь с Бессоновым. Ардов подписал вторую фигурку в своем мысленном блокнотике. Получается, что его сиятельство подготовил преступный план грандиозного обогащения на бирже и привлек маклера. Все шло хорошо, пока у того не украли и не отправили в газету выкупленный у Чептокральского материал. Уж не Костоглот ли? А почему нет? Отзывался он сегодня о Мармонтове весьма нелестно, явно что-то за этим стоит.
Третья фигурка в книжечке тоже получила подпись.
Если и не сам, то этот его помощничек с прямым пробором вполне мог стащить секретные бумаги и снести Клотову. После публикации князь вызывает к себе Бессонова и в гневе поручает ему расправиться с подельником… Это случайно слышит экономка Данишевских и тем самым подписывает себе смертный приговор…
Закончив цепочку рассуждений, Ардов обхватил голову руками и тихо застонал. «Боже мой, какая невыносимая чушь… Оперетта… – Невидимый карандашик отчаянно исчеркал сделанный в воображаемом блокнотике рисунок. – С таким успехом в эту историю можно затолкать любого, кто еще попадется… Хоть эту монголку!.. Похоже, расследователь из меня – никакой…»
– Отчего же?
Ардов поднял глаза и увидел перед собой Жаркова. Оказывается, последнюю свою фразу Илья Алексеевич произнес вслух. В участке уже никого не было, служащие разошлись. В кутузке дремали задержанные. На столе Ардова заканчивала тлеть сандаловая палочка в резной деревянной подставке – он даже не заметил, как поджег привычное благовоние, чтобы отгородиться от ненужных звуков, мешавших сосредоточиться.
– Петр Палыч, кажется, у меня ничего не получается. Я не знаю, что мне делать…
Жарков, словно не расслышав сказанного, протянул заполненный лист.
– Держите, – бодрым голосом произнес он. – Результат вскрытия вашей горничной. Характер переломов указывает на смерть в результате падения с высоты.
Ардов автоматически взял бумагу, пробежал глазами заключение.
– Ничего странного, – пожал он плечами. – Она и вправду грохнулась сверху.
– Есть интересная деталь!
Жарков прошелся между столами, потирая ладони.
– У нее все руки в порезах! – объявил он почти с восторгом.
Илья Алексеевич никак не отреагировал на возбужденное состояние криминалиста.
– Ну, выставила руки вперед – получила ссадины при падении.
– Логично. Если исключить разбитое окно! – все так же возбужденно заметил Жарков.
Ардов поднял взгляд на Петра Павловича.
– Если окно расколотили, весьма вероятно, что горничная сопротивлялась, – продолжил Жарков ход своей мысли.
Это предположение наконец поколебало ардовскую апатию. Жарков подошел ближе.
– А это – ваша предсмертная записка, – сказал он. – Вернее, записка горничной. С засохшими каплями бурого цвета.
Жарков выложил клочок бумаги на стол.
– Еще совсем недавно все, что вы могли бы получить от меня, – это подтверждение, что данные пятна являются засохшей кровью. Экспертиза по методу Кристиана Шёнбейна чрезвычайно проста: кровь вспенивается при контакте с перекисью водорода.
Жарков отошел к окну и продолжил торжественным тоном, словно выступал перед присяжными:
– Но сегодня я могу со всей определенностью заявить, что эта кровь не принадлежит горничной!
– Вот как?
Криминалисту и вправду удалось заинтересовать Илью Алексеевича своими открытиями.
– В одном из последних номеров Венского клинического еженедельника была опубликована статья господина Ландштейнера «О явлениях агглютинации нормальной крови человека». Из нее следует, что в наших жилах течет разная кровь!
Жарков сделал паузу, как заправский актер, в расчете на реакцию.
– Простите? – только и смог произнести Илья Алексеевич.
– Всего существует четыре группы крови, Ардов! – не умея скрыть нахлынувших чувств, воскликнул Жарков. – Чтобы установить группу, необходима капля крови пациента и набор сывороток с антигенами. У вашей горничной третья группа, а кровь на записке относится к первой.
Ардов бросил взгляд на записку. По всему выходило, что девушку все-таки столкнули? Неужели улики можно собрать, не выходя из прозекторской?
– На каком расстоянии от стены находилось тело? – спросил Жарков, стремительно подойдя и склонившись над сыскным агентом.
– Что?
– Ну же, Илья Алексеевич!
Жарков буквально вытащил коллегу из-за стола.
– «Метод римской комнаты»!
Растерянно хлопнув ресницами, Ардов уставился себе под ноги. Потом перевел взгляд на коллегу.
– Петр Палыч, мне после этого нехорошо… – попытался было уклониться он от эксперимента.
– Вы же не для забавы! – надавил Жарков. – Для дела нужно!
