51

Когда выбрались из подземки в испанском Гарлеме, из многих транзисторов неслась испаноязычная трансляция игры с участием «Янки». Мужчины сидели у бодег, на крылечках, на капотах автомобилей, радиоприемники прижаты к ушам или стоят у ног. Тед заметил, что отцу интересно узнать счет, и потому без остановки напускал туману своим трепом и гнал их вперед со всей доступной больному и усталому старику прытью. Быстрее, к Марии.

Они остановились у ее дома. Марти глянул вверх, на окна, потерявшись где-то глубоко в себе самом.

– Узнаете место? – спросила Мариана.

Марти не ответил, он все смотрел и смотрел на окна – или в небо, не разобрать.

Взбираться по лестнице на третий этаж – дело небыстрое. На каждой лестничной площадке они останавливались перевести дух.

– Я, бля, смешон, – пыхтел Марти. – Бесит. Дышу как блядская рыба. Вид у меня, как у чертова окуня.

Наконец добрались до двери Марии, и Тед по-режиссерски выпихнул отца вперед, чтобы Мария, когда отопрет, сразу увидела Марти и только Марти. Тед подождал, пока отец отдышится. Постучал и убрался предку за спину. Дверная ручка повернулась, и Тед увидел, как Марти изо всех сил выпрямил спину, попытался изгладить последствия десятилетий гравитации и хвори. Тед потянул отца за фалды пиджака – чтобы сидел еще краше и чтобы ушла складка у плеч.

Распахнулась дверь – и вот она, Мария. Она преобразила себя из неряшливой старухи, какой они видели ее нынче днем, в прекрасный предмет старины. Она не пыталась молодиться – просто постаралась выглядеть как можно лучше, и ей все удалось. Марти и Мария стояли, безмолвно глядя друг на друга через пропасть лет, обозревали разрушения, и каждый ощущал опыт человека напротив, – опыт, частью которого не стал, который никогда по-настоящему не постигнет.

Глаза у Марии намокли и заблестели. Она не сомневалась в том, что видит, и произнесла с сильным акцентом:

– Ты похож на мужчину, какого я прежде знала.

– Я себя чувствую вполовину тем, кого ты прежде знала.

И они вновь красноречиво умолкли. Теду подумалось, что он готов стоять на этом пороге всю ночь – и ничего. Однако благоухание домашней латиноамериканской кухни словно тянуло их внутрь. Марти явил шестерик пива и сказал с помпезностью метрдотеля – и с густым маскарадным нуёриканским акцентом:

– Льеденой «Бухвайс-с-сер».

Мария рассмеялась и мечтательно повторила:

– «Бухвайс-с-сер», – а затем шагнула назад и взмахом руки пригласила войти, открывая Марти, Мариане и Теду свой мир и свое прошлое.