Ардов упорствовал. Сам по себе мысленный нырок в любой прошлый момент собственной жизни давался ему без особого труда и происходил почти мгновенно в результате одного лишь умственного желания. Но вот чем дольше он оставался в своих воспоминаниях, тем хуже чувствовал себя по возвращении. Обычно у него начинало ныть в затылке и вкус во рту был такой, словно он жевал расплавленную смолу, которой заливают щели в бочках.
– Таким даром нельзя пренебрегать, – стоял на своем Жарков. – Иначе зачем же вы в сыскное дело пошли?..
Действительно. Зачем было бросать благополучную Швейцарию и лезть в это «царство справедливости»? Какой был смысл начинать борьбу за право занять далеко не столь престижное место агента сыскного отделения в одном из самых неблагополучных районов города? Что полезного здесь можно найти или получить?.. Ардов поднял воспаленные глаза. «Я знаю зачем! – ответил он сам себе. – И пока дело не будет сделано, я не отступлюсь».
Илья Алексеевич сделал несколько резких вдохов и мысленно оказался у стены на месте падения горничной. Рядом со скучающим видом стоял дворецкий: да, мыла окно; да, упала; нет, не кричала.
– На каком расстоянии от дома лежало тело? – повторил вопрос Жарков.
Ардов окинул взглядом пространство от стены до места падения.
– Примерно два с половиной аршина.
– Отлично! – воскликнул криминалист. – Стало быть, точно не упала – слишком далеко от стены. Прыгнула сама или столкнули. Имелись ли на месте посторонние предметы?
Илья Алексеевич опустился на колени и принялся осматривать примятую траву. Ему удалось обнаружить кое-что примечательное.
– Да, несколько мелких осколков стекла, – сообщил он. – Вероятно, было больше, но, по всей видимости, успели подчистить.
– Прекрасно! – еще больше вдохновился Жарков. – Крупные осколки прибрали, но мелкие остались. У кого-нибудь в доме были порезы на руках?
Ардов поочередно вспомнил, как выглядели руки всех, кого он встретил у Данишевских, даже мельком: дворецкий, садовник, кухарка, горничная, прачка, князь, княгиня… Порезов обнаружить не удалось.
– Но вот что интересно, – проговорил он, уже выбравшись из воспоминаний. – Окно было нетронутым.
– В каком смысле? – не понял Жарков.
– Окно в ванной комнате, из которого выпала горничная. Оно было застеклено.
Жарков задумался.
– Неужели застеклили? – наконец предположил он.
– Похоже на то. По крайней мере времени было вполне достаточно.
Грохнув дверью, в прозекторскую ворвался возбужденный Шептульский.
– Совершеннейший, доложу я вам, распад и нравственное падение! А еще князь…
C этими словами филер, не останавливаясь, прошел к подоконнику, где стоял поднос с графином, и принялся пить воду большими глотками. Было заметно, что полученный днем от Жаркова рубль он уже успел оприходовать. Заметив недоуменный взгляд Ардова, криминалист пояснил с некоторым смущением:
– Я попросил Кузьму Гурьевича понаблюдать за домом Данишевских.
Утолив жажду, Шептульский расположился между Жарковым и Ардовым и, вертя головой, начал докладывать:
– Прислуга мне многое рассказала про князя. Я взял на себя смелость… Проследил. Ваш Данишевский заложил дамские серьги с бриллиантами в самом затрапезном ломбарде на Сенной за смешные сто рублей и отправился в купеческий клуб.
Шептульский был искренне возмущен таким непрактичным поведением. Чувствовалось, что ему и самому неоднократно приходилось бывать клиентом ломбардов, но таких нелепостей он отродясь не совершал.
– Почему в купеческий, он же князь? – удивился Ардов.
– Да потому что в английский его не пускают за долги! – выкрикнул филер с такой интонацией, словно не пускали его самого. – C купцами он резался в стукалку «со шлейфом». Да как! Рисковал почем зря. Как можно с ничего не значащими картами покупать в первой руке? Это, дорогой мой, называется уже не риском, а нелепостью. Совершеннейшей глупостью и фанфаронством. Словом, продул все подчистую и задолжал без малого столько же.
Шептульский вернулся к графину и опять наполнил стакан. Ардов взял в руки записку горничной, потом задумчиво раскрыл папку, переложил несколько бумажек.
– Князь говорил, что подозревал горничную в краже денег и украшений, – сказал он задумчиво.
– Вот вам и мотив, – отозвался Жарков. – Опасаясь, что рано или поздно супруга раскроет его воровство, Данишевский решил возложить вину на горничную, которую и убил.
Илья Алексеевич раскрыл паспорт горничной…
Вдруг он поднял взгляд. И взгляд этот пламенел решимостью.